За семь дней демонизируй, за семь ночей очеловечь

Вергилию, решись он на подобное, наверняка было бы хорошо от одного факта, что им любуются. Кэт иногда кажется, ему бы вообще понравилось бы мнить своё тело произведением искусства. ― А что, в прошлый раз не понравилось? Данте же, прикрывшись куском простыни, вообще кажется ничего в своём теле не осознающим. Эстетика? Да в одной его манере скосить взгляд сквозит «я голодранец и горжусь этим, пошли вы в жопу!». А на Кэт он смотрит если не с лаской, то с лояльным: на, вот он я. Не экспонат в музее, трогай, незачем только глазеть. ― Возможно, я могу представить на твоём месте именно его. Это больно, но честно: Кэт не очень рада видеть Данте как в первый раз, весной. А после сказанного их сходство кажется ей обидным: это словно сравнивать ледышку и смолу. Ещё обиднее, что-то из разряда действий во вред самой себе ― решить, что кто-то из сыновей Спарды взаимозаменяемы. Кэт эта мысль совсем не нравится и она отпускает амулет Данте, за который притягивала его к себе. ― Но целуя в Лимбо меня ведь не спутала! Мне что, начать носить бельё? Кэт мотает головой: ― Нет, не носи. И придвигается поближе, скрестив ноги: ― Я ведь помню. Данте заглядывает ей в глаза, пока Кэт проводит пальцами по его всё более бездумной ухмылке: ― А ведь ты только начала. И затем медленно ведёт рукой по его плечу: от напряжения на его руке вздуваются приятно-упругие вены, а ходящий ходуном живот то и дело упирается Кэт в колено. Она приближается к лицу Данте и целуя, чувствует, как от одного намёка на объятия Данте кряхтит, от одного поцелуя ― жадно отвечает, пытаясь стонать ей прямо в рот, а когда Кэт проводит ему от сгиба локтя и накрывает ладонью пальцы ― буквально силой держит себя на месте, словно боясь, что навалится всем телом. Кэт отстраняется лишь потому, что лицо Данте в этот момент ― это уже сама по себе причина для возбуждения. А постанывать её имя с таким видом нужно уметь. Данте не пытается вытащить ладонь из-под её руки, но прижимается всё ближе к самой Кэт, а когда она его целует под самым подбородком ― его довольное кряхтение с вибрацией разносится под самой кожей. За одну эту манеру прижиматься в ответ Кэт готова не просто цеплять зубами и губами выступающие вены у него на шее, не просто давить пальцами ему на плечи, а изо всех сил обнять и попробовать расцарапать спину. Кэт ощущает его движения одной рукой, всё чаще переходящие в попытки толкнуться себе в ладонь и думает: наверное, будь у неё не такое хрупкое тело, именно так она и лежала под ним. Данте пытается отклониться назад ― под толстовкой чувствуется, как всё более размашисто ходит его рука ― и свободная рука Кэт переходит ему на шею. Разумеется, не забыв расцарапать посильнее, как он и просил.Данте приоткрывает рот в беззвучном «Ха!». Кэт отвечает на смешок поцелуем, как можно сильнее сдавив кожу на его шее и кажется, Данте пытается замедлиться. Кэт надавливает у самого затылка, почти кулаком и Данте утробно стонет ей в рот, а его рука успевает коротко дёрнуться вместе с ним. Только тогда Кэт отпускает его руку и Данте гладит её там, куда её и направила: под майкой, у самой поясницы. Отрывается Кэт первой, но не отодвигается и тут же слышит, как Данте шепчет ей, явно с пересохшим горлом. ― Спасибо, что... что не мучаешь с тем чтобы дать кончить. Эта способность дышать как обычно, словно ничего не произошло, кажется почти обидной, но на все попытки царапнуть Данте побольнее тот жмурится, пытаясь попадать губами в подставленную шею Кэт. Возможно, он хочет быть с ней таким бережным всегда. И скорее всего, будет стараться, потому что добавляет: ― Ты можешь попросить о том же самом, ну, когда захочешь сама... Скорая подглядывательная помощь, все дела. Вот хотя бы в такой его «помощи», ей когда-нибудь захочется нуждаться.