конструктор

— Я Маринетт, Адриан, — беспомощно напоминает она под нарастающий детский плач. — Ты ведь помнишь Маринетт? — Почему девочка плачет? — Адриан отворачивается всем телом от стола, чтобы смотреть на застывшую парочку в углу, Леда перестает собирать детальки и отвлекается на взрослых. Феликс, деловито оперевшись на дверной косяк рукой, наблюдает, не собираясь вмешиваться. — Может, ей больно? — резонно спрашивает Леда. — Улисс всегда орет, когда ему больно. — И как часто ты делаешь брату больно? — Феликс скребёт подбородок парой пальцев, показывает язык скорчившей грустную мордашку Камилле, смотрящей на него через плечо Маринетт. — Он сам, — Леда совершенно не заинтересована ором Камиллы, так что возвращается к конструктору. Маринетт спускает Камиллу с рук, тихо шепчет: «Ками, потерпи, пожалуйста» — и идёт к Адриану. Феликс, сделав выводы, берет Камиллу за руку и уводит в лучших традициях заботливого дяди, чтобы она им тут пол не испортила, а у Маринетт мелькает мысль, как бы он не засунул дочь в какую-нибудь навороченную электрическую мясорубку. В конце концов, это ему под силу, учитывая бурную суперзлодейскую молодость. — Я Маринетт, Адриан, твоя жена, ты помнишь? — Маринетт садится напротив, сжимает ладони поверх его кулаков, у Адриана сильнее проступают скулы. — Мы живем вместе уже столько лет в Туре, мы переехали туда из Марселя, когда я забеременела, и у нас с тобой есть дочь, Камилла. Ты ее так назвал, помнишь? Выпей, пожалуйста, эти таблетки. Леда, Леда, детка, можешь принести воды? Маринетт выжимает таблетки из блистера, поднимает голову, чтобы посмотреть на девочку — Леда не реагирует. — Да что с ней такое? — раздражённо шипит Маринетт. Адриан молчаливо проглатывает таблетки, продолжает молчать. — С тобой все хорошо? Как ты сюда добрался? Маринетт жрет его таблетки, самозабвенно чуть ли не пихая их в нос и уши. — На поезде, чем же ещё. Прости, Маринетт, что заставил тебя за мной гнаться, — Адриан стучит зубами, смотрит на изгибы локтей, Маринетт целует его в руку. — Прости. — Все нормально, скоро вернёмся домой. — Как Ками? Маринетт накрепко зажмуривается. Камилла. Феликс. Мясорубка. — Играет с Улиссом, наверное. Пойду найду её. Адриан хочет спросить, кто такой Улисс, но Маринетт скоро отправляется искать дочь в огромном частично перестроенном с последнего ее посещения доме. Углы больно бьют руки, ступеньки рассыпаются за спиной, дверь сменяет дверь — мальчик на лестнице бесцельно катает грузовик туда-сюда, девочка в комнате собирает самолёт. Все хотят сбежать отсюда, даже сам дом хотел бы разлететься, как от взрыва. — Эй, тетя Маринетт. — Да, Улисс? — Для вас я — Улиссес. Меня так называет мама, когда очень злится. Маринетт удивлённо вскидывает брови. — Но я на тебя не злюсь. — А вы мне и не мать, — Улисс, загадочно улыбаясь, подмигивает, само очарование — румяные щёчки, мелкие веснушки, золотисто рыжие вихры. — А вы знаете, что случилось с моим двоюродным дедом? Он сошел с ума здесь, да-да, и прямо с этой лестницы — тыдышь-пау — и поминай как звали. — Вы тут все сбрендили или только я? — Маринетт трогает себя за лицо, не понимая, почему все вокруг такое по-мерзкому странное, Феликс, шатающийся вокруг, как привидение, черно-серые рыжие дети, один другого интереснее, и Лила, которой в доме вроде бы и нет сейчас, но дух ее ощущается везде — в небрежности обстановки и смятых шторах, в запахе, не меняющемся из комнаты в комнату, какой-то кислотно-сладкий флёр, словах, небрежно роняемых всеми подряд. Феликс дотрагивается до плеча Маринетт, она дёргается — Камилла, сидя у него на руке, ест печенье и вполне себе не похожа на фарш, уже хорошо. — Не выражайся, будь добра. А ты, Ули, не пугай гостей, они и без того нервные, тронешь — рассыпятся, — Феликс сует Маринетт в руки Камиллу, сразу принимает звонок и чуть ли не мгновенно начинает повышать голос. Маринетт не понимает ни слова, наверное, просто другой язык. — Итальянский, — говорит Улисс, разворачивая леденцовую красную конфету из хрустящего прозрачного фантика. — Папе хотят продлить срок. — Что? Улисс пожимает плечами, Камилла просится на пол, подходит к нему и протягивает недоеденное печенье. Улисс великодушно отказывается под ее недовольное хныканье, Маринетт же хочется вернуться к Адриану и недоделанному самолёту. *** — Все такое неправильное, я так устала, а ещё и это вдобавок, всего-то, оказывается, нужно было семь лет подождать, чтобы я смогла стать нормальной, а не гробить себя двумя ЭКО, — звенит стекло, пузатые бокалы бьются о бока друг друга, Лила не говорит, нет, шипит, как с больным горлом, Маринетт вжимается в стену под детский смех, шум вытяжки и тяжёлый пепельный выдох Феликса. — Что бы ты не решила, денег нам на все варианты развития событий хватит. — Я просто уже настроилась на то, что буду чертовой куклой Барби со слипшимся влагалищем, в которое ни то что член, мизинец не пройдет, а тут это, — Лила гневно ставит что-то на стол, может, и на него забирается, Маринетт даже представила, точно, с ногами — суккуб во плоти. — Я всегда была такой одинокой и хотела большую семью, а сейчас… Блять, ну у меня же есть время подумать, верно? — Конечно, есть, успокойся. Маринетт прижимает палец ко рту, но Камилла непреклонна, она же маленькая, понимает самое большее — ничего. — Мама! Маринетт зажмуривается, когда Камилла тянет ручки вверх, чтобы ее подняли повыше. Разговор обрывается, Маринетт на самом деле просто хотела воды, день этот отвратительный запить, чтобы он улёгся в желудке теплой змеёй и закончился. — И долго ты там стояла? — громко спрашивает Феликс. Лила сначала хмыкает, а потом разражается приступом хохота. — А ты ведь совершенно не изменилась, Дюпэн-Чен, какой была, такой и помню! *** На ужин плотная паста, будто недоваренная, все время соскальзывает с вилки, от помидоров кисло во рту, а соевым мясом отчего-то наесться не получается. — Почему девочка на вас не похожа, Феликс? — Адриан втыкает вилку в салат с артишоками. Улисс кидает в сестру половинку черри, Леда смеряет его таким взглядом, будто испепелит сейчас на месте, но Улисс только смеётся. Лила щедро льет себе в стакан с кофе ореховые сливки, Маринетт неотрывно смотрит на пустую кобуру у нее на плечах, мягко обнимающую руки в складках белой водолазки — для устрашения она ее не снимает, что ли. — Какая из? — бессмысленно уточняет Феликс, посмотрев на Маринетт. — Какая это уже фаза? Я удивлен, что он этот дом вспомнил. — Я удивлена, что он ещё не мочится под себя, как их прелестная дочурка, — Лила щипает Камиллу за щеку, — зубки вроде уже есть, почему ты не даёшь ей есть самой? — Где Габриэль? — Маринетт прикусывает кусок артишока, хочется выплюнуть, но лучше поесть хоть что-то, чем не есть совсем. — После той облавы и похорон Эмили у него случился удар, он в центре для таких, как он, уже очень давно, знаешь ли, — Феликс забирает у Лилы стакан с кофе и пьет сам. Леда гоняет по тарелке нутовую фрикадельку, чтобы, нацепив ее на ложку, запульнуть через стол в Улисса. — Но Улисс сказал… — Маринетт под смех Улисса, сидящего рядом, стирает со лба соус, попавший в нее, а не в того, кому предназначался. — Ничего я не говорил, — он пожимает плечами, шуршит фантиками в штанах. — Нашла, кого слушать, ещё бы на заднем дворе с могилой нашей кошки поговорила, — Лила очаровательно улыбается ей, и Маринетт хочется губы ей оторвать собственным ртом. — А девочка, Адриан, не похожа на нас, потому что она не Феликса, а Маринетт. Ты же помнишь Маринетт? Леди Баг, любовь-морковь, ты всегда ее любил, но не знал об этом, потому что настоящего в ней никогда ничего не было, такая романтика, ну правда, помнишь, Адриан? Адриан выглядит таким несчастным, но Лила о своих словах не жалеет — он забудет их уже завтра. — Прекрати, — Феликс ставит пустой стакан на место, — ты ничего этим не добьешься кроме того, что дочка пекаря из нас пирогов настрогает, как мисс Ловетт. — Я из полиции, меня быстро хватятся. Ули, или доедаешь, или спишь за столом, выбирай, Леда, возьми печенье и иди к себе, если больше не собираешься играть едой… Так что, Маринетт, — Лила обидчиво толкает Феликса локтем, он быстро целует ее в голову, будто это не он поленился встать и кофе себе налить. — Идеальное преступление тебе не удастся. — А мы посмотрим, — Маринетт наматывает пасту на вилку и отправляет в рот. Всё-таки недоваренная. *** Лила приносит постельное белье, оглядывает комнатку и предлагает принести кроватку, только стенку одну у нее убрать, чтобы не оставлять Камиллу зажатой между двумя взрослыми людьми. — Я навряд ли усну, так что никто никого не зажмет, — Маринетт разглаживает складки на салатовой простыне. Феликс снова ругается по-итальянски, Лила моргает на дверь со смешком. — Как хочешь, — Лила не уходит, садится рядом, прикусывает щеку изнутри, Маринетт неловко зажимает простынь в ладонях. Адриан качает Камиллу, хоть какая-то от него польза. — Мы неплохие, Маринетт, прекрати вести себя, как бедная родственница, которую все ненавидят. Никто тебя не ненавидит, всем просто наплевать. — Утешила, спасибо. — Ты могла попросить о помощи раньше, знаешь ли, а не сидеть в дыре с инвалидом и маленьким ребенком. — Это ты в полиции стала такой заботливой, или… Лила зажимает ей лицо, смяв щеки, Маринетт бы дернулась, но сгибается от удара под дых. — Кого только у меня под каблуком не было, не шути со мной. Лила собирается уйти, глушит свет, как будто они ее детишки в манежике, но Маринетт спрашивает: — Почему Феликс на домашнем аресте? Лила смеётся. — Вспышки агрессии ни к чему хорошему не приводят — намеренное причинение вреда здоровью. Он почти убил человека. — И кого? Лила понижает голос, а Маринетт вцепляется в подушку, как в последнее спасение, потому что все вокруг становится таким нереальным, у Лилы блестят глаза. — Габриэля. *** Сначала Камиллы нет в кровати, Маринетт подрывается, как укушенная, Улисс стоит в дверях в темной пижаме и говорит: — Хотите сыграть в прятки, тетя Маринетт? — Где Камилла, Улисс? — Маринетт легла, не раздеваясь, так что соскакивает сразу и угрожающе надвигается на мальчика. — Улиссес, — Леда хмыкает. — На заднем дворе? Кто знает. Дети переглядываются, Маринетт выворачивает Улиссу плечо, Леда испуганно шарахается к стене. — Где моя дочь, Улисс? — Больно, ай, — Улисс дёргается, но делает себе только хуже, Маринетт может буквально под лопатку поднять его на воздух. — С кошкой она, с кошкой. Ее звали Эос, папе нравится называть все подряд древнегреческими именами, — Леда скребёт чем-то, спрятанным в руках за спиной, по стене. Маринетт бросается по коридору к лестнице, чтобы сбежать вниз — не могли же они закопать почти грудного ребенка ночью во дворе, пока все спали. Маринетт просыпается. В коридоре шныряет полуобнажённый силуэт Лилы, Маринетт следит за ним, пока не находит и Лилу, и Феликса просто спящими по разные стороны кровати, Лила пинает одеяло, резко садится — глаза все ещё закрыты. Феликс сонно поднимает голову от подушки. — Иди к себе, господи. — А с ней что? — Лунатизм, — Феликс кусает Лилу в запястье, она вскрикивает и просыпается. Маринетт знает, что так делать нельзя, но почему тогда… — У тебя, я смотрю, тоже. Проваливай. — Может, ей пусто и одиноко, хочешь к нам, можешь звать меня мамочкой, — Лила трет запястье, потом щеки под смех Феликса и стон не тронувшейся с места Маринетт. — Ой, да ладно, пошутить уже нельзя. Проваливай, кому сказали. Маринетт возвращается к себе под простынь, Камилла забавно сопит, Маринетт гладит Адриана по голой спине — все неправда, неправда, она настоящая, все было по-настоящему. Они врут.