Собрание учителей Юэй. Среда. 1 ноября. 16:32
Учителя один за другим входили в кабинет антропоморфный крысы, которая сидела во главе стола, терпеливо ожидая подчиненных. Как только герои, все еще не зная, зачем их потревожили, сели за стол (столы, примкнутые ребрами), Незу поднял на них свой бесстрастный взгляд. Губы были растянуты в привычной для него улыбке. — Извините, что потревожил вас, герои, — сказал он. — Но мне пришлось созвать вас для обсуждения проблемы, которая несколько дней назад приняла критические обороты, когда геройские классы проходили тест Старателя. Теперь уже все вникли в курс дела и посмотрели на Айзаву. — Сотриголова, — обратилась к мужчине крыса, — думаю, вы и сами понимаете, что между двоими вашими студентами уже довольно долгое время горит огонь вражды, верно? — Верно, — кивнул тот. — И, насколько я помню, огонь загорелся в тот день, когда в вашем классе пришел Реисэцу. Снова кивок с глухим «гхм». — Что вы можете сказать насчет них? — Он оглядел героев. — Вы все? Полночь, что сидела, опустив подбородок между ладонями, выпрямилась, вздохнув. — Что ж, — сказала она. — Реисэцу и Бакуго как минимум проблемные дети. Причем очень. — Это верно, — охотно согласился Сущий Мик. — До прихода Реисэцу на Бакуго почти не реагировали, точнее, никто не горел желанием конфликтовать с ним, но с начала этого учебного года все изменилось. — В худшую сторону, — сказал Всемогущий в желтом костюме, который явно был ему велик. — В первый день я остановил их драку. И на второй тоже, передав, что если такое повторится, то их обоих исключат из академии. И это сработало. — Не совсем так, как хотелось бы, — сказал Эктоплазм. — Словесные конфликты остались. — И стоит опасаться, что рано или поздно они снова сорвутся, — сказал Секиджироу Кан. Гончий Пес ударил кулаками об стол и начал злобно рычать. — Р-Р-Р-Реисэцу... — он рычал на букву «р», — Бакуго... НАКАЗАТЬ ИХ ОБОИХ НЕМЕДЛЕННО!!! — Успокойтесь, Гончий Пес, — сказал Незу, — в этом нет необходимости. — Но с этим надо что-то делать, — сказал Цементос. — Оставлять все как есть — нерационально. Их нужно изолировать друг от друга, иначе последствия будут ужасными. — Может, стоит воспользоваться тем, что в классе «Б» до сих пор свободно одно место? — предложил Снайп, а потом повернулся к Кровавому Королю. — Секиджироу Кан, почему бы вам не взять одного из них к себе? — Хороший вариант, — сказал он. — Однако ни Реисэцу, ни Бакуго не согласятся на это, — сказал Незу. — Насиженное место покидать никому не хочется. И еще: у Бакуго несколько напряженные отношения между некоторыми студентами из «Б», это может привести к новым конфликтам. А насчет Реисэцу, из класса «Б» его боятся, и стали бояться больше после того случая в лесу. Постоянный страх может повлиять на успеваемость класса «Б». — Но ведь некоторые из «А» тоже его боятся, — сказала Полночь. — Но не каждую секунду. Так что бо́льшую часть времени студенты из «А» сосредоточены на урок. Все же, я против такой жесткой изоляции даже несмотря на то, что они не смогут найти общий язык. Кроме того, их конфликты множество раз останавливали их одноклассники. Я правильно понимаю? Согласие. — Сотриголова, вам есть что сказать насчет ваших студентов? Айзава устало вздохнул, убрал неровную челку с глаз, показывая шрам. — Есть, — сказал он. — Держать их рядом друг с другом слишком опасно, поскольку Кацуки Бакуго по своей натуре очень вспыльчив и часто досаждает всем вокруг, а Канхьо Реисэцу на любые внешние раздражители реагирует с крайней агрессией и чрезмерной саркастичностью, пусть и не теряя хладнокровия. Думаю, его характер лучше всего стоит назвать пассивно-агрессивным, однако тут стоит учесть один нюанс: он становится таким лишь в тех случаях, когда его нарочно начинают злить. Думаю, вы догадываетесь, что я хочу сказать. Все присутствующие почти одновременно кивнули. — Бакуго, верно? — спросил Всемогущий. — Да, — ответил Айзава. — Если смотреть правде в глаза, то можно понять, что проблемы исходят от него. И от всех, кто пытается спровоцировать Реисэцу. Я ни в коем случае не защищаю одного и не обвиняю второго, а лишь говорю правду, как и подобает учителю, но я не могу отрицать, что и Реисэцу виновен в конфликтах. — Он снова лениво убрал челку, что нагло спала на его лицо. — На нелицеприятных для него личностей он реагирует с излишней агрессией. Я даже видел, как на Культурном Фестивале он напугал двоих подростков. И, таким образом, Бакуго и Реисэцу создают ужасный замкнутый круг: один провоцирует, другой реагирует. И это продолжается, пока не происходит «взрыв». — Рад, что вы это поняли, — сказала крыса. — И, думаю, вы уже знаете, о чем я хотел попросить всех вас. Они мгновенно обменялись взглядами. — Вы хотите, чтобы мы не сводили с них глаз? — спросила Полночь. — Да, — ответил он, — но лишь тогда, когда урок у них будете вести вы. Сотриголова, вас это касается особенно. — Конечно, директор, — согласился он. — За ними придется следить круглые сутки, — сказал Эктоплазм. — Не совсем, — сказал Айзава, обрадовав его. — Реисэцу живет отдельно. За ними придется следить только во время занятий. А также я попрошу помощи у остальных своих студентов. — Также попрошу вас не допускать, чтобы они попадали в одну команду во время тренировок, — сказал Незу. — Но если им придется волей случая столкнуться, то незамедлительно дайте им другое задание, где они должны будут работать в одиночку. На этом заседание окончилось. Учителя вышли, а Айзава начал посылать одинаковое сообщение своим студентам.***
Уроки и практические занятия прошли как обычно. Было приятно снова вернуться к рутине после того безумного теста и видеть лица других студентов. Канхьо все-таки смыл с волос черную краску, но не полностью: белый локон стал светло-серым, как волосы Тецутецу, и создавалось впечатление, что они состояли из серебра. Парень извинился перед Киришимой за тот жестокий розыгрыш, сказав при этом, что совсем не ожидал, что за него все так испугаются. Айзава на них все еще сердился за их поведение в экстренной ситуации, отметив, что все без исключения провалили его. «Я очень разочарован в вас, второй «А». Вы не были в состоянии справиться с паникой и придумать подходящий план действий, а ведь вы уже почти выпускники. Начиная с третьего курса вас будут посылать на настоящие миссии, где вам уже не помогут учителя. Выполнение заданий будет сильно влиять на ваши выпускные оценки, а также на ваши будущие репутации героев. Так что если вы не будете в состоянии справиться с простыми ситуациями, то из вас навряд ли выйдут профессионалы». Кроме его «мотивационной» речи за весь день не произошло ничего удивительного. Бакуго косо смотрел на Реисэцу, а последний, увидев себя со стороны в состоянии гнева, решил, что так дело больше не пойдет и пытался не выражать никаких чувств, став таким же, каким был в свой первый день в качестве студента второго «А». Удивительно, но жизнь снова стала такой, какой она была до встречи с нахалом Бакуго. Тодороки выжидал момент. Подходящий, чтобы никто ничего не заметил. Увидь его Яойорозу, то она бы сочла его за помешанного. Увидь его Иида, то стал бы маршировать и громогласно тараторить, что люди имеют право на тайны. Реакция остальных оставалась под вопросом, но, войди они в его комнату, где на стене была типичная детективная доска с красными нитками и фотографией Канхьо посередине, где он еще был кареглазым, то они бы без задних мыслей обратились бы куда надо, чтобы ему приготовили комнату. Желательно рядом с комнатой матери. И вот, он в парке. Все-таки он смог «поймать» Канхьо, когда тот был один, и назначил ему встречу, сказав, что хочет поговорить с ним о чем-то очень важном, и это требует их уединения. Канхьо не колеблясь дал согласие, немного удивив его: Шото думал, что тот как минимум замешкается, поняв, что его в чем-то раскрыли, но быстро списал это все на его трюки, стоило ему лишь вспомнить, с кем говорит. Должно быть, Реисэцу и вправду узнал, что его секреты раскрыли, но все равно дал согласие, нарочно сделав вид, что ничего не понимает, с целью смутить одноклассника и вынудить его отменить встречу, тем самым дав ему спокойно хранить тайну дальше. Дамы и господа, перед вами Тодороки Шото — величайший детектив в истории! (ну, или просто тронутый) Но долой все это. Пока есть возможность, почему бы не провести время с пользой и очистить разум для предстоящей умственной работы? Если человеку приходится сталкиваться с угрозой раскрытия своей тайны, то он напрягает все извилины в мозгу, уклоняясь от прямых ответов и плавно, незаметно сменяя тему, а Тодороки придется ОЧЕНЬ постараться проникнуть в голову одноклассника, а раз он настолько дальновиден и «прошарен», как выяснилось вчера, то он наверняка предвидел и этот случай и подготовился к такому дню, который, кстати, настал. Был легкий ветер, но довольно холодный. Тодороки даже продувало сквозь свитер и легкую куртку. Подошва обуви цокала по серой брусчатой тропе. Солнце, что уже кренилось к горизонту, слабенько грело парню голову, окрашивая правую сторону в слепяще-белый цвет. Всякий раз, когда казалось, что он вот-вот вспотеет, начинал дуть холодный бриз, сдувая даже ощущение тепла. Канхьо должен был прийти с минуты на минуту. Шото жил от него, по крайней мере, в полутора километрах, а раньше, когда он жил со своей семьей, его отделяло семь, а то и восемь. Заприметив свободную лавочку под тенью дерева, он направился туда. Парк не самый большой, сейчас здесь малолюдно, так что Реисэцу легко его найдет. И еще: их никто не потревожит. А пока он ждет его, то есть шанс вспомнить все, что на данный момент было известно о Реисэцу, чтобы можно было найти хоть какую-то зацепку: 1. Итак, Канхьо метеозависимый, но только наоборот: в ясную погоду на него накатывает тоска и депрессия и он всячески пытается лишний раз не выходить на улицу во избежание солнечного света. А когда он дома, то закрывает все окна плотными шторами, чтобы не пропускать солнце. А вот ту погоду, которую простые смертные называют плохой, он находил привлекательной. Помнится, однажды он рассказывал, что пару лет назад в Ятоми был ураган, который срывал деревья. Тогда у него была чуть ли не эйфория. Токоями однажды видел его через окно своего дома, когда шел ливень. Канхьо как ни в чем ни бывало гулял под проливным дождем. 2. Канхьо немного напоминал Фуюми и Нацуо: не любил жару. 3. Он пил лекарства. Точнее, витамины — D и Fe, а также ел продукты, богатые этими витаминами (кроме, разумеется, яблок). Это объясняло, почему он не страдал от дефицита этих самых витаминов и почему не терял цвета лица. 4. Леди Рьокусо лично разработала дизайн его костюма, а-ля Эдна Модс, и аргументировала свой выбор как «ромбы — это классика». Также дружба с известным дизайнером (большой шишкой, то бишь) объясняло, откуда он прознал про Стеина. Мидория однажды настороженно рассказал ему и Ииде, что Канхьо откуда-то знает правду. 5. Причина, по которой его глаза так странно выглядели была такой же, по какой Кода и Токоями имели странную внешность, не связанную с причудами: у какого-то родственника Канхьо была причуда, которая пассивно видоизменяла глаза. 6. Раньше он пробовал найти себе хобби в виде письма, но забросил это занятие. 7. Он любил экспериментировать с рецептами. 8. Он почему-то не мог использовать причуду сломанными конечностями. И, касаемо причуды, его эмоции в каком-то смысле влияли на нее так, как он не мог этого сделать: за пару дней до окончания первого семестра между ним и Хагакурэ была практическая битва. Девушка активировала свой невидимый костюм и исчезла. Канхьо заморозил землю поля, чтобы увидеть следы девушки, но та на удивление оказалась проворной и ловкой. И вот, когда Реисэцу почувствовал, как девушка приближается к нему спереди, он схватил ее за плечо (тогда надо было крепко схватить врага). Ну, по крайней мере он так думал. «К... Канхьо...» — Ее голос тогда звучал крайне смущенно, а плечо было подозрительно мягким... И тогда до парня дошло, за что он схватил одноклассницу на самом деле и густо залился краской. Из ушей повалил пар, в голове загремела пожарная сирена, а окружающие их ледники мгновенно превратились в воду и почти смыли пару. И это при том, что Канхьо не мог переводить лед в жидкое агрегатное состояние, только в газообразное. 9. Очень редко, когда он долго не использовал свои силы, его руки становились едва теплыми. Обычно после малейшего проявления причуды через ладони они становились крайне холодными. 10. У него с ним была одинаковая структура белых волос, а также места на голове, из которых они росли (маленький участок и правая сторона) были холоднее другой части головы, где белых волос не наблюдалось. 11. Как бы безумно это ни звучало, Канхьо с пяти лет умирал. Точнее, он находился в шагах от смерти из-за причуды. «Мороз» все эти годы выполнял свою функцию, а «Морозостойоксть» препятствовало первой причуде. Когда Айзава стирал причуды, то деактивировались оба. Если бы стерлась только защитная причуда, то Канхьо бы умер. Что ж, он был вынужден жить так всю жизнь. Было в этом что-то романтическое. 12. У него нет кумира среди героев. Вопрос о движущей его силе оставался открытым. 13. Когда он раньше сказал, что испугался реакции Тецутецу на него, была безобидной ложью. На самом деле его никогда не видели напуганным, только встревоженным. Что ж, для такого помешанного как Шото этот факт был отличной зацепкой. 14. Странная привычка вечно появляться из ниоткуда... Тодороки вдруг резко обернулся, ожидая увидеть за спиной Реисэцу, но увидел вместо этого дерево. Глупо, да, но проверить стоило. — Тодороки! «Дьявол!», — мысленно выругался Шото, оборачиваясь на звук. Канхьо шел в его сторону справа. Там, насколько парень мог помнить, был самый ближайший вход в парк для тех, кто жил с противоположной стороны улицы, и Канхьо вошел оттуда, найдя Тодороки с помощью способности чувствовать причуды. Реисэцу был одет в темные брюки, в полностью черные слипоны. На лице были темные очки, подаренные ему в офтальмологической клинике, а из ушей он доставал наушники, убирая их во внутренний карман серого повседневного пиджака, откуда торчал провод. Пиджак был надет поверх темно-фиолетовой футболки (с вырезом, как всегда) и с почти по локоть закатанными рукавами, с более светлой подкладкой. На пиджаке было несколько отметин — замысловатые узоры с шестью сложными лучами. Тодороки сразу узнал в них знакомые мотивы и быстро вспомнил, что таких узоров мало где найдешь. Может, Канхьо специально заказывал себе одежду с принтами на свой вкус? — Привет, еще раз, — сказал Канхьо, подойдя к нему. Они обошлись без рукопожатий, но никто не возражал: Канхьо не любил физический контакт, а Тодороки не понимал, почему «щупать» руки так важно. — Привет. — Тодороки посмотрел у него за спиной, выискивая кого-то. Словно наркодилер, который боялся быть пойманным с поличным. — За тобой никого не было? Канхьо повернулся, смотря на все сквозь черные линзы. — Вроде как нет. — Он посмотрел на одноклассника. — Ты хочешь поговорить о чем-то таком, чего другие слышать не должны? «Как раз-таки должны», — подумал Шото, но вслух сказал другое: — Это их не касается. Только нас с тобой, и никого больше. Канхьо спокойно поднял очки, которые немного задрали челку назад и оголили лоб. Парень сел на лавочку, смотря на одноклассника. Взгляд последнего был остановлен на нем, точнее, под его горлом: Тодороки смотрел на выпирающие ключицы. С одной стороны, это было нормально, но в случае Канхьо — не очень, потому что у него выпирали только внутренние концы, а не целиком все кости, как это обычно бывает. Раньше этот странный дефект (от которого, судя по вырезам одежды, он совсем не комплексовал) всегда бросался в глаза в первую очередь, пока Реисэцу не сделал лазерную коррекцию зрения, после которой внимание стали обращать на его радужки, а не на, скорее всего, врожденный дефект скелета. — Что ж, — сказал Канхьо, но по большей части для того, чтобы привлечь его внимание, — раз это так важно и... кхм, секретно, то тогда пойдем ко мне. — К тебе? — переспросил Тодороки, хотя в голосе не было ни капли удивления. Парень бы удивился куда больше, если бы его одноклассник согласился говорить на улице, где светило солнце. — Да. — Канхьо встал, показывая, что отказ он не примет. Очки вернулись на лицо. — Я как раз испек пирог. Только сейчас Шото почувствовал, что хочет перекусить. И почувствовал что-то неприятное: Реисэцу надавил на его аппетит, прекрасно зная, что его одноклассник — любитель поесть, хоть по нему такое не скажешь. (Почему ты не паникуешь, Канхьо? Я же тебя почти зажал в угол, почти раскрыл тебя, так почему ты продолжаешь так отчаянно защищаться, приглашая меня???) — Ты идешь? Канхьо повторно выбросил Тодороки из пучины его раздумий. Парень с гетерохромией встрепенулся, словно его разбудили толчком, и посмотрел на одноклассника: тот стоял уже в десяти шагах от него и, судя по вскинутым вверх бровям, недоумевал, почему Шото не сдвинулся с места. Спеша заставить его отбросить возможные подозрения, Тодороки вскочил и быстрым шагом направился к однокласснику. Поравнявшись, они неспешно направились к ближайшему выходу, и Тодороки, стоило им двоим повернуться, ясно услышал, как Реисэцу про себя буркнул: «Противное солнце». Пока они шли, Тодороки вновь призадумался. План уже был, точнее, ложная тема, о которой ему хотелось бы поговорить наедине с ним: Тойя. Помнится, когда весь класс «А» (за исключением Коды и Бакуго) был в гостях у Реисэцу, Шото рассказал свою печальную историю, сказав, что самый старший сын Старателя пропал. Днями ранее, закатывая отцу нехилый скандал, он проговорился, что Тойя умер от ожогов и травм. Кажется, у всех возникли вопросы по этому поводу, и Тодороки, как бы подло и низко это ни звучало (он сам ненавидел себя за это решение), решил принять следующие действия: изложить Канхьо душу по этому поводу, показав тем самым свое доверие, но лишь с целью психически воздействовать на него, стимулируя его доверие и, если все пойдет как надо, то Канхьо расскажет о себе что-то особенное, что так жаждет узнать Шото. (грязно, подло, ничтожно, низко!) (зато от покойного брата больше пользы, чем от этого старикана) — Ты сегодня сам не свой, — сказал Реисэцу, снова заметив задумавшегося Тодороки, однако уже догадывался о причине, которую озвучил Шото: — Все еще пытаюсь понять отца. — Произнеся последнее слово, он плотно сжал губы, и на его лице отразилось отвращение, что не уползло от внимания Канхьо. — То есть, Старателя. Этот упырь не заслуживает, чтобы его называли так. Извини, если что. — Забудь, — отмахнулся Канхьо. — Теперь я понимаю, зачем ты захотел поговорить наедине. Тодороки ничего не ответил, лишь хмыкнул в знак подтверждения, но глубоко внутри него маленькая часть ликовала: «Попался на крючок!» Они шли молча всю дорогу, да и путь был не самый длинный. Нужно было лишь перейти дорогу, пройти пару кварталов и вот — перед ними уже стоит высокое многоэтажное здание с убитой в край улицей, но таким красивым нутром. — Предпочтешь ромашковый чай? — спросил Канхьо, но вслух это прозвучало как утверждение, с которым согласился Тодороки. Последний отлично знал, что чай Реисэцу почти не пьет, особенно такой, и вот у него еще один, 15-й факт о нем. О, и конечно же этот, 16-й. Его слабость. Его чрезмерная уязвимость, незащищенность, которая вмиг делала его крайне уязвимым и открытым для любых ударов, которая за мгновение лишала его присущей его хладнокровия и со временем превращала в невесть что. Это была слабость, которую мог использовать против него абсолютно каждый, даже беспричудный, и вывести его из равновесия. Это была его слабость, которую знал лишь Шото, и то потому, что он случайно узнал об этом и потому, что Канхьо настоятельно попросил никому ничего не говорить, иначе схлопнется сама Вселенная. Что ж, Тодороки дал ему честное слово, что НИКТО И НИКОГДА НЕ УЗНАЕТ О ТОМ, ЧТО РЕИСЭЦУ... Это не позволено знать даже тебе, читатель. Канхьо повернул ключ на три оборота, а когда он открыл дверь, наружу вырвался холод, который своими невидимыми языками стал обвивать Шото. Что ж, к этому он привык, потому что в доме Реисэцу всегда было прохладно, — ему так нравилось. И окна: они действительно были закрыты плотными голубыми шторами, а свет проникал едва-едва. Только на шторах и были видны неровные четырехугольники солнечного света. В коридоре, как всегда, была белая ковровая дорожка. Тодороки снял куртку (хоть этого и не хотелось, уж больно тут было холодно) и повесил на вешалку. Парни надели светло-серые тапочки и прошли внутрь. Слева был довольно широкий вход в необъятную гостиную. Дверей не было, но зато по краям, где должны были быть косяк и петли, на белых блоках стояли два гипсокартонные столбы, изрезанные вертикальными рвами. Тодороки всегда обращал на них особое внимание из-за их непохожести на японский стиль архитектуры. В этих столбах было что-то завораживающее. — Я поставлю чайник, — сказал Реисэцу, направляясь в комнату. — И принесу закуски. Тодороки молча кивнул, после чего направился в уборную. Любовь к готовке, а также стремление накормить всех гостей отлично выдавали бабушкиного внучка. Что ж, если Реисэцу вылетит из Юэй (об этом думать совсем не хотелось, но это было так же вероятно, как и то, что рано или поздно ты заполучишь нервный срыв из-за Старателя), то он не пропадет. Наверняка сможет устроиться работать шеф-поваром в каком-нибудь элитном ресторане, если, конечно, подключит все свои связи в виде леди Рьокусо. Он, Иида и Яойорозу благодаря своей состоятельности смогут навещать его чаще, нежели остальные одноклассники. Ну, или поступит в другую академию. Будет иронично, если в Заинеу. Ванная была узкой и длинной. И очень уютной. Стены, обитые кафелем, полотенца, совсем новые, исключительно для гостей (завидное, однако, умение: вмиг становиться сухим), висели на черной железной вешалке возле зеркала, которая была прибита над раковиной. На последнем, совсем рядом с зеркалом, располагался пластмассовый стаканчик с единственной зубной щеткой, а рядом с ней лежали следующие средства для ухода за собой: тюбик с зубной пастой, с депиляционным кремом для лица, для всего тела, кремом, замедляющим рост волос на всем теле и дезодорант для подмышек, — всякая гигиеническая утварь современного человека. Канхьо тем временем поставил чайник на плиту. Приходилось пользоваться доисторическим способом разогреть воду, потому что отсутствовал электрический чайник. Зачем, если и старая прекрасно справляется с поставленной задачей? Так он и думал. И пока он искал в шкафах маленький фарфоровый чайничек для заварки ромашкового чая, Тодороки вышел из туалета, направившись в гостиную. Почти пустую: широкий диван, обитый черной искусственной кожей, два таких же кресла, круглый стеклянный столик почти в центре комнаты и два стула рядом. Все. Оставалось еще куча свободного места, который Реисэцу не использовал. Точнее, использовал однажды, когда устроил пир и пригласил весь класс. Тогда столы и стулья были взяты «напрокат» в каком-то ресторане, а эти стол и стулья он приобрел недавно. Да, именно недавно, потому что раньше у него не было даже такой элементарной мебели, но не из-за скупости, а из-за банальной ненадобности. Обычно, Канхьо по утрам клал себе еду в ледяную посуду, орудуя ледяными столовыми приборами, садился на ледяной стул за ледяной стол. И насколько же это было удобно! Не нужно было мыть посуду, а лишь делать одноразовую своей причудой, а после — превращать в бессмысленный белый пар. Эти столовые приборы могли иметь абсолютно любую форму, любой вид, какой мог захотеть Реисэцу, который из-за своей работы со статуями мог уже неосознанно сделать ледяной предмет каким-нибудь изящным и красивым, украсив его узорами и завитушками. То же самое он мог сделать и с посудой, и со столом, и со всем на свете. Канхьо снял маленькую крышку с белого фарфорового чайничка и насыпал туда три ложки чая. Чайник на плите как раз засвистел, выпуская из отверстия струю горячего пара, от которого запотевало окно. Быстро выключив газ, он приложил к стеклу указательный палец, кончик которого задымился — пятно стало стремительно уменьшаться. Ее границы поползли обратно, а потом, сосредоточившись в одной точке, исчезли. Потом он взял чайник за черную ручку. Теперь клубки белого дыма сбрасывала вся ладонь, чтобы охладить ручку и не обжечься, и, когда он повернулся, чтобы налить кипяток в чайничек, он увидел одноклассника, и его вид впечатлил парня. Шото стоял в оцепенении. В какой-то тревожном ступоре. Разноцветные зрачки сузились до точек и смотрели в пустоту. Кровь отлила от лица, отчего оно приняло нездоровый бледный оттенок, словно парень вмиг заболел лихорадкой. Всем своим видом он напоминал призрака. — Тодороки? — Канхьо положил чайник обратно на плиту и подошел к нему поближе. — Тодороки! Встряска не помогла. Пару щелчков пальцами возле его лица — и Шото встрепенулся, словно через него пропустили слабый ток. Глаза стали нормальными, румянец вернулся на лице. Парень слегка ошарашенно оглядывался вокруг, и его взгляд остановился на невозмутимом лице Реисэцу. — Словил флешбэки? — спросил Канхьо, и Шото кивнул. — Знаешь, пока ты не рассказал тогда свою историю, я думал, что твой шрам — это специфическое родимое пятно. Шото изогнул бровь. — Как можно спутать ожог с родинкой? Канхьо, который уже возвращался к плите, повернулся корпусом к однокласснику и покачал влево-вправо рукой перед своим лицом. — А, точно, — сказал Тодороки, и сменил тему: — Помочь с чем-нибудь? — Не стоит, — сказал Реисэцу. — Лучше подожди меня за столом. Я быстро все принесу. Шото молча направился обратно в зал через комнату Канхьо. Убранную, чистую. Его бабушка хорошо постаралась и приучила внука к чистоте, а не только научила готовке. По словам парня, бабушка давала ему мало свободы после того, как злодей жестоко расправился с его родителями. Ему было разрешено ходить только в школу, и то в раннем возрасте она часто проводила его и встречала. Позволила ему ходить одному лишь в середине средней школы, и то с неохотой. Помнится, Канхьо в детстве даже не мог гулять со сверстниками без наблюдения бабушки, а однажды она вообще отказалась его выпускать на улицу после того, как тот неудачно упал и порезал о острые камни правую голень в нескольких местах. Сейчас у Реисэцу на правой ноге размытые шрамы, которые напоминают о том дне, который оказался предвестником того, в котором он чуть не лишился жизни — когда он порезался по самые вены. Женщина едва ли не сошла с ума, кое-как обмотав глубокую рану марлей. Скорую вызвала соседка, она и поехала с ним и была рядом во время операции, пока другие врачи пытались успокоить его бабушку. И вот, после таких вот приключений, в голову подростка взбрела какая-то невероятная, воистину сумасшедшая, мысль: поступить в Юэй. Конечно, женщина ответила категорическим отказом, потому что даже люди старшего поколения знали, насколько опасна учеба на героя, не говоря уже о стажировках и самой профессии. Да к черту учебу! Юэй! Мусутафу! МУСУТАФУ а не ЯТОМИ! ЮЭЙ, а не ЗАИНЕУ! И после того, что случилось с родителями, этот молодой человек вздумал переселиться в другой город и жить одному? Женщина уже была в ужасе за него, когда он работал волонтером в приюте для бездомных животных и каждый день молилась, чтоб он вернулся домой, а тут это. Но мы ведь знаем Канхьо, который умеет надавливать на нужные рычаги, верно? Вот и в том случае он прибегнул к козырям, сказав, что не хочет допустить, чтоб еще кто-то испытал его судьбу и стал сиротой. Весомый аргумент, бесспорно, но старушку все равно пришлось долго уговаривать. Именно на Юэй. В конце концов, она переступила себя за многие годы и дала внуку добро, наказав как можно чаще писать ей. Парень ответил честно, что не сможет постоянно, когда поступит, но он ей писал. Пару раз его видели, как он строчил сообщения своей бабушке — женщине, которая ради внука научилась обращаться с современной техникой. И этим, пожалуй, и объяснялось его упрямство и жажда свободы — стремлением нагнать упущенное за годы, вдоволь насладиться жизнью, которую бабушка забрала у него из наидобрейших побуждений. Она не видела внука давно, но Реисэцу говорил, что зимние каникулы собирается проводить с ней. Что ж, их встреча не за горами. Только вот парень опасался, что женщина снова заведет старую песню о том, как она за него волнуется, как она постоянно носит с собой успокоительное и так далее. Тодороки сидел, положив руки на стол и непроизвольно стуча ногтями по толстому стеклу. Он сидел лицом к двери в ледяную мастерскую, то есть он мог мог заметить тень Канхьо раньше, чем его самого. Парень еще суетился на кухне-лоджии, но не заставил себя долго ждать. — Кофейный пирог, — сказал Шото, увидев, как парень принес украшенную узорами овальную тарелку, на котором была нарезанная небольшими кубиками выпечка, выстроенная в пирамиду. — На этот раз — нет, — сказал парень, кладя рядом чайничек. — Пирог из темного шоколада. Немного удивительно, но ладно. Канхьо любил черный шоколад. Парень сделал еще один рейс на кухню-лоджию, принес оставшуюся необходимую посуду, а потом заглянул в мастерскую, которая служила еще и холодильником. Едва дверь открылась, Тодороки заметил прозрачную, причудливую статую красивой девушки. Увидел ее дважды, когда Канхьо вышел с внушительным контейнером из светло-голубого пластика, закрытого такой же крышкой. Это был салат. Очень специфический, диковинный, потому что Тодороки увидел в контейнере как минимум огурцы и гранат (кажется, именно тот, которого Канхьо днем ранее «убил»). Глядя на это, Шото хотелось спросить: «Канхьо, что ты куришь, когда придумываешь такую муть? Мне тоже такое надо!», но, зная, что даже самые сумасбродные блюда от Реисэцу были весьма неплохи на вкус, решил не делать исключений. — Странный салат, знаю, — сказал Канхьо, наливая ему чай. Парень как будто уловил мысли одноклассника. — Все ингредиенты очень контрастируют своими вкусами, так что можно почувствовать все, что там есть. Это, я думаю, главное. — Из чего этот салат? — поинтересовался Тодороки, хотя сам прекрасно все видел. — Огурец, гранат, капуста, киви, нектарин. Приправлено лимонным соком. Клад витаминов. Тодороки молча выслушал, но без реакции. Не нашлось ни слов, ни (как ни странно) эмоций, которые подошли бы, чтобы выразить свои впечатления. Не то, что бы их тоже было в изобилии, но что-то там было — страх. Подумайте только! Страх перед салатом! Обхохочешься! Однако не в случае Шото, который никогда в жизни не пробовал такой сумасшедший салат, а потому испытывал страх по вполне очевидным и уважительным причинам. Это был страх перед неизведанным. И в голове резко родилась яркая мысль, что бросала свой свет на часть загадочности Реисэцу: его все боялись не потому, что он мог в критических ситуациях перейти в режим берсерка, а потому, что о нем почти ничего не знали. Сами о том не догадываясь, все его боялись на инстинктивном уровне, потому что о нем не знали НИ-ЧЕ-ГО. Но это не касалось Тодороки. В Канхьо он видел шкаф. Шкаф со скелетами. Закрытый, а не запертый, но все равно неоткрываемый по одной простой причине: то, что сидело там, никак не хотело, чтобы о нем узнали. Тому, что там обитало, было суждено навечно сидеть там и быть сокрытым от всего мира. Однако Шото так не думал. — Кхм. Нарочитый кашель Канхьо, который уже давно сидел перед ним и смотрел на него изучающим взглядом. — Думаю, — сказал он, — разговор будет очень тяжелым для тебя. На тебе лица нет. Шото лишь кивнул. С одной стороны, одноклассник сам подкинул ему очень хороший ложный аргумент, но с другой — этот аргумент не был совсем уж ложным. И сейчас он ощутил ненависть. Старую, знакомую, почти родную, которая всегда приходила к нему вместе с воспоминаниями об отце, если он пытался их вызвать. А потом слова, сказанный ему там, в лесу. Хоть он тогда и был вне себя от ярости, он прекрасно помнил сказанное, потому что осознанно «фильтровал базар», говоря отцу только самые колкие и ядовитые слова. — Что ж, — вздохнул Тодороки, и для смелости попробовал салат, забыв о своей настороженности. Такие яркие вкусы, переливающиеся «оттенки» кислого, которые в какой-то момент плавно переходили в сладкий и соленоватый. Да уж. Канхьо действительно может рехнуться и приготовить что-то безумное, мамочка. — Думаю, ты помнишь, что я наговорил от... Старателю в тот день, так ведь? Канхьо кивнул. Все это время он медленно водил дымящимся пальцем по краям своей чашки с чаем. — И то, что я рассказал тогда о своем брате Тойе. — Ты сказал, что он пропал, — напомнил Реисэцу, — а потом в ссоре проговорился, что он умер из-за... ну, ты знаешь. — Из-за упыря, да, — сказал Шото, сделав еще глоток чая. — Знаешь, сейчас я даже чувствую небольшую вину перед тобой: жалуюсь на проблемы в семье человеку, у которого ее нет. Реисэцу принял такое лицо, на котором читалось что-то вроде: «Тю, выбрось это из головы. Я привык». — Рассказывай, — сказал он, — и забудь, что я — сирота. И он сделал первый глоток остывшего чая. Немного поморщился из-за непривычки пить чай, но этот жест говорил, что старые раны еще болят, и он пытается успокоить эту боль успокаивающим чаем. Тем не менее, Тодороки стал по-новой рассказывать свою историю, добавив кое-какие подробности, такие как то, что Тойя и Нацуо были очень близки, и что первенец Старателя видел, как жестоко он относится к «низшему сорту» и своей жене, видя в ней лишь инкубатор. Ледяной инкубатор, который должен вынашивать его детей с примесью абсолютно противоположных причуд, дабы получить первого в мире человека, у которого не будет ни одного изъяна в связи со способностями. Что ж, у него это удалось с четвертого раза, но у Тойи был невероятно огромный огненный потенциал — редкий и весьма ценный самородок, который Старатель пытался всяческий развить, что привело к летальному исходу его сына. Конечно, Энджи Тодороки горевал. Горевал, что годы его трудов буквально сгорели, и только Рей, Нацуо и Фуюми понимали весь масштаб произошедшего и были подавлены не меньше Старателя, который спустя пару-тройку лет взялся за старое, но теперь стал осуществлять свои планы через младшего сына, что и привело к тем последствиям, которые мы уже знаем... Которые еще цветочки по сравнению с будущим. — С ума можно сойти, — сказал Канхьо с непривычным чувством, дослушав рассказ. — Даже не верится, что это — реально. — К сожалению, реально, — сказал Шото, осушив чашку. Канхьо налил ему еще. — А второй брат... Нацуо, верно? Где он? — Отец отправил его учиться в колледж в другом городе. На специальность здравоохранения и социального обеспечения. Иногда он приезжает навестить нас, но никогда не видится со Старателем — ненавидит его даже больше, чем я. — Я просто представить себе не могу человека, который возненавидел бы его больше тебя. — Невероятно, но это так. Фуюми отчаянно защищает Старателя, строит иллюзии на этот счет, говоря, что рано или поздно он поймет свои ошибки и исправится, хоть она и сама его боится. И мама тоже. От слова «мама» на холодном лице Канхьо на какое-то жалкое мгновение отразилась печаль. Она исчезла, очень быстро, но Тодороки заметил это и сделал для себя вывод, что Канхьо, скорее всего, больше скучает по матери, нежели по отцу. Что ж, ничего удивительного: осиротевшие в раннем детстве всегда в первую очередь вспоминают мать. На жалкое мгновение даже показалось, что хладнокровие парня даст осечку, трещину, и через нее хлынут эмоции вместе со слезами, но представить себе Канхьо плачущим было столь же нереально, как и с волосами кричащего цвета. — Тогда, — сказал Реисэцу, — почему вы продолжаете с ним жить? Тодороки уставился на него вопрошающе. — Почему бы вам не съехать в отдельную квартиру. Или вообще купить дом, почему нет. Там вы сможете жить вдвоем. А потом и вовсе вчетвером: ты, твои брат и сестра и мать. Тодороки издал странный звук, который должен был быть горьким смешком. — Ты думаешь, он оставит нас в покое? — Он сделал глоток чая. — Если бы все только было так просто... Маму без его разрешения не выпустят оттуда, нас в психбольнице даже не послушают, и то, она сама не хочет оттуда выходить, потому что боится этого мудака. Она, как и Фуюми, тоже отчаянно надеется, что он исправится. Надеется даже сейчас, потому что еще не в курсе, что мы пережили в лесу по вине этого ублюдка и что случилось с Кодой. Если она об этом узнает, то, наверное, ее психическое состояние снова ухудшится, даже больше, чем раньше, потому что теперь мы будем с ним одни, как с хищником в одной клетке. Она ведь только идет на поправку, а тут такие ново... — Тодороки. Голос Реисэцу разнесся резко, и было в нем что-то другое: сила, властность, из-за которых ты волей-неволей затыкался. — Я, конечно, почтен тем, что ты в первую очередь решил излить душу мне — а ведь мы знакомы всего два месяца, ровно два месяца, — но ты попробуй задать себе один вопрос: «Любит ли он нас?» А я уверен, что это так. Более чем уверен, но ты продолжаешь свою бессмысленную забастовку. Знаешь, на твоем месте я бы пользовался обеими причудами невзирая на то, откуда они взялись, ведь важно не то, кто их тебе передал, а то, как ты их используешь. Понимаешь, о чем я? Ты — это ты в любом случае. Независимо от происхождения, независимо от того, как к тебе обращались всю жизнь. В твоей власти изменить свою судьбу так, как ты того пожелаешь, и отбросить прошлое далеко и навсегда, и — уж поверь мне — тебе рано или поздно придется сделать это, если ты хочешь прожить хорошую и счастливую жизнь без шрамов на психике. Тодороки слушал его, вытаращив глаза. Канхьо объяснял все это строгим, поучительным тоном, немного нахмурив брови. Его взгляд впивался прямо в душу, но Шото был впечатлен далеко не этим. — Если я задел тебя за живое, то тысяча извинений, — сказал Канхьо. — Я тебя совсем не заставляю что-либо делать, выбор все еще за тобой. Я только указал тебе на очевидное. — Ты похож на мою маму, — резко выпалил Шото, отчего Реисэцу немного встрепенулся. — То есть? — Она всегда мне говорила, что я могу стать тем, кем захочу. Канхьо снова принял серьезное выражение лица. — И это заставляет меня сделать вывод, что она — умная женщина. Она говорила это тебе, сама боясь огненной причуды. Знаешь ли, я живу согласно этой же идее. Только вспомни: при жизни мой отец был простым строителем, мама — домохозяйкой, бабушка — не буду кривить душой — немного сошла с ума. Других родственников я не знаю. Даже не в курсе, есть ли они у меня, но это вовсе не мешает мне строить себя. Мне никто никогда не говорил, что я могу быть тем, кем захочу. Эта мысль сидела в моей голове как одна из самых наиэлементарнейших понятий, которая не атрофировалась даже от гиперопеки моей бабушки, а лишь окрепла. В конце концов, эта идея стала одной из моей основной движущих сил стать героем, и я сейчас говорю, что вовсе не обязательно находить себе кумира среди героев и делать из него пример для подражания. Простое желание — уже хорошая мотивация для того, чтобы сделать что-нибудь. Ты согласен? «Насколько же ты отличаешься от нас из-за этого проклятия?» — Что-то в этом есть, — сказал Тодороки как-то уныло. Он говорил голосом человека, который не смыслит, о чем с ним говорят и которому буквально приходится что-то говорить. — Но я не думаю, что так быстро приму решение так кардинально изменить образ поведения. — Оно и не удивительно, ведь ты рос с такими мыслями более десяти лет. Мгновенно принять нового «себя» просто невозможно. Тодороки вздохнул как-то измотанно. — Я тебя чем-то задел? — спросил Канхьо как-то тревожно. — Нет! Нет, просто... Я просто больше не хочу об этом говорить. Я подумаю над твоими словами, но ничего не обещаю. Скорее всего, я не смогу изменить свое мнение. — Это уже на твое усмотрение. Взгляд Шото остановился на нем. — Можно мне поподробнее узнать о твоей жизни в Ятоми? — спросил он. — Например, я хочу узнать, где ты работал изначально: в приюте для животных или сначала практиковался в статуях. — Хм, приют, — сказал Канхьо как-то задумчиво, — как вчера помню изобретательные маты этой пернатой психопатки и ее грудку, откуда она из-за стресса выщипывала свои перья. Да, изначально я работал там, но, видя, как нервничает бабушка, я решил сменить работу. Изначально в свободное от работы время я пытался воссоздать образы животных изо льда. И не дома, а прямо там. Это настолько впечатлило одного из старших сотрудников, что однажды попросил меня сделать несколько фигурок для его младшей сестры, а после вообще сказал мне, что я могу зарабатывать и на этом и стал мне немного помогать, распространяя вести о моих услугах. Я изначально думал, что это будет второй подработкой на стороне, но клиенты все нахлынывали и нахлынывали, что в итоге вынудило меня уволиться и уже всерьез заняться этим делом. Бабушка, конечно, все еще тряслась из-за меня, но мысль, что я буду со знакомыми людьми, успокаивало ее, так что проблем у нас с ней на эту тему не возникло. Поскольку я тогда еще толком не умел создавать действительно впечатляющие творения, я зарабатывал не самые большие деньги, так что я постоянно совершенствовал скульпторские навыки, чтобы как можно скорее накопить необходимую сумму и переехать сюда. Тодороки, как ни странно, не знал как отреагировать. Поглощенный рассказом, он доел порцию салата и принялся за кусок пирога. Без крема, подливки, джема, — просто бисквит, но такой воздушный и вкусный. — Еще вопросы? — спросил Канхьо, на что Тодороки покачал головой. — Ладно, тогда вопрос задам я. Шото прекратил есть и с ожиданием уставился на одноклассника. — Почему ты спросил именно о моей работе? Весьма ожидаемый вопрос, которого не предвидел парень. — Ну, — начал он, не подавая виду о своей растерянности, — просто мне стало интересно, как ты стал скульптором из волонтера. Канхьо ничего не ответил, но своим видом показал, что он вполне удовлетворился ответом. Парень взял кусок пирога, откусил, запил его чаем, все время смотря куда-то в сторону. — Простой интерес, — сказал он, — а я думал, что ты меня уже в чем-то подозреваешь. Внезапно Тодороки захотелось засмеяться. Засмеяться истерически, чтобы показать, насколько глупую вещь сказал Реисэцу и тем самым скрыть, что тот случайно попал в точку. Но нет, смех бы только выдал правду, посему он почти не изменился в лице (хотя сознание кричало от тревоги), слегка прищурился, показывая своим лицом непонимание: — Что? — Его голос звучал несколько потрясенно, но все равно железно. — Ну и глупость. Канхьо, кто тебе это сказал? На этот раз взгляд парня резко обратился к нему. — Ты сказал, — заявил он, — только что. Сознание Тодороки завопило громче, и, судя по слабой, почти невидимой ухмылочке Канхьо, тревога отразилась на его лице. — А если серьезно, — сказал Реисэцу, — то неужели ты действительно думал, что я не замечал твою чрезмерную заинтересованность во мне? Особенно после того случая, когда я рассказал историю за игрой в УНО еще и перед классом «Б»? Конечно, я рассказал сначала, что работал скульптором, а потом — волонтером. Естественно, это вызвало некую несостыковку, которая побудила твой интерес. — Хочешь сказать, что ты знал? — спросил Шото, слыша, как в голосе тает уверенность. — Я знал это с самого начала. — Он сделал глоток. — Еще до того, как рассказал историю в тот вечер. Но я должен признать, что ты смелый и сильный духом, раз решил использовать в качестве повода для нашей уединенной встречи разговор о своей семье. Теперь я бы хотел спросить: полегчало ли тебе? Шото не ответил, но это еще не означало «нет». — И что же нам теперь делать? — спросил Канхьо. — Конечно же выполнить твой замысел. «Да чтоб тебя, Канхьо! Перестань играть со мной в игры! Я же знаю, что ты сейчас выкинешь нечто неожиданное, как всегда!» — Ведь ты пришел сюда ради этого, верно? — спросил Канхьо. — Было бы невежливо с моей стороны не раскрыть тебе свой секрет. Руки Тодороки медленно опустились на стол. Они запотели. Они дрожали от нервов, и его самого почти трясло от напряжения и волнения. Сердце панически колотилось от страха и от нетерпения. Впервые он почувствовал страх перед одноклассником, потому что видел его насквозь, но, что парадоксально, не мог в нем ничего разглядеть. Канхьо был страшнее любого зверя, любого хищника или монстра, потому что обладал интеллектом. Причем весьма высоким и острым, раз он смог так ловко и незаметно переиграть Тодороки в его же игре. — Ты готов услышать правду, которую так ждал? — спросил Канхьо, и Тодороки медленно кивнул. — Отлично, но, чтобы ты понял всю суть, позволь мне начать издалека. Он убрал в сторону свою тарелку, столовые принадлежности, чашку и прочее, показывая, что разговор будет очень серьезный. Положив руки на стол и скрестив их, он внимательно посмотрел на Шото, который смотрел на него, как завороженный. — Думаю, — начал он спокойно, — тебе знакома проблема, с которой сталкиваются все дети, когда пробуждаются их причуды: испуги, травмы как себе, так и окружающим и местности, и даже смерти. А все почему? Потому что причуды — это что-то вроде дополнительных придатков, которые появляются резко, внезапно, после рождения, и людям с детства приходится управляться ими и жить с ними. Но не всем... — Канхьо прочистил горло. — Не посчитай меня хвастуном, но я не из их числа. Я хочу этим сказать, что я никогда не терял контроля над своими силами, и она появилась сразу же такой, какая она есть — совершенной. В то время, как другим приходится словно вслепую выяснять, что они умеют, наобум узнавать спектр применения своих причуд и их возможностей, а также прокачивать их, чтобы получить новые способности, мне посчастливилось получить не только сразу же, скажем, на максимум прокачанную причуду льда, но и точные знания по ее применению. Скажу даже больше: я уже знал, что буду владеть силами льда, задолго до того, как она появилась, и чем ближе был «день икс», тем яснее в голове появлялись знания по ее применению. Единственное, что я не предвидел — это то, что я буду замерзать без второй причуды. Кстати, ее я тоже не смог предвидеть. Я лишь знал, как ее использовать, а не то, чем это обернется для меня. Понимаешь, к чему я веду? Шото слушал его, жадно хватая информацию и тихо, про себя радуясь, что наконец смог достичь поставленной цели. Но вот к чему вел Реисэцу — было непонятно. В голове всплыл образ Гусеницы из «Алисы в Стране чудес», в которую на мгновение превратился Канхьо. — Вспомни историю, — сказал Канхьо, — которую я рассказал тогда в первую очередь. — Я не помню все в точности, — сказал Шото. Ледышка появилась перед Реисэцу на столе, которая потом стала безликой фигуркой человека. Легкое движение пальцем — фигурка осталась без одной руки. Тодороки смотрел на сине-голубой лед, который источал морозный дымок, смотрел, пытаясь вспомнить. И, к своему сожалению, вспомнил. Реисэцу смотрел на лицо одноклассника, видя, как кровь снова отливает от него, и как разноцветные зрачки снова сужаются от ужаса, — как Тодороки снова превращается в напуганного призрака. — Именно так, — сказал Канхьо, сублимировав остальной лед. — Того выскочку, который докопался до меня, я оставил без руки намеренно. Не то, чтобы я горжусь этим поступком, но и не сожалею. Я даже не помню точно, какую именно руку я ему отморозил, но знаю точно, что до плеча. Почему же я это сделал? Из-за злости. И знания, что со мной ничего не будет по двум причинам: а) Я был маленьким, и меня бы вряд ли выгнали за этот поступок. б) Никто бы не поверил, что я это сделал специально, даже если бы я сказал это. Случившееся сочли бы за случайность, добавив, что он напугал меня, и что страх спровоцировал причуду. Я умело использовал эти варианты развития событий, чтобы выйти сухим из воды и как следует проучить школьного хулигана. С тех пор его никто не видел. И, знаешь, я никогда никому об этом не рассказывал, даже бабушка не знает, что кто-то остался безруким. Мне пришлось немного солгать в тот вечер за игрой, потому что мне не хотелось сразу же всем показываться каким-то чудовищем. Так что... Никому об этом не говори, — сказал Канхьо, а потом снова ловко перетрактовал смысл сказанного: — Я бы сказал именно так, если бы мне не было все равно. Мелочь, что случилась так давно, не имеет никакого значения. «Мелочь! — вопил внутренний голос Шото. — Господи Боже! Он считает содеянное мелочью! Пустяком! НИЧЕМ!!!» Парень боролся с паникой. Причем успешно, и пытался отогнать голос (...все ятомцы в той или иной степени прибабахнутые...только наш ятомец вдобавок еще и чрезвычайно умен и хитер) Минеты, говорящая голова которого нарисовалась перед мысленным взором. Но даже несмотря на охвативший его безумный страх, он мыслил ясно, и даже понимал, что Канхьо устроил ему что-то вроде испытания, невербально говоря своим спокойным взглядом: «Да, дружище, ты чертовки прав и я прячу ужасно страшный скелет, но, если хочешь увидеть его, то ради безопасности твоей же психики проверим, СМОЖЕШЬ ЛИ ТЫ БЕЗ СТРАХА ПОСМОТРЕТЬ ХОТЯ БЫ НА МАЛЕНЬКУЮ КОСТОЧКУ!» Шкаф приоткрылся, и Тодороки увидел, как из темноты на него глядят такие же глаза, как у Канхьо, но оранжевые, злющие, пронизывающие своей безграничной ненавистью. Желающие прикончить его в порыве животной ярости. (ДА ЧТО С ТОБОЙ НЕ ТАК КАНХЬО!!!) — Почти то же самое было и с Бакуго, — продолжил Реисэцу, — но я бы не стал с ним ничего делать. Не хватало еще быть исключенным из-за этого недоумка. Я едва поборол желание навсегда нейтрализовать его железы, но ограничился временной блокировкой его сил, и ничего более. Как, по-твоему, у него не наблюдался некроз тканей и клеток? Неудивительно, что Шото сейчас захотелось уйти. Свинтить отсюда к чертовой матери. Подальше от... от этого... — Хорошо, — только и смог выдавить из себя Тодороки. Сказал он так, словно голос что-то сдерживало и ему стоило немалых усилий чтобы пробиться через блок. — Ладно. А теперь... Я должен срочно уйти. — Что? Так быстро? — спросил Реисэцу с неподдельным удивлением. То ли он действительно не понимал, что происходило, то ли актер из него был ого-го. — Да, — сказал Шото, лихорадочно ища куртку на спинке стула, напрочь забыв, что повесил ее в прихожей. — Мне надо навестить маму... Мы с Фуюми договорились прийти к ней. — Тогда ладно. Тебя проводить? (Я НЕ ХОЧУ ЧТОБ ТЫ И БЛИЗКО ПОДХОДИЛ КО МНЕ!) — Не стоит. Я же знаю, где дверь. Прозвучала как шутка, но никто не засмеялся. Тодороки спешно направлялся к выходу, ощущая на спине взгляд одноклассника. Две фантомные холодные точки, от которых по телу распространялись мурашки. Он обулся, заправил шнурки внутрь обуви и, взяв куртку, вышел в подъезд. Канхьо сидел и слушал, как Шото бежит вниз, едва не падая на лестницах. Сидел с невозмутимым видом, будто бы ничего не произошло, а потом принялся убирать посуду. Тодороки выбежал на улицу, после чего сломя голову побежал к трассе — подальше от этого дьявольского места. Выйдя в лучах заходящего солнца, он оперся спиной о здание и зажмурился, пытаясь перевести дыхание и успокоиться. Канхьо просто выбросил его, в этом нет сомнений. Ему было неугодно, чтоб хоть кто-то узнал его страшную тайну, и потому ловко избавился от угрозы. Что ж, после такого желание узнать его пропало навечно. Меньше знаешь — крепче спишь. «Зря я это сделал...» Его отвлекло сообщение, пришедшее от Айзавы. Канхьо довольно смотрел на него из окна, поедая целую плитку черного шоколада.Тут должна быть коротенькая глава
За следующие полтора месяца ничего значимого не произошло.