***
Совсем под вечер спутники добрались до небольшой деревушки: покосившийся указатель гласил “Верхние Оловки”, но в остальном она ничем не отличалась от сотни прочих деревень, коие встречались ведьмаку во время бесконечных странствий. Всё поселение состояло из десятка деревянных местами прохудившихся срубов, кузни да корчмы. Перед одной из хижин собрались дородные уже немолодые бабы — те жаловались на своих мужей, делились сплетнями, перемывали косточки молоденьким девицам. Неподалёку дюжий, крепко сложенный детина, орудуя мясницким тесаком, разделывал подвешенную за задние лапы свиную тушу. При каждом новом взмахе во все стороны летели потроха и брызги крови. В нескольких аршинах от него лениво нежились в грязи живые хряки. По улицам, лупя друг друга палками, носились деревенские детишки. Однако показавшийся на горизонте седоголовый незнакомец с парой мечей за спиной мгновенно нарушил привычный ход их жизни. Новоприбывшие тут же привлекли внимание детей да сделались предметом бабьих сплетен. — Что ведьмачий выродок забыл в нашей деревне? — оторвавшись от разделки туши, пробасил мясник. Геральт, игнорируя презрительные взгляды и угрозы, спешился у самой корчмы. То было небольшое с низким потолком да скрипучими половицами плотно заставленное массивными дубовыми столами зданьице. Шпаклёвка давно облупилась, и теперь из-за неё проглядывала побелка, над деревянным прилавком были развешаны пучки зелени, связки чеснока и сушёных грибов, помещение освещало несколько засаленных свечных огарков, а прочее пространство тонуло в полумраке. Как только Белый Волк и Лютик показались на пороге, один из завсегдатаев корчмы яро ударил по столешнице: — Чего тебе здесь надыть, а, шлюшье отродье? Упёрдывай отсюда… Ведьмак упорно продолжал молчать, однако в янтарных глазах заиграл недобрый огонёк. Подобного хватило, чтобы говорившего как будто парализовало страхом, и тот замолк, потупившись в столешницу. Бард и убийца чудовищ равнодушно прошли мимо, подыскивая для себя свободное местечко. Устроившись за столиком в углу, подальше ото всех, Геральт подозвал к себе пожилую хозяйку корчмы и заказал себе и Лютику по полной чарке. Молчание менестреля не давало покоя: если тот так крепко держит язык за зубами, значит, произошло что-то из ряда вон выходящее. Быстро осознав, что обычными расспросами он ничего не добьётся, ведьмак решил пойти другим путём. Многолетний опыт говорил, что лучший способ выведать чужие тайны — старый добрый алкоголь.***
Они допивали уже шестую чарку, а Геральт слушал “дивные” истории о пассиях и о любовных похождениях менестреля. На щёки барда лёг хмельной румянец, язык всё больше заплетался, а торопливая отрывистая речь сливалась в единый поток, превращаясь в какую-то кашу. Геральт утомлённо прихлебнул из чарки и вклинился в очередной рассказ героя-любовника. Нужно было поскорее вывести того на откровение, пока они ещё способны к диалогу: у ведьмака и самого двоилось в глазах, а перед взором постепенно расстилалась поволока. Упорно борясь с опьянением, мужчина хрипло протянул: — Ладно, Лютик, хватит. Лучше расскажи, что с тобой случилось перед нашей встречей? — Перед какой из них? — с трудом ворочая языком, растягивая каждое слово, спросил бард. — Перед этой? — Ах вот ты о чём. Ты даже не представляешь, из какой жопы меня вытянул, — повышая тон, проголосил бард. — Эта шлюха… Однако, прерывая запальчивую речь мужчины, из-за соседнего стола раздался голос ражего пьянчуги: — Эй, там, кончайте глотку драть — рабочим людям отдыхать мешаете! — следом, видимо, заметив лютню барда, он добавил: — А сыграй-ка нам на своей хреновине, скоморох! — Это я-то скоморох! — Лютик, и без того красный, стал просто пунцовым от злости. Он резко поднялся с места и, быстрее, чем Геральт успел его остановить, вразвалку подошёл к пьянчуге. Гневно скрежеща зубами, вырвал у того из рук бутыль, вооружившись ей, как будто он ведьмак, сжимающий клинок перед охотой. Геральт изумлённо изогнул бровь и поднялся с места, понимая, что сейчас произойдёт нечто идиотское. Впрочем, он не сильно ошибался, прежде чем ведьмак успел добраться до мужчины, Лютик замахнулся и с громким: “Это не хреновина, а лютня, тупая деревенщина!”, обрушил бутылёк на голову несчастной пьяни. Последний что-то промычал, впечатался лицом в столешницу, а после притих. Его собутыльники разом подорвались с места. Самый матёрый из всех зычно крикнул: — Ну всё, сука, вы нарвались! Мочи их, мужики! Лютик, тут же потерявший боевой настрой, кинулся за спину к другу. — Зараза, — через зубы процедил Белый Волк, принимая боевую стойку. К компаньонам ломанулись все, кто находился в корчме. Первого же подскочившего вплотную ведьмак схватил за редкие патлы и с силой впечатал в столешницу. Послышался громкий хруст, и на дубовые доски полилась густая кровь да полетели обломки зубов. Несчастный с воплями осел на землю, дрожащими руками зажимая распухшую окровавленную рожу. Возмущённые вопли стали ещё громче. Один из деревенских попытался подобраться со спины, но Геральт даже под влиянием алкоголя не растерял своих рефлексов. Едва пьянчужка оказался позади, резво развернулся корпусом, отводя назад согнутую руку. Противник, не успев отпрыгнуть, сам наскочил на выставленный локоть. Он мигом зашатался, заходясь слюной и диким кашлем, а Белый Волк, не давая оправиться, сделал резкую подсечку, отправляя на лопатки. В это время кто-то из молодчиков схватился за трухлявый табурет и запустил им в Лютика. Бард вовремя отпрыгнул в сторону, и табуретка встретилась с окном, со звонким треском вышибая из него стекло. За табуретом в компаньонов полетели бутылки и чарки. Менестрель разумно скрылся под столом, а Геральт отразил летящую посудину потоком Аарда, попутно разнося всю мебель и сшибая с ног мужиков. Неизвестно, чем бы это завершилось, если бы в неистовую драку не вклинилась хозяйка заведения. Придерживая передник и ситцевую юбку, она вскочила на прилавок и заорала во всю глотку: — А ну остановитесь, сучьи дети! Вы мне всю корчму разворотили. Выметайтесь отседова! — Слыхали, что баба сказала? — усмехнулся один из мужиков. — Уёбывайте! — Это и вас касается, — прервала его хозяйка. — Все выметайтесь, пока я Зосика не позвала! — Ладно, ладно, угомонись, женщина, — разом охладев, пробубнили мужики, направляясь к выходу. — Пойдём, Лютик, — окликнул всё ещё сидящего под столом барда Белый Волк. На выходе они столкнулись с посмурневшей деревенщиной — те с кислыми рожами устроились слегка поодаль от корчмы. У половины из молодчиков уже успели расцвести кровоподтёки и гематомы, а кто-то лишился пары-тройки зубов. — Вот курва, — сплюнул один из них, прикрывая ладонью фингал. — Такой хороший мордобой испортила. Не будь она женой нашего солтыса… — Внезапно он осёкся и, замечая на пороге Геральта и менестреля, окликнул их без прежней злобы: — Не ярись, ведьмак. Хороший ты мужик, и удар у тебя хороший. — Ладно, забыли, — отмахнулся Белый Волк. — Мужики, а пойдём ко мне на хату, — до сих пор зажимая разбитый нос, прогнусавил плешивый худощавый работяга: — У меня найдётся пара бутылей ржаной водки. — Пойдём с нами, ведьмак, — предложил местный заводила. — Окажи милость. И скомороха с собой прихвати. Геральт покосился на компаньона: лицо последнего буквально искорёжило от злости. — Тише, Лютик, успокойся. Они не со зла, — удержал его ведьмак, а после повернулся к мужикам, отвечая согласным кивком.***
Распахнув глаза, ведьмак несколько минут пялился на низкий деревянный потолок, прежде чем сообразил, что находится в корчме. Сбоку, окончательно выводя из забытья, раздалось невнятное бормотание. Геральт озадаченно повернул голову, тут же замечая прижимающуюся к нему каштановую макушку — у его бедра примостился мирно дремавший менестрель. Отпихнув компаньона, Геральт резко поднялся на месте, оглядываясь вокруг. В помещении до сих пор царила вчерашняя разруха: на полу валялись куски мебели и черепки посуды, тяжёлые столы были перевёрнуты, а в окнах не осталось ни единого стекла. — Проснулись, значит? — сметая в кучу осколки бутылок, сердито бросила хозяйка заведения. — Что, сука, здесь произошло? Мне казалось, нас выгнали, — обхватив трещащую от боли голову, прохрипел Геральт. — Выгнала, — раздражённо выплюнула женщина. — Да только вы с мужиками так надрались, что через несколько часов вернулись. И мужа моего с собой притащили. — И чем мы занимались? — с нехорошим предчувствием спросил мужчина. — Да много чем. Опустошили весь мой запас алкоголя, потом уселись играть в кости, а напоследок решили посоревноваться с местными, кто дальше проедет на свиньях. — Ох, ёптыть, — поморщился ведьмак, а после принялся расталкивать барда: — Эй, Лютик, подъём! Вставай, нам нужно ехать дальше! — Куда это вы собрались? Пока не заплатите за всё, что разгромили, никуды не уедете. Кобылы ваши сейчас у Зосика. Отработаете — вернёт. — И где его найти? — В хате напротив корчмы. Не ошибётесь. — Эй, Лютик, пошли! — резко подымая барда на ноги, окликнул Белый Волк. — Куда? — глядя на мужчину снизу вверх, сонно протянул последний. — Разгребать дерьмо, которое устроили. Морщась от последствий попойки и массируя виски, Геральт огляделся в помещении. — Не это ищете? — спросила женщина, подзывая ведьмака к прилавку. Там, за деревянной перегородкой, последний обнаружил свои клинки. Он благодарно кивнул, перекидывая за спину ленту ременной перевязи, и, закрепив на груди металлическую застёжку, вложил мечи обратно в ножны. Однако, отвлекая от экипировки, позади раздался встревоженный голос Лютика: — Геральт! Геральт, я не могу найти свою лютню! — За прилавком посмотри. Может, она тоже там, — развёл руками Белый Волк. — Нет её у меня, — покачала головой хозяйка. — Лютню эту ваш приятель вчера в кости проиграл. — Что? Не может быть такого! — подбоченившись, воскликнул бард. — Геральт никогда бы так не поступил. Правда ведь, Геральт? Последний никак не ответил, однако по взнервлённому лицу мужчины было видно: он что-то припоминает. — Как это случилось? — испытующе глядя на хозяйку, сипло спросил ведьмак. — Вы мне корчму разнесли, а теперь ещё вопросы задаёте, — озлоблённо отозвалась женщина. — Прошу вас, мадам, — обходительно беря её за руку и заглядывая в глаза, вклинился в беседу Лютик: — Эта лютня очень для меня важна! — Ладно, — покупаясь на милое личико менестреля, нехотя буркнула хозяйка: — Ввалилась, значится, вся ваша буйная компания ко мне в корчму. Вас разморило после нескольких бутылок, а друг ваш взялся играть в кости. Постоянно ставки повышал да только раз за разом проигрывал. Когда повышать стало нечем, мужики, сталбыть, ему и говорят: “Сдавайся, ведьмак. Ты и так просрал все свои гроши, так и без портков останешься”. Этот разъярился и давай орать: “Я вам что, хер обвисший!? Нечего меня со счетов списывать”, а затем схватился за лютню. Её, говорит, ставить буду. В этот раз точно отыграюсь. Я, мол, так чувствую. Ну и проиграл. Ведьмак, выслушав рассказ, неприязненно поморщился и сконфуженно покосился в сторону барда. Лютик нервно грыз побелевшие губы и вообще выглядел так, будто вот-вот разревётся или лишится чувств. Покачав головой, Геральт подошёл к менестрелю и, крепко сжав за плечи, заглянул в глаза: — Тише, Лютик, успокойся. Мы разыщем твою лютню, — после обратился к хозяйке. — У кого она теперь? — А я почём знаю. Вчерась с ней Белозар — наш мясник, уходил. Узнав всё, что желал, Геральт поплёлся к выходу из проклятой корчмы, ощущая, как спину прожигает обиженный взор компаньона. Оказавшись на улице, они мгновенно собрали на себе взгляды местных жителей. Сплетни и слухи в мелких сёлах расползались со скоростью дикого вепря: нынче каждый деревенский в мельчайших подробностях знал о вчерашнем. Геральт, впрочем, игнорируя косые взгляды и смешки, отправился к тому, кто свежевал огромный свиной окорок. — Ты у нас, значит, Белозар? — отрывая от занятий, справился ведьмак. — Ну, я. А тебе какое, сука, дело? — огрызнулся мужик и вернулся к разделке мяса. — Есть одно дельце. Говори, куда дел лютню! — Ничего я не скажу, — угрожающе направив на собеседника тесак, выплюнул мясник. — Я эту хреновину честно выиграл. Сами виноваты, что обмишурились вчерась. Геральт вновь мельком взглянул на барда: последний был как будто не в себе, что-то бубнил под нос, ероша каштановые, доходившие до ушей пряди. Брови ведьмака мгновенно сползлись к переносице, а голос стал угрожающе низким: — Скажи, Белозар, слышал о Мяснике из Блавикена? Лютик под боком вздрогнул, с изумлением глядя на друга, а деревенский, видимо, ещё не осознав, к чему клонит ведьмак, только развёл руками: — А кто о нём не слышал? Говорят, он с одного удара нутро вскрыть может. — Это точно. Я могу, — с ледяным спокойствием кивнул Белый Волк. — И если ты не скажешь мне, куда дел лютню, я по стенам твои кишки развешаю. — Ладно, ладно, — опуская тесак, испуганно ответил мясник. — Я её у нашего кузнеца выменял на три бутили самогону. У него и спрашивайте, а меня в покое оставьте. — За три бутылки, — страдальчески протянул бард. — Моя лютня стоит три грёбаных бутылки?! Геральт спешно оказался около запальчивого менестреля и, успокаивающе взяв того за руку, оттащил от хижины мясника. Бард быстро притих, лишь бубнил под нос нечто, напоминавшее ругательства. Кузнец отыскался почти сразу. Приметив хижину, возле которой красовалась наковальня, ведьмак бесцеремонно вошёл внутрь. Стоило им показаться на пороге, жена кузнеца испуганно скрылась в соседней комнате, а сам он яро спросил: — Чаго это вам тут надыть, а? — Белозар сказал, что продал тебе одну вещицу. В общем, вышло недоразумение — это лютня моего приятеля. Нам бы хотелось вернуть её обратно. — А с каких это херов я должен что-то возвращать? — насупился кузнец. Геральт, незаметно для последнего, вытянул два пальца, быстро чертя в воздухе Знак Аксия. В глазах занялся яркий блеск, а голос стал удивительно размеренным и вкрадчивым: — Ты ведь сделаешь это ради искусства? Кузнец, поддавшись на очарование Знака, посмотрел куда-то сквозь спутников и отрешённо протянул: — Ну, если ради искусства, то конечно. Обождите здесь, милсдари. Он торопливо скрылся в соседней комнате. До компаньонов тут же донёсся скрежет открываемых дверец комода, а следом к ним вышел и сам кузнец, неся заветный музыкальный инструмент. Лютик с радостным возгласом кинулся навстречу работяге, почти вырывая лютню у него из рук. Внимательно осмотрев инструмент, он с облегчённым вздохом убрал его за плечо. — Спасибо, Геральт! — почти повиснув у того на шее, выкрикнул бард. — Ты даже не представляешь, как много это для меня значит. — Угомонись, — осадил ведьмак. — Это я проиграл твою лютню. — Главное, что ты её вернул, — лучезарно улыбаясь, отозвался менестрель. — Одной проблемой меньше, — отводя глаза, буркнул Геральт. — Осталось договориться с солтысом, и можно сваливать из этой сраной дыры.***
Хата Зосика была самым большим зданием во всей деревне. В своих размерах она, пожалуй, уступала лишь многострадальной корчме. Ещё на подступах к жилищу ведьмак приметил в стойле на привязи свою Плотву. Проходя мимо лошади, он потрепал её по густой гриве, как будто давал обещание забрать отсюда. Затем, толкнув на себя тяжёлую дверь, вошёл к местному старосте. Зосиком оказался сморщенный седобородый старик в тёплой куртке с меховым оперением. — Проходите, милсдари, — он сделал приглашающий жест рукой. — Жена моя, небось, всё рассказала. — Только то, что нужно отработать долг, — переходя к делу, отозвался Геральт. — Верно, — кивнул солтыс. — Есть у меня одна работёнка, как раз для ведьмака. — Говори. — Жизнь в деревне всегда была непростая: то твари из леса набегут и скотину сожрут, то засуха нападёт, а таперича какая-то паскуда повадилась убивать наших курей. Только она их не жрёт. Ночью заберётся, головы свернёт, перья повыщипает, и ищи её потом. Помоги нам, ведьмак. Тогда верну твоих кобыл. — По рукам, — кивнул Геральт. — Для начала мне нужно осмотреться. — Это можно. Обойдёшь мою хижину и пойдёшь прямо по тропинке, там и увидишь курятник. Как только они выбрались из хижины, Лютик по-лицедейски запрокинул голову и возмущённо произнёс: — Дожились. Чтоб ведьмак, да вместо охоты на чудовищ, убийцу куриц искал! — А ты чего хотел? Думал, моё ремесло состоит сплошь из охоты на волколаков и троллей? — Разве нет? — изумлённо отозвался бард. Геральт только криво усмехнулся и направился к курятнику. Им оказалась большая грубо сколоченная клетка, в которой с громким кудахтаньем носились куры. Белый Волк внимательно присмотрелся к щеколде на решётке, а после огляделся вокруг. Немного поодаль в зарослях он быстро отыскал куриный трупик со свёрнутой шеей. От самых кустов по рыхлой почве тянулись мелкие, как будто детские следы — естественно, приметные лишь чуткому ведьмачьему глазу. — Нашёл чего? — положив руку на плечо спутнику, поинтересовался Лютик. — Тихо, — шикнул Геральт, ступая по следам. — Ты его спугнёшь. — Кого? — понизив голос, не без любопытства спросил бард. — Прибожка. Это лесные существа. Обычно они мирные, но этот, видимо, на что-то обозлился. Следы уводили их всё дальше от деревни, тянулись по лесной полянке и обрывались вровень со старым трухлявым пнём. Остановившись шагах в пяти, Геральт вытянул вперёд руку, преграждая путь компаньону, а после, присев на корточки, бросил в сторону пня: — Выходи. Мы тебя не тронем. До них донеслось негромкое копошение, и, вызывая изумлённый вскрик у менестреля, из полого пня вылезло низкорослое, напоминавшее ребёнка существо. Однако, в отличие от детей, у этого были бледная, отливавшая какой-то зеленцой кожа да огромные сплошь голубые глаза. Голову Прибожка украшали запутавшиеся в грязных патлах сплетённые между собой ветки осины, на бёдрах была повязана какая-то тряпка. — Ну, привет, — буднично обратился к нему Белый Волк. — Это ты у деревенских кур изводишь? — Сами виноваты! — по-детски топнув ножкой, отозвался дух-хранитель. — Чаго это они такие неблагодарные? Я их хаты защищаю, мар лесных отвожу, а мне никто даже молока в блюдце не оставил. Никакого уважения! Пущай теперь знают. Я ещё и бабам в крынки с молоком отолью при случае! — Тише-тише, не горячись. Будут тебе еда и уважение. Я поговорю с местным старостой: он меня послушает. Но взамен пообещай, что прекратишь свои проказы. Прибожек надул щёки и задумчиво нахмурился, словно придавал какой-то важности своей физиономии. С минуту он тянул с ответом, нарочито шумно пыхтел и расхаживал вокруг пня. Однако, быстро утомившись собственной затеей, махнул на всё рукой и, обернувшись к Геральту, рьяно кивнул головой. — Так и быть. Но ежели обманут, пущай сами на себя потом пеняют. А теперь бывай, ведьмак, — прихлопнуло в ладоши мелкое существо и проворно скрылось в пне. Геральт проводил его взглядом, а после, прихватив под руку обомлевшего Лютика, утянул его подальше от поляны, направляясь обратно к солтысу. — Ну что, мастер, выяснил что-нибудь? — с порога осведомился Зосик. — Да, — лаконично бросил Белый Волк. — Это дело рук местного прибожка. Это мирный дух, но ваша деревня его обидела. — Ба, и что ж мы такого сделали? — непонимающе спросил мужик. — Обычно их принято задабривать угощениями: пиалой молока или горбушкой хлеба, но вы забыли этот обычай. Вот он и начал мстить. — И как теперь быть? — поскрёб затылок Зосик. — Всё просто. Оставляйте еду у трухлявого пня, на лесной поляне за деревней. Этого будет достаточно, чтобы вернуть его расположение. — Спасибо тебе, ведьмак. Загляни к моей жене, спроси, чем можешь подсобить, а опосля можешь быть свободен. Геральт облегчённо вздохнул: наконец-то они смогут покинуть эту чёртову деревню. Когда они с менестрелем вернулись в корчму, сердобольные жители вместе с хозяйкой почти вернули помещению божеский вид. Уставшие мужики расставляли мебель, заколачивали гвозди, подручными средствами заделывали разбитые окна. Затем, устало отирая лоб, принимали из рук хозяйки чарку. — Зосик сказал, нужна наша помощь, — обойдя работяг, ведьмак подошёл прямиком к женщине. — Где ж вы раньше были. Мы уже почти закончили, — покачала головой баба, а после, будто прозрев, добавила: — А знаете, вот что — пущай ваш друг сыграет моим гостям! — Сыграть? Это я могу, — кивнул Лютик. Вытянув из-за спины лютню, он уселся на один из столов и, легко перебирая пальцами струны, затянул балладу о Белом Волке. — Эй, не надыть нам такой херни! — прервал его один из деревенских. — Давай лучше нашу, народную. Про эльфа и краснолюда. — Что? — с трудом подбирая слова, прошипел менестрель. — Не буду я это петь! Геральт, до этого стоявший чуть поодаль, подскочил к разъярённому барду и, крепко сжав его плечо, шепнул: “Перестань ломаться и делай, что сказали. Чем быстрее ты сыграешь, тем быстрее мы отсюда свалим”. Лютик тяжело вздохнул и с плохо скрытой неприязнью принялся наигрывать однотипный мотив, а после чистым высоким голосом затянул излюбленную песенку простых мужиков: Вышел молоденький эльф на дорожку — чтоб твою мать! А краснолюд ему выставил ножку — чтоб твою мать! Что ж ты, пиндюк, меня сверлишь глазами — чтоб твою мать! Вот я пойду, настучу твоей маме — чтоб твою ма-а-ать! Последние слова подхватила вся корчма. Деревенские одобрительно захлопали, а Лютик, пунцовый от стыда, поспешил вернуться к Геральту. — Какой позор, — протянул мужчина, закрывая лицо ладонями. — Чтобы я, автор баллады о Белом Волке, пел бордельные песенки! Он обиженно взглянул на друга: Геральт у него под боком просто давился от смеха. Готовый было высказать слова возмущения, внезапно Лютик осёкся, осознавая, как давно не видел его смеющимся. Сейчас на лице у ведьмака играли живые искренние эмоции. — Что такое? — наконец, заметив пристальный взгляд барда, обронил Геральт. — Ничего, — улыбнувшись, мотнул головой Лютик. — Просто я рад, что мы снова вместе. Я скучал. — Затем, понимая, что не дождётся ответа, кивнул на выход: — Ну что, вперёд в путь!