***
Лютик с любопытством наблюдал, как Волк измельчает в ступе травы и коренья, смешивает с минеральной крошкой, как он добавляет к получившимся субстанциям алкоголь и вязкую жировую массу. Глядя на уверенные действия мужчины, ненароком менестрель задумался о том, что для ведьмака это столь же обыденно, как для него слагать баллады или прозу. Геральт между тем разлил по склянкам получившиеся масла и эликсиры, а затем, измельчив кости эльфьего черепа до мелкой пыли, замешал их с каким-то зловонным порошком и высыпал всё содержимое в мешочек. Наконец, покончив с созданием магических снадобий, ведьмак отложил клинки, уселся на полу и смежил веки, погружаясь в медитацию. Теперь, когда мужчина устранился ото всех рассевающих внимание мелочей, в полнейшей тишине раздавалось лишь глубокое, размеренное дыхание. Менестрель старался что-то набросать в своём блокноте, но взор неизменно возвращался к замершему мужчине. Тогда, устав бороться с накатившим интересом, он сдался, всматриваясь в бестревожное лицо, на коем не дрогнул ни единый мускул. Кажется, сегодня бард впервые мог в таких деталях проследить ведьмачье ремесло. Даже несмотря на то, что он неоднократно был свидетелем деяний друга, всю полноту приготовлений сумел увидеть лишь сейчас. Опасаясь сбить его настрой на предстоящий бой, Лютик прокрался мимо и растянулся на кровати. Продолжая созерцать неподвижную фигуру Волка, он быстро провалился в беспокойный сон. В себя привели какой-то шорох и лязг металла. Потянувшись и открыв глаза, бард застал мужчину за сосредоточенными сборами. Геральт торопливо облачился в кожаный доспех, приладил жёсткие наплечники и застегнул на теле ремешки крепления, затем же натянул на руки плотные перчатки. На ходу разминая мышцы, подошёл к столу, где лежали всё его оружие и зелья. Проведя по лезвию меча, тот потянулся к склянке с маслом против призраков и, аккуратно смазав им серебряный клинок, вернул его за спину. Столь же лихо Геральт скрыл за пазухой пару эликсиров и заправил за голенище сапога посеребрённый изогнутый кинжал. В довершение поднёс к губам сосуд и отпил немного содержимого. Едва он проглотил горький раствор, как тело передёрнула судорога. Мышцы тотчас напряглись, а губы искривило в острой гримасе боли. Белый Волк подался назад и, изгибаясь в спине, запрокинул голову. На лице и шее стали различимы вздувшиеся вены, на мгновение даже кожа приняла пугающий сероватый оттенок. Лютик, всполошённый такой метаморфозой, с тревогой следил за мужчиной. Ещё через несколько секунд страшные эффекты начали спадать: плотно обтянувшая лицо кожа плавно разгладилась, пропал чёрный контур вокруг впалых глазниц, и лишь лицо осталось бледным, как у покойника, а в глазах, которые поэт привык сравнивать с янтарём, нынче занялся оранжевый отблеск. — Геральт, ты как? — обождав немного, с опаской окликнул бард. — Лучше некуда, — хрипло хмыкнул друг. — Надеюсь, ты готов к встрече с призраком? — А то, — пылко отозвался Лютик. — Вперёд, надерём ему задницу! Геральт промолчал, не ответил на энтузиазм и глупый выкрик, только по его губам скользнула лёгкая ухмылка. Следом, выбираясь из уютной светлой комнаты, компаньоны ступили под сень ночной темноты, где, распахнув объятья, их уже ждала опасность схватки.***
Лес и при свете дня казался несколько гнетущим, теперь же, в полумраке, это место просто леденило кровь. Бард, то и дело озираясь, неотступно следовал за другом вплоть до развалин алтаря. Здесь Геральт бросил Лютику держаться чуть поодаль. Потом стянул с бедра мешочек с прахом эльфа и зловонным порошком и, неторопливо обходя развалины, начал посыпать им землю, выводя подобие магического круга. Закончив последние приготовления, он откинул опустевший мешок и, прежде чем начать ритуал очищения, повернулся к барду: тому явно требовались разъяснения. — Этот круг будет действовать как магический барьер, призрак не сможет выйти за его пределы. Пока ты находишься по ту сторону, ты в безопасности. Это понятно? Лютик сдавленно сглотнул и отступил ещё на несколько шагов, но тут же зашипел от боли. — И далеко не отходи, идиотина, — покосившись на нерадивого компаньона, буркнул Белый Волк, а затем сказал категоричным тоном: — И, что бы ни происходило, не вздумай вмешиваться в бой. Ни при каких обстоятельствах, слышишь! — Не думаю, что герой баллад нуждается в чьей-то помощи. Разве что в моральной поддержке, — тепло улыбнулся менестрель. — А теперь за дело! — Ты прав, довольно трепаться, — кивнул ведьмак, ступая в центр магического кольца. Вдохнув полной грудью, Геральт потянулся к кругу и излил струю огня. Обожжённый Игни, порошок мгновенно вспыхнул синим пламенем, быстро расходясь по всей окружности. Через считанные секунды ведьмака и барда разделил пылающий барьер. Как только кольцо замкнулось, над развалинами поднялась ослепляющая вспышка и перед Геральтом, мерцая призрачным свечением, предстала беспокойная душа. Впалую грудную клетку обтягивала почерневшая ссохшаяся кожа, на голом черепе виднелись остатки чёрных некогда длинных волос, в пустых глазницах проступал зловещий огонёк, а на костлявых пальцах отросли крепкие, почти как у зверя, ногти. — Grealghane! Чего ты хочешь, Bloede Dh’oine? — глубоким леденящим голосом спросил усопший. — Сними проклятие с этих земель, — прекрасно понимая, что его не послушают, всё же отозвался Геральт. — Из-за него страдают невинные. — Невинные? — рассмеялся призрак. — На каждом Dh’oine лежит тяжкий грех. Грех притеснения Старшей Расы, грех осквернения нашего дома, грех осквернения святыни. Этот лес принадлежал эльфам задолго до того, как Континент заселили люди. — Не может быть, — в изумлении глядя на духа, протянул ведьмак. — Так ты Aen Undod? — Я — позабытая крупица некогда единого народа. Aen Seidhe чтили место моего упокоения, — в высокомерном ровном тоне вспыхнула глухая злоба: — И что же сделали вы, ничтожные, жалкие создания, способные лишь разрушать? Вы осквернили это место! — дух покачал головой, выплёвывая каждое слово: — Я не стану выполнять твоей просьбы, Vatt’ghern. Отступись или умри. — Caemm a me, — заводя руку за спину к рукояти меча, непреклонно процедил Белый Волк. — Bloede arse. — О, тебе известна Hen Llinge, Gwynbleidd, — саркастично похлопал усопший эльф, а после, приняв угрожающую стойку, прошипел: — Ess’tuath esse! Мужчина с лязгом вытянул из ножен серебро, но призрак оказался более проворным: он сблизился с противником, замахиваясь острыми когтями. Как только Геральт отклонился вбок, дух полоснул перед его лицом второй рукой, и по щеке прошла глубокая царапина. Ведьмак судорожно напряг глаза, стараясь избегать непрекращающегося вихря из ударов. Движения обоих походили на смертельный танец, в котором не существовало права на ошибку. Подгадав момент, Волк, оттолкнувшись от земли, совершил кульбит и, приземляясь на ноги, вытянул перед собой клинок. А после лихо заблокировал очередной удар — когти прошлись по мечу, поднимая яркий всполох искр. Дух взвыл и отнял пальцы: подействовало масло против призраков. Ведьмак же, пользуясь заминкой, ломанулся на врага. Одной рукой он стиснул рукоять, другую — положил на остриё и вжал клинок плашмя в чужую впалую грудину. Следом, навалившись на оружие, принялся теснить противника к мерцающему синевой барьеру. Покойный встретился спиной с магической оградой и взвыл от обжигающей нечеловеческой боли. Спереди его стесняло серебро, причиняя не меньше страданий. Там, где покрытый маслом меч соприкасался с мёртвой плотью, с шипением поднимался зловонный дымок. Тогда усопший что-то проревел и бросился на Геральта, в неистовстве сшибая его с ног. Меч отлетел к окраине барьера, а сам седоголовый оказался вжат в холодную лесную почву. В пустых глазницах ярче занялся злорадный блеск. Дух мстительно провёл у самой шеи жертвы, оставляя там глубокие лунки от ногтей. Затем занёс над ведьмаком окровавленную длань и нацелился на горло, словно жаждал побыстрей прикончить. Последний судорожно хрипел, брыкаясь под костлявым телом, но хватка становилась лишь сильней, сжимая грудь и вышибая из неё остаток воздуха. Когда клинообразные когти почти вонзились в ничем не защищённую глотку, ведьмак изловчился освободить одну из рук и потянулся к голенищу сапога. Он резко вытянул посеребрённый кинжал и отразил удар. Ведьмак сумел отсрочить свою гибель: вся сила вражеской атаки пришлась на лезвие кинжала. Само оружие, однако, под напором этой мощи раскололось, и в пальцах Геральта осталась только рукоять. — Вот и всё, — прошептал усопший эльф, снова занося над ним десницу. — Va faill. — Thaess aep, — процедил сквозь зубы Белый Волк, а следом до него донёсся громкий вопль. Лютик и до этого следил за бойней с тяжело сжимающимся сердцем, ощущал, как оно пропускает удар при каждой вражеской атаке. Моментами бард даже забывал дышать. Ну а теперь, когда над Геральтом нависла гибель, он окончательно утратил над собой контроль: сорвался на крик, заломил трясущиеся руки и осел на землю. Мысли превратились в какую-то кашу, блуждающий взор сновал то по мужчине, то по призраку, пока не замер на серебряном мече. Бард не задумался ни на одну секунду, подорвался с места и кинулся к горящему кругу. Потянулся к клинку, чувствуя, как пламень обымает нежную кожу. Лютик ощерился и зашипел, но, стиснув зубы, сделал над собой усилие и поволок по почве тяжёлый клинок, затем с протяжным “Геральт” подтолкнул его к Белому Волку. Тот рьяно дёрнулся вбок, стараясь ухватить оружие, и потянулся пальцами к навершию ручки. Увидев, что мужчина наконец-то стиснул рукоять, бард спешно отскочил назад. Подошвой обуви, однако, ненароком наступил на линию барьера, стирая с почвы часть магического порошка. Круг тотчас разомкнулся, и синее пламя, всполохнув последний раз, угасло. Потеряв возможность прикончить ведьмака, призрак, более не сдерживаемый барьером, яро прохрипел и кинулся на барда. Несчастный не успел ступить и шага, прежде чем оный оказался рядом. Следом Лютик ощутил, как по боку поползла парализующая обжигающая боль. Призрак, надрывая кожу, вонзился пятернёй в нутро и с мерзким чавканьем пропихивал её всё глубже. Менестрель вопил, будто не в себе, выгибаясь и трясясь всем телом, остро ощущал, как скользит в его боку каждый из когтей. Однако через несколько мучительных мгновений призрак замер. Лютик опустил налитые кровью влажные глаза, замечая, что земля под ним и духом расцвела фиолетовым свечением. Это Геральт своевременно использовал Ирден, сковывая нечисть магической ловушкой. — Я ведь говорил тебе не вмешиваться! — в сердцах рявкнул седоголовый. Тяжело дыша, он стиснул меч и с размаху засадил его в трупно-чёрную грудину. Послышались протяжный хруст и лязг трения меча о кости. Призрак завопил и заметался в бешеном припадке, а в следующий миг осел на землю мириадами искрящихся огней. Больше не поддерживаемый хваткой призрака, Лютик растянулся на земле. Геральт, несмотря на собственные раны, ломанулся к раненому другу. Осторожно повернул приникшего ничком к голой почве барда и устроил его голову на своих коленях, а пальцами торопливо расстегнул пуговицы изодранной, залитой кровью куртки. Распахнув полы одежды и задрав тонкую рубаху, Волк увидел рваную зияющую рану, из которой мощной струёй била кровь. Широкая и мясистая, та тянулась по искромсанной коже и обличала повреждение надкостницы, сосудов и хрящей. Бард был бледен и едва дышал, а из горла вырывался приглушённый хрип. Белый Волк ухватился за его обожжённую, покрытую копотью ладонь, ощущая, что она почти холодная. Когда же медленно сомкнулись веки компаньона, ведьмак, осыпая чужие щёки крепкими ударами, потерянно и почти умоляюще позвал: — Зараза! Не смей сдыхать из-за такой хуйни! Слышишь? Тот поморщился и дёрнулся на его руках, возвращая Волку толику надежды. Геральт задержался на хладной щеке, с отчаянием взирая на бескровное лицо. Мир вокруг словно перестал существовать: всё, чего сейчас желал мужчина, — сохранить драгоценную душу компаньона. Он понимал, что дотащить истекающего кровью друга не успеет даже при большом желании: тот наверняка скончается от травматического шока. Оставалось лишь одно, спорное во всех смыслах решение, но и оно казалось скверным и, вероятней, даровало смерть, чем исцеляло. Белый Волк загнанно поморщился, снова вынужденный выбирать среди двух зол. Впрочем, в этот раз ведьмак не мог уйти от тяжкого решения, не мог отсрочить выбор — слишком многое стояло на кону. Наконец решившись, Геральт проскользнул пальцами за пазуху рубахи и вынул оттуда “Ласточку”. Он нередко заживлял ей собственные полученные в пылу сражений раны, ведь для него токсичность снадобья не представляла никакой угрозы. Для менестреля всё обстояло иначе: тот был обычным человеком, чей организм не подвергся мутациям. Эликсир с огромной долей вероятности мог отправить барда на тот свет или, если даже несчастный выдержит интоксикацию, превратить в калеку. Однако Лютик умирал и времени на все эти метания почти не оставалось. Геральт с тяжёлым сердцем откупорил склянку и сбрызнул ей рваные края увечья. Соприкоснувшись с телом, жидкость зашипела и вспенилась — обильно льющаяся кровь свернулась, теперь стекая одинокой слабой струйкой. Бард, исступлённый болью, начал вырываться, но Волк держал в железной хватке. Остановив кровотечение, Геральт перешёл к тому, что так его пугало: попытался влить толику эликсира в посиневшие прикрытые губы компаньона. Едва он выплеснул немного влаги, последний дёрнулся, отплёвывая обжигающую, мерзкую на вкус субстанцию. — Ты даже сейчас создаёшь мне трудности, — слабо обронил мужчина, отирая щёку барда от слюны и “Ласточки”. Он сам хлебнул немного зелья, не глотая, задержал во рту и, крепко сжав скулы компаньона, припал к его губам. Лютик дёрнулся, стараясь избавиться от заполнившего рот едкого травянистого вкуса, но Геральт вжался сильнее, вынуждая проглотить всё до последней капли. Затем, отпрянув от менестреля, со смутой прикоснулся к бардовской груди. Лишь ощутив, как та колеблется от слабого дыхания, и различив сердцебиение, ведьмак немного ободрился. Шепнув на ухо спутнику короткое: “Держись”, он осторожно подхватил того на руки и со всей мочи кинулся к поместью. Кривые лесистые дорожки давно потонули в потёмках, а месяц предательски скрылся за плотной тёмной тучей, и Геральт двигался вперёд лишь по наитию. Временами замедляясь, проверял, не растревожила ли быстрая ходьба открытой раны, да бережнее прижимал к груди поэта. На руках, как горькое напоминание, продолжали оседать капельки горячей крови. Лютик бредил, лопоча бессвязные, невнятные слова, и всё же Геральт был готов поклясться, что изредка среди потока лихорадочного вздора всплывало его имя. На душе стало только гаже. От осознания того, сколь сильно он подвёл менестреля, хотелось сорваться на крик. Впрочем, самобичевание ушло на задний план, как только дрогнул медальон, а за спиной послышался какой-то шорох. Геральт напрягся, различая хорошо знакомый приглушённый рык. — Гули. Целая стая, — прикинув количество, прошептал ведьмак. — Как же, мать твою, некстати. Он не сомневался: их приманил запах столь заманчивой для падальщиков свежей крови. С раненым поэтом на руках против стольких тварей разом Волк был не боец. Последний торопливо оторвал лоскут от бардовской рубахи, крепко вжал его в зияющую рану и проскользнул за небольшую земляную насыпь. Затаившись за преградой, выхватил флакон с единственным оставшимся зельем и разбил его оземь. Вокруг поднялся резкий ядовитый миазм, перебивая запах крови. Гули, потерявшие след, рыскали вокруг и с грозным утробным урчанием принюхивались к каплям крови на земле. Один, отбившийся от стаи, прошёл всего в десяти шагах от спутников, однако, не учуяв жертв, вернулся к остальным. Какое-то время до мужчины продолжал доноситься скрежет когтистых лап, но потом и он затих вдали. Тогда ведьмак, не мешкая, выбрался из-за укрытия и понёсся вперёд, навёрстывая потерянное время. Оказавшись у поместья, почти угрожающе прикрикнул на стражников, заставляя спешней открывать ворота. Ступив под сень владений Аренберга, тот сразу приковал к себе встревоженные любопытные взоры. Однако Геральт их не замечал: нёсся вперёд, готовый сбить всякого на своём пути. Люди вокруг, видя бешено горящие глаза, расступались сами. Добежав до резиденции барона, Волк на одном дыхании пересёк по ощущеньям бесконечную многоступенчатую лестницу и ринулся к покоям придворного мага. С ноги открыв массивную дверь, он всполошил готовившегося ко сну парнишку. — Опустим объяснения! Просто помоги ему! — пресекая любые вопросы, взнервлённо произнёс Геральт. Лекарь подскочил на ноги и указал на койку, где сразу же устроили раненого. Распоров ножом лохмотья рубашки, тот отбросил под ноги ненужную ткань и торопливо осмотрел слегка запёкшуюся рану. — Я дал ему “Ласточку”, — хрипло протянул Геральт, ловя на себе ошарашенный взор. — Это был единственный способ принести его сюда. — Поразительно, что он ещё дышит, — вперившись в несчастного барда, бросил лекарь. — Не многим удавалось выжить после ведьмачьих зелий. Видимо, ваш друг родился под счастливой звездой, — а после уверенно сказал: — Главное, что он здесь. Остальное оставьте на меня. Геральт чуть посторонился, позволяя юноше склониться над поэтом. Сам мужчина, не желая отходить от друга, уселся в изголовье кровати, проводя рукой по покрытому испариной лбу. Немедленно переходя к делу, маг громогласным тоном принялся зачитывать заклинание. Посылая на ранение слабый поток энергии, он то и дело отымал ладони и совершал необходимые движения. Юнец был напряжён, боялся ошибиться в постановке пальцев и произношении слов — знал, как фатальна всякая погрешность. Ведьмак с потаённым страхом наблюдал за каждым жестом, не хуже мага понимая цену оплошности. В голове гуляли жуткие, терзающие мысли, из глубин сознания поднималось то, что Геральт предпочёл бы позабыть, да звучал ехидный голосок злодейки-совести. Тогда, сдаваясь под напором редких для себя эмоций, мужчина перевёл тяжёлый взор на барда. Мягко проведя ладонью, он отбросил налипшие на лоб каштановые прядки и вперился в крепко смеженные веки. — Прости, Лютик, — одними губами прошептал ведьмак. — Я был не прав. Весь этот год мне жутко не хватало твоей сраной болтовни. Затем, отняв руку, вздохнул от бессилия и возвратился к тягостному ожиданию. Пока под боком кипела схватка за жизнь, он был лишь безучастным наблюдателем.***
За окнами неторопливо занимался рассвет, ранними лучами ласково ложась на стены и полы. Лекарь возжигал ароматические свечи возле койки Лютика и, проводя ладонью над фитилём, нашёптывал под нос слова Старшей Речи, заговаривая пламя. Оранжевые всполохи загорались ярче, а огонь постепенно чернел, впитывая хворь менестреля. Потянувшись к очередной свече, маг внезапно осёкся, когда врачуемый поморщился и распахнул глаза. Лютик, в свою очередь, непонятливо уставился на незнакомый потолок, а после обратил взор к лекарю, признавая в нём недавнего зелёного парнишку. Он замер, ощущая, как с сознания опадает поволока, открывая фрагментарные воспоминания минувшей ночи. Через мгновение несчастный подскочил на койке с приглушённым вскриком и, судорожно откинув покрывало, схватился за ещё недавно изувеченное тело. Почти с минуту Лютик одурело мял себя за бок и лишь затем сообразил, что не испытывает боли. Он заторможенно отнял руку и уставился туда, где, по идее, должно было остаться увечье от духа. — Не беспокойтесь, я позаботился о ранах, — дружелюбно подступая к Лютику, объяснился юноша. — Признаться, до сих пор мне не встречался настолько везучий человек. Вчера, когда ведьмак вломился ко мне в комнату, я думал, вас уже не спасти. — Геральт? — с тревогой повторил менестрель, однако сразу же заметил хорошо знакомую седую макушку. Белый Волк привалился к его ногам, погружённый в глубокую дрёму. Лютик ошалело уставился на мужчину и протянул к нему ладонь. — Оставьте. Он за эту ночь натерпелся не меньше вашего. Я говорил ему поспать, но без толку. Сидел до самого конца, — на губах паренька появилась улыбка. — Завидую я вам. Не всем повезло иметь такого друга. — Это точно, — ответил Лютик и с какой-то потаённой лаской погладил ведьмака по серебристым волосам.