***
К вечеру поместье затопило в ярких праздничных огнях и шуме всё прибывающей знати. Из каждого угла доносились обрывки светской беседы или смех подвыпившей охраны. В честь снятия проклятия открыли погреба, снося в банкетную залу бочки с медовухой да бутыли с великолепными винами. Ловчий Аренберга затравил лесного зверя, прибавляя к пышным яствам мясо вепря и крольчатину. У столов прислуживало разом три человека, а вельмож развлекали размалёванные броской краской шуты и паяцы. Поминутно звучали громкие тосты, а иногда случались ярые хмельные перепалки между гостями. Лютик с Геральтом, отстранившись от излишнего гомона, устроились за столиком в углу. Уже прилично выпивший бард наслаждался вниманием очаровательных дам, усевшихся по обе стороны от любвеобильного мужчины. То были пухлая девица с золотистыми косами, чьи прелести соблазнительно выступали из-под шнурованного выреза, и её темнокудрая подруга, гибкостью стана и красотой напоминавшая сирену. Бард то и дело оправлял тесный ворот нового наряда, приобнимал девиц и расплывался в глупой хмельной улыбке, казавшейся ещё забавнее от того, что на щеке и лбу алели следы помады. Ведьмак сидел напротив с хмурой миной и молчаливо прихлёбывал из чарки. За этот вечер спутники не обменялись ни единым словом, а Лютик вовсе делал вид, что не замечает компаньона, даря своё внимание очаровательным особам. К тому же беспрестанно прикладывался к чарке, словно в алкоголе желал утопить любые отголоски разума. — …и тогда я схватился за меч и бросился к Геральту, — размахивая руками, пьяно протянул менестрель. — Вижу ведь, плохо дело. Но я не растерялся, отвлёк эту тварь и принял весь удар, чтобы выиграть время… Белый Волк, с трудом удержавшись от колкого комментария, ограничился негромким смешком, а дамы, впечатлённые рассказом, разразились бурным восторгом. — Ты такой храбрый, — сказала брюнетка, нежно проходясь ногтем по бардовской щеке. — Мне нравятся мужчины, которые не боятся взглянуть в глаза смерти. — Охота на чудовищ это так, хобби, — опустошив ещё одну бутыль, как будто между делом заметил менестрель. — Просто помогаю другу с заказами в свободное время. Моё призвание и страсть — поэзия. — А сыграй нам на своей лютне, — двусмысленно подмигнув, предложила златовласая девица. — Всё ради милых дам! Лютик стянул с плеча лютню, несмотря на опьянение, ловко пробежал по струнам и, наигрывая нехитрый мотив, подкрепил всё это столь же незатейливой рифмой: “Почему красотки не смотрят на парней? Чем выше вырастет сосна, тем залезать сложней. Ни женщины, ни сосны не дружат с простаками, Но повали хотя б одну — а дальше лягут сами”. Песенку сменил девичий хохот, менестрель же, совсем разойдясь, мутным взглядом уставился на ведьмака и, неловко выбравшись из-за стойки, сообщил: — А эту песню я посвящаю моему другу, Геральту! Он вновь ударил по струнам и протянул едким, злобным тоном: “Как-то в гузно чародейку цапнула гадюка, Чародейка хоть бы охнуть, а гадюка трупом…”. Геральт ощерился, громко опустил на стол свою чарку и поднялся с места. Он твёрдо подступил к поэту и, не сказав ни слова, перекинул того через плечо. А после, повернувшись к озадаченным девушкам, обронил: “Мне придётся похитить вашего кавалера. Ему на сегодня достаточно”, и потащил слабо брыкающегося барда из залы. — Геральт! Бесчувственная ты скотина, — молотя кулаками по чужой спине, загалдел последний. — Верни меня обратно, в мой очаровательный цветник! — Заткнись и не дёргайся, — несильно встряхнув компаньона, процедил ведьмак. — Садовод хуев. Молчать, однако, пьяный бард не собирался и, восприняв острастку как личный вызов, во всю мощь лёгких затянул над ухом друга: “Гляньте, там в бору-борочке да волчишко пляшет, Зубья щерит, резво скачет да хвостишком машет. Ты чего такой весёлый, бестия лесная? Иль жены не подыскалось? Не нашлась такая?”. Геральт шумно выдохнул, призывая в помощь всё своё терпение, дабы дотащить упрямца до покоев. Он ещё ощутимее тряхнул плечом, наконец-то добиваясь относительной тишины. Гостям к тому моменту было не до них, а потому ведьмак без лишнего внимания выбрался во двор. Холод улицы слегка взбодрил поэта, и тот, лишь что-то мямля, уже не рвался сыпать бранью или драть себе горло. Когда в поле зрения показался гостевой домик, Белый Волк ощутил облегчение. Он резво затащил менестреля в покои и швырнул на постель, а сам разложил на столе оставшиеся травы, торопливо приготавливая проверенное средство от похмелья. Лютик за его спиной что-то простонал и обратился к другу тихим жалобным голосом, слабо контролируя то, что говорит. — Знаешь, Геральт, я боюсь… опасаюсь, что ты опять меня прогонишь. — С чего бы? — искривив губы, буркнул Белый Волк, заливая смесь семян спорыньи и корня мандрагоры двумя долями воды и одной долей алкоголя. — Не говори ерунды. Куда я от тебя денусь? — Он подошёл к менестрелю и впихнул в ладони гранёный стакан. — А теперь заткнись и пей. — Опять сраные отвары? — скривился Лютик, но, прочитав глухое раздражение, влил в себя травянистую жижу. С полминуты он молча сидел на кровати, глядя перед собой всё более осмысленным взором. Затем, икнув, придвинулся к краю кровати и выдавил неловким, практически деликатным тоном: — Геральт, это чувство… внутри… я больше не могу терпеть… Прошу… Он почти привалился к ноге озадаченного Волка и замолчал, сглатывая вставший в горле ком. А после обхватил штанину ведьмака и умоляюще булькнул: — …Принеси мне тазик, пока я не заблевал кровать! — Лютик, блять! — отскакивая от поэта, Геральт ломанулся в ванную, хватая с пола деревянную бадью. Едва он возвратился к постели, несчастный согнулся над посудиной. Ведьмак, не стесняясь в выражениях, всё же сочувственно придерживал того за плечи. Как только барда перестало полоскать, он потащился с ним обратно в ванную и усадил на табурет. Быстро стащил с менестреля вельветовую цвета нефрита куртку с рукавами фонариками и воротником-стойкой, оставляя в одной тонкой рубахе, и окатил холодной водой. — Хватит, хватит, — закрывая лицо от брызг, завопил последний. — Достаточно. Я протрезвел. — Неужели? — изогнул бровь ведьмак, получая в ответ утвердительное бормотание. Он снова подставил плечо, помогая доплестись до кровати. Бард развалился на постели и притих, видимо, думал о чём-то своём. И всё же Геральт знал его не первый день, а потому, догадываясь, что это за мысли, убеждённо сказал: — Если бы я хотел, давно бы тебя оставил. Но я здесь. Лютик дёрнулся и приподнялся на локте, распахнул глаза, с плохо скрытым трепетом глядя на мужчину. — Больше не донимай меня этим, — сжав губы, процедил ведьмак. — А теперь спи. С утра мы выдвигаемся в путь. — Куда на этот раз? — смежил веки менестрель. — Я спросил у мага о проклятье. Он посоветовал навестить мою старую знакомую — заглянем к Трисс из Марибора. Сейчас она должна быть при дворе Фольтеста… — Геральт так и не договорил, замечая, что поэт уже не слушает, погружённый в глубокую дрёму.***
Новый день встречал их блёклым утренним светом. Ведьмак насилу растолкал Лютика, сообщая, что пора отправляться в путь. — Ну что же, прощайте, уютная постель и сытная еда, — поднимаясь на тёплом ложе, без сожаления сказал поэт. — Нас уже заждались приключения. — Тебе не хватило приключений в лесу? — осаждая друга, бросил Геральт. Лютик только фыркнул, накинул поверх рубахи вельветовую куртку и устроил лютню за спиной. Затем мужчины собрали нехитрые пожитки и выбрались во двор, направляясь к конюшням Аренберга, где находилась верная Плотва. На территории владений Теодора ещё прослеживался след вчерашних празднеств: придворные слуги суетливо убирали весь оставленный гостями мусор, охранники хватались за больные от похмелья головы, а приглашённые вельможи неторопливо отбывали из поместья. Когда ведьмак и бард почти дошли до стойла, позади раздался звучный тенор-баритон: — Глазам своим не верю! Это же мастер Лютик — бард из бардов, автор баллады о Белом Волке. Спутники синхронно обернулись на окрик, замечая, что к ним бежит мужчина в рыцарском доспехе: шею и горло обымал кованый горжет с причудливым орнаментом, тело покрывала жёлто-алая украшенная на груди гербом темерского княжества ткань сюрко, руки защищались звеньями кольчуги и доходящими почти до локтей прочными перчатками, а ноги — кольчужными шоссами. На боку из инкрустированных ножен выглядывала рукоять короткого меча. Обладателю доспехов на вид едва ли было больше двадцати, о чём говорили девственно-лощёное лицо, жидкая бородка и тонкие тёмные усики над верхней губой. Лютик, польщённый окликом, приосанился и слегка толкнул в бок Геральта: — Видишь, моя слава бежит впереди меня. Поистине велика сила поэзии! — он перевёл глаза на незнакомца. — Приятно встретить в этих краях сведущего человека. Что вам нужно от скромного поборника искусства? — Я — Мизель Венцель де Бермаль из Элландера, искренне рад нашей встрече, — приложив руку к груди, сердечно произнёс рыцарь, а затем учтиво справился: — Я наслышан о ваших невероятных приключениях рука об руку с ведьмаком. Но возможно, вас заинтересует моё предложение? Геральт, до этих пор безучастно стоявший в стороне, нахмурился и подступил поближе, а Лютик испытующе взглянул на собеседника, словно требовал разъяснений. — Дело в том, что я не так давно вступил на тернистую тропу, через которую лежит путь к славе… — он несколько замялся, будто взвешивая сказанное: — И мне бы очень пригодилась помощь менестреля, опытного мастера слова, который смог бы донести людям о моих подвигах, тем самым возвеличив имя де Бермалей. Пока он заливался сладкими речами, лицо поэта расползалось в недовольной, почти оскорблённой мине. Когда же Венцель договорил, Лютик возмущённо всплеснул руками и разразился экспрессивным возгласом: — Чтобы я слагал панегирики в чью-то честь? Да за кого ты меня принимаешь?! Может, ещё и политические вирши написать предложишь?! — Уверяю, я не хотел вас оскорбить, — настойчиво ответил де Бермаль. — Подумайте, что может предложить вам нищий безродный мутант? Я же одарю покровительством, деньгами, женщинами, да всем, чего душа пожелает. — Тебе ведь ясно дали понять, — вклиниваясь в диалог, через зубы процедил ведьмак. — Никто не будет составлять хвалебных од твоей холёной заднице. К тому же у него, — мужчина кивнул на друга, — уже есть спутник. Лютик — бард Белого Волка, так что проваливай и поищи кого-нибудь другого. Менестрель неверующе покосился на компаньона, вельможа побагровел от злости, и только Геральт остался спокоен. — Ты напросился, мясник, — заносчиво выкрикнул Венцель. — Я вызываю тебя на поединок. Решим наши разногласия в честном бою. Он лязгнул сталью и принял боевую стойку, взмахами руки подначивая Волка скрестить клинки. Теперь уже последний, услышав нелестное прозвище, не без труда обуздал эмоции. Следом, вернув былую выдержку, небрежно вытянул меч и, словно насмехаясь, встал в расслабленную позу. Де Бермаль с криком ринулся на ведьмака, занося оружие над головой. Тот со скучающим видом отразил удар, выводя противника из равновесия. Однако не спешил провести контратаку, вместо этого выждал, пока спесивец снова бросится к нему. Венцель ожидаемо совершил новый выпад, но Волк заблокировал и его. Тогда оппонент, взбешённый этакой игрой в поддавки, попытался ускориться. Он жалко размахивал клинком, а Геральт, переставший даже отражать атаки, свободно уклонялся от каждой. — Ну всё, выродок, — тяжело дыша, просипел униженный вельможа. — Игры кончились! Он рявкнул во всю силу лёгких и, крепко стиснув рукоять, напрыгнул на соперника. Ведьмак скользнул лезвием по вражеской стали и точным, филигранным движением выбил меч из рук. В довершение он крепко зарядил навершием клинка в прикрытый сюрко живот и, когда Венцеля крепко приложило оземь, приставил остриё к его груди. — И правда, игры кончились, — передразнивая оппонента, кинул Белый Волк. В глазах скользнула неприкрытая угроза. Помедлив несколько мгновений, он вернул оружие в ножны и отступил к поэту, который непрерывно наблюдал за ходом перепалки и озлобленно следил за потугами Венцеля. Де Бермаль же со стонами поднялся с земли и, кряхтя, упёрто подковылял к менестрелю. — Если вам всё же надоест компания этого варвара, ищите меня в Оксенфурте. Ближайший год я буду там. — Уёбывай уже, пока зубы целы, — гаркнул ведьмак, а после, взяв за руку Лютика, раздражённо устремился к конюшням. Задетый за живое бард продолжал негодовать и клясть нахальные попытки купить его творчество. Волк молчал, но в каждом шаге читалась плохо скрытая одурь. Всё ещё распалённый ярью, мужчина успокоился, лишь добравшись до стойла: там, среди десятка гнедушек, пегих и вороных жеребцов, он быстро отыскал свою Плотву. Последняя мирно щипала сено, однако, увидев компаньонов, тряхнула мордой и ударила копытом. — Не дуйся, Плотвичка, — проведя по гриве лошади, виновато отозвался Геральт. Он вытянул припасённое лакомство и прикормил с руки. Затем, приладив ей уздечку и поводья, вытянул из стойла. — Эй, Геральт, ты ничего не забыл? — когда ведьмак вывел животное из конюшни, окликнул бард. — Мне, знаешь ли, тоже нужна лошадь. — Обойдёшься. Такого идиота нужно держать рядом, чтобы ненароком не угробился. Мужчина легко заскочил в седло, ожидая, когда менестрель перестанет возмущаться и устроится позади, — тот сдался предсказуемо скоро, при этом, пусть и продолжая дуться, приблизился к кобыле и вскарабкался на лошадиный круп. Как только Геральт ощутил, что руки барда сомкнулись на его груди, неторопливо двинулся к воротам. Когда охрана распахнула тяжёлые створки, каждый из друзей почувствовал, что покидает это место с грузом пережитого, за столь ничтожный срок оставившего свой глубокий след. Отгоняя эти мысли, Волк перевёл Плотву в галоп, поднимая над дорогой клубы пыли. Их быстро увлекли бескрайние просторы, унося туда, где нет ни пышных замков, ни напыщенной знати, — лишь шум листвы и редкий гул зверей. Под открытым небом, среди лесов и полей Геральт наконец-то смог свободнее вздохнуть: бард заметил, как тот расслабил до этого сведённую в напряжении спину. Последний же немного подался вперёд, чтобы Лютик не ютился у самой репицы кобылы, и оба под мерный стук копыт направились в Вызиму к королевской резиденции.