Академия героев. Эволюция

      Нервный срыв.       Конечно, все знали, что нервный срыв выглядит иначе — не сопровождается громкими рыданиями, конвульсиями и душераздирающим завываниями от душевной боли, но, если вспомнить, в какой семье рос Шото на протяжении всей жизни, то можно сделать исключение и называть его нынешнее состояние нервным срывом, или его другим, доселе неизвестным и куда более страшным видом.       Подростки стояли в ступоре, словно окаменевшие, смотря на одноклассника в глубочайшем потрясении. Привыкшие видеть Шото вечно безэмоциональным и отстраненным, они впали в оцепенение и отчаянно отрицали происходящее, прекрасно сознавая, что парню срочно нужна их помощь и поддержка.       Тодороки еще минут пять назад не выражал абсолютно никаких чувств, точно какой-то робот, а теперь он сполз с парты на пол, опрокинув стул и стол, и стал громко выть и рыдать. Крупные слезы скатывались в ушные раковины и на пол, об которые конвульсивно бились его сжатые кулаки. Глаза были плотно закрыты, а рот периодически открывался и закрывался, чтобы выбросить наружу душераздирающие крики, которые годами копились в груди. Внезапно вся боль, которую он чувствовал на протяжении всей жизни, вернулась и стала надавливать на него, словно тысячетонный объект, сломав душу с первой же попытки.        — ТОДОРОКИ! — взревел Тенья и бросился к нему, протиснувшись через других. — ШОТО!       Одной рукой он схватил его за запястье, а другую просунул ему под спину, чтобы поднять, но Шото неистово выбивался, продолжая рыдать. Тогда в дело вступились и остальные, чтобы угомонить его, и стали делать это уже в спешке, потому что парень хватал себя за левую сторону лица и резко дергал его, пытаясь снять с себя скальп.        — НЕ-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Т!!! — рыдал он. — НЕ-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Т!!!       С неистовой агрессией он вырывался из хватки одноклассников, а Канхьо, который никак не мог сдвинуться с места, вспомнил, в какое неподходящее время Полночь взяла больничный отпуск. Сейчас ее усыпляющий газ был бы очень кстати.       Шото подняли на ноги, но тот даже не пытался встать. Закрывая раскрасневшееся лицо ладонями, он снова падал на пол, съежившись, как эмбрион, и продолжал плакать. В открытых дверях заглядывали удивленные и встревоженные лица мимо проходящих студентов, но те быстро уходили, когда Тодороки начинал выть.        — Приведите Исцеляющую Девочку! — выкрикнула Яойорозу, и тут Шото что есть силы ударил правой рукой по полу, выпустив лед. К счастью, Канхьо вовремя все испарил и никто не пострадал.       Выполнять поручение вышел Каминари, как и раньше, пока Шото бился в сумасшедшей истерике. Урарака плакала, как и Хагакурэ, потому что им было страшно. Парням оставалось только тщетно пытаться успокоить Тодороки. Канхьо отмечал, что даже в таком состоянии его одноклассник сохраняет пассивную ненависть к огню, а потому не использует ее, и слава Богу.        — МАМА-А-А-А-А!!! — завыл парень, а потом разрыдался пуще прежнего. Истерика разгорелась с новой силой, и он уже выпрямил ноги, сбив еще одну парту. Мрачная Тень Токоями испуганно поглядывала на него.        — Угомонись, — только и смог сказать Реисэцу таким стихшим и отчаянным голосом, словно он сам едва сдерживал слезы.       И он прекрасно понимал его: утрата матери.       Канхьо единственный стоял как вкопанный, пытаясь разобраться с чувством, который он никогда не испытывал к человеку и даже полагал, что чувствовать подобное по отношению к людям — явление невероятное.       (Жалость.)       Канхьо осознал это с какими-то неверием, удивлением и даже ужасом. ЖАЛОСТЬ по отношению к ЧЕЛОВЕКУ! Где такое слыхано?        — КАНХЬО! — закричала Урарака, плача. — СДЕЛАЙ ЧТО-НИБУДЬ! ВСЕ! ПРИМИТЕ МЕРЫ!       Тодороки ударил себя по левой стороне лица, пропустив лед. Искристая наледь закрыла ожог. Иида схватил его за правый кулак, но его отбросило и впечатало в стену льдом, — староста класса упал без сознания. Очки упали рядом с ним, разбившись на мерцающие осколки.        — ХАРЕ БУЯНИТЬ ПОЛОВИНЧАТЫЙ УБЛЮДОК! — закричал Бакуго и обеими руками схватил его правую руку. Несколько человек пытались остановить Шото, но, вырвав из хватки Мидории левую руку, он со всей силы ударил им себе в левый глаз.       Он разрыдался громче, но не от боли. Воспаленное сознание вопило, что от огня ему не избавиться, что мать его никогда не полюбит, что она не вернется к нему.       Мысли о ней только хуже действовали на него. Он забарабанил по полу с удвоенной силой, разбивая кулаки в кровь. Его попытку снять с себя скальп с лица перехватили, а Серо зафиксировал его руки своим скотчем. Тодороки лежал и безостановочно лил накопившиеся за годы слезы, обливая сердца одноклассников кровью своими воплями невыносимой душевной боли.       Каминари забежал. Но не со старушкой. Айзава и девушка с желто-черными волосами в медицинском халате забежали с парнем и ужаснулись увиденным.        — Тодороки! — Айзава своим видом подавал непривычную для него озабоченность и страх за ученика.        — Все отойдите! — сказала Ханако, пытаясь придать голосу железную уверенность. — Что стряслось?        — Нервный срыв... — резко выдавил из себя Мидория. — Эмоциональная разрядка... ДА ВСЕ ПОДРЯД!        — Придержите его, — сказала девушка, доставая из кармана шприц с уже знакомой им всем зеленой жидкостью. Она подошла к нему, опустилась на колени, едва сдерживая слезы жалости (на такое без слез не взглянешь) и сняла колпак с иглы. — Теперь ты немного поспишь, дружок.       Айзава тем временем бросился к Ииде, у которого со лба шла полоска крови, пересекая глаз. Попытки привести его в чувства оказались тщетными, а Тодороки не своим голосом рыдал и барабанил по полу.       Ханако уколола его, но пустила очень мало жидкости. Снотворное было слишком сильным, а переусердствуй она с Шото, то усыпила бы его навсегда. Яойорозу, утирая слезы, дрожащими руками набирала номер скорой, пока остальные связывались с братом и сестрой Тодороки. Последний, все еще плача, провалился в небытие.

***

      Машина скорой помощи увезла Тодороки вместе с Айзавой, а вот студентам пришлось повременить: никак не мог найтись свободный учитель, чтобы доставить одноклассников пострадавшего на автобусе. В конце концов они опоздали настолько, что их обогнали даже Нацуо и Фуюми.        — ИЗВЕРГИ! — вопила девушка не своим голосом, истерически бросаясь на мимо проходящих врачей. — ОТПУСТИТЕ ЕГО! ОН РАЗВЕ ЖИВОТНОЕ?! ПУСТИТЕ ЕГО НЕМЕДЛЕННО!       Нацуо был еще в здравом уме, а потому пытался угомонить взбешенную сестру. Девушка дрыгалась, вырывалась, и в руках ее светлокожего брата остался ее ярко-голубой пуховик, который рядом с его черным смотрелся просто ужасно. Он небрежно уронил ее на кафельные плитки, а потом снова принялся успокаивать сестру вместе с Айзавой.        — Сестра, прошу тебя!        — ОНИ ПРИВЯЗАЛИ ЕГО! — надрывая голос, ревела Фуюми. — ОНИ СВЯЗАЛИ ЕГО РУКИ РЕМНЯМИ! ЭТО ЧТО ЗА ЗВЕРСКОЕ ОТНОШЕНИЕ К МОЕМУ БРАТУ?!        — Прошу вас, — настойчиво сказал Айзава, — это была необходимая мера. Иначе он бы мог навредить себе и другим.       Фуюми, плача, отпустила врача, который явно пошел за успокоительным для нее. Мужчина протиснулся мимо студентов Юэй, которые оккупировали коридор, и скрылся в повороте.        — Сэнсэй! — вскричал Иида. На его лбу был белый бинт, как у Нацуо — пластырь над левой бровью. — Что происходит?!       Айзава, выглядящий взволнованным, без колебаний стал докладывать:        — У Тодороки диагностировали нервный срыв тяжелой формы, которая привела к эмоциональному выгоранию и яркой истерике. Его руки привязали ремнями к койке, потому что, придя в себя, он начинал бить себя по левой стороне лица. Ему был назначен недельный курс медикаментозной терапии, но окончательное решение по его лечению выявлено не было. Я страшусь, что его психологическое здоровье серьезно пострадало, и это может привести...       Он резко замолчал, но было уже поздно: родные пострадавшего уже обо всем догадались.        — НЕТ! — заорала Фуюми, которая до этого момента плакала в плечо брата. Его лицо от долгого сна было немного опухшим, а глаза — красными. — Что вы такое говорите?! Этому не бывать! Я НЕ ПОЗВОЛЮ ЗАБИРАТЬ ЕГО У НАС!        — Мне глубоко жаль, Тодороки-сан, — сказал Сотриголова, — но это слова врача. Не я решаю, что делать с вашим братом.       Откуда-то сзади, в дальнем конце коридора, который заливался потолочным флуоресцентным светом, послышался обеспокоенная ругань. Источник звука, который обладал могучим мужским голосом, приближался, и вскоре в поле зрения стал маячить Старатель, одетый в свою темно-синюю геройскую форму, которую украшали линии струящейся плазмы. Лицо мужчины оставляло желать лучшего: полуонемевшее, что говорило о недавно посещении стоматологии, распухшее и в синяках от ударов, и белый сложенный бинт, поверх которого был пластырь, держащий его на лице, — все-таки Шото дал ему хорошую взбучку, но даже через такие раны лицо мужчины выражало озабоченность и тревогу, с привычной надменностью и суровостью.       Студенты расступились в страхе, пропустив Старателя вперед. Следом за ним бежал невысокий мужчина преклонных лет, одетый в белоснежный халат.        — Тодороки-сама! — взывал он к мужчине сиплым и срывающимся от волнения       (страха)       голосом. — П-прошу вас остановиться! Ваш сын сейчас не в сознании и ему нужен отдых!        — Какой к дьяволу отдых?! — прогремел на всю больницу голос Старателя. Врач съежился от ужаса, а Энджи Тодороки взял его за плечи и поднял над собой. Врач смотрел ему в разбитое лицо, которое из-за анестезии шевелилось только наполовину, что придавало ему кошмарный вид. — Я не имею права навестить своего сына?! Да кто знает, что́ с ним произошло! Как родитель, я обязан знать о его состоянии и быть рядом с ним! НЕ СМЕЙТЕ МНЕ ДИКТОВАТЬ ЧТО ДЕЛАТЬ!       Несчастный врач дрожал от страха, пока Энджи, скаля зубы, орал на него, как на малого ребенка.       Но внезапно огненный покров на нем спал, и все увидели (а многие впервые) настоящее лицо мужчины: короткие темно-бордовые волосы и такая же щетина. Шрам на левом глазу, оставленный ному, привлек больше внимания.        — Довольно, Старатель! — сказал Айзава. Глаза сияли красным и смотрели на мужчину, а волосы бросали вызов гравитации и взмывали к потолку.        — Поставь его на пол! — закричал Нацуо и, бросив на пол свой пуховик, бросился на выручку к врачу. — Ты и так позоришь нашу семью!       Парень буквально отбил несчастного у отца, а потом к делу подключилась старшая сестра.        — Зачем ты явился сюда? — ее голос дрожал от страха и плача, но она кое-как смогла придать ему раздраженности. — Чего ты теперь хочешь?       Старатель вскинул брови, но снова быстро нахмурился. Айзава перестал смотреть на него, и огонь мало-помалу стал возвращаться в виде пылающей бороды.        — Я пришел навестить Шото, разве не очевидно?! — Последнюю фразу он проорал, отчего Фуюми в силу предательского многолетнего страха перед ним отпрянула. Приобретенный рефлекс уничтожил крупицы ее уверенности. Старатель тем временем рывком повернулся к коричневой двери, которую преграждали Серо и Кода. — С дороги!       Парни отошли от греха подальше. Энджи с озабоченным лицом занес руку над дверной ручкой из серого металла, рассматривая в своем подсознании самые страшные образы с участием сына, но внезапная боль, похожая на резкий укол одновременно нескольких десяток игл, заставил его громко вскрикнуть и передумать класть руку на дверную ручку.       Он посмотрел на правую ладонь, которая вся пылала перчаткой огня... и которая местами кровоточила. Затем он уставился на ручку двери, чтобы увидеть, как оттуда во все стороны смотрят кристаллы льда, кончики которых пестрят яркими примерзшими рубинами крови.       От железного основания ручки двери тянулась извивающаяся ниточка инея, которая пускала по сторонам морозные узоры. Начало наледь брала под перебинтованным пальцем, приложенным к серовато-белой стене.        — На вашем месте я бы воздержался, — настойчиво и холодно сказал Реисэцу. Он стоял в закрытой позе, прислонившись правым плечом к стене и пуская лед указательным пальцем. Казалось, что своим (не будем скрывать) экстремистским поведением он пытался нагнать упущенные возможности внести вклад в успокоение друга, а потому решил действовать во весь обхват.       Даже не действовать. Бороться.       Оглушительная тишина упала в коридор. Врач поспешно удалился, а студенты, что стояли рядом с Канхьо, отошли, как прежде, от греха подальше. Встревоженные сознания вопили, что Старатель, озабоченный здоровьем сына, пренебрежет осторожностью действий и травмирует их одноклассника.       Но последними крупицами здравого рассудка Старатель понимал Канхьо: осиротевший в раннем возрасте человек всегда будет пытаться сохранить чужую семью, чтобы не вскрылись старые рубцы.       Ему эти выходки простительны.        — Реисэцу, — строго сказал Айзава, — немедленно прекращай это безобразие.        — Я попрошу лишь раз, Реисэцу, — серьезно заявил пылающий мужчина. — Не преграждай мне путь в такие моменты: это в следующий раз плохо закончиться для тебя.       И кинжальный голос, совсем непохожий на Реисэцувский, заставил всех вздрогнуть от гнева, которым был пропитан этот угрожающий тон:        — Хотите реванша?       Голос уже наполовину напоминал обычный. Другая половина стала какой-то демонической. Мечущий молнии взгляд был совсем взрослый, осознающий происходящее, настолько упрекающий и разочарованный, что взрослому мужику становилось как-то не по-себе. Только лишь не хватало рычащего дыхания, как у какой-то твари, и зрачков-щелочек, как у змей.       Но и до этого было недалеко.        — УБИРАЙСЯ ПРО-О-О-О-О-ЧЬ!!! — закричала Фуюми таким голосом, что она едва не сорвала его. Девушка разразилась истерическими рыданиями, от которых сердце обливалось кровью. Бросившись к отцу, она стала колотить его тело кулаками, но тщетно. С таким же успехом она могла избивать скалу. — НЕУЖЕЛИ ТЕБЕ БЫЛО МАЛО?! НЕУЖЕЛИ ТЕБЕ НРАВИТСЯ ТАК НАД НАМИ ИЗДЕВАТЬСЯ?! ТЫ ОТНЯЛ У НАС МАМУ ДВАЖДЫ, А ТЕПЕРЬ МОЙ БЕДНЫЙ БРАТИК ЛЕЖИТ В БОЛЬНИЦЕ ИЗ-ЗА ТЕБЯ!       Девушка разрыдалась пуще прежнего. Нацуо, с трудом сдерживая слезы, попытался утихомирить сестру, но ничего не вышло. Девушки в открытую плакали. Старатель же смотрел на дочь с удивлением. Она только что накричала на него и попыталась избить?       Девушка, обессиленная, под конец ударила отцу в грудь обоими кулаками, после чего беспомощно сползла на пол, продолжая плакать. Унизительно стоя на коленях перед виновником всех бед, она опустила лицо в ладони и продолжала лить слезы.        — Ваша мама сама... — Энджи не успел докончить, как ему в и так разбитый нос прилетел кулак, отчего он отпрянул назад, повернувшись к ним профилем. Кровь полилась как из крана. Нацуо никак бы не смог вложить в этот короткий как миг удар все свои многолетние боль и ярость, но такого хватит на первый раз.        — Не смей говорить о ней... — сказал Нацуо. Его голос превратился в само презрение. Мужчина все это время стоял зажмуренный и с наклоненной вниз головой, держась за переносицу и терпя острую боль, которой снова взорвался нос. Рядом с его ногами образовывалась алая лужа, в которой стали отражаться открывающиеся бирюзовые глаза. — Не смей упоминать ее, ты, больной урод.       Мимо проходящий врач, который до этого побежал за успокоительным, вернулся и стал новым невольным зрителем семейных разборок. Растерявшись, он осторожно прошел мимо Старателя, нос которого все еще сбрасывал на пол рубиновые капли, быстро всучил Нацуо шприц с неизвестной бесцветной жидкостью, сказав, что это — успокоительное, и вату, смоченную спиртом, после чего дал деру.        — Почему ты уничтожаешь нас... — проговорила Фуюми. — ПОЧЕМУ ТЫ ТАК НАС НЕНАВИДИШЬ?! ПОЧЕМУ?! ПОЧЕМУ?! ПОЧЕМУ?!       Вечно спокойная девушка была готова рвать зубами любого, кто посмеет покуситься на ее родных. Она стала похожа на львицу, готовую ради своих львят отдать свою жизнь. Старатель никогда не видел ее такой. Эти неудержимые эмоции произвели впечатление даже на Реисэцу. Он видел эту девушку уже под другим ракурсом: разъяренную и прекрасную.        — ШОТО ТЕПЕРЬ РИСКУЕТ ЗАКОНЧИТЬ СВОИ ДНИ В ПСИХБОЛЬНИЦЕ ИЛИ НА ТАБЛЕТКАХ! ТЫ УЖЕ СГУБИЛ ЖИЗНЬ НАШЕГО СТАРШЕГО БРАТА, А ТЕПЕРЬ ХОЧЕШЬ ОТНЯТЬ У НАС МЛАДШЕГО, А ВЕДЬ ОН ТОЛЬКО НЕДАВНО ОБРЕЛ НОРМАЛЬНУЮ ЖИЗНЬ, КОТОРУЮ ТЫ УНИЧТОЖАЕШЬ! ТЫ НЕ ЖАЛЕЕШЬ ДАЖЕ САМОГО МЛАДШЕГО РЕБЕНКА!       Девушка уже билась в истерике. Нацуо, не выдержав, заплакал и обнял старшую сестру, но не терял яростного выражения лица, испепеляющий взгляд которого воззрел на отца.        — Больше не смей приходить сюда, — прошипел он в его сторону. — Не смей смотреть ни в сторону мамы, ни в сторону Шото. Ты доказал, чего заслуживаешь, грязная свинья, — презрения и ненависти, даже от своих членов семьи. Ты — отброс, мерзкая падаль, которая только и может усложнять нам жизни и губить своих детей. Но сегодня этому настанет конец. Мы съедем от тебя ко всем чертям и оставим тебя гнить в одиночестве, как ты и заслуживаешь. А теперь... — Нацуо следующие слова выговаривал с шипением, при этом от гнева дергалась голова: — ...слейся с глаз долой!        — УБИРА-А-А-Й-СЯ-Я-А-А!!! — вновь завопила Фуюми, обращаясь к нему. От крика она подавалась вперед и в конец не удержала равновесия и рухнула на пол. Она бешено забарабанила кулаками по плиткам, истошно вопя. Нацуо, жмурясь и плача, помог ей чуть привстать. Девушка уткнулась брату в сгиб шеи и плеча и стала орошать его слезами.        — Старатель, — вмешался Айзава, который выглядел не менее злым, — вам лучше действительно уйти отсюда. Если вас увидит ваш младший сын, то его ныне очень хрупкое психологическое состояние получит еще бо́льший урон, что затруднит лечение и уменьшит шансы на выздоровление. Спешу заметить, что он не только ваш сын, но и мой ученик, за которого я несу ответственность. Прошу вас уйти как можно скорей.        — Но если вы вздумаете ослушаться, — подал голос самоотверженный Мидория, у которого на лице засыхали дорожки слез, — то вам придется пройти через всех нас.       Говоря это, Деку уверенно выходил из толпы, вставая между младшими Тодороки. Его зеленые глаза со строгостью смотрели на мужчину. Потом, замотивированные выступлением одноклассника, стали выходить и остальные, и перед Энджи стояли почти все учащиеся класса «А».        — Мы защитим нашего друга, — сказал Мидория, — других членов вашей семьи от любой беды. — Ему как-то удалось последним словом указать на Старателя, что было оскорбительно, но справедливо.        — А теперь — прочь, — проговорил Канхьо пугающе-холодным голосом. Казалось, что он был единственным, кто совсем не боялся Старателя.       Мужчина напоследок обвел взглядом подростков. Вот уж неожиданность — у Шото действительно появились настоящие друзья, которых у него никогда не было.       И это напугало его.       Эти люди могут действительно заменить ЕГО для ЕГО семьи!       Старатель почувствовал в груди ядовитый укол отчужденности: единственная живая душа — его дочь, — которая несмотря ни на что верила в лучшее, разочаровалась в нем и отвернулась. Энджи Тодороки теперь был оставлен в холодном одиночестве, чего и следовало ожидать.       Остановив ненадолго неверящий взгляд на будущего зятя, Старатель чисто машинально повернулся к ним спиной и, понурив голову в мрачных раздумьях, поплел обратно, отказываясь верить в произошедшее.       Но до взрыва бомбы еще оставалось время.        — Фуюми, сестренка, — проговорил за их спинами беловолосый, — прошу, встань.       Он помог плачущей сестре подняться на ноги. Неуклюже, чуть ли не падая, она подошла к скамейке, с трудом стоя на ногах: эмоции выкачали из нее все силы.        — С-с-спасибо... — сказала она, заикаясь от плача. Ее лицо все еще было опущено в ладони. — С-спасиб-бо ва-ам, чт-т-то пом-м-могли...        — Это было глупо, класс «А», — сказал Сотриголова. — Вы все были заведомо слабее Старателя, и такой самоотверженный поступок в данном случае не подвиг, а чистая глупость. Вам нужно было положиться на другого старшего героя, а не лишать проблему всей толпой. — Он повернулся к Канхьо. — Реисэцу, тебя это касается в первую очередь. Сегодня в связи с этим несчастным случаем я отпускаю вас по домам, но завтра я назначу тебе наказание.        — Это произошло не в академии, так что не имеете права, — заявил Канхьо.       Айзава от такой дерзости сначала чуть округлил глаза, а потом беспомощно и раздраженно вздохнул: его ученик был прав.       Ученик, который все это время приобнимал себя, будто он пытался...       Согреться?       Его руки находились чуть выше локтей, но это не было похоже на попытку согреться.       Оджиро взял с пола их пуховики и положил на скамейке рядом с ними. Айзава вызвался помочь сделать инъекцию Фуюми, благо она не сопротивлялась. Ее тонкую и уязвимую, как веточку молодого деревца, руку стали растирать ватой, от которого шел невидимый, но крайне пахучий пар. Шота Айзава сделал укол быстро и незаметно, так, что Фуюми ничего не почувствовала, а использованный одноразовый шприц отправился в близстоящую мусорную урну.       Тишину стал нарушать очередь уверенных шагов. Звуки были резкие, и, подобно иглам, втыкались в тонкое полотно мертвой тиши. Оглянувшись, они увидели высокого мужчину в белом халате. Его лысина с редкими щетинками волос отражала свет, словно безупречно отполированная жемчужина. Он мимолетно взглянул на безобразную лужу крови, но не обратил на нее никакого внимания: в больницах такое бывает нередко. Посмотрев на огромное количество людей рядом с дверью, он проговорил тихим, внушающим спокойствие голосом:        — Не каждый день к нам доставляют студентов Юэй. Вы, должно быть, одноклассники Шото Тодороки?        — Друзья, — поправил его Киришима, а потом, заручившись одобрением остальных, повторил: — мы его друзья.        — Скажите, — вскочил Нацуо, — что с моим братом?       Мужчина тихо вздохнул, а потом устремил на них свои спокойные янтарные глаза.        — Мне бы очень хотелось назвать случившееся с ним простым нервным срывом, но боюсь, что на деле все гораздо печальнее. Исходя из рассказов вашего учителя, то ваш одноклассник проявил очень нехарактерные для него приступы безудержной истерики. Насколько я могу судить, то с вашим другом случилась крайне нездоровая эмоциональная разрядка.        — «Нездоровая»? — выгнув бровь, спросил Канхьо.        — Да, — ответил врач. — Нездоровая в том смысле, что все негативные эмоции, которые копились в душе очень долгое время, резко высвободились. Такая разрядка опасна не только для психического и эмоционального здоровья, но также и для физического.        — Что?! — вскричал Нацуо. Хватаясь за белые спутанные волосы, он бешено озирался от шока, словно не зная, что́ ему предпринять. Кое-как взяв себя в руки, он посмотрел мужчину серьезным и жалобным взглядом. — Пожалуйста, скажите, что с моим братом все будет хорошо.        — Лечение займет время, — спокойно сказал мужчина. Видимо, голос был его причудой, потому что его говор внушал спокойствие. Его невозможно было не слушать. — Сегодня ваш брат поспит, а завтра начнется курс медикаментозной терапии, в которой также будет включен курс антидепрессантов. Нездоровая разрядка сильно истощает эмоционально и психологически, поэтому, чтобы лечение прошло как можно лучше, с ним также будет беседовать психолог. Общение также может положительно повлиять на него, так что вы сможете его навещать, но только с завтрашнего дня.        — Я не могу оставить его здесь одного, — проговорила Фуюми в ладонях, а потом подняла расрасневшееся лицо. Очков на ней не было: они упали еще до того, как она вбежала в больницу. Нацуо подобрал их, но так и не нашел шанса вернуть их. — Пожалуйста, впустите меня к нему. Я... я должна быть рядом с ним. Все время.        — Прошу вас, — стал теперь просить Нацуо, — дайте нам — всем — хотя бы взглянуть на него. Так нам будет спокойнее.       Врач опустил взгляд вниз, а потом выдал:        — Обычно, у нас запрещено входить к пациентам без медицинского халата, но, думаю, хоть раз можно сделать исключение. Для многих сразу.       Он посмотрел куда-то в сторону, не роняя ни слова. Проследив да его взглядом, они поняли, что он смотрел на дверную ручку, из которой во все стороны росли зловещие сосульки с алыми кончиками.       Канхьо вытянул ладонь в сторону двери и испарил лед, после чего рука вернулась на место, продолжив обнимать плечо.       Врач неспешно подошел к коричневой двери, выбивая шагами тот же элегантный стук, и повернул металлическую дверную ручку. Открыв ее, он разогнал остатки тяжелого белого облака и вошел внутрь. Остальные последовали за ним.       Палата была очень просторной для одного пациента, но довольно низкой. Печальные синие стены тянулись строго вперед, серый пол, казалось, был гладким асфальтом. По левую сторону располагался деревянный шкафчик, в котором, должно быть, хранились вещи пациента. Дальше вдоль левой стены стоял пустующий железный столик и стул с высокой спинкой. И совсем рядом, почти впритык к боковой стороне стола, стояла койка, на котором без сознания возлежал Шото. Он был одет в серо-голубую кимоно-рубашку и такого же цвета тонкие пижамные штаны. На его лице была кислородная маска, которая качала из близстоящего баллона медицинский кислород с примесью успокоительного и снотворного.       Ремни.       Петли из тонких коричневых ремней, которые располагались по краям койки и тесно связывали кисти рук Шото. Сердца облились кровью от вида связанных рук.        — Пожалуйста, — сиплым и очень тихим голосом сказала Фуюми. Девушка уткнулась брату в плечо, но обращалась к врачу. — Пожалуйста, развяжите его. Мой бедный братик, за что вы с ним так жестоко?        — Прошу понять, — сказал мужчина успокаивающим голосом, — это было крайне необходимо. Ваш брат в порыве истерики нещадно бил себя по левой стороне лица, как вы можете судить по бинтам. Глаз пострадал не очень серьезно, лишь залился кровью, потому нам и пришлось зафиксировать ему руки.       Левый глаз Шото был перевязан, как двенадцать лет назад. Что ж, прошлое иногда возвращается. Длинные красно-белые волосы расползались по тонкой подушке. Грудь вздымалась и опускалась, руки беспомощно пребывали в путах ремней. Тонкая простыня закрывала его по пояс.        — Когда... — голос Реисэцу дрогнул, он все еще пытался осознать жалость к человеку, — ...он очнется?        — Этим вечером, — ответил врач.        — Я останусь, — решительно заявила Фуюми, не менее решительно утирая слезы. — И не уговаривайте. Я останусь с ним.       Присутствующие стали переглядываться, но по большей части они смотрели на мужчину. Тот кивнул в знак согласия, но сказал, что ей придется хотя бы накинуть на плечи свой халат.        — Присмотри за ним, сестренка, — сказал Нацуо, — а я прямо сейчас начну искать квартиру для аренды.       Фуюми, приняв решительное выражение лица, кивнула. Нацуо вручил ей ее очки.        — Класс «А», — сказал Айзава, — автобус еще здесь?       Иида покачал головой.        — Сущий Мик уехал сразу же. У него был урок у старших классов.       Айзава раздраженно вздохнул, достал телефон и позвонил коллеге. Максимально доходчиво объяснив, чтобы тот немедленно приезжал, он призвал своих студентов выйти во двор и подождать автобус наружу. Фуюми нехотя спустилась с ними за халатом.        — Удачи, Фуюми, — сказал Нацуо, поцеловав ее в щеку. — Сообщи мне, когда он очнется и я приеду.       Распрощавшись, они расстались, и девушка на ватных ногах поднялась обратно к младшему брату, морально готовясь в любой момент нормально отреагировать на его возможные психозы.

Спустя часы

      Ночь опустилась на Японию, зима стала снова укутывать острова снегом. Пока Канхьо, все еще обнимая себя, сидел дома на диване и от отчаяния спрашивал у прилегшего рядом Рекса, почему мир так несправедлив, Фуюми проснулась сидящей на стуле рядом с железным столиком: Шото дергался во сне, но ремни его сдерживали. Снова увидев брата в таком виде, сердце девушки будто окатили ледяной водой. Ее брат вертел головой, темно-серый глаз смотрел в никуда сквозь пелену сна, но он не мог говорить, только мычать:        — Хммм... Мммфф...        — Шото! — вскочила девушка. Несмотря на предостережения врача, что он все еще может быть опасен, она развязала его руки и сняла с лица кислородную маску. Парень, резко приподнявшись и сев, откашлялся, выбрасывая из легких воздух с лекарственным запахом, а потом он, словно нецивилизованный дикарь, стал дико озираться, не понимая, где он и почему не видит левым глазом. — Шото! Братик, ты в порядке?        — Фуюми... — В голосе слышался глубокий страх. — Где я?! Что со мной?! Почему я не вижу одним глазом?!       Фуюми крепче обняла его, пытаясь привести в чувства.        — Тише, пожалуйста. Ты в больнице, у тебя на лице бинт, потому что ты повредил левый глаз. — Она посмотрела на него. К счастью, стало заметно, что он чуть утихомирился. — Шото, скажи мне, что произошло? Что заставило тебя так расстроиться?       Парень задумчиво опустил голову, и когда он решился почесать лоб и нащупал бинт, наложенный сестрой, он все резко вспомнил. Губы скривились в будущем плаче. Девушка насторожилась, сама пытаясь снова не разрыдаться: если она заплачет, то ее брат тоже не сдержится.        — Я решил выговориться одноклассникам, — сказал он. В голосе играли слезы. — Я устал, сестра... устал держать все в себе. Я подумал, что, рассказав хоть что-то, то мне станет легче, но... но...       Он заплакал, закрыв лицо одной рукой. Фуюми поспешила обнять его, Шото ответил тем же.        — Прошу, — сказала девушка, сама едва сдерживаясь, но ее брат расплакался сильнее, и крепче обнял ее, плача ей в плечо.        — Но я не удержался! — горестно выкрикнул Шото, всхлипывая. — Я не помню, когда я не смог подавить чувства, но помню... Я помню...       Он разрыдался. По щекам его сестры катились бусинки слез.        — Я навредил им! — прорыдал он. — Иида! Я!.. МНЕ ТАК ЖАЛЬ!        — Пожалуйста, успокойся, — сказала она сквозь плач, хотя понимала прекрасно, что новая разрядка (уже здоровая) пойдет ему на пользу.        — А ВСЕ ИЗ-ЗА НЕГО! — плакал он. — МАМА!.. ОН СНОВА ЗАБРАЛ ЕЕ! НАВСЕГДА! ОН ЛИШИЛ НАС МАМЫ УЖЕ ВО ВТОРОЙ РАЗ!       Девушка несколько раз нежно поцеловала его в макушку, но Шото не успокаивался. Она осторожно гладила его шею, хлопала по дрожащей спине, выражая свою поддержку.        — За какие грехи? — вопрошал парень, и его голос, в котором слышались искренние обида и отчаяние, мог разбить даже самое каменное и холодное сердце. — За что?       Девушка не знала, что на это ответить, как и не знала, как успокоить рыдающего младшего брата, который неугомонно спрашивал, казалось, самого Господа:        — За что, сестра? За что?..