***
Каэдэ обожала Шуичи. Она думала о нём на каждом чёртовом уроке, изредка следя за ним, наблюдая, как он, сидя в самом тёмном углу класса, что-то пишет, пустым взглядом смотря на бумагу. Когда же они переглядывались, Акамацу смущённо отводила взгляд, краснея из-за такого пустяка, что не скажешь о Саихаре, который всем сердцем ненавидел этот глупый, невинный взгляд. Ненавидел из-за того, что она мешала ему, старалась быть как можно ближе, хотя ему было плевать на её чувства. Каэдэ, скорее, была его игрушкой, которой можно воспользоваться, если тебе вдруг станет скучно. Шуичи буквально спасал её от утомляющей и приносящей столько боли реальности, в которой она настрадалась из-за своих одноклассников, бывших друзей, родителей. Когда-то она была совершенно обычной, радостной, но после того дня, когда весь мир резко ополчился против неё, могла ли Акамацу думать о чём-то кроме собственной смерти? Нет, ведь это был её единственный выход, на которые она решалась долгое время, пока перед ней не появился тот, кто заслуживает её любви. Она знала, что рано или поздно Шуичи обратит на неё внимание, желала этого, думала об этом, но то, какие последствия это принесло, отличались от идеального мира, на который рассчитывала Каэдэ. Но такие ли были намерения у её пассии, которая с каждым днём теряла рассудок всё больше, забывая, какой она была для этого? Саихара прекрасно понимал, что долго это продолжаться не может. Душа Акамацу, похоже, единственная, не прогнившая и искренняя, но запутанная. Будь у неё шанс всё вернуть, она бы никогда не стала на путь этого психопата, надеясь, что больше никогда не встретит его. Она, блять, существовав бы жизнь после смерти, не пережила бы этого из-за без этого подорванного доверия людям, так что, Шуичи делает ей одолжение, убивая её подобными способами, а не выедая все внутренности, видя, как она пытается кричать, но, понимая, что её уже никто не спасёт, да и не стал бы даже при возможности, погружается в отчаяние. Игра проиграна и с этим уже ничего не поделать.***
Когда Каэдэ уставилась пустым взглядом в одну точку, он уже знал, что произойдёт дальше, и всё это его вина. Поднимая её с кровати, успокаивающе обнимая сзади, когда она не видела его лица, морща нос от отвращения. Саихара, прекрасно зная, как действовать с такими людьми, осторожно, стараясь выражать как можно больше лживых чувств по отношению к ней, прикасался к ней, говорил, как она ему важна. Он уже хотел закрепить результат мягким, совершенно не помещающего поцелуя, от которого девушки, как она, сходили с ума, но Акамацу лишь оттолкнула его, поднимая полные слёз глаза, ослепляя невероятной улыбкой. Неужели он совершил ошибку, из-за которой всё провалится? — Что с тобой, Шуичи? — Каэдэ, тыльной стороной ладони вытерев вновь выступившие слёзы, отвела взгляд в сторону, просто из-за того, что не хотела смотреть ему в глаза, но всё ещё ждала ответ. Она просто не верила, что это наконец-то случилось, учитывая то, каким человеком была её любовь, так что просто хотела услышать что-то успокаивающее, что-то, что может хоть немного украсить её бесцветные дни. Но то, что чувствовал в этот момент Саихара, будучи напуганным и раздражённым из-за её непослушания, совсем не было похоже на то, что от него ждали. Его руки тряслись, он уже не мог ждать, машинально потянувшись за петлёй. А дальше всё было слишком странно, размыто для обоих. Каэдэ пыталась кричать, но просто не могла из-за испытываемого стресса, перемешанного с полным спокойствием и расслаблением, да и её рот заботливо прикрывала рука Шуичи, пока тот делал что-то ещё, двигал мебель, силой затаскивая на неё девушку, а затем, собравшись с мыслями, нацепил на неё эту чёртову верёвку, кидая быстрый взгляд и не веря в то, что всё это он сделал самостоятельно. Финальным штрихом было тем, что Шуичи с невероятной силой толкнул табуретку, на которой, по всем критериям самого обычного самоубийства находилась Каэдэ. Судороги, которые проходили во время невероятной агонии и боли, ощущаемой Акамацу, доставляли ей сильнейшую боль. Она пыталась выбраться, царапая верёвку и ломая ногти, ударяясь об стоящую рядом с ней мебель, с ненавистью в глазах окидывать взглядом Саихару, который, казалось бы, совершенно не чувствовал страха, с интересом наблюдая за её смертью. Наконец, когда всё затихло, он мог видеть деформированную из-за перелома позвонка шею, гримасу, выражающую невероятную боль, многочисленные синяки, полученные во время попыток выбраться, окровавленные руки и, самое главное, умиротворяющий запах смерти ненавистного ему человека. Она ждала от него всего, но явно не то, что сейчас произошло, пробуждая её от наркотического опьянения, в последние моменты своей жизни видя его лицо, довольное, заинтересованное и не выражающее хоть каплю страха. Шуичи даже не чувствовал угрызений совести, он знал, что это было правильным решением. Затем его внимание привлекло фортепиано, звучание которого Каэдэ не выносила, но обвязывалась каждый день играть на нём, радуя окружение, уничтожая себя же. Он понятия не имел, как играть что-то сложнее собачьего вальса, но прекрасно знал, что это тоже доставит ей невыносимую боль, которую, даже не смотря на смерть, он хотел приносить ей. Саихара желал, чтобы она всё ещё была жива, только для того, чтобы радовать себя. Садясь рядом с ним, Шуичи, подбирая нужную ноту, приготовился играть, хоть и с частыми ошибками, как он тогда думал, но мелодия получалась великолепно, гораздо лучше, чем это вообще могло выйти. И вот он, спокойно играет для висящего в нескольких шагах от него трупа, не чувствуя ни угрызений совести, ни страх того, что его поймают, ведь по-настоящему Акамацу никто не любил, а значит, она должна была радоваться, что Саихара помог ей свести счёты с жизнью, погружая в небытие. Люди отвратительно, особенно те, которые их знали до последнего вздоха и конца, которого ждёт даже такой как он, ведь ничто не пройдёт гладко, никогда. — Прощай, Каэдэ.