Академия героев. Эволюция

      Чудовищный грохот, что повторяющимся эхом прокатился по всей округе, плавно уступил место звенящей тишине, в которой отчетливее стали слышны если не реальные звуки, то вопли внутреннего голоса точно.       Он беспощадно нанес ему удар, от которого тот упал на землю и зашелся в кровавом кашле.       Он поймал на все сто баллов удачный шанс для осуществления завершающей этот бой (и не только) атаки.       Он разглядел собственное отражение в голубых глазах, которые полностью залились отчаянием и обреченностью.       Но все уроки, как выяснилось тогда, были усвоены слишком хорошо, чтобы слепо поверить в истинность конца, которую он с такой свирепостью пытался положить всей этой тираде, потому что ощущение, что что-то не так не просто не желало уходить, а продолжало грызть его мозг, словно какой-то грызун. Подозрительная тишина со стороны комментаторов       (Конечно, в ушах дико звенело, но это не было равносильно полному оглушению.)       также заставляла насторожиться, как и отсутствие валяющегося где-нибудь бессознательного тела или чего-то подобного, которое, предположительно, должно было проглядеться сквозь теряющую свою густоту дымовую завесу. Окончательным же убеждением, что подозрения не беспочвенны, послужил чуть охрипший и пониженный голос, который совсем не должен был звучать, тем более за спиной: «Чуть не задел...», — после которого из горла вырвались бешеные вопли, стоило морозным потокам упереться ему в спину и против воли погнать прочь.       Сущий Мик: НЕВЕРОЯТНО! ВЫ В ЭТО МОЖЕТЕ ПОВЕРИТЬ?! РЕИСЭЦУ ЕЩЕ СЕКУНДУ НАЗАД БЫЛ В ЭПИЦЕНТРЕ ВЗРЫВА, А ТЕПЕРЬ КАК-ТО ОКАЗАЛСЯ ЗА СПИНОЙ БАКУГО!       Бакуго мельком сумел разглядеть на больших экранах отрывок повторяющихся кадров, которые выставил Рензу, но даже этого хватило, чтобы в голове сама по себе сложилась картина, объясняющая причину такого поворота событий: под Канхьо резко зародился мощный ледяной импульс, на котором он незримо для него переместился с одной точки на другую, а лед, должно быть, разнесло взрывом. Падение лицом вниз вызвало очередную вспышку алой ярости...       Но она совершенно неожиданно стала утекать прочь, оставляя после себя непонятное отчаяние.        — Треклятый... — Бакуго пытался подняться на руках, но из-за с головой накатившей усталости и холода выходило плохо. — Как же я устал от тебя... — Гнев, что порождал бушевавший в крови адреналин, перестал его производить, вызывая теперь лишь усталость. Боль на лице Канхьо разбавилась непрошенным удивлением от вида Бакуго, на лице которого помимо присущих ему злобы и ненависти стала словно на периферии опухших мимических мышц проблескивать что-то еще, что-то настолько нетипичное, настолько чуждое и неуместное для него, что сознание Канхьо протестующе отказалось принять это как факт, списав увиденное за наваждение из-за сжирающей живот боли.        — Даже сейчас, — продолжил Бакуго, неприлично нацелив на него дрожащий палец, — когда на кону стоит твое будущее, ты сдерживаешься, когда должен наоборот выкладываться на полную мощность! Знаешь, как это злит меня, узнавшего о твоих ненормальных способностях больше, чем тебе бы хотелось?!       Оживленный гул из перешептываний прошелся по рядам зрителей. Выражение лица Канхьо Бакуго заметил, но не почувствовал должного злорадства.       Сущий Мик: А... ЧТО ОН НЕСЕТ?       Айзава: Я ПОНИМАЮ, О ЧЕМ ОН.        — Ты ведь... — тихо продолжил Бакуго, но потом гневно взмахнул рукой, которой показывал на Канхьо, и перешел в яростный вопль: — ТЫ ВЕДЬ РОДИЛСЯ С ТЕМ, В ЧЕМ НУЖДАЕТСЯ КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК       Боль с лица ушла. Теперь на ней красовалась лишь холодная ярость от понимания, что кто-то очень неприлично подслушал чужой разговор.        — Любопытство кошку сгубило, — после чего была развита почти сверхъестественная скорость, а через секунду в лицо прилетел крепкий удар. Бакуго перекатился несколько раз, но остался в игре. Сплюнув кровь, он встал, вперившись в Реисэцу ненавидящими глазами.        — К чему тебе все эти дешевые трюки? — брызжа слюной, спросил он. — К чему тебе строить сложные стратегии и тщательно планировать свои действия, когда ты можешь просто сокрушать причудой, которую ты тренировал лишь для того, чтобы никто не заметил, что ее развивать не нужно?        — Ты слишком много разговариваешь! — рука Канхьо, посинев, выбросилась вперед, и перед пальцами стали надуваться мелкие жемчужины. Пять вьюжных сфер полетели в Бакуго, прочерчивая пространство белым дымом.        — <i>ДОСТАТОЧНО</i>! — взревел Бакуго, атака которого застала Реисэцу врасплох своей внезапностью. Из дымового конуса выбросило полуобнаженную фигуру, которая беспомощно перекатилась по жалким остаткам, что раньше были ровной цементной поверхностью. — ТЫ! ЧЕРТОВ ПАСКУДНЫЙ КУСОК ДЕРЬМА! — Палец снова неприлично нацелился на пытающегося встать Реисэцу, но на этот раз держался тверже. Голова металась по сторонам, — Бакуго явно обращался к наблюдателям. ЧЕЛОВЕК, КОТОРОГО ВЫ ВИДИТЕ — ЛЖЕЦ И ПРИТВОРЩИК! ОН БЫЛ РОЖДЕН С ДАРОМ! ГРЕБАНЫМ ДАРОМ ПОНИМАНИЯ ТОЙ ПРИЧУДЫ, ЧТО ПОЯВИЛАСЬ У НЕГО, РАЗВИТАЯ ДО ВСЕХ ПРЕДЕЛОВ И ВОЗМОЖНОСТЕЙ!       Кто-то 1: Что за бред?       Кто-то 2: Это не бред, если вспомнить, какую фантастику вытворял Реисэцу Канхьо на протяжении всего дня.       Безумные вопли не утихали, оглашая округу информацией, что была узнана непрошенным лицом, и словно вторя Бакуго, отовсюду раздавались гул и крик удивления.       «Почему из всех..., — внутри вскипала едкая злоба, — именно БАКУГО?!        — НО ОН НЕ ВЫДАЕТ СВОЙ ТАЛАНТ, ПОТОМУ ЧТО СЧИТАЕТ МЕНЯ И ВСЕХ ВАС НЕДОСТОИНЫМИ! — о, все же ему ничего не показалось, раз теперь это стало просачиваться и в голосе.       Обида.       Сдержать просящую насесть на губы улыбку было трудно, но это сделать удалось. Теперь, когда стало понятно, что за чертовщина творилась с Бакуго все последние часы, полное разрушение так кропотливо выстроенного плана резко перестало казаться чем-то трагичным и полностью обезоруживающим. Более того, пролился свет на один факт: пусть Бакуго и сделал задуманное им общественно известным, он лишь снял покров тайны, а значит цели все равно можно было достичь. Действовать, правда, приходилось прямо здесь и сейчас, а не на пятом туре, как он это прокручивал в голове все эти месяцы, но эффект был бы тот же. Оставалось лишь дождаться удобного момента.        — ЭТОТ ПРОКЛЯТЫЙ ОТБРОС ПРОСТО СЧИТАЕТ, ЧТО НАНЕСЕТ СМЕРТЕЛЬНОЕ ОСКОРБЛЕНИЕ САМОМУ СЕБЕ, ЕСЛИ ПОКАЖЕТ СЕБЯ НА ПОЛНУЮ! — Прекрасно; чудесно — то, что нужно.       Все замирают в ожидании дальнейшей развязки событий. Реисэцу стоит, неподвижный, словно ледяное изваяние, и слушает гневную тираду откровенно оскорбленного противника, а потом народ охает в ужасе, стоит его глазам лишь на секунду поменять человеческий вид на змеиный.        — Ладно, — произносится ровным, твердым тоном, но если не тяжело дышащий Бакуго, то народ слышит приговаривающий подтекст. — Ты сам на это напросился. — И кожа на руках синеет; они заносятся через плечи, крест-накрест, спина и колени сгибаются, словно готовясь к прыжку, пока донельзя заведенные руки продолжают уподобляться льду, а взгляд — недобро сверлить напротив стоящего. — Ты влез в мои планы, Бакуго. Мне это не нравится, — и наступает мгновенное подтверждение словам.       Сгорбленная фигура распрямляется до хруста в позвоночнике, руки возводятся к небу и расходятся в стороны, словно у неистового язычника, воздающего хвалу идолам, и буквально взрываются сорвавшейся со всех цепей причудой, которая двумя растущими белыми облаками заполоняет округу и в первые же секунды скрывает в себе хозяина. Подобно голодному льву неестественная буря надвигается на Бакуго, у которого мгновенно немеют конечности и лицо от собачьего холода, и одновременно движется во все направления, заполняя их кусачим морозом и вызывая вопли теперь уже настоящего ужаса.       Мидория: Вот это... — но окончание фразы жадно хватает вгеазпно настигший на них шторм, сотрясающий мир, и растворяет из в своем вое. Сквозь движущуюся от центра       (от Реисэцу)       белизну удается разглядеть неистовое розовое свечение причуды Яойорозу, а потом его и всех других накрывает по плотной ткани, но этого оказывается мало.       Фуюми Тодороки заключает в хрупкие объятия брата и мать, пытаясь отогреть их своей причудой и игнорировать вгрызающийся в ее лицо ветер. Сквозь плотно закрытые глаза выступают слезинки, но их срывает с лица, перед этим (она готова в этом поклясться) они замерзают.        — Это что еще такое?! — кричит Нацуо, пытаясь быть громче урагана Канхьо.        — Это... — первая часть ответа уносится ветром, а до ушей долетает лишь обрывок: ...не то, что люди привыкли видеть!       Сущий Мик: ТРЕВОГА! ТРЕВОГА!!! ПРИЕМ РЕИСЭЦУ ВЫШЕЛ ИЗ-ПОД КОНТРОЛЯ И ТЕПЕРЬ УГРОЖАЕТ И ЗРИТЕЛЯМ!       Айзава: СТАРАТЕЛЬ!       В воющей, леденящей мгле стали мелькать огоньки всех цветов и мастей, — огневые причуды зрителей и подчиненных Старателя, которые пытались отгородить невинных, попавших под холодную руку.       Сущий Мик: Я НЕ ВЕРЮ СВОИМ ГЛАЗАМ! БУРЯ РЕИСЭЦУ ЛИШЬ ПРОДОЛЖАЕТ НАБИРАТЬ ОБОРОТЫ! СМОТРИТЕ! — зажглись экраны, на которых с высоты орлиного полета стала видна вся постройка, которая терялась в белизне, что разливалась подобно мутной дымчатой луже. — НАШИ ОКНА ПОКРЫВАЮТСЯ УЗОРАМИ! ТЕМПЕРАТУРА ВОЗДУХА РЕЗКО ПАДАЕТ! УЖЕ НИЖЕ НУЛЯ! МИНУС ПЯТЬ!.. МИНУС СЕМЬ!..       Огоньки колыхались, почти затухали, но все равно поддерживались причудами, но то ничтожное тепло перебивалось камнем падающей       (двенадцать... семнадцать...)       температуре. Бакуго не шевелился, словно замороженный, лишь стоял, закрыв голову и лицо руками настолько,       (двадцать один... двадцать четыре...)       насколько это было возможно голыми руками в сердце пурги. Отчаянные ожидания, что психопат вырубится от переутомления       (двадцать восемь... тридцать три...)       от такого глобального использования причуды, не оправдались, а заторможенный из-за мороза       (тридцать шесть...)       мозг судорожно пытался сообразить, как поступить при такой резкой погодной перемене. Никто не знал, что этому будет подвластна погода хоть как-то, никто, даже эта механическая крыса Юбасару.       Сущий Мик: М-М-МИНУС С-СОРОК! — голос явно дрожал, так еще и слышалось, как стучат друг об друга зубы. — МИНУС СОРОК ГРАДУСОВ! ВЫ МОЖЕ-ЕТЕ ПРЕД-ДСТАВИТЬ ЭТ-ТО СЕБЕ?! ПРИЕМ Д-ДАЖЕ ВЫШ-ШЕЛ ЗА ПРЕД-ДЕЛЫ СТРОЕНИЯ!!!       Ветер стих, быстро, но плавно, а заполоняющий всю округу белый туман стал оседать и редеть, обнажая совершенно другую округу, что внезапно стала словно зимней: бурлящая жизнью зелень стала перебиваться наслаивающейся и будто бы растущей на глазах белизной инея; везде и всюду, где только имелось свободное пространство под всевозможными выступами, красовались гирлянды сосулек; сверкающая наледь, которая не оставила без себя ни сантиметра земли, перебила разруху и всю ту сажу, что оставляли атаки Бакуго. Виновник же всех этих заморозок сейчас стоял перед ним, сгорбленный и пытающийся унять головную боль... и полуголый: та синяя бретелька на шее, что держала две обветшалые и изорванные клочки верхней формы, замерзла и, остекленев, сломалась, отчего верхняя одежда безжизненно сползла по рукам на мерзлую землю. Реисэцу предстал перед Бакуго, через силу подняв голову, с неестественно выпирающими ключицами, мышцами и совершенно нормального, телесного цвета, руками.       Глаза Реисэцу распахнулись. Глубинный свет из них блеснул ярче обычного, выделяясь на общем фоне.        — Я сказал тебе, что заставлю тебя пройти через ад, — приговор, который чувствовался в тоне, пробирал до костей не хуже этого собачьего холода. — «Девятый круг», Бакуго, самый сильный мой прием, пусть и вдвое теплее, чем надобно. Ну, как тебе моя сила, которую ты так жаждал ощутить?       Бакуго не сразу понимает, что не может шевелить руками (причуда отказала давно), но потом видит, что они закованы в ледяных наручниках.        — Пора мне с тобой заканчивать, — сказал Канхьо, и то, что он ни капли не дрожит и не испытывает ни малейшего дискомфорта от холода, потрясает и ужасает. — Раз и навсегда.       Руки встречаются ладонями, сцепляются пальцами и заносятся над головой, покрываясь толстым льдом. Реисэцу делает длинный шаг, словно приседая, и с сокрушительной силой ударяет льдом на руках об землю, которая распускает трещины, мгновенно заполняющийся голубым инеем. Несколько таких леденеющих трещин ползут к пригвозденному к земле Бакуго и заключают в ломаный круг; из нескольких углов иголки иней удлиняются, утолщаются и соединяются пиками высоко над головой плененного, где образовывается гигантская яйцеподобная льдина белого цвета.        — НЕТ! — крик вырывается, разрезая округу. Попытки вырваться в приступе паники ни к чему не приводят. — НЕТ! ТЫ, ПАСКУДА! ОТПУСТИ МЕНЯ!       Но Канхьо его не слышит, полностью сосредоточившись на том, чтобы положить этой вражде конец и отомстить Бакуго раз и навсегда. Где-то среди рядов ярко, как спичка, вспыхивает оранжевая звезда, которая ракетой летит в землю. Через секунду раздается грохот, словно от падения метеорита.        — Довольно, Реисэцу! — гневно кричит Старатель, пытаясь игнорировать холод, пробирающий даже его, но Канхьо прекрасно понимает, что даже Герой №1 дрожит от его мощи. — Бакуго Кацуки обездвижен и ты переходишь в финал, так что прекращая не медленно пока я не принял серьезные меры!       Но Канхьо на это лишь приподнимает руку, где мгновенно появляется вьюжная сфера — мгновенно, ибо вокруг много мороза.       Не сводя глаз с паникующего и вопящего, как мальчишка, Бакуго, Канхьо пускает атаку, и ко всеобщему удивлению она летит не в него. Старатель с удивлением обнаруживает, что сфера Реисэцу летит под его ногами, на которых появляется стремительно ползущий по телу прозрачный лед, что гасит даже его огонь. Что Старатель, что герои, что все остальные поражены наглостью Реисэцу.        — Не мешайте мне, — говорит Канхьо и подносит ту же руку к лицу. — Бакуго, тебе пора спать, — и происходит щелчок пальцами, что своим трением поражадет мелкую белую дымку, а потом — страшный грохот. Изрезанные ледяные ножки, что держали неровный лед высоко над головой, трескаются, исходя белым дымом. Падение прямо на голову Каччана не заставляет себя ждать, как и зажмуренные от страха глаза и сумасшедшие вопли:        — !!!!ААААААААААААА!!!! — что прерывается грохотом от падения льда.       Чужие сердца пропускают удары.       Мицуки Бакуго, сидящая у телевизора, отказывается верить в увиденное.