Академия героев. Эволюция

      Трапеза завершилась незаметно и продолжилась недолгими разговорами. В конце концов, и им пришел конец, а старые друзья, попрощавшись и пожелав друг другу удачи, разошлись по своим раздевалкам. Эти не отличались от предыдущих от слова совсем: те же синие шкафчики (в которых лежали их геройские формы), те же столы и стулья, те же потолки, вымощенные темно-синими кафельными плитками и все прочее. Бакуго в сопровождении Киришимы отправился в лазарет. Деку и еще по студенту из каждой академии вызвали наружу произносить мотивационные речи для каждого соакадемца. Слова Мидории, что ожидаемо, вызвали куда больше ликования и похвалы, но это не помешало его одноклассникам раздаваться вопросом, почему именно сейчас, а не до начала марафона, как обычно это бывает.        — Во время обычных Спортивных Фестивалей все зрители сидят на одних местах, — стал объяснять Иида непросвещенным одноклассникам. — Сегодня же, пока у нас перерыв, все зрители из первых четырех арен собрались сюда. Логично, что речи должны произноситься перед всей публикой. Реклама тоже прервалась, но лишь на время.        — Там же еще его отец, — словно только что поняв это, сказал Серо. Сказанное им не совсем умещался в диалог, но все равно добавляло весу словам Деку, которые он завершил девизом Юэй.        — Он молодец, — сказал Шоджи, сидя на одной из лавочек, обитых искусственной синей кожей. — Мидория умеет производить хорошее впечатление. Я уверен, что все студенты Юэй вдохновились его речью.        — Родители им, должно быть, очень гордятся, — сказал Оджиро. — У них замечательный сын.       Тодороки с отвращением обнаружил в себе зависть. А еще его внезапно охватила тревога: если бабушка Канхьо смотрела телевизор, то увидела его глаза, которые она привыкла видеть темно-карими, а не голубыми, уж тем более такими густыми и светящимися. А что она подумала, увидев его ярость?       Но Канхьо это не тревожило. Может, он еще до этого не догадался, потому что сейчас он отдыхал. Две лавочки, плотно приставленные друг к другу, хорошо сгодились в качестве лежанки. Туловище Канхьо покоилось на ней спиной, а ноги оставались на полу. Сцепленные пальцы спокойно возлежали на животе. Канхьо был очень уставшим, видимо, даже для кошмаров — он ни разу не вскрикивал и не просыпался, так что лицо с кусочками льда на нем все время пребывало в спокойствии.       Дверь в раздевалку открылась, впустив внутрь Мидорию с банкой имбирной колы а руке и, что удивительно, Нацуо, который хвалил Деку за его слова. На его плече была красная сумка-термос.        — Привет, парни! — громко поздоровался беловолосый, вскинув руку высоко вверх.        — Нацуо? — удивился Шото, встав со стула.        — Вот так сюрприз, — сказал Минета.        — Я принес вам попить, — сказал Нацуо и стал вытаскивать из дымящейся холодом сумки жестяные банки с колой разных вкусов: зеленый чай, малина, лайма и так далее. — А где наша диснеевская принцесса? И где еще двое?       Шото большим пальцем указал себе за спину.        — Лучше не беспокой его, ему надо отдохнуть хотя бы немного перед вторым туром. А Бакуго вместе с Киришимой пошел к лазарет.       Нацуо быстро догадался, зачем Бакуго понадобились врачи и сморщился.        — Оуф, точно же. У самого между ног тогда защемило. А Канхьо... Что у него под глазами?       Шото обернулся к Канхьо и понял, что́ имеет в виду его брат.        — Холодные компрессы, чтобы убрать мешки.       Нацуо тупо кивнул.        — Вот это он, конечно, понавытворял на полосе, — сказал он, перебирая в памяти все, что он видел. — Я толком охреневать не успевал, как тут же появлялось что-то новое: ледяная башня высотой в десятки километров, лестница-приманка, ледяные ямы, вмерзший в Ледник Бакуго, который должен был обрушить на всех сосульки, ловкие маневры в Бушующем море... И я сейчас молчу про ловушки и его ярость. — Тут его глаза широко раскрылись. — Я, Фуюми и мама так испугались за тебя, когда он на тебя прыгнул. Думали, что он на куски тебя порвет. Просто не хватит слов, чтобы описать все эмоции! Мой шок в шоке!       Дверь сзади них снова открылась. Вернее, ее распахнули с ноги. Нацуо повернулся и увидел Бакуго с Киришимой. У первого нос был залечен, но вид был весьма и весьма мрачный вид, а Киришима выглядел встревоженным.        — Ну? — спросил Иида. — Что там?        — Две новости: плохая и хорошая, — начал рассказывать Киришима. — Когда он упал на льдину своим хозяйством, семенные каналы серьезно повредились: он уже бесплоден.       Опустилось тяжелое, почти траурное молчание, которое сразу же нарушил чей-то голос:        — А плохая новость?       Канхьо все это время, как оказалось, не спал, и все слышал. Он лежал с закрытыми глазами, все еще слушая их.        — Чувак, — изогнул бровь Киришима, — это и есть... — внезапно он разразился истерическим смехом.        — Ого-го — выдохнул Нацуо, тоже смеясь. — А вот это сейчас было мощно. — Услышав, как Бакуго злобно фыркнул, он решил его приободрить: — Да ладно тебе. Зато в будущем тебе не надо будет предохраняться. Вот, лучше выпей что-нибудь.       Бакуго грубо выхватил колу и, мгновенно осушив банку, скомкал ее и со злобой кинул в сторону.        — Говно!        — И он это выпил, — сказал Шото, смотря на брата, отчего последний сложился вдвое, оперевшись рукой о плечо Шото. Взгляд Бакуго метал молнии.        — Ладно, а теперь хорошая новость, — сказал Киришима, когда все успокоились. — Можно сделать операцию по восстановлению каналов. Она совсем недорогая и безопасная, но шанс на успех составляет всего пять процентов.       Снова тишина. Выжидающие взгляды к лежащему Канхьо. Он провел перед лицом ладонью, испарив компрессы: они успешно справились со своей работой. Реисэцу встал, повернулся к ним и, смотря на них сонными глазами, сказал:        — Знаешь, новость действительно хорошая. На девяносто пять процентов.       И прежде чем кто-либо успел отреагировать на его яд, Нацуо решил заранее под корень пресечь конфликт и переключил на себе все внимание:        — Надо же, как ловко ты управляешься со словами. Вот, лови. — Быстро выудив из сумки жестяную банку колы со вкусом кофе, он кинул ее в Реисэцу. Последний, еще не полностью придя в себя, не отреагировал на бросок никак, отчего банка ударилась в его лоб и упала к ногам. Канхьо даже не пошатнулся, в третий раз показывая свою буквальную твердолобость.        — Спасибо... — задумчиво смотря на банку, сказал он. — Это очень... бодрит.        — Ха-ха! Обращайся! — весело отозвался Нацуо.        — И на будущее. — Канхьо наклонился и взял банку. В свободной левой руке появилось прекрасное ледяное творение. — Я — королева.       Он держал точнейшую ледяную копию диадемы, которую Эльза выкинула в ледяном дворце. Шутку оценили. Нацуо сложил указательный и большой палец в кружочек и кивнул, с удовольствием заметив, что смеется даже его вечно серьезный младший брат.        — Ну? Волнуетесь насчет предстоящего тура? — спросил он, садясь вместе с ними за пустой стол. Сумку он положил у своих ног.        — Нет, — ответил Шото. — У нас уже есть опыт в этой игре.       После последней фразы все снова посмотрели на Реисэцу, и Шото готов был поклясться, что увидел в его сонных глазах явный отблеск новой, грандиозной идеи, целиком и полностью вытекающей из его неопытности.       Ну, или что-то в этом роде.        — Мне почему-то кажется, что за тебя могут и перессориться, — заметил Нацуо.        — Я так не думаю, — засомневался Канхьо.        — Ты прав, — сказал ему Мидория, и Реисэцу увидел, что он смотрит на него с какой-то жалостью.        — А вы еще не решили, с кем будете сотрудничать? — спросил Нацуо.        — Нам будет отведено время, чтобы собраться в команды, — сказал Оджиро.        — Я думаю, что большинство захочет вступать в команды третьекурсников. Все-таки у них больше опыта, — выдвинул теорию Реисэцу. — Не останутся без внимания причуды и их совместимость.        — Да, про причуды — тоже хорошее замечание, — сказал Мидория. — Но эта задача — самая трудная.        — Скорее всего победит квартет из самых слаженно действующих причуд, — сказал Шоджи.        — Или выводящих эти причуды из строя, — сказав Шото. — Кто-то очень хорошо блокирует их.        — Ты не выяснил, кто это был? — спросил Нацуо.        — Нет, но он довольно опасен. Главным образом тем, что ты никогда не знаешь, когда действует блокировка. Причуда словно перестает слушаться и упрямо не желает активироваться.        — Значит, дела плохи, — сказал Иида. — Потому что не чувствуешь блока.        — Его причуда будет очень полезной в «Битве наездников», — сказал Нацуо. — Попытайтесь найти этого студента. Если он вошел в список перешедших, конечно.        — Я не думаю, — сказал Киришима. — Блокировка причуд конечно, полезная штука, но она вряд ли поможет добежать до финиша.        — Да, тоже весомый аргумент.       Сзади послышался звон бьющегося стекла. Обернувшись, все увидели Аояму, горестно склонившимся над осколками льда: он попросил и Канхьо диадему и стал позировать в ней перед воображаемыми зрителями, но ледяное творение выкатилось из волос и разбилось.        — Лови, — сказал Реисэцу, кинув в ему новую.        — Мерси, — поблагодарил Аояма и продолжил позировать шкафчикам.        — А ты, Бакуго? — переключился на него Нацуо. — Зрители тебя встретили с таким восторгом. Чем ты их удивишь?        — Для начала я избавлюсь от этого отморозка, — грубо ответил он, кидая в Реисэцу свирепый взгляд. — Путь он занял первое место в первом туре, во втором ему не сдобровать.        — Ничему тебя жизнь не учит, — с издевательской досадой сказал Канхьо.        — У него железные яйца, — сказал Нацуо. — За это респект.        — Которые не выдержали даже первого тура.       Помещение наполнилось преисполненного восторга       (!!!ОООООООООО!!!)       криками всех парней за исключением Шото, Канхьо и Бакуго. Последний от злости и уязвленного эго раскраснелся. Киришима укрепил свои руки и схватил его за плечи, пытаясь не засмеяться. От криков у всех зазвенело в ушах, а в разгневанном Бакуго с украдкой смотрели, как на посмешище.        — Без обид, но Бакуго вчера вечером сказал правду, — вспомнил Нацуо. — Яда в тебе на целый клубок гадюк.        — Иногда я не замечаю, как начинаю язвить. Это у меня уже как рефлекс... И, кстати, вам обоим стоит выглянуть наружу.        — Мама? — Шото посмотрел на брата. Нацуо кивнул и встал. Младший брат последовал за ним и они вместе вышли наружу. Едва дверь закрылась, Шото почувствовал, как его крепко обняли нежные и холодные руки.        — Милый, — сказала Рей, прижимая сына к груди. Фуюми и Нацуо чуть отстранились, чтобы дать матери поговорить с их младшим братом. Последний обнял ее в ответ. — Не могу поверить, что моя мечта сбылась: я наконец увижу своего мальчика, сильного.        — Ты будешь гордиться мной, мама, обещаю.        — Я уже горжусь тобой... Я горжусь, что ты так упорно идешь своей дорогой. — Она отпустила его, посмотрела в разноцветные глаза и с материнской, почти болезненной нежностью приложила свою холодную ладонь к его левой половине лица. Давний ожог не чувствовался — он уже давно превратился в подобие огромного родимого пятна, но Рей в глубине души сокрушалась, что когда-то оставила эту отметину на лице сына. — Я так горда, что ты пришел сюда, что ты показал свой потенциал всей нашей стране... но ведь это еще не все, да? Милый, ты же еще не показал им, на что ты способен на самом деле.       Шото это не понравилось.       Одной рукой она осторожно гладила его левую щеку. Второй рукой она крепко сжимала его левую руку.       Неужели она хотела, чтобы он...        — Ты ведь знаешь, как сильно я тебя люблю? — спросила она.        — Как сильно мы тебя любим, — поправила ее Фуюми и вместе с Нацуо прильнули к ним, полуобняв брата.        — И что мы всегда будем тебя любить? — подключился Нацуо.        — Я знаю, — кивнул Шото.        — Но почему ты не принимаешь нашу любовь? — задала вопрос Рей с несвойственной ей резкостью, отчего Шото едва не отпрянул. — Если ты знаешь это, то почему не хочешь позволить себе принять ее всю?       Шото стоял в ступоре. Вопрос матери загнал его в тупик.        — Она права, — сказал Нацуо. — У нас возникают подозрения, что ты ненавидишь половину себя.        — Нет, — отрезал Шото и, поймав возможность, поспешил развеять их нездоровые подозрения: — Я знаю, как вы меня любите, и я тоже очень люблю вас. Но почему вы говорите такое?       Рей лишь тихо провела по его предплечью пальцами.        — Но, милый, твоя причуда...        — Она ни при чем, — мягко, но категорично заявил ее младший сын. — Мама, пойми, я хочу построить себе дорогу в будущее лишь твоей силой. Мне не нужна вторая причуда, совсем. Я смогу быть героем даже с одной лишь твоей причудой, и ты будешь горда мной. — Он положил руки на плечи брата и сестры и приблизил их, заключая их и мать в объятия. — Вы будете мной гордиться.       Сначала Рей ничего не говорила, а потом она обхватила его шею руками и крепче обняла.        — Я рада, что ты так стремишься быть героем, — сказала она, но Шото услышал в ее голосе печаль. На короткий миг он преисполнился ненавистью по отношению к себе. — И я верю, что у тебя обязательно все получится.        — Спасибо.        — Что говорят твои одноклассники? — спросил Нацуо.       Они перестали обниматься, но все еще стояли очень тесно друг к другу.        — Ничего, — ответил Шото. — Особенно после того, как я попал в больницу.       Лицо Рей затуманилось печалью.        — Даже Мидория? — снова спросил Нацуо. — Ни один?        — Мидория — нет. Но Канхьо при каждом удобном случае говорит, чтоб я стал использовать огонь. Даже говорит, чтоб я простил его, аргументируя, что есть отцы гораздо хуже него.        — Ну, он прав лишь насчет первого.        — Мама? — Фуюми увидела, что Рей задумалась, и забеспокоилась. — Все в порядке?       Шото и Нацуо посмотрели на нее, тоже насторожившись. Рей «очнулась», подняла глаза и спросила:        — Скульптор?       Трое ничего не поняли.        — Дорогой, ты проводишь с ним много времени, да?       Все еще ничего не понимая, он кивнул. На лице Рей показался материнский страх.        — Будь с ним осторожнее!        — Ты о том, что случилось полчаса назад? — спросил Шото. — Мама, он не опасен. Ты зря за меня беспокоишься.        — Я не это имела в виду, — сказала Рей, и страх на лице сменился. Теперь на нем была написана радость. Такая, какую испытывает любая мать за своего ребенка. — Милый, не пойми меня неправильно. Я бесконечно за тебя счастлива, видя, что у тебя появился по-настоящему близкий друг, ведь вы бы не стали называть друг друга по имени, если бы не были близкими друзьями. Я очень рада, что, несмотря на свою печальную судьбу, ты остался сильным и нашел себе друга.        — Они всегда и всюду ходят вместе, — не без радости дополнил Нацуо. — Надо было видеть его, когда Шото был в больнице.        — Отец, вопреки запретам врача, хотел войти к нему в палату, — сказала Фуюми. — Весь класс встал против него, но Реисэцу был первым. Он всерьез был готов снова сразиться с ним.       Но Шото их не слышал, потому что три слова       (...друг...)       (...по-настоящему...)       (...близкий...)       (...по-настоящему близкий друг...)       заняли все его сознание, раздаваясь бесконечным эхом во всех углах. Тодороки бы ни разу не посмел назвать кого-нибудь близким другом, но не потому, что не считал кого-то таким, а потому, что в его лексиконе такие слова не встречались.       Близкие друзья?       Сейчас, когда он задумался над этими словами — считай, абсолютно чуждыми, — перед его внутренним взором мгновенно всплывал образ Реисэцу, даже к его удивлению. Не Мидория, а именно Реисэцу, с которым он познакомился позже всех, но, что парадоксально, сблизился больше, чем с остальными. Сблизился настолько, что и не скажешь, что он познакомился с ним еще полгода назад. Ему казалось, что он знал его с самого рождения, словно они росли вместе.       Только сейчас он обратил внимание, что последние несколько месяцев они почти никогда не ходили раздельно, кроме немногочисленных и законных исключений. Во всех остальных случаях же их всегда видели вместе, говорящих о чем-то своем.       И этот человек сегодня мог навсегда исчезнуть из его жизни, в которую Тодороки впустил его давно и заметил это только сейчас, когда Канхьо плотно засел в ней. В его голове всплывали воспоминания о жизни, которая у него была до знакомства с Реисэцу, и он видел в ней только холодное, невыносимо унылое одиночество, которое он раньше воспринимал как само собой разумеющееся. Он подавлял эти воспоминания, понимая, что он абсолютно точно не хочет, чтоб Канхьо уходил. Никогда, ни за что и никуда.       «Я больше не хочу быть один...» — пронесся в голове его собственный голос, и он с удивлением ощутил, что от одной лишь мысли об утрате внутри все сжимается и дрожит.        — Шото, — вернул его из задумчивости ласковый материнский голос. С непониманием он отметил, что теперь она крепко держала его праву руку, словно боясь, что он куда-то исчезнет. — Прошу тебя, будь бдителен с ним. Он опасен для всех людей, у которых есть причуды льда. Милый, он тоже в опасности. Смертельной.        — Что? — в непонимании спросил Тодороки. — Но... Мама, я ничего не понимаю.       Рей растерянно пыталась подобрать слова, чтобы как можно лучше передать свои мысли.        — В тот вечер... — начала она рассказывать, и сама стала вспоминать: она сидит в окружении одноклассников сына, беседует с ними, выясняет их дела, решается поговорить с новеньким, Реисэцу Канхьо, но ее способности показывает ей нечто поистине ужасающее, отчего она отводит взгляд, но даже так умудряется рассмотреть вместо голубоглазого       (красивые глаза... очень красивые...)       брюнета с белым локоном гуманоидных пропорций сугроб, который голодными глазами смотрит на нее и жадно, в предвкушении вкусного обеда клацает клыками-сосульками. — Я увидела то, что скрыто ото всех остальных. — Она посмотрела сначала на него, а потом поочередно стала водить взглядом на остальных своих детей. — Ни один из вас не унаследовал мою способность видеть тип причуды в других людях. Поэтому вы не смогли увидеть то, что смогла увидеть я...        — Ты... увидела его мощь? — спросил Шото. — Мама, почему ты считаешь, что он — опасен, и сам находится в опасности?        — Я увидела хищника. Вечно голодного хищника-каннибала. На вершине пищевой цепи. И это чудовище жаждет выбраться наружу, но при этом не хочет терять носителя. — Она снова посмотрела на них. Их лица по-прежнему выражали непонимание. — Я не могу видеть мощь причуд. Прости, милый, но почему ты так об тревожишься?       Теперь вспоминать стал Шото. Он вспоминал прошлый вечер, когда его и Канхьо вызвали, чтобы те создали Ледник — преграду, которую Канхьо немногим раньше превратил в грандиозную ловушку. Вокруг Тодороки бешено вращалось кольцо из «жидкого» льда, но не успел выпустить лед: ему пришлось отойти подальше, потому что вокруг Канхьо вращалось аж три таких кольца, куда быстрее, куда яростнее и куда сильнее. Вокруг него стремительно понижалась температура, а впритык к ногам стали расти иголки инея, которые, срастаясь, превращались в хищные, загнутые сосульки, почти касаясь своим острием его боков.        — Вчера вечером он за один раз воздвиг бо́льшую часть той льдины, — объяснил Шото. — И мне кажется, что это еще не все.       Нацуо посмотрел куда-то в сторону и почесал затылок.        — Не хочу сказать о нем ничего плохого, — сказал он, — но на героя по особым рекомендациям он не тянет. Да, его лед сильный, да, он умный, да, он может дать хорошую взбучку кому угодно. Но все равно этого не достаточно.        — Я о том же, — сказал Шото. — Он намеренно сдерживает весь свой потенциал. Даже та километровая ледяная башня не может составить и части его настоящих способностей. И я не могу понять, почему он скрывает свои силы.        — Хочешь, я спрошу у него?       Шото посмотрел на брата, как на дурака.        — Что? — спросил Нацуо. — Если ты забыл, то он и мой друг тоже.        — У тебя не получится, — скептически заявил Шото. — Он избавится от тебя легким движением языка.       Нацуо, ехидно усмехнувшись, подошел к двери.        — Посмотрим.        — Стой, Нацуо! — попыталась остановить брата Фуюми, но тот уже скрылся за дверью, которую он закрыл не полностью, оставив щель. Оттуда стал звучать его твердый говор:        — Канхьо, не пойми меня неправильно, но мне кажется, что ты от нас всех что-то скрываешь.        — Да, ты прав, — послышался сонный голос Реисэцу. — Тебе кажется.       Никакого звука, даже смеха. Нацуо вышел из раздевалки с затуманенным от шока лицом.        — Что ж, ладно. Он слишком хорош.        — Это на словах, — сказал Шото. — Примерно через полтора часа будет второй тур. Тогда ему придется показать, на что он способен. — Он прищурился, вспомнив, что он занял первое место. — Он будет обязан показать их, чтобы остаться среди нас.       И о последних слов снова все внутри него сжалось.