***
Двадцать лет спустя — Что ты делал на Клондайке пять лет, безголовый тюфяк?! — сердито выпалила светловолосая утка, когда дверь её палаты отворилась и внутрь ступил представительного вида хмурый селезень. — Клад искал, очевидно, — непонятно фыркнул гусак. — Подумать только, нашла, чем упрекнуть! А вот каким образом ты успела выйти замуж за Дака, стать матерью двоих утят и скоропостижно овдоветь…? Я в нетерпении! Вероятно, это душещипательная история! И куда только смотрел отец?! Он резко захлопнул дверь перед клювом медсестры, в догонку бросившей ему оскорбленное «хам!», и подошёл к кровати. Развернул стул, стоящий у окна, подвинул его к кровати и сел. уставившись на сестру. — Не увиливай от ответа, нахальный утконос! Помимо этих пяти годах я хотела услышать ещё о пятнадцати! Золотой лихорадки показалось мало, и ты подался дальше, в деревни аборигенов? Нефтепромышленник несчастный!.. — она хлопнула ладонью по накрахмаленным покрывалам. — А ты не смей игнорировать поставленные вопросы против своих нелепых обвинений! — яростно фыркнул собеседник. — Пойти за ДАКА! Просто немыслимо! Авантюристка! Повисла тишина. Оба прожигали друг друга хмурыми, обвиняющими взглядами, искали тех утят, которыми расстались когда-то, в немыслимо сейчас далекие времена. Однако, внимательно всматриваясь в знакомые до боли черты, находили их и не узнавали. Против воли внутри каждого сжималась какая-то маленькая пружинка, вот-вот обещавшая с треском и свистом распрямиться от нахлынувшего потрясения от такой неожиданной долгожданной встречи… — Святые волынки, — вздохнул Скрудж, и из его голоса полностью ушёл гнев. — Как я скучал... Гортензия тихонечко фыркнула что-то про наглющих родственничков, утирая заслезившиеся глаза, но, улыбнувшись, вдруг порывисто заключила брата в тёплые объятия, прижавшись к жилистой груди, зажмурившись, как когда-то в детстве...***
— ...Почему ты ничего мне не сказал? Почему не сказал маме? — сурово вопрошала Гортензия. — О том, что отправляюсь на Клондайк? — глядя в окно невидящим взором, уточнил Скрудж. Он отвлечённо постукивал по подлокотнику кресла. — Мать бы не захотела отпускать, ты испугалась бы. К чему? — Ничего, что это всё до сих пор является опасной авантюрой? Спустя столько-то лет? Тоже мне, золотой магнат… — пробубнила Гортензия, обиженно надувшись. — Ты как маленькая, — вздохнул Скрудж. Он перевёл взгляд на сестру. — Я почти наверняка уверен, что родители были против твоего брака с Даком. — не очень изящно попытался он перевести разговор на более интересную и менее опасную для него тему. Но потом не выдержал, передразнив: — И разве тебя это остановило? — Это другое, — упрямо отрицала Гортензия. — Где же, — фыркнул Скрудж. — Я замужем за Даком не могла погибнуть, свалившись с горного уступа в поисках золота, — огрызнулась утка. Скрудж закатил глаза. Они помолчали. Гортензия разглядывала исподтишка повзрослевшего брата. Ей казались совсем неуместными и печальный вид, и усталые глаза, и скверный настрой, который владел им от макушки до пяток так давно и основательно, что казалось, будто он всегда был таким. — Тебе идёт цилиндр. — Спасибо, — Скрудж, переведя взгляд на сестру, неуловимым движением руки указал куда-то в сторону своего цилиндра, глазами намекая на трогательную косу-корзинку Гортензии. — Причёску сменила. — Да. — Тебе идёт. — Знаю. Гортензия вздохнула. — Родители нас убьют, — констатировала она. — Определённо. Они переглянулись. А потом во весь голос расхохотались. — Шизанутая кряква, как мне этого не хватало, — улыбнулся Скрудж, и с него моментально слетела вся задумчивость. — Мне тоже, ворчун, — усмехнулась Гортензия. — И всё-таки, — Скрудж поудобнее устроился в кресле. — Что случилось? Что за проблемы со здоровьем? До преклонного возраста тебе ещё далеко, даже не примазывайся к нам, старикам, — Гортензия фыркнула настолько саркастично, что в пору было бы знатно смутиться, однако селезень об этом даже не подумал. — Не верю я, что после холодной Шотландии климат какой-то Америки показался тебе негостеприимным. — Брось, Скруджи, всё в порядке, — отмахнулась она. — Переутомление, небольшое недомогание, вот и всё. Витаминов надо больше, — она усмехнулась. — Должна признать, что ты выглядишь ничуть не лучше. — Вот уж нет, — щеголевато сдвинув на затылок цилиндр, возразил Скрудж. — До меня не добрались два твоих спиногрыза, поэтому я пока что могу претендовать на хоть какой-то вменяемый вид. — Вот нахальное существо, — восхитилась Гортензия. — Сдвинь кепку обратно, в её тени хоть синяков твоих не видно. Скрудж прыснул. — Кстати, познакомишь с племянниками, раз уж на то пошло? — Первым же делом. Они шустрые ребята. Чем-то похожи на нас с тобой... — Гортензия... — Мм? МакДак в тот же самый краткий миг снова сделался серьёзным. — Переезжай ко мне, — предложил он. — У меня особняк на окраине города, дворецкий, повар, я могу нанять гувернантку, ты ведь сильно утомляешься одна, это видно. Не говори мне про нехватку витаминов, я ещё не настолько слепой... — Остановись, — перебив, посоветовала Гортензия и ласково положила свою ладонь поверх ладони брата. — Нам с ребятами всего хватает. Я тебе очень благодарна за то, что на время моей болезни ты смог нас выручить, но молю тебя. Не переусердствуй. Скрудж откинулся на спинку кресла. Какое-то время он сидел и сверлил взглядом сестру, но эта битва характеров заведомо была им проиграна. Так было всегда. Если сестра что-то решила, то лучше ей было не возражать. В худшем случае она потом сама поймёт, что была неправа и придёт за советом. Ну, а настаивать... Он никогда не умел быть хорошим семьянином. Просто не знал, каким ему подобает быть. Перед глазами стоял только пример отца, всегда уверенного в своих действиях, всегда упрямого, всегда… невыносимо черствого, бескомпромиссного и саркастичного. Пример отца, который вряд ли вообще можно было брать за пример... Поэтому порой ему почти физически было тяжело проявлять заботу, говорить по душам. А что уж можно сказать о моментах, когда помощь предлагали ему самому... Поэтому он решительно перевёл тему. — Ну, а как Матильда? Стыдно признаться, я ведь с ней даже не знаком... — Да уж, нашёлся братишка, — согласно ухмыльнулась Гортензия. — Хоть навестил бы родителей, бестолочь. Знаешь, как мать скучает? Скрудж отвернулся. Н-да. Неудачная тема. — Я знаю, почему ты не хочешь, — сочувственно вздохнула Гортензия. — Но тебе всё равно придётся это сделать. — Как-нибудь в другой раз... — Скрудж, они скучают, — надавила на совесть сестра. — Нельзя же вот так забывать о семье, — видя, что он собирается что-то возразить, Гортензия мигом продолжила: — Да, я знаю, что ты отсылаешь им деньги. Они не бедствуют. Но и ты пойми, деньги — это не главное. Ты знаешь, что Матильда заочно от тебя без ума? Вы ни разу не виделись с тех времён, когда она пускала пузыри в колыбели и пачкала пелёнки, но она обожает всё, что связано с тобой. Отец, конечно, пытается охладить её энтузиазм, однако совершенно напрасно. МакДак сгорбился в кресле, будто на его плечи разом стало давить всё гигантское полотно небосвода. Он поправил пенсне и как-то бесконечно устало потёр глаза. — Хорошо, — выдавил он, поднимаясь. — Я тебя услышал. Гортензия... — Да? — улыбнулась сестра, и в разные стороны по лицу разбежалась целая стайка морщинок. — Ты стала очень мудрой. — Спасибо, милый, — она сжала его ладонь. — Не забывай, что ты для нас всех очень многое значишь. Скрудж как-то скованно кивнул и, поцеловав сестру в макушку, спешно вышел из палаты. Краем уха Гортензия услышала бойкий речитатив разгневанной медсестры и вялые возражения брата из коридора.