6 января
Новый семестр начался, а зима перестала неистово бушевать. Метели стали слабее и более редкими, ветры успокоились, но градусы пока не спешили подниматься. Студенты как ни в чем ни бывало продолжили ходить на учебу, попутно готовясь через несколько дней все вместе собраться у Тодороки. Все были в сборе, кроме одного студента. — Интересно, как он провел праздник? — сказал Каминари уже в общежитии. — Очень вкусно, должно быть, — ответил Минета, а потом, погрузившись в раздумья, стал мечтательно облизываться. — Помните, что готовить его научила бабушка? Должно быть, они вместе готовили все угощения... И ВСЕ БЫЛО ПРОСТО БОЖЕСТВЕННО ВКУСНЫМ! — А гости? — спросил Серо, а потом расхохотался. — Представьте, что там собрались одни пенсионеры — друзья его бабушки, которые помогали ей присматривать за ним в детстве, и они такие щипают его за щечку и приговаривают: «Милок, а я тебя таким маленьким помню!» Серо намеренно сгорбился, как старик, и щипал за воображаемую щеку воображаемого ребенка, пытаясь придать голосу старческие нотки. Своим выступлением он всех развеселил. — Эй, Яойорозу, — окликнула подругу Джиро. Темноволосая девушка, которая до этого задумчиво смотрела на узоры на окне, резко повернула голову к однокласснице, отчего кулон из розового фианита покачнулся и врезался ей в правое плечо. — Ты же видела Канхьо вчера, да? — спросила Кьёка. — Да, видела, — ответила она. — Он вручил мне этот подарок. — Она взяла в руки подвеску из розового фианита, который выглядел как веточка сакуры. — Я тогда настояла, чтоб он зашел на чай и познакомился с моими родителями. В доме мы разговаривали, в основном, он говорил с ними, но я заметила, что он вел себя... страннее, чем обычно. Он словно куда-то торопился. И действительно! Когда он уходил, только пятки сверкали. — Работа накопилась, наверное, — сказала Ашидо. — Это вряд ли, — ответил Аояма. — На его сайте блок. Это значит... — Расследование! — воскликнул Каминари и ткнул локтем в плечо Тодороки. — А это по твоей части. — Не буду я ничего расследовать, — сказал Шото. — Это до добра не доведет. — Ого-го, ты сдался? «Ну естественно, — подумал Тодороки. — Сначала я узнал, что он кого-то намеренно оставил безруким, и этим он намеренно дал мне урок, что порой нырять слишком глубоко — рискованно. Он мне потом несколько раз снился в кошмарах, и его глаза становились дикими и меняли цвет на жуткий оранжевый, как у того скелета, который он так старательно прячет». — А ведь он еще и на сообщения все это время не отвечал, — сказал Мидория. — Я бы решил, что он очень занят у себя, но в последний раз я писал ему час назад, и он до сих пор не ответил. Думаете, что-то стряслось? Мидория не дождался ответа. Вместо этого все посмотрели на Тодороки выжидающим взглядом. Уловив их, он интуитивно догадался, что́ с него требовали и неспешно достал телефон из кармана. Сзади выстроились его одноклассники — зрители, которые смотрели, как Шото заходит в мессенджер и набирает сообщение.Привет, Канхьо
Они с нетерпением смотрели на шапку чата, где должен был появиться карандаш, пишущий сообщения, но тщетно. Они смотрели десять секунд, пятнадцать, двадцать, а на двадцать первой Тодороки убрал телефон в карман. — Не понимаю, с чего вы взяли, что мне он напиш... Его прервал звук уведомления. Смартфон включился, на фоне заблокированного экрана вылезло сообщение: Привет, Тодороки. Все перевозбужденно снова уставились в дисплей. Тодороки, не долго думая, решил написать:Мы идем гулять. Пойдешь с нами?
Я бы с радостью, но слишком занят.У тебя сайт заблокирован.
Если бы это была работа. — Может, у него свидание с какой-то девочкой? — шепотом спросил Минета. — Или с парнем, — ответил Тодороки, не оглядываясь, и вдруг опустилась гробовая тишина. — Что?.. — сухим голосом спросил Серо. — Он — бисексуал, — спокойно ответил Шото, — сам мне однажды сказал. А потом парень стал писать:Хорошо, не буду тогда отвлекать. Только скажи, когда ты освободишься?
Через несколько дней. Я уже выпросил выходные у Айзавы.Какое дело можно выполнять так долго?
Вместо простого словесного ответа пришла фотография, от которой все зрители с умилением сказали: «О-о-о-у». Познакомься с моим подопечным.***
Он шел в продуктовый магазин, одновременно наслаждаясь прогулкой по ночному Мусутафу, которого зима щедро приправила своей блестящей снежной посыпкой. Толща снега под сотнями шагов людей втопталась в тротуар, став временным зимним покрывалом. Снежинки блестели на свету уличных фонарей, даруя чудесное настроение. Воистину, зима — волшебное время года... Когда приходит настоящий снег, а не смесь из весны и осени, как это бывает в беспричудном мире (у нас, то есть). Светофор на противоположной стороне улицы показывал, что зеленый свет погаснет через десять секунд, на время уступив место красному, злому цвету, который будет олицетворением запрета на движения, а параллельно и тому, что из-за нарушения правила дорожного движения кто-то может потерять драгоценную жизнь. Не то, чтобы Канхьо хотел устроить аварию, и не то, чтобы он передумал вообще переходить дорогу, но он повернулся спиной к светофору, протиснувшись через других, малочисленных людей, которые с интересом осматривали его подарок от леди Рьокусо. Канхьо не обратил на них никакого внимания, потому что оно целиком и полностью было пленено очень жалобным звуком, на которого он не мог не откликнуться, особенно после своей работы в Ятоми. Звук начал доноситься у него за спиной, когда он хотел перейти дорогу. Обернувшись, он увидел аккурат перед собой коротенький тупик. Никаких окон, никаких дверей там не было, только четыре уличных мусорных контейнера. Крупные, зеленые, их было видно благодаря одному фонарю на стене, свет которого устремлялся строго вниз, словно символ, что тут есть нечто очень ценное и важное, и это что-то должен взять избранный — Реисэцу. Снова этот истошный звук — скулеж, полный отчаяния и горя. Он доносился из закрытой картонной коробки, который был пристроен по ту сторону самого полного контейнера, самого близкого к противоположной стене. От одного только вида этого вопиющего живодерства Канхьо сжал зубы. Где такое видано, чтобы несчастного щенка запирали в коробке и оставляли на холоде? Видимо, малыш спал и проснулся только сейчас, потому что минутой раньше он не скулил. А если и скулил, то на него другие люди не обращали внимание. Страшно жить среди таких. Щенок заскулил еще громче, будто ощущая присутствие постороннего и прося у него помощи. Канхьо опустился на колени, провел рукой над поверхностью закрытой коробки, убрав снег, и открыл картонную тюрьму, готовясь увидеть едва живое, страшно исхудалое тельце несчастного щенка, но то, что там было, пробудило в нем желание убивать, по трем весомым причинам: а) Это действительно был щенок. Не исхудалый, вполне здоровый, но кто знает, что ему пришлось пережить? б) Он был даже меньше, чем себе представлял парень. Можно сказать, почти новорожденный, потому что глаза еще были закрыты. в) Самое страшное — это была порода из заморских стран. Черно-белый малыш, со все еще приплюснутой мордочкой, которого непутевые хозяева оставили на произвол судьбы. Новая серия повизгивания вывела парня из ступора. Лапки еще были розовые, малыш хаски не умел стоять. Он, точно червячок, извивался и ползал в коробке, но на холод никак не реагировал. Он поднимал свою мордочку, начинал жалобно повизгивать, продолжая привлекать к себе внимание, чтобы ему помогли — малыш был голоден, и он хотел к кому-то пристроиться — к матери, с которой его разлучили. Канхьо опустил руки к щенку и с максимальной аккуратностью опустил под теплое тельце свои пальцы. Щенок издал звонкий, но короткий визг, а потом остановился, дав парню спокойно поднять себя — мальчик. Он был таким уязвимым, слабым, потерявшим надежду, пока его не нашли. По виду ему не было и недели, и поэтому нельзя было терять времени во избежание проблем с малышом. Он осторожно поднялся на ноги, аккуратно держа его в руках, и заметил то, что посторонний мог бы назвать «судьбой» — маленький хаски приоткрыл глазки, и их яркий, сине-голубой взор устремился в лицо Канхьо. Увидев это, он нежно прижал малыша к груди, пытаясь как-то согреть, и направился обратно домой, взяв щенка под свое крыло.