***
За последние два года в жизни Томаса и Энн произошло так много событий, что Том не мог точно сказать, в какой момент всё пошло не так. Когда из любящих, чувственных, поддерживающих и всепрощающих супругов они превратились в вечно ругающуюся и недовольную друг другом парочку? Когда Том замкнулся в себе, а Энн от него отдалилась? Когда он стал неудачником и нытиком, скрывающим слишком много грязи, чтобы быть искренним, а она — самоуверенной и высокомерной лгуньей? Возможно, это случилось ещё в Вегасе. Том раз за разом прокручивал в голове её признание о Перезе. Да, Энн ублажала Оскара, в основном, ради самого Тома, но он видел, с каким восхищением она глядела на Переза, и это не давало Тому покоя. Вдруг Энн обслуживала его не столько по принуждению, сколько по желанию? Томас не мог знать точно. Да, как бы жестоко это не звучало, ему хотелось верить в то, что Перез заставлял Энни заниматься с ним сексом, но червячок сомнения продолжал вгрызаться в сердце. И он видел, что Энн это замечает и закрывается от него. Она больше ему не верила, не доверяла и не могла делиться наболевшим. «Жилеткой» для неё стали Либби, психотерапевт и… журналисты. СМИ освещали дело с полной «самоотдачей», смаковали каждую сцену, поэтому Энни не составляло труда позвонить в какой-нибудь таблоид и поделиться своей историей, которая с каждым пересказом приобретала всё новые краски и детали. Однажды, прочитав очередную заметку «TMZ», Том со злостью закрыл вкладку, бахнув мышкой об стол. — Зачем ты врёшь, Энн? — рявкнул он. — О чём ты? — медленно убрала она ото рта чашку с горячим шоколадом. — Мне ты говорила, что он лишь один раз связал тебя… — Томас сглотнул, так ему тяжело было это озвучивать, — и заставил… короче, заставил тебя. А теперь я читаю, что он неоднократно лупил тебя ремнём по заднице, ты даже какие-то фотки предоставила! Зачем всё это? — Такие истории хорошо продаются, — сделала Энни глоток дымящегося напитка, — нам нужны деньги, Том. Мы возвращаемся в Лос-Анджелес, и я хочу купить там дом, а не таскаться по съёмным квартирам. — И ты… готова продаться этим мерзким журналюгам? Что с тобой стало, Энн? Всего несколько месяцев назад ты рыдала у меня на груди, причитая, что Перез сломал тебе психику, и ты больше никогда не сможешь подойти к мужчине или посмотреть на себя обнажённой, а тут я вижу твой зад с красными полосками на главной странице самого скандального издания! — Если ты не веришь в то, что Перез разрушил мою жизнь, то я не хочу с тобой больше разговаривать! — крикнула Энни, — это он меня сделал такой! Разбил мои розовые очки, растоптал воздушные замки, разрушил мечты, какими метафорами их не зови! Я поняла, что миром правят деньги, секс и насилие. Чтобы заработать первое, ты должен использовать второе и третье. Теперь я этим и занимаюсь, Том. Тебе бы тоже пора повзрослеть и задуматься о себе, обо мне, о жизни! После того перелома ты почти не дышишь! Операция прошла неудачно, ты сам это знаешь, тебе нужно снова ломать и собирать нос, уже не только внешне, но и внутренне! Ты хочешь лишиться обоняния на всю жизнь? Храпеть? Дышать только ртом? У тебя всё ещё ветер в голове, а я думаю о том, что через пару месяцев ты полетишь в Южную Корею на операцию. А для этого нужны большие деньги, если ты не знаешь. Поэтому я фотошоплю свою задницу и продаю её «TMZ», — Энни всхлипнула, — ты не понимаешь, что все мерзости и беспринципные штуки в своей жизни я делаю только ради тебя? Том почувствовал укол совести. Энн была права: именно из-за него она попала в сети Переза, ведь он шантажировал её жизнью Тома. Вздохнув, он подсел к ней поближе и обнял. Энни на объятия не ответила, но и не оттолкнула. — Прости меня, Энн… — Только не говори своё извечное «Я облажался», — буркнула она, — я уже привыкла к тому, что ты меня не ценишь. — Ты сейчас серьёзно? — взглянул на неё Томас. — Абсолютно. Том ничего не ответил, просто встал с дивана и ушёл в ванную. Там он закрылся на замок и сел на крышку унитаза, уронив голову на руки. Томас надеялся услышать шаги Энн, её оклики, но, похоже, он так задел её, что она не пошла за ним. Это была их первая действительно крупная размолвка за почти семь лет отношений. Томас невольно вспомнил, как задирал Энни в детстве, и ему стало жутко неприятно от собственного поведения. «Ты достаёшь и долбаешь её, а она делает всё для тебя! Пошла на такие жертвы, какие тебе и не снились. Гнусно, Том, гнусно», — подумал он. Они помирились уже к вечеру, но Том не мог не заметить, что Энн до сих пор обижена. Он попытался загладить свою вину на следующее утро — принёс ей завтрак в постель, но вряд ли размороженные вафли на подносе могли компенсировать то, что он, по сути, назвал её продажной девкой…***
Второй серьёзной трещиной в их отношениях стал первый после истории с Перезом секс. Том терпеливо ждал — во-первых, ему недавно сделали сложнейшую операцию на носу, и он лишний раз боялся его коснуться, а, во-вторых, он понимал, что от Энн не надо требовать близости, ведь она пережила целую серию надругательств. Томас не подходил к ней больше полугода — справлялся «собственными силами». Но в один прекрасный вечер, когда они лежали в кровати, Энн пододвинулась к нему поближе: — Давай попробуем, — прошептала она, — я хочу тебя. Сначала он не поверил своим ушам, подумал, что это какой-то сон наяву. И лишь когда Энни положила руку ему на причинное место и стала его поглаживать, Том осознал, что она не шутит. Ему хотелось наброситься на неё, сорвать ночнушку и любить её до звона в ушах, но он сдержался, понимая, что грубость и напористость сейчас совсем не к месту. Поэтому Том, всеми силами контролируя себя, сел на кровати и медленно, с чувством и трепетной бережностью, опустил обе лямки на сорочке Энни. Он долго ласкал её плечи, шею и ключицы, а она, раскрасневшаяся от возбуждения и еле сдерживающая стоны удовольствия, запрокинула голову, давая Тому целовать себя везде, где он только хотел. Когда же он, наконец, раздел Энн и, повалив на кровать, стал разогревать её руками, массируя и поглаживая все самые чувствительные места, она глубоко, прерывисто вздохнула и… залилась слезами. Сказать, что Томас не ожидал такой реакции, было не сказать ничего. Весь его настрой, физический и психологический, мгновенно испарился и он, выпустив Энни из объятий, навис над ней: — Ты чего? — нахмурился Том. — Я не знаю… — сведя колени и прикрыв грудь руками, простонала она, — он никогда меня не трогал… таким образом, но всё равно! Я думала, что смогу, что терапия помогла, и я избавилась ото всех ужасных воспоминаний, но ничего не изменилось. Я полное разочарование, Том, я знаю это. Можешь пойти и снять себе девчонку, я разрешаю, потому что мне больно смотреть на то, что тебе приходится передёргивать себе при живой жене! Прости меня, Томми. И она, натянув на себя простыню, отвернулась от него. Том, не зная, куда деться от смеси чувства вины, стыда и жалости к ней, погладил Энн по плечу: — Ничего страшного не произошло. Это долгий процесс. Мы попробовали и поняли, что пока не можем. Энн, посмотри на меня, пожалуйста. — Нет, Томми. Я ужасная жена, не способная удовлетворить собственного мужа. Не хочу смотреть тебе в глаза, — накрылась она простынкой с головой. Он понял, что все разговоры сейчас бесполезны и лучше оставить Энн в покое — она обратится к нему, когда будет окончательно готова. Нормально, полноценно заняться сексом им удалось только через полтора месяца после этого «инцидента». Оба с большим трудом, но достигли экстаза, вот только Том не мог отделаться от какого-то неприятного чувства, словно всё было неправильно. Размышляя об Энн, Томас понял, в чём дело. Ему было страшно и противно признаваться в этом даже самому себе, но… Энни после истории с Перезом стала для него испорченной. Она больше не принадлежала Тому, не была «его девочкой», которая ласкала его одного. И Томасу было мерзко даже думать о том, как она брала в рот хозяйство Оскара, целовала его, глотала его соки. Он стал избегать близости с ней, а Энни и не настаивала — она была слишком занята интервью и, как она говорила, «общественной работой», которая заключалась в том, что они с Алексой Ферейрой, разодетые в дизайнерский шмот, ходили по всяким ток-шоу и плакались ведущим о том, как их имел Перез. Проблемы была в одном — Тому было всего двадцать три, сексуальная энергия рвалась наружу, и ему надо было куда-то её девать. Конечно, можно было пойти драться, но он понимал, что ещё один удар в нос — и он лишится его, в самом прямом смысле. Там просто не останется костей и хрящей, чтобы собрать его заново. Снимать проституток или барных шалав Тому не позволяла собственная гордость и уважение к Энн, поэтому он решил отделаться «малой кровью». Томас пошёл в казино, к Келли и её рулетке.***
В Келли Тома бесило решительно всё: её тонкие блёкло-русые волосы, её кривая улыбка, её острые клычки и непропорционально широкие бёдра. А ещё то, как бесстыдно она сгребала его фишки, не жалея, не подыгрывая. Однажды Том проиграл пятьсот долларов за час и раздражённо-уставший, бурча проклятия себе под нос, решил отбить хотя бы пару четвертаков на слот-машине. В зале стояло всего два автомата, один из них занимал подтянутый и загорелый мужчина средних лет. Том сел рядом и они, мерно дёргая рычаг, разговорились. В тот вечер Том нашёл себе друга, который стал для него такой же «спиной» и поддержкой, как Либби для Энн. Игрока звали Джеймс Кроуфорд. В казино он ходил редко, примерно раз в месяц, просто чтобы сбросить напряжение и лишнюю мелочь. В «обычной жизни» он был сантехником и тащил на себе жену-домохозяйку, её дочь от предыдущего брака и общих сыновей-близнецов. Раньше Джеймс крепко пил, но понял, что такими темпами не доживёт и до сорока, и его любимая Морин останется одна с тремя несовершеннолетними. Он вылечился от алкоголизма, но слабому человеку нужна какая-нибудь зависимость-отдушина, поэтому Джеймс пристрастился к «однорукому бандиту». Он хорошо себя контролировал, но вся его жизнь превратилась в ожидание того самого последнего воскресенья месяца, в которое он ходил в казино. В остальном же Джеймса не за что было осуждать. Добрый, спокойный, рассудительный человек с большим жизненным опытом, он помогал Томасу советами, выслушивал его жалобы на Энн и иногда приглашал к себе на обед. Энни почти не умела готовить, поэтому простецкий мясной рулет и картофельное пюре с чесноком от Морин казались Тому райской трапезой. Но больше всего Том любил, когда они с Джеймсом садились в его здоровенный пикап «Ниссан Титан», уезжали на окраину Лос-Анджелеса и встречали закат за пивом и беседами. Тогда-то Томас представлял, что Джеймс — его отец, и еле справлялся со слезами. Чтобы не выдать своих эмоций, он залпом выпивал своё пиво, и Джеймс думал, что глаза у него слезятся из-за газированного напитка. Энни не знала Джеймса, даже не предполагала о его существовании, ведь Тому тогда пришлось бы объяснять, где они познакомились. Своё пристрастие к казино он скрывал всеми силами, благо, Энни интервью и скандальными публикациями зарабатывала кругленькие суммы и не следила за деньгами. Том заметил, что она и дома-то редко появляется, колеся по Америке с Ферейрой и продвигая «книгу откровений жертв сексуального насилия», которую ни одна из них не читала и, уж тем более, не писала.***
Полгода назад Энн собиралась в очередную часть турне, Том помогал ей упаковывать вещи в чемоданы, но тут ему позвонили с незнакомого номера. Он, не думая о дурном, взял трубку, и услышал возбуждённый, истеричный голос: — Томас! Томас, привет! Это я, твоя мама, меня слышно? Том чуть не выронил телефон из рук. Они не общались больше полутора лет, да и расстались… никак. В Атенсе Томас давно жил один, потому что его маме было на него плевать, её больше интересовало пиво и вино, чем собственный сын. Они не ругались, просто им не о чем было разговаривать. Томас сказал ей, что уезжает в Лос-Анджелес, а она даже не приехала проводить его. С тех пор они не перезванивались, даже не поздравляли друг друга со всякими Днями Благодарения и прочими Рождествами. Тон и внезапность звонка говорили о том, что у Дженнифер случилось что-то ужасное. — Да, мам, я тебя слышу. Что произошло? — присел Томас на край кровати. — Пайпер умерла! Моя сестра! — в трубке послышался какой-то шум, звон и рыдания, — твоей тёти больше нет! Томас на минуту потерял дар речи. Пайпер была на четыре года старше его мамы, значит, ей недавно исполнилось пятьдесят два… Ещё не время умирать. — Почему? — только и смог выдавить он. — Рак лёгких. Помнишь, сколько она курила? По две пачки в день! — воскликнула Дженнифер, — рак у неё нашли ещё год назад, но она не стала лечиться, продолжала курить, пить и веселиться. Только завещание написала, оставила свой магазин и дом мне. Но вчера у неё отказало сердце. Просто перестало биться! Мы как раз пили вино, — она снова зарыдала, — на ней было такое чудесное оранжевое плиссированное платье! И тут она выронила бокал, вся облилась, и упала на пол! Пена изо рта! Она так посинела! — мать говорила неразборчиво, поэтому Том наполовину додумывал её слова, — я вызвала скорую, но было поздно. Похороны послезавтра. Том, приезжай, попрощайся с ней, она же любила тебя, помнишь? — Естественно, я приеду, мам. Вылечу сегодня же. — Спасибо, дорогой, — захныкала Дженнифер в трубку и отсоединилась. — Что такое? — аккуратно складывая очередной покрытый пайетками топ, поинтересовалась Энн. — Тётя Пайпер умерла, — пожал плечами Том. Ему не хотелось плакать, просто на душе было как-то… пусто, — мама просит приехать. Поедешь со мной, Энни? — Мне очень жаль, но нет, я не могу, — опустила голову она, — у нас с Алексой тур по Калифорнии, пять городов за две недели! — Думаешь, она не справится одна? — воскликнул Том. — Контракт есть контракт, милый, — делано вздохнула Энн. — Я всё понял, можешь не объяснять, — буркнул Томас, — я улетаю в Джорджию, когда вернусь — не знаю. Мне надо поддержать мать. Не прощаясь, он взял рюкзак, в потайном кармане которого всегда лежали документы и карточка, и поехал в аэропорт. По дороге он позвонил Джеймсу. — Очень жаль, искренне тебе сочувствую, Томми, — отреагировал тот, когда Том рассказал ему о тёте Пайпер. Тут-то Тома и прорвало. Он разрыдался, словно мальчишка, не стесняясь и не обращая внимания на косящегося на него таксиста. — Она стала холодной, как Снежная Королева. Ни одного доброго слова. Я потерял Энн. Сегодня — окончательно. Никогда не видел в ней такого безразличия, — сквозь слёзы прошептал он. — Тише, Том, спокойно, — мягко сказал Джеймс, — у меня сейчас нет заказов, я приеду в аэропорт, хорошо? Всё мне расскажешь. Томас еле дождался Джеймса, а, увидев, чуть не обнял его. Они беседовали до самого атенского рейса. На самом деле, почти всё, что Том рассказывал, Джеймс давно знал, но поддерживал друга, давая ему выговориться. Том, наверное, не плакал и не жаловался так никогда и никому. — Ты крепкий парень, Томми, — на прощание похлопал его по плечу Джеймс, — а Энн — вовсе не плохая, просто она сломалась, разве ты этого не понимаешь? Травма была такой, что ей пришлось отрастить ледяную корку, иначе бы она просто не выдержала, умерла бы у тебя на руках. Прими её, начни вновь «приручать». Она ждёт поддержки — заметь, именно её ей дают всякие встречи с пережившими подобное насилие. Когда вернёшься в Лос-Анджелес — не дуйся, не упрекай её, а просто крепко обними и скажи, как любишь и понимаешь её. Только так ты сможешь сохранить отношения. Эти несколько дней тебе не только на прощание с тётей Пайпер, но и на осознание того, нужна ли тебе «новая» Энн. Береги себя, друг. — Спасибо, Джеймс, — всё же, обнял его на прощание Том. Умом он понимал, что товарищ прав, но сердцем… Столько невысказанного и болезненного накопилось между ним и Энни, что он просто не мог спокойно думать о ней и решать что-то прямо сейчас.***
Приехав в Атенс и встретившись с мамой, которая за годы разлуки с ним удивительно похорошела и постройнела, Томас рассказал о ситуации с Энн и ей. Не сказать, что он безоговорочно доверял родительнице, но после разговора с Джеймсом его как прорвало — хотелось узнать как можно больше мнений об Энни и обо всей их ситуации. Мнение мамы Тома кардинально отличалось от мнения его старшего друга. — Я слежу за историей с этим испанцем с самого начала, — начала Дженнифер, делая большой глоток белого вина, — и знаешь что, Томас? Мне противно. Я всегда думала, что Энн — чистая, честная, скромная девочка, а тут она трясёт своими трусами и их содержимым перед всей страной! И самое страшное, что это почти не фигуральное выражение! Я не ханжа, ты это знаешь… Том усмехнулся, вспомнив историю с «языком». — … но меня просто выворачивает, когда я слышу её историю, которую она почему-то рассказывает раз за разом. Одно и то же. Одно и то же. Одно и то же. Все эти интимные подробности, кому, каким образом и в какой позе она, прости меня, сосала! Как ты спишь с ней в одной постели, Том? Том вздохнул: — Плохо, мам. Мы будто поменялись ролями. Я теперь — клуша-нюня, сижу целыми днями дома и занимаюсь самобичеванием, а она — бизнес-леди, сильная и независимая, гребёт деньги лопатой. Мне отчасти жалко её — это жестокий мир сделал её такой, но, с другой стороны… мы сами выбираем свой путь. — Так выбери же правильный путь, Том, — взяла его за руку мама. Том давно не видел от неё такой искренности и заботы, — вернись в Атенс. Пайпер оставила нам вполне прибыльный магазин одежды, будем вместе им управлять, знаешь, как жизнь наладится? Разведёшься с этой продажной шкурой, найдешь себе хорошую девчонку, простую, домашнюю. — Нет, мам, я не могу, — покачал головой Томас, — Энн столько сделала для меня, я не могу её оставить. — Да она найдёт себе папика за два дня! Одна не пропадёт, поверь! С её-то ногами от ушей и беспардонностью, — фыркнула Дженнифер. — Мам, не надо, — опустил взгляд Том, — я тоже не святой, за мной столько косяков, не сосчитать! И я люблю её. — Она разобьёт тебе сердце, Том. Попомни, блядь, мои слова, — допив вино, с грохотом опустила она бокал на стол, — когда это случится — я тебя жду, понятно? И не пропадай больше так надолго, солнце. — Хорошо, мам, — приобнял он её.***
Ровно через шесть месяцев после этого Энн показалась Тому в своём кучерявом парике и с бешеной идеей о сотрудничестве «Korn Production». Когда она ушла, Том долго-долго стоял в прихожей, вспоминая все их ссоры и недопонимания, все оскорбления и упрёки. Они с Энни и правда застряли где-то на перепутье между любовью и неприязнью, миром и войной, прогрессом и застоем, нравственностью и пошлостью. Они больше не понимали друг друга, будто вошли в рассинхрон. И, главное, больше не говорили, лишь спорили. Никакого доверия, одни обиды. Энн действительно убегала от Тома, вот только готов ли он был её догонять? «Всё решится сегодня. Если она согласится работать с Корн, торговать своей внешностью и петь незамысловатые песенки — я её отпущу. Если не пройдёт собеседование — утешу и попробую вернуть всё, как было. Мне нужна моя Энн, а не какая-то пиратская копия с заевшим звуком», — подумал Томас.