***
То, что Геральт загадал третьим желанием, он не говорит. Наверное потому, что ему не хватает поэтического красноречия, но эльф озвучивает за него: — Ты хотел быть с ней. Чтобы она была только твоей. Чтобы вы были вместе. Навсегда. Как связанные соулмейты. Геральт кивает, и Лютику больно смотреть в его счастливые золотые глаза. Не кошачьи, не дикие, не мутантовские, а счастливые глаза. Они сидят в палатке Хиреадана и ужинают его скромными припасами: после произошедших в городе событий путь туда заказан. Джин развалил множество зданий, но виноватыми сделали ведьмака и его барда. Лютику кусок в излеченное горло не лезет и он, справившись волнением, спрашивает: — И… — поэт делает неопределённый жест рукой, — тебя не смущает, что она просто ушла? После того, как вы… Вы с ней… Там, в разрушенном доме…. — Я больше её не потеряю, — произносит Геральт с таким убеждением, что у Лютика сводит скулы от попытки удержать на лице улыбку. «Но всё же, она ушла! — хочет закричать он. — Ушла, ведь она не твоя! Не она!» Эльф тоже не разделяет убеждённости ведьмака: — Ты уверен, что сказал всё чётко, и Джинн верно понял твоё желание? Не мне рассказывать тебе об их коварстве. Но Геральт не желает ничего слушать. Он слишком счастлив.***
Лютику страшно: вдруг Джинн и в самом деле так силён? Неужели он сумел соединить Йеннифер и Геральта? Неужели они — соулмейты друг для друга? А как же он и Геральт? Ведь раны начали появляться у него с самого детства — как раз в то время, когда Геральт уже вовсю тренировался в Каэр Морхене. Лютик знает, что Геральт его та самая. Но не принцесса. В их невозможной паре принцем должен был стать Геральт. Но Йеннифер… Лютик берёт нож и долго вертит его в руках. Он хочет проверить: одна маленькая царапинка — и всё станет ясно. Ведь сейчас самое удобное время, когда перед костром, обсуждая предстоящую охоту на драконов, сидят и чародейка, и Геральт. Но Лютик боится. И острого лезвия ножа, и куда более болезненной правды. Он не выдержит, если окажется, что его только что обретённый соулмейт принадлежит не только ему. Губы дрожат, а в голове слишком много посторонних мыслей. Сталь утыкается в кожу, оставляя на влажной ладони вдавленный след. — Она сама может за себя постоять, — говорит ведьмак вожаку Рубайл, чем зарабатывает от чародейки одобрительный взгляд. Лютик замечает это и, зажмурившись, втыкает нож в ладонь. Но то ли сталь туповата, то ли Лютик, но выходит неудачно, и нож, больно царапнув ладонь, выпадает из рук. Бард, несмотря на неудачу, поочередно следит за Геральтом и Йеннифер. Чародейка даже бровью не поводит, но вот Геральт бездумно скребёт ладонь. Обрадованный Лютик чувствует поднимающееся волнение в сердце: подумать только, ведьмак — сам Геральт из Ривии! — его предназначенный. Только его. Лютик восторженно смотрит на Геральта, выжидая подходящий момент, когда можно будет с ним поговорить. Но чародейка первой поднимается с места и, сказав что-то остроумное о своей красоте, уходит. Прямолинейный ведьмак не выжидает и пары минут и идёт за ней следом. Внутри что-то ломается и летит вниз со страшной скоростью. «Как же так?». Ведьмак поворачивает в сторону палатки Йеннифер, и Лютик чувствует, как летящее в бездну сердце ударяется об дно. В глазах щиплет, а вдох сделать невозможно. Он отворачивается, стараясь, чтобы блестящие глаза не выдали его состояния, но дрожь в руках сдержать не удаётся. В горле застревает ком, и воздух никак не может проникнуть в сжавшееся нутро. Несмотря на то, что внутри пусто. Пусто и одиноко. Такую же пустоту он ощутил в день смерти матери. Как можно найти и потерять в один миг? Лютик смотрит в костёр так долго, что пламя теряет форму и просто заволакивает всё вокруг красной пеленой. Красной как кровь. Лютик сжимает пальцы в кулак. «Что я могу сделать? Кто я такой? Равняться с ней? Зачем?..» — глупые вопросы ярмарочной каруселью крутятся в голове, но ответов нет. Лютик даже не пытается встать, зная, что ноги подведут и он упадёт. Народ постепенно расходится, а огонь теряет свой жар. Бард сидит не шевелясь, пока от костра не остаётся горсть углей. В этот момент кто-то трогает его за плечо. Лютик поднимает голову, встречаясь с Борхом лицом к лицу. В глазах старика — мудрость и сострадание. Жаль только, что это понимание никак ему не поможет. Лютик отводит взгляд, но поднимается, оперевшись на протянутую руку. Борх уводит его от пепелища, и последнее, что видит Лютик — лежащий на земле нож.***
Йен уходит. И кажется, что уходит она навсегда. После того, как они нашли мёртвого дракона, а золотым оказался Борх, надеяться ей больше не на что. Ей не вернуть своё лоно, и Геральт ничем не может её утешить. Он провожает взглядом уходящую чародейку и, горько поджав губы, отворачивается. Борх, вернувший себе человеческий облик, молчит, а его спутницы заняты яйцом. Лютик в растерянности стоит у входа в пещеру, не решаясь подойти к Геральту. Чёрные волосы Йеннифер крылом ворона мелькнули за поворотом и больше её не было видно. Вопреки привычке, Лютик молчит. Ему больно смотреть на Геральта сейчас… Просто больно, больно, больно. Почему сейчас, когда он уже привык к синякам и понял причину их появления; почему, когда он уже свыкся с физической болью, его захлёстывает новая, душевная, с которой справляться он не умеет? Он кладёт ведьмаку руку на плечо, ощущая его тепло даже через походный камзол. Каково это — быть со своей второй половиной, не деля её ни с кем? Каково это — быть единым целым? Быть такими, какими вас задумало Предназначение? Каково это — быть счастливым вдвоём? Вряд ли ему посчастливится узнать это. Лютику слишком понятен тот взгляд отчаяния и сожаления, с которым Геральт глядит на тропу, по которой ушла Йен. Ведьма, чародейка умудрилась пленить сердце ведьмака без всякой магии и предназначения соулмейта. Лютик ругает себя, что недостаточно читал в детстве. Вдруг настоящая любовь сильнее предназначенных друг другу людей? Вдруг их связь — всего лишь магия, а настоящая — совсем другая? Лютик кусает щёку изнутри — лишь бы удержать себя в руках и не дать этому потоку мыслей вновь увлечь себя на дно. Он слишком погружён в печальные раздумья, равно как и Геральт, поэтому громкий, воинственный клич дракона они слышат слишком поздно. Самец-отец, прилетевший к своей половине, гневно дышит, и воздух вокруг становится вонючим от серы. — Прячься! — кричит Геральт и отталкивает Лютика, но — увы — слишком сильно. Бард падает на землю и пытается ползком добираться до пещеры. Борх выбегает навстречу, в прыжке превращаясь в золотого. Но дракон-отец слишком обезумел от потери любимой, и огненная струя вырывается из его нутра, сжигая всё на своём пути. Мечи Геральта бесполезны — это он понимает в тот момент, когда огонь обхватывает ноги Лютика и бард захлёбывается дикими криками. Геральт, не помня себя от злости, кидается на дракона, желая сокрушить, но падает, подкошенный дикой болью в ногах. Они болят так сильно, что он не может попросту встать. Ему остается лишь бессильно наблюдать, как в воздухе драконы сходятся в схватке. Зерриканки, не сомневающиеся в превосходстве Борха, не теряя времени перетаскивают их в прохладу пещеры, срезают с Лютика потухшие штаны и принимаются залечивать раны. Геральт смотрит на взбухшую кожу на худых ногах друга и внезапно понимает причину собственной немощности. Он наудачу шевелит ногой, и боль тут же просыпается с новой силой. Он торопливо закатывает штанину и смотрит на ногу. Она полностью красная — одна большая невидимая рана, но понятная боль. Как от ожога. Он смотрит на Лютика, потерявшего сознание, и внезапно понимает, что и у него сил совсем нет. Геральт закрывает глаза, и тьма накрывает с головой.***
Когда он приходит в себя, то даже не знает какое сейчас время суток. Лютик давно перестал вести счёт своим пробуждениям — ему казалось, что боль не утихала ни на минуту. Но сейчас он может открыть глаза и даже пошевелить рукой. Рядом с ним сидит Тэя. По девушке видно, что с её-то характером данное занятие даётся с трудом. Лютик на свой страх и риск пробует пошевелить ногой. Получается. Более свободно вздохнув — он не лишился ног — Лютик садится в кровати. Тэя зовёт Борха, и мужчина тотчас приходит. — Что случилось? Я вроде всё помню. Был огонь и… — И боль, — заканчивает за него Борх. Лютик оглядывается: они в небольшой, уютной комнате. Окно не занавешено и сквозь него видно, что сейчас ночь. — Мы в моём доме, — отвечает на его невысказанный вопрос дракон. — Он тоже здесь. Кажется, готов поговорить. Лютик натягивает одеяло до подбородка, догадываясь, о чём нужно поговорить ведьмаку. Такая рана не могла пройти мимо даже для бывалого ведьмака. Борх ободряюще касается плеча Лютика и, кивнув Тэе, выходит вместе с ней. Лютик садится ровнее, пытается оправить одежду, кое-как приглаживает чёлку. Стыдливо принюхивается — но пахнет от него хорошо. Эти действия не помогают справиться с волнением, но хоть как-то занимают руки. Геральт заходит внезапно, широко открывая дверь. Уверенным шагом проходит в комнату. Лютик настороженно следит за ним, не зная, чего ожидать. Вдруг ведьмак зол на него, думая, что связь соулмейтов не дала магии джинна исполнить его желание? — Ты как? — всё-таки спрашивает Геральт, остановившись у подножья кровати и скрестив руки на груди. Закрытая поза не предвещает ничего хорошего. Лютик облизывает пересохшие губы, стараясь не замечать, как в груди разливается приятная теплота, заполняя гнетущую пустоту. Что бы ни думал ведьмак и как к нему ни относился, всё-таки, он — его предназначенный. И Лютик счастлив видеть его. — Неплохо. Твои травы? — Нет. Тебя исцелил отвар из чешуи дракона. Борх поделился, — принялся рассказывать Геральт, смотря куда угодно, но только не на Лютика. — Правда, их пришлось отдирать… — Ведьмак поморщился. — Я думал Тэя и Вэя мне руки оторвут. — Значит, и ему тоже я причинил боль, — с сожалением произносит Лютик, комкая пальцами одеяло. Геральт пожал плечами: — Думается, он уже забыл про это. — А ты?.. — Лютик боится задавать этот вопрос и боится, что не простит себя, если не задаст. Но скрывать нечего, карты открыты, гвинт нужно доиграть. — Не забыл. Геральт наконец-то смотрит прямо на него, и Лютик робеет перед этим взглядом. В глазах ведьмака — сталь и никакой теплоты. — Заруби себе на носу, — угрожающе произносит он, делая шаг вперёд. — Я уже говорил про своё отношение к Пророчествам и Предназначениям. Что Цири, что ты — всё это бред. И я не буду ломать свою жизнь из-за чьих-то царапин, появляющихся на мне. Я тебе не пара. Как и ты мне. Я не верю в судьбу и тебе советую поступать так же. Лютик как может держит голову прямо, пальцы болят от напряжения, в животе скручивается тугой болезненный узел, но он молчит. И сидит так же, пока за Геральтом не закрывается дверь. Убедившись, что он точно ушёл, Лютик выдыхает и падает на кровать, закрыв подушкой лицо. Она быстро намокает от горестных слёз.***
Они выезжают утром. Борх, любезно провожающий их в дорогу, не пожалел новым друзьям ни лошадей, ни провизии. — Тебе не стоило ехать со мной, — мрачно произносит Геральт, выезжая на тропу. Как обещал Борх, она должна была привести их по Нэви до Бельхавена. — Почему же? — Лютик оправился достаточно, чтобы ноги не болели от стремян, и сносно сумел принять тот факт, что Геральт быть тем самым отказался. — Ведь ты сам дал понять, что нам следует вести себя так, будто ничего не произошло. Лютик по молчанию ведьмака определяет, что тот хмурится, подловленный очередной лютиковской хитростью. — Так что, друг мой Геральт, отправимся мы в даль, за горизонт, туда, где страждущие люди ждут избавленья от напастей, которое может принести им лишь одинокий Белый волк. Ведьмак кашляет, прочищая горло, и Лютик ждёт привычной грубости, но тот молчит. Лишь пришпоривает лошадь. Лютик пожимает плечами и тоже бьёт лошадь по бокам, ускоряя её шаг.***
Они едут по дороге, расширенной торговыми повозками. День близится к концу, и солнце уже скатилось к горизонту. Лютик, мрачнее тучи, нарочно едет медленно. Он устал: они провели в седле целый день, останавливаясь лишь пару раз, чтобы справить нужду. Ему хочется спешиться и размять ноги, но Геральт упрямо игнорирует его нытьё. Когда ведьмак натягивает поводья и задерживает лошадь у одинокого дуба, Лютик радуется. Но напряженная фигура Геральта и потянувшаяся к мечу рука, дают понять, что остановка у них вынужденная. — Что там? Что ты слышишь? — Оставайся здесь, — приказывает Геральт, не обращая внимания на вопрос. Он спрыгивает с Плотвы и достаёт меч. Сообразив, что дело плохо, Лютик забирает удило и тоже спешивается. Нервно топчась на месте, он поглаживает лошадей. Они ворчливо фыркают от того, что их не пускают к траве. Геральт уходит в сторону леса и, когда его спина скрывается из виду, Лютику становится страшно. Он как может прислушивается, но ворчание лошадей мешает расслышать что-либо ещё. Спустя некоторое время, вымотавшее Лютика до усталости, ему удаётся услышать голос Геральта. Тот с кем-то разговаривает, причём мирно. Удивлённый Лютик смотрит в сторону леса. Вдалеке показывается Геральт, а с ним кто-то ещё. Лишь когда они подходят ближе, поэту удаётся разглядеть его спутника. Это девушка — об этом говорят её неприкрытые прелести. Но вряд ли её можно отнести к человеческой расе: бледно-зелёный цвет кожи, волос, чересчур длинные руки, отсутствие ушей — чем-то она напоминает дриаду. Заметив, как Лютик пялится на его новую знакомую, Геральт представляет её: — Это — вила, нимфа холмов и лесов. — Ей нужна помощь ведьмака? — Нет, ей просто скучно и она хочет поговорить. — Прекрасно! — с излишним пылом воскликнул Лютик. — Вы по адресу, милейшая! Геральт у нас лишнее слово не скажет, только если это не касается Предназначенных друг другу людей. В этом он горячий охотник поотнекиваться. Сарказм Лютика понятен даже Геральту, но бард не унимается — болевшие ноги, усталость и обида дают о себе знать. — Думаю, ты обрадуешься, — сквозь зубы процедил ведьмак. — Она согласилась разговаривать со мной только потому, что во мне есть эта сраная соулмейтская связь. Не будь её, она бы не стала нас останавливать. — Спой, прошу, — голос раздался в голове Лютика, и он вздрогнул от неожиданности. — Эм, — он косо посмотрел на ведьмака, не зная, слышал ли он просьбу нимфы. Видимо слышал, раз двинулся в тень дерева и, забрав у Лютика поводья, повёл лошадей в глубь леса. Лютик покрутил в руках лютню и последовал к дереву. Прислонившись к стволу, он посмотрел на нимфу. Та легла животом на траву возле его ног и будто бы слилась с окружающей природой. Лютик моргнул пару раз, с трудом различая её силуэт. И посмотрел на Геральта. Тот, поняв его страх, покачал головой: — Она мирная. Пока что. Но если ты так и не начнёшь петь… Лютик торопливо закивал и провёл пальцами по лютне. Раздались негромкие, нежные звуки. Бард не знал, что исполнить. Играть осточертевшую «Чеканную монету» не было настроения, да и вряд ли Старший народ, далёкий от цивилизации, оценил бы её. А в сердце было слишком горько, чтобы петь о любви. Лютик снова тронул струны, извлекая что-то ласковое, мягкое. Когда сиянье Сопряженья Сфер Впиталось в человеческую кровь, Из света белоснежного потока В наш мир проникла вечная Любовь. И растворилась в воздухе до срока, А срока было — сорок сороков… И люди — в чьих сердцах она всё ж есть! — Вдыхают полной грудью её смесь И ни наград не ждут, ни наказанья, И знают, что болит не просто так Они внезапно попадают в такт Родного и неровного дыханья… И предназначенье то не отменить — Любой ценой — и жизнью бы рискнули, — Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить Волшебную невидимую нить, Которую меж ними протянули. Их голосам всегда сливаться в такт, И душам их дано бродить в цветах, И вечностью дышать в одно дыханье, И встретиться со вздохом на устах На хрупких переправах и мостах, На узких перекрёстках мирозданья… Лютик пел чужую, но известную балладу о соулмейтах. Пел немного фальшивя, чувствуя, как на глазах надвигаются слёзы. Пел, не смотря ни на кого, потому что знал — не выдержит. Не выдержит сухого и безразличного взгляда Геральта. Не выдержит вновь тех слов об отречении. Не сможет… Он не знал, что в этот момент Геральт неотрывно смотрел на него, смотрел так, как будто в первый раз. Смотрел и слушал. Слушал его тихий голос, нежный и чистый. Таким голосом Лютик никогда с ним не разговаривал. Было в нём что-то пленительное, чарующее. Лютик пел о чистой любви, о предназначенных друг другу людях. Пел так искренне, ведь знал, каково это — любить кого-то неподдельно и открыто. Так, как сам любил Геральта. Геральт сжал губы. Лютик — несносный бард-бродяга, приставучий репейник — часть его жизни. И как он не заметил того, с какой лёгкостью и как естественно Лютик стал его спутником? Они давно не расставались, они делили вместе кров, еду, жизнь. И почему он сам так противился этому? Ведь дорога без Лютика — скучна и пустынна, ночёвка без него — холодна и одинока, ужин без него — неинтересен. Лютик давно стал его надёжным попутчиком, может не таким полезным, но ведь дело не в силе. Дело в том настроении, которое бард умел создавать. В том осознании собственной нужности людям. В не-бессмысленности творимых дел. Лютик придавал смысл его жизни, давал надежду и силу. Тот Лютик, которого он хотел навсегда оторвать от себя. «Чёрт, ситуация с Цири меня так ничему и не научила». — Прости, — странное слово, непроизносимое ранее, сорвалось с губ на едином выдохе-осознании. Слово-признание, слово-принятие. Лютик поднял голову и встретился взглядом с глазами Геральта. В них отражалась незнакомые доселе нежность и вина. — Прости, — повторил ведьмак на этот раз чётко и уверенно, пусть и тихо. Лютик перевёл взгляд на нимфу, но ту уже не было видно. Либо она полностью слилась с травой, либо покинула их. — Я… Беру свои слова назад. Ты… Нам никуда не деться от этого предназначения. Поэтому… Я согласен принять его, — Геральт повёл плечами и больше на Лютика не смотрел. Он чувствовал, что и так сказал слишком много. Лютик провёл по лютне в последний раз и отложил её в сторону. Он знал, что голос выдаст его волнение, а глаза — счастье, поэтому тоже кивнул и поднялся: — Тогда вперёд? Геральт встал вслед за ним, но, когда Лютик направился к лошадям, перехватил его за руку. — Обожди. Лютик посмотрел на ладонь ведьмака, держащую его руку. Геральт давно к нему не прикасался. Давно не поддерживал, не хлопал по плечу. Да не то, что давно — никогда. Кроме того случая с проклятьем Джинна. — Думаю, мне следует быть аккуратнее. Лютик нахмурился, не совсем поняв его. — Не забывай, я — ведьмак. И моя жизнь… Наша. Тьфу-ты… На моей дороге встречается много всяких чудовищ и… — Я знаю, — перебил его Лютик, смотря в жёлтые глаза прямым, открытым взглядом. — Я знал это с самого рожденья. Знал о каждом убитом тобою монстре. Я мог чувствовать всё это, помнишь? — Чёрт, — выругался Геральт. — Прости, я просто не представляю, каково это… — Терпимо, — слабо улыбнулся Лютик. — Справлялся. Геральт нахмурился: — Видимо, впредь мне придётся быть осторожнее. — «Нам», — исправил его Лютик. — Соулмейт обозначает всё общее. Даже постель. Хитрица так и скользит в голосе поэта, но Геральт проявляет стоическое слабоумие: — У нас она и так общая. Кто-то слишком слабо поёт, чтобы оплачивать себе отдельную спальню. Лютик закатывает глаза, но Геральт вдруг усмехается: — Да понял я. Понял.