За семь дней демонизируй, за семь ночей очеловечь

Данте предупреждает: всё придётся вытягивать клещами. Вергилий вообще молчалив по части своих вкусов, это правда. Но что Кэт успела понять ― так это совсем разное отношение. Причём у обоих сыновей Спарды. Вергилий при обсуждении позы брезгливо отворачивается, строит кислые мины, но стоит попросить Кэт ― просит пойти с ним и говорит: ― С тобой я хочу медленно. И, ― Кэт знает этот скрывающий неловкость взгляд сквозь неё, ― на шее тоже. Кэт, может быть, стоит покачать головой или посмеяться над тем, как из-за двух предложений Вергилий уходит с ней в ванную. Но кажется, у неё получилось то, что не удалось трём неделям насмешек и язвительности Данте: узнать, чего стесняется Вергилий. А ещё он просит для себя действительно много. Кэт может раздеться хоть за минуту, Кэт может стянуть рукава, заменить толстовку жилеткой с капюшоном, но разрешить гладить волосы на затылке, в который часто норовила вцепиться чья-нибудь рука ― нет. ― Нет. Даже если ты не будешь ничего видеть. Наверное, скажи ему такое Данте ― Вергилий упрямо счёл бы это вызовом. С ней же он не знает куда деться от неловкости. Наверное, это правда ему мешает ― потому что потом, раздеваясь, он лишь молча отворачивает лицо от Кэт, но не говорит: прекрати. Прекратить ― это и про расстегнуть его плащ, и про сесть на колени, и прижаться первой. Данте зубоскалит за спиной: ― Кэт, у тебя явно новая викторина. Называется «Угадай Вергилия». Ты ей и подсказки о презервативах показывать стрелочками будешь, да? Кэт оборачивается и Данте салютует ей, на лету ловя смазку. ― Он сам отказался от радостей жизни, правда, Вергилий? Вергилий бросает на него озлобленный взгляд, но тут же осторожно отодвигается от Кэт, напоследок мазнув по ней тоскливым взглядом ― будь его воля, он раздел бы её и второй, и третий раз. Но вместо этого раздевается сам: медленно и методично складывает свитер на один угол кровати, а брюки, носки и ремень ― на другой. Даже ремень свёрнут у него строгой спиралью, но Данте пока не язвит. Возможно, это лишь ещё один повод вызвать у брата приступ насмешек, а значит ― и повод для ссоры. Или же повод для драки ― такой, после которой Вергилий позволял Кэт почти всё: засосы, лезть к нему под свитер при Данте, таскать его чайную коллекцию, закрывать ладонями его лицо и отвечать на вопросы более открыто, чем обычно. А ещё это может быть время, за которое можно достать ящик из-под кровати. Кэт сползает у самого края, упираясь рукой в скрипучую тумбочку. Скрипит, конечно же, она после Данте который решил что лучше не сажать никого на более прочный стол. На простыне, у серого узора по из перьев по краям, тут же появляется тень: из-за копошения Данте тут же заглядывает через голову. ― Да не ищи долго. Из твоих тут все в одном отделении. Потянувшись рукой, Данте вытягивает первый попавшийся презерватив. ― Кто не поймал ― тот драит кухню! Выторговать очередную порцию ничегонеделания у него не выходит ― Вергилий ловит за секунды и отвечает притворно мягкой улыбкой: ― Убирай сам.

***

Наверное, будь у Кэт всё иначе, она бы все равно их различала даже вслепую. Данте довольно цыкает: ― Ну теперь присаживайся. Конечно же, «присаживайся» ― это не про стул. Просто Кэт ненавидит слово «насаживайся». Зато руки Данте на бёдрах и возможность вцепиться, вжаться в Вергилия — наоборот. Тот толкается в Данте, но смотрит Кэт в глаза: внимательно, но не цепко, словно пропустит ещё одно слово. Кэт немного жалеет, что привычку держать Данте за бёдра хотя бы поначалу когда тот снизу, Вергилий так и не вытравил ― она хочет ещё его рук, пальцев, манеры придерживать за плечо. ― Ну что, все устроились поудобней? ― кряхтит сзади Данте. Кэт мотает головой. ― Вергилий, давай меняться. Я обхвачу тебя ногами, а ты придержишь Кэт. Вергилий смотрит Кэт за спину, а потом упирается в неё взглядом: ― Ты просил... ― Ну я же не контракт подписываю. Кэт встречается взглядом с Вергилием и добавляет: ― Хотя бы одной рукой. Одной рукой Вергилий правда успевает её удержать. Кэт совсем не удивляется его недовольному сопению, когда из неё выскальзывает член Данте. Но это почти смешит: будто её возбуждение ― это лишь его заслуга. Вторая ладонь на талии Кэт не норовит схватить, но чувствуется, как влитая: Вергилий не норовит удерживать её, как Данте, только вот всё равно приноравливается надавливать ладонь так, словно она падает. Кэт расслабляется: физически оказывается уже полегче. Вергилий с натугой выдыхает ей прямо на ухо и тут же отклоняется: как бы он ни отрицал поначалу, на неё ему нравится смотреть. Как и быть таким методичным даже сейчас ― тщательно облизывать губы, тщательно и медленно, чередуя губы и язык, облизывать сначала в ложбинке, а потом ― у самой орелолы. Получается гораздо лучше, когда вмешивается Данте: ему мало, он протестующе двигается (вернее, даже дёргается) пока не насадится на Вергилия. От этого у Кэт появляется причина и просить надавить ей пальцами на соски и одновременно ― меньше двигаться самой: от его движения она не спешит попадать с поцелуями в вены на шее Вергилия. Вернее, раз член Данте скользит в ней хоть немного назад и вперёд, Вергилий попадать вообще не просит Кэт кажется, что он ускоряется и вот-вот выскользнет и она едва успевает шепнуть: ― Данте, скажи! Скажи сейчас! Толчок― секунда. Глубже в ней и одновременно ― чуть вперёд. Толчок, толчок ― кажется, вторая. Данте нарочито протяжно говорит: ― Крючок. Ещё движение. Кэт едва успевает сжаться. ― Ещё. Два толчка. Сосок между подушечек Вергилия, стон ей на ухо до и после каждого слова. ― Крю-чок, ― он специально так тянет каждый слог, ну же, ну же, ― Рыболов-ный крючок. Три толчка, два стона, одна попытка Вергилия закончить поцелуй без засоса у неё на шее. Кэт снова не успевает. ― Ещё раз! Сколько толчков было? Почему Вергилий даже не дёрнул плечом от её вцепившихся в плечи рук. ― Ты словно на влажном силиконовом крючке. Одно движение. Кэт сжимается и теперь член Данте ритмично давит на каждую стенку: вперед, назад, к Вергилию ― от Вергилия. Плевать, плевать как он умеет удерживать её на одной ладони. Ещё толчок. Кэт промахивается мимо руки Вергилия ― тот едва успевает понять, в чём дело, но растопырив пальцы, проводит рукой ей до до лопаток, пытаясь не надавить. Данте толкается уже слишком часто и мелко: это слишком похоже на вибрацию, слишком нужно... ― Ещё. Руки, Данте... руки. Вергилий наклоняется ещё ниже и тут же протестующе хрипит: нет, никаких ногтей, его рука плотно прилегает уже на косточке у самой шеи и от каждого движения хочется её запрокируть ― доверительно, хорошо. ― Иду... искать... Толчки. Вергилий резко проводит ладонью от шеи до самой поясницы. Рука Данте промахивается, задевая их лишь на миг. Он кажется слишком долгим для Кэт: мыслях растворяется лишь их двое». Сейчас она вместо согласия с этой мыслью лишь сжимается вокруг члена Данте: чаще, легче. ―... скользкий крючок. Кэт едва успевает вспомнить: кажется, они не верили. А ведь эта фраза её возбужда... ― ... дёрну посильней. И всё начинает слишком быстро совпадать: мнущие ей бёдра руки Данте, его бесчисленные толчки, похожие на вибрацию, разъезжающиеся коленки, давно подстраховывающий Вергилий, его ладонь, что наконец-таки успевает медленно и плавно растянуть кожу вокруг клитора. ― Пальцы... мешают... За одно это движение Кэт прижимается к Вергилию всё теснее, тянется обнять за шею, словно впитать в себя горловой стон из его груди. Он знает, знает, спасибоспасибоспасибо, мать его, какой даже сейчас из себя манерный, красивый. ― Я помогу... И как с ними обоими (мать их поблагодарить мало, только пусть продолжат, продолжат!) хорошо. Кэт кажется, что её сердце разделилось на три части: одну, что медленно разбухает от пальцев Вергилия, вторуя, что мелко-мелко, сжимается вместе с её бедрами и третью, так отвлекающую, но так часто резонирующую со стонами Вергилия. ― Попал удачно... Кэт вцепляется пальцами в шею Вергилия ― выше, выше, теперь Данте может толкнуться дальше, сейчас так не больно. ― Приятно? Кэт не различает голос ― только вопрос. ― Да. ― Мне толкнуться дальше?Посильнее? Сейчас и правда ― этого мало, мало, член Данте может быть в ней чуть глубже обычного? ― Да! ― А мне провести пальцем? Кэт впивается пальцами в затылок Вергилия. ― Да... Всего де детали ― и неважно, кто спросили. Кэт помнит, что не должна вцепляться в уложенные волосы Вергилия, что лучше вообще их не трогать, не касаться, что лучше отдёрнуть руку, пока не позд... ― А! Всё заканчивается на выдохе. Что-то мешается между пальцев ― наверное, это прядь, но у Кэт уже соскальзывают руки. Что-то шепчет Вергилий ― так, что его голос отдаётся внезапным грохотом о самые рёбра. Что-то чувствуется, что ей уже не нужны старания Данте, хотя да, он ещё в ней. Кэт кажется, что сейчас она сложится пополам, но вместо этого она цепляется подбородком за плечо Вергилия, не чувствуя опоры. И лишь тогда его руки правда начинают держать, а возможность обмякнуть в них ― облегчением. Нельзя различить, что там бормочет Данте, кажется, как обычно: что Вергилий под него не подстроился или что он не брезгует его ртом. Неважно. Сейчас ей не хочется вставать, просить приподнять её, дать кончить Данте ― просто замереть. Только бы запомнить, дать засыть этому моменту: смеси тишины и стука сердца в с ушах, оущению, что член Данте ещё в ней, а Вергилий вжимается щекой ей в плечо, даже если у них, как он это зовёт, рокировка. Ничего страшного. Они ещё продолжат. Но пока ― Кэт хочет лишь впитывать в себя каждый миг. И только потом сказать, что вот так их обоих и правда было достаточно.