Академия героев. Эволюция

      Тот насыщенный ностальгией вечер Фуюми запомнит надолго.       В детстве она часто принимала обличье матери.       (Совсем как сейчас)       В детстве она часто подбадривала брата.       (Совсем как сейчас)       В детстве она часто плакала вместе с ним.       (Совсем как сейчас)       В детстве она отчаянно надеялась, что их отец рано или поздно одумается.       (Но не как сейчас)       Девушка аккуратно выбралась из объятий Шото, сказав, что Нацуо хочет увидеть его и что ей надо позвонить ему. Парень ничего не ответил. Вместо этого он прижал колени под простыней, уперся в бедра локтями и опустил лицо в ладони, продолжив плакать. Девушка ласково почесала его спадающую вниз красно-белую челку и достала телефон, сказав второму младшему брату немедленно явиться сюда.       К приходу беловолосого Шото уже не рыдал, но из свободного глаза продолжали самопроизвольно литься слезы, одна за другой. Бинт на левом глазу промок насквозь, и Фуюми сняла его. Печальный бирюзовый глаз был здоровым, краснота заметно убавилась, но и этот глаз не переставал плакать.       Нацуо не был похож на себя. Он больше не был парнем с неунывающим характером, больше не смеялся и даже не улыбался. Вместо этого он, увидев Шото, принял озабоченное лицо и буквально подбежал к нему — настала его очередь оказать свою поддержку крепкими объятиями.       И спустя какое-то время, эмоционально вымотанный Шото уснул. Брат и сестра с теплой заботой уложили его поудобнее. Девушка утерла платком его лицо, а на прощание поцеловала в перебинтованный лоб.       Нацуо порыскал в шкафчике и отыскал его телефон, который он положил на железном столике, после чего он с с сестрой удалились, бросив печальный прощальный взгляд на спящего брата.       Утром его мягко разбудила медсестра. Открыв сонные глаза, он увидел над собой невысокую женщину средних лет, лицо которой лучилось добротой. Приподнявшись, он прислонил подушку к стене и приложился к ней спиной. Медсестра поставила поднос с боковыми ножками перед ним. Нос почуял запах горячего супа, — такого чудесного завтрака этим холодным утром. Рядом с тарелкой было три ломтика хлеба.       Но Шото не спешил есть.       Вчера он пролил больше слез, чем за всю жизнь, а потому чувствовал себя необычайно странно и противоречиво: на душе все еще было тяжело от осознания произошедших бед, но сегодня горе, казалось, потеряло былую тяжесть, с которой оно легло на него раньше.       От непривычной легкости на душе он чувствовал себя как-то незащищенно, и даже почувствовал горький укол совести. Казалось, она упрекала его в том, что он больше не умирает по произошедшему и обвиняет в халатности. Мерзкое было чувство.       Но медсестра своим сладким как свежий мед голосом достала его из бушующего моря тревоги. Ее голос был настойчивый и одновременно умоляющий. Она попросила его съесть хотя бы три ложки, чтобы подготовить организм к началу медикаметозной терапии.       И Шото снова призадумался. Задумался насчет своей истории и репутации в академии. Не то, чтобы она его волновала, но не хотелось, чтобы посторонние узнали о случившемся, а в Юэй слухи разлетаются как горячие пирожки.       Через силу он съел суп и один ломтик хлеба. Спустя примерно полчаса принесли лекарства. К удивлению парня, — который думал, что его будут пичкать целыми пачками, — было всего три контейнера с разными таблетками, которые он выпил без задних мыслей. Врач сказал, что это лишь третья часть терапии, и что еще две трети лекарств он будет принимать после обеда и ужина. Что ж, Шото в чем-то даже оказался прав.       Потом он увидел свой смартфон на столе и спросил: «Можно мне поддерживать связь с друзьями?», на что врач ответил: «Даже нужно», намекая, что общение с ними пойдет ему на пользу.       И он воспользовался разрешением. Препараты уже действовали, потому что настроение немного даже поползло вверх... и опустилось вниз так же резко.       Суббота.       Утро.       Они сейчас в академии — заняты учебой, проходят практические занятия, Бакуго и Реисэцу, должно быть, снова из-за чего-то динозаврятся.       Или они сейчас не могут найти себе места, переживая за него и с тоской смотря на пустую пятнадцатую парту.       Тодороки не знал, чем себя занять. Несчастье благодаря препаратам теперь казалось размытым и далеким, как сон, а потому оно его уже не гложило. Он встал с кровати, опустив босые ноги в белые домашние тапочки, и стал расхаживаться взад-вперед. До обеда должен прийти психолог, который (какое совпадение!) по совместительству еще и является психиатром. Интересно, этот человек знаком с его мамой? Будет забавно, если да.       И внезапно пришло уведомление на телефон, который лежал на столе. Шото ожидал увидеть письмо от Фуюми или Нацуо, однако он прогадал.       В уведомлении говорилось, что один из друзей сейчас в сети.       Канхьо.       Шото стал гадать, почему он в сети, и решил, что будет не лишним написать что-нибудь, чтобы тот (и все остальные) знали, что с ним все в порядке.

Доброе утро, Канхьо.

      Примерно минуту не было никакого ответа, даже намека на него. Тодороки лег обратно на койку, положил телефон на стол и принялся ждать ответного сообщения.       Но его не было.       Вместо этого телефон зазвонил.       Шото от неожиданности вскочил. Должно быть, ему звонит сестра или брат, чтобы сообщить, что они уже закончили перевозить свои вещи в новую двухкомнатную квартиру, которую вчера нашел Нацуо совсем рядом с больницей.       Однако это был видео-звонок в мессенджере. От Реисэцу.       Шото нажал на прием звонка, и сразу же на дисплее появился Канхьо на черном фоне. Одна рука была вытянута вперед и зачем-то удерживала телефон вдали от лица, словно он мог в любой момент взорваться.        — Доброе утро, Тодо... Шото, — быстро исправил произношение парень. На нем была одна лишь белая майка-безрукавка. Сразу было понятно, что он никуда не собирался уходить.        — Канхьо? — несколько удивленно сказал Тодороки. — Ты что, лежишь на полу? Ты же простудишься.       Видео-изображение Канхьо посмотрело на Шото как-то упрекающе-насмешливо.        — Ты бы лучше так о себе заботился, — сказал Канхьо, поправляя на груди цепочку-снежинку.       Боже, как же Шото напрягали нездорово выгнутые внутренние концы его ключиц! Однажды, как он помнит, он посоветовал Реисэцу обратиться к костоправу по этому поводу, на что он ответил, что уже проверялся у него и тот сказал ему, что это наследственная и неизлечимая деформация скелета, к счастью, совершенно безвреденая. Но Шото не довольствовался его ответом. Раньше он мог назвать себя эгоистом, потому что чужие ключицы напрягали только его, но сейчас, когда впервые за много лет чувства стали яснее и различимее, а дышать стало легче, словно в тысячу легких, он понял, что просто по-человечески тревожится об его здоровье.        — Я тебя не отвлек? — спросил Шото.        — Нет, — ответил он. — На сегодня я уже закончил работу. Айзава сегодня провел только один урок, а потом отпустил нас по домам. — Он недолго помолчал. — Ну, как твое самочувствие? Вчера ты всех нас заставил здорово поволноваться за тебя. Вот уж не ожидал, что ты можешь так психовать.        — По сравнению со вчерашним, мне сейчас гораздо лучше, спасибо, — ответил Шото.        — Рад это слышать. Терапию начал?        — Да. После каждого приема пищи мне будут приносить лекарства... Что это у тебя за шум?       Где-то вне поля зрения камеры что-то шелестело и цокало, и источник звука сначала становился ближе, а потом молниеносно серо-черно-белой полоской пробежал мимо левого плеча Канхьо.        — Рекс? — утвердительно спросил Тодороки, осознавая, какую хорошую кличку дал Канхьо своему питомцу. Эти четыре буквы так и въелись в мозг.        — И никто больше, — сказал Канхьо, а потом повернул голову профилем к камере. Почти сразу же перед его лицом материализовалось черное тельце с белым низом и вытянутой мордочкой. — Ну, чего ты расхулиганился?       Рекс возобновил свои забеги.        — Что с ним? — спросил Шото.        — Я его искупал, — ответил парень в майке, повернув голову обратно. Голубые глаза в объективе камеры жутко и остро блеснули. — А ему очень не нравится мокрая шерсть, поэтому он после купания устраивает послеванную бесилову.       Теперь стал раздаваться лай. Такой звонкий и пронзительный, как колокольчик, характерный для щенят, но еще и с редкими завываниями. Канхьо снова повернул голову набок.        — Ну что? Что тебе не нравится?       Короткий лай.        — Ты обиделся, что я тебя помыл?       Низкий утвердительный вой.        — Да брось, ты теперь хотя бы пахнешь приятно.       Цокот коготков по полу, — и Рекс снова оказался возле головы хозяина. Две секунды зрительного контакта, а потом щенок стал вилять хвостом и облизывать ему нос. Канхьо повернул голову обратно в сторону камеры.        — Ну ты видишь, да? Как теперь будут проходить мои дальнейшие дни.        — А по-моему, это не так уж и плохо, — сказал Шото с легкой улыбкой.        — Я не говорю, что это плохо. Рекс очень любвеобильный.        — Проблем с воспитанием не возникает?        — Они возникали, от них не убежать. Сейчас он ходит на лоток, хоть и пришлось пройти через пару-тройку луж. Еще вчера я стал давать ему сухой корм, и он уплетает его за обе щеки. Все необходимые документы имеются, налог государству заплачен. Сегодня я планирую впервые выйти с ним на прогулку на собачий парк, а завтра АЙ! РЕКС!       Маленький щеночек, игриво покусывая любимого хозяина, заигрался и случайно прикусил ему мочек уха. Услышав вскрик, Рекс осунулся, едва слышно заскулил, и лег на бок, рядом с хозяином и аккуратно облизнул кончиком языка укушенное ухо. Шото заметил, что щенок вырос очень быстро, больше не мог поместиться на ладони, однако ушки по-прежнему были согнуты.       Канхьо повернул голову в его сторону. Рекс лежал профилем, немного понурив голову, и стыдливо смотря своими голубыми глазками в глаза хозяина.       А потом случилось то, о чем было известно лишь Тодороки.       Канхьо нежно улыбнулся, придвинул голову поближе к опустившейся мордочке щенка и поцеловал его выше носика.        — Папочка тебя любит, — игриво проговорил он, а потом, снова прислонившись губами к Рексу, стал осыпать его непрерывными поцелуями.       Рекс снова завилял хвостом, встал, положил передние лапки ему на грудь и опустил на нем голову. Канхьо теперь смотрел на него сверху вниз. Лицо лучилось добротой даже больше, чем у медсестры, которая принесла Шото завтрак. Даже его глаза, вечно резкие и проницательные, сияли нежной и чистой любовью.       Тодороки улыбался тоже. Глядя на них, невозможно было не улыбнуться. Что может быть милее, чем человек с ледяным характером, который так преобразуется благодаря светлым эмоциям? Увидь его Хагакурэ, она бы могла сойти с ума. Канхьо свободной рукой стал гладить спину щенка.        — Ты смотри какой умный, — сказал Шото, улыбаясь. — Научился извиняться.        — Ну разве можно не простить такую очаровашку? — немного посмеявшись, сказал Реисэцу. Рекс слез с него, подошел к лицу и снова лег профилем. — Что, хочешь еще поцелуя?       Рекс дотронулся кончиком языка его холодного лба.        — Ты что-то хотел сказать, — напомнил ему Шото. — Завтра — что?       Канхьо посмотрел в объектив.        — Наши позвали нас с Рексом на чай. Уговорила Яойорозу, хотя я немного тревожусь. Все-таки сразу оказаться в незнакомом месте с толпой незнакомцев, — это огромный стресс для него, но отказать я не мог.        — А ты давно не заглядывал к нам, — сказал Шото с какой-то задумчивостью.        — В последнее время у меня было много работы. А теперь, когда у меня появился подопечный, с которым надо будет подолгу гулять, то я в конце каждого дня буду валиться с ног. Придется как-то вертеться.        — Да... Вот это у тебя, конечно, график.        — Хватит обо мне, — отрезал Канхьо, снова приняв извечное холодное выражение лица. — Тебя кто-нибудь уже навещал?        — Пока еще нет. Нацуо и Фуюми, должно быть, обустраиваются в квартире, про наших я не знаю, а вот урод, что странно, не спешит появляться.        — Естественно, ведь мы его вчера буквально с боем прогнали.       У Тодороки округлились глаза.        — Он явился за мной? — Теперь в его голосе слышался гнев.       Канхьо встал с пола. Камера затряслась, Рекс вопросительно тяфкнул, и парень теперь стоял на фоне пустых стен.        — Давай я лучше приду к тебе и все расскажу, ладно?        — Ну... — Шото посмотрел на часы. — Думаю, у тебя будет время.        — Отлично. По дороге захвачу тебе фруктов.        — Канхьо, — сказал он настойчиво, — это вовсе необязательно.        — Отказы не принимаются, тебе нужно больше сил для восстановления, — сказал Канхьо и оборвал связь, оставив последнее слово за собой.       Шото положил телефон обратно на столик, откинулся на подушке и стал вслух считать задом наперед:        — Три... два... один.       В дверь постучали. Тодороки, непроизвольно покачав головой, тихо посмеялся.        — Заходи, Канхьо.       Дверь открылась, зашла фигура в черной байкерской куртке, поверх которой был накинут белоснежный медицинский халат, а в левой руке шелестел пакет. Но от ужасающего сознание вида парня улыбка Шото померкла. Ее сменил жуткий страх.       Правая сторона лица парня местами была покрыта сияющими пятнами наледи, какие появлялись обычно на Тодороки. Свободная правая рука была сплошь и полностью покрыта блестящей перчаткой сине-голубой наледи. Такой плотной, что закрывала даже ногти. Тодороки с ужасом представил, в каком состоянии вся правая рука Реисэцу, что лед, словно хищная ползучая зараза, стала переходить на лицо.        — В чем дело? — спросил Канхьо, увидев, как Шото бледнеет, а потом насторожился. — Позвать врача?        — Нет! — с трудом выпалил Шото. — Ты же... Что это с тобой?!       Реисэцу сначала негодующе уставился на него, а потом, проследив за взглядом друга, посмотрел на ладонь, которая местами сияла, будто ледяные звезды.        — А, ты про это, — сказал он. — Просто когда я брал для тебя продукты, я также захватил яблоки, а при их близости моя причуда самопроизвольно начинает замораживать мою кожу, чтобы обезопасить меня. В таком случае обходится простой наледью, а не снежинками, и она проходит гораздо быстрее.        — Ты — что?.. — почти выдохнул Шото от шока. — Яблоки...        — Успокойся, — заверительно сказал Канхьо, кладя пакет фруктов на стол. Шото детальнее рассмотрел правую руку. Она выглядела насквозь проледеневшей, но не потерявшей подвижности. — Со мной все будет в порядке, если я, конечно, не буду класть плоды в рот. А тебе, если ты еще не знаешь, нельзя накручивать себя.       Шото ничего не ответил, продолжая сверлить его испуганным взглядом и осознавать, насколько он самоотверженно приблизился к своей нелепой и неминуемой смерти ради него.        — Не знал, что ты такой заботливый, — сказал он, чуть успокоившись.        — Впредь будешь знать, — спокойно отозвался Реисэцу и, повернув стул, на котором вчера сидела Фуюми, сел напротив одноклассника. — Но до твоих брата и сестру мне еще далеко.       Шото вопросительно на него посмотрел.        — Ты не помнишь, как попал сюда? — спросил Реисэцу.       Тодороки, сев на кровать, призадумался, а потом скривил лицо от стыда.        — Обрывками, — ответил он. — Иида в порядке? А то я за него волнуюсь.        — Он отделался жалкой царапиной и сломанными очками, — утешил его Канхьо.        — У меня была истерика, я помню. Помню, как будто у меня пропали все чувства, а потом они вернулись. Такие острые, и я больше не смог их сдержать. А потом — темнота, после которой я очнулся здесь.        — Каминари привел Ханако, и она сделала тебе инъекцию сильного снотворного. Потом тебя увезли в больницу, Айзава пошел с тобой, а мы опоздали немного. Когда пришли, Нацуо и Фуюми уже были здесь. Твоя сестра ужасно за тебя переживала, и зверски разозлилась, когда пришел... Ну, ты догадываешься.       Реисэцу всегда пытался не произносить «Старатель» при присутствии Шото, и на пушечный выстрел не сказал бы ему «Твой отец», пытаясь найти безличные местоимения для его упоминания. За это Шото его уважал.        — Не думал, что ты можешь так сильно избить такого крепко сложенного человека, — сказал Канхьо. — Когда он пытался войти к тебе, его сначала не стал пускать я, и, думаю, немного переборщил: продырявил ему пальцы сосульками, которые выросли из дверной ручки, когда тот попытался открыть дверь. Потом на него стала кричать твоя сестра.        — Что?! — В голосе Шото слышалось неподдельное изумление.        — Именно так. Она рыдала, проклинала и обзывала его, обвиняя в том, что ты можешь попасть в психлечебницу. Потом Нацуо разбил ему и так поврежденный нос, а в конце все остальные во главе с Мидорией сплотились против него. Он ушел, почему-то находясь в глубоком шоке. Айзава нас, конечно, потом отчитал.       Шото слушал его, опустив голову вниз и свесив руки на коленях. Слышать, что за него встали горой, было нечто невероятным. Раньше его защищали только старшие брат и сестра, если не считать еще и матери, и в голове никак не укладывалось, что другие люди, пусть даже друзья, могут так самоотверженно за него заступиться.        — Спасибо... — прошептал он, с улыбкой. А потом поднял голову, и Канхьо увидел, что эта улыбка скорее печальная, чем счастливая. — А теперь, пожалуйста, скажи мне: неужели ты все еще так отчаянно веришь, что рано или поздно он исправится?       Канхьо удивленно хлопнул глазами. Тодороки показалось, что наледь на лице немного потрескалась от его реакции. Снова приняв невозмутимое, но вместе с тем теплое лицо, он сказал:        — Ну, раз уж ты спросил, то да, верю. Верю потому, что вчера он очень испугался за тебя. Думаешь, что, если бы ему было все равно, то он бы явился? Если бы даже пришел, то прогонять его было бы гораздо проще.       Шото сжал губы и досадно метнул голову в сторону, а потом снова устремил резкий двухцветный взгляд на Реисэцу.        — Знаешь, я тебе хочу сейчас что-то сказать, но ни в коем случае не хочу обидеть.       Канхьо изогнул бровь.        — Вперед.       Шото сел прямо и внимательно посмотрел на него.        — Твой оптимистический настрой, безусловно, меня радует и даже льстит. Мне бы самому хотелось, чтобы твои ожидания насчет моей семьи были правдивы, но, прошу тебя, взгляни правде в глаза: этого не будет, пока существует такое чудовище, как мой отец, Канхьо. Я ценю твою поддержку, но ты не сможешь понять меня в этом плане, потому что у тебя нет родителей.       (...нет родителей...)       (...нет родителей...)       (...нет родителей...)       Эти слова громким эхом разнеслись в сознании Реисэцу.        — А, ты прав, — сказала он максимально спокойным голосом. — Мне стоит перестать навязывать тебе свои надежды.        — Ты же не в обиде? — Шото был явно встревожен.        — Нет, конечно, нет. Все нормально, просто... — На холодном лице пробежала грустная тень. — Я вспомнил маму... Ее ласковые голубые глаза. Это все, что я о ней помню.       Он отвел опечаленный взгляд. Еще одной общей чертой между ними были их матери, по которым они скучали больше всего на свете. Тодороки снова почувствовал укол совести: хоть его мама сейчас и находится в психлечебнице под седативными препаратами, она у него хотя бы жива.       Неожиданный стук в дверь нарушил неловкое молчание. Реисэцу воспрянул, обернулся назад.        — Ты кого-то ждешь? — спросил он.        — Да, — был ответ. — Со мной еще должен беседовать психолог.        — Тогда я больше не буду задерживаться, — сказал Канхьо, вставая. Дверь открылась, вошел молодой мужчина с темными волосами и в очках. Стоило Канхьо повернуться, он застыл, как вкопанный. — Доктор Акихико?!        — Реисэцу? — с холодным удивлением вопрошал психолог, наклонив голову вниз и взглянув на него над очками. — Какой сюрприз.       Канхьо неловко замолчал, доктор Акихико выжидающе смотрел на него.        — Вы знакомы?! — спросил Тодороки. Он давно зарекся больше не пытаться раскрывать секреты друга, но судьба решила подразнить его, снова дав жирную улику.        — Да... — протянул Канхьо, а потом подошел к психологу.        — Как обстоят твои дела, Реисэцу? — поинтересовался он.        — Гораздо лучше, спасибо, только...       Он бросил беглый взгляд на Шото, который с интересом смотрел на них, а потом что-то шепнул ему на ухо, встав на цыпочки, чтобы дотянуться.        — Понятно, — сказал доктор Акихико тоном профессионала. — Свяжись со мной сегодня вечером.        — Хорошо, — кивнул парень, а мужчина неспешно пошел в сторону стула, на котором секундами ранее сидел его бывший клиент, и поздоровался с новым. — Он поможет тебе. Будь уверен.

Доктор Акихико

Геройское имя: ***

Причуда: Эмпатия. Способен переживать душевные переживания других людей.

      Шото едва кивнул. Канхьо ушел, закрыв дверь и оставив одноклассник наедине со своим бывшим психологом.        — Тодороки Шото, — сказал он, — ученик Юэй второго «А», верно? Теперь, пожалуйста, расскажи мне о своей проблеме максимально подробно. Не бойся, о них никто не узнает, если ты так пожелаешь.       Но Шото его не слушал.       Шото задумался.