***
Заскрежетали окованные железом двери, растворяя путь к тёмному жерлу коридора, зияющему полуразрушенным порталом. С обратной стороны под арками звучало цоканье копыт о сломанные плиты и разбредалось по всей длине прохода. Вскоре из-за плотной стены мрака выплыли очертания размытых в неверном свете фигур маститого жеребца и двух наездниц. Одна из них проворно спешилась и протянула руку той, что была поменьше. Горький опыт прошлого не позволял широких жестов и душевного приёма, требовал от ведьмаков необычайной осторожности. Геральт подступил беззвучно, а за ним подкрались Ламберт и Эскель. Вынырнули столь же неожиданно и остановились перед гостьей, заняли позицию, из которой можно провести мгновенную атаку. Цири вприпрыжку бросилась к седоголовому и скользнула к правой ноге. Нахохлилась, с важным видом принимая такую же стойку. А затем ведьмак увидел ясные глаза волшебницы. Та, сбросив накидку и сняв лисью шапочку, рассыпала по плечам пушистые каштановые локоны. Цири под боком восхищённо пискнула, устыдившись своих короткостриженых сбившихся в сосульки пепельных волос. Геральт, ощутив, как девочка ссутулилась, положил ей на макушку широкую ладонь. — Приветствуем тебя в Каэр Морхене, Трисс, — проговорил он, словно не замечал призыва голубых очей. В её глазах сквозило то, на что теперь он не способен был ответить. В бытность до войны ей удалось его соблазнить, а он себе позволил оказаться соблазнённым. Но это вышло в тот момент отчаяния, когда ведьмак был уничтожен и раздавлен. Просто подоспело удачное время, момент, когда он потерял и Йеннифэр, и Лютика. Геральту требовалось тепло, и он хотел забыть обо всём. Она же нашла, что искала, – чувство вины, страха и боли. Его боли. И всё же, несмотря на это, Волк почувствовал недюжинное облегчение, увидев её живой. Хотя бы её. Он бросил взор через плечо, сурово поглядев на Цири, которая упорно препиралась с Ламбертом. Та обиженно скуксилась, забавно разметав сероватые прядки, но послушно побежала обратно — на тренировку. Промчалась возле Трисс, с детской завистью заглядываясь на горящие золотом пряди, и унеслась в глубину арочного портала. Как только девочка скрылась из виду, мужчина направился к чародейке, перехватил поводья буланого мерина, уводя её от Ламберта, который начал выводить последнюю своим извечным едким “Меригольд”, и от смущённого Эскеля. Трисс украдкой протянула руку, будто невзначай желая встретиться с его рукой. Он со вздохом избежал касания: не хотелось быть излишне резким, походить на мужчин сожалеющих, не желающих помнить случившегося и возвращаться к тому, что было. Но обнадёживать и оставлять простор для ложных ожиданий не хотелось больше. Под удары копыт о каменные плиты двора, защищённого от ветра плотным кольцом стен, они в глухом безмолвии добрались до конюшен. Он ввёл кобылу в стойло и застыл в щемящей нерешительности, желая выспросить о Лютике и Йеннифэр, надеясь, что Трисс облегчит его сердце радостными весточками или поделится горестной правдой. Он передёрнулся и покачал головой — нет, если бы с кем-то из них случилась неприятность, она не стала бы умалчивать. А что до радостных вестей, то их отсутствие он как-нибудь переживёт. Мужчина обернулся, и теперь, вблизи, она заметила, что Геральт изменился. Как будто постарел. Конечно, ведьмаки старели слишком медленно, чтобы перемены сделались заметными в такой короткий срок. Но на его лице отчётливо обозначались пережитые страдания — абрисы сетки морщин и тусклые глаза были лучшим тому доказательством. Он никогда не выплёскивал накопившуюся горечь, не делился с ней терзавшей его тоской. Но Трисс хватило одного-единственного раза, когда она стыдливо заглянула в мысли ведьмака — с тех пор она при всём желании не задала бы никаких вопросов. — Сложно выразить словами, сколько боли мне доставило известье о твоей героической смерти под Содденом, — отряхнувшись от пут непрошеных воспоминаний, хрипло буркнул Геральт. — Я видел братскую могилу, пышный обелиск, на котором было твоё имя. И лишь недавно узнал, что это ошибка. Трисс тряхнула волосами, стараясь унять часто бьющееся сердце. Её будоражила эта взвешенная и глубокая речь, будоражила сама близость хмурого мужчины. — Если бы все ошибки приносили столько радости, — вздохнул ведьмак, а чародейка ощутила, как внутри что-то разом осело. Она неловко отступила и потупила глаза. Но ведьмак успел перехватить метущийся взгляд — хоть они и пробыли вместе недолго, он успел её узнать и чувствовал витавшие меж ними недомолвки. Чувствовал, что Трисс недоговаривает нечто важное. Но расспросить об этом не успел. Задолго до того, как к ним вошли, услышал быстрый, энергичный и пружинистый шаг Весемира и лёгкие шаги Койона. — Трисс, деточка! — заставляя обернуться, на пороге конюшни показался сам старый ведьмак.***
Сменив дорожную одежду простым застёгнутым под горлышко, но декорированным на груди эффектной вышивкой платьем и прихорошившись с помощью косметики, она спустилась по скользким круглым ступеням. В тёмных провалах у стен с противным писком шуршали крысы, заставляя чародейку морщить хорошенький носик. Внизу, ожидая гостью, уже собрались ведьмаки. Они сидели в огромном холле, коий освещали бушевавшие в камине языки огня, с гулом лижущие жерловину уходящей вверх трубы. В центре, за большим столом скрежетали ложками по плошкам Ламберт и Эскель, Весемир, игнорируя рагу из дичи, каковая в избытке водилась в окрестностях крепости, налегал на спиртное, а Геральт — тот и вовсе с каменным лицом раскачивался на стуле. Цири и Койон устроились перед камином на медвежьей шкуре и под гвалт хлопков играли в ладушки. Оба оказались в равной степени ловкими, чтобы беспрерывно продолжать монотонные и быстрые движения, и были одинаково увлечены. Трисс приблизилась к вечерявшим и уверенно уселась возле Геральта, едва заметно ухмыльнулась, замечая смущённые перегляды ведьмаков. — Ну наконец-то, Меригольд. Мы уж начали беспокоиться, что за бабьими делами ты забыла отужинать, — небрежно бросил Ламберт. При этом сосредоточил взгляд не на лице последней, а ниже, бесстыже рассматривая натягивающий ткань платья бюст. Под боком кашлянул Эскель и двинул собрата локтем. — Ты-то, я смотрю, был обеспокоен больше всех, — в тон собеседнику отозвалась Трисс, глядя на его полупустую тарелку. А затем перевела глаза на того, кто будоражил её одним своим присутствием: — Геральт. Сегодня девочка упала на Мучильне. В принципе, ничего серьёзного — так, ушиб. Но что-то мне подсказывает, что из-за её шутовского костюма таких ушибов может стать намного больше. Одежда, если это можно таковой назвать, подогнана отвратительно. Весемир под боком состроил неловкую мину, сразу обозначив свою роль горе-портного. — Я займусь её костюмом. Завтра, — продолжила чародейка. — Но лучше бы до этих пор не выпускать её ни на Путь, ни к маятникам. — Она занимается в нём уже год, — злобно отчеканил Ламберт. — И ни разу не случилось ничего такого, чтобы стоило теперь отменять тренировки… Где-то под боком раздался досадливый возглас девочки: Койону удалось прихлопнуть её ладошку. Цири громко чертыхнулась, повторяя любимое выражение Весемира, значение которого ей было не вполне известно. Затем добавила ещё несколько словечек, которым понабралась у Ламберта, — их смысл и вовсе оставался для неё полнейшей загадкой. Чародейка шикнула на ведьмаков, а после возвратилась к зачинавшейся дискуссии. — А вы хотите дождаться момента, когда оно случится? Или слепо верите, что предназначение её убережёт? От неудобной одежды, острого меча, — она опять взглянула на Ламберта. — Или от учителя, который похож на идиота. Ламберт ощерился, но его уже в который раз остановил разумный и тактичный Эскель. Трисс поблагодарила того лёгким наклоном головы и подумала, что могла бы назвать его душкой, если бы через всю щеку до самого уха ведьмака не уродовал полукруглый длинный шрам. — Цири почти полгода тренировалась без меча, — отвлекаясь от игры, из своего угла подал голос Койон. — Мы внимательно следим за этим. — Мы учим её пользоваться мечом, потому что ничему другому научить не можем, — тихо отозвался Белый Волк, глядя ей прямо в глаза. — Потому что теперь Каэр Морхен — её дом, Трисс. Другого у неё нет. — Хорошо, я поняла тебя, — чародейка выдержала этот взгляд. — И, Геральт, вот ещё что… Она обвела окружающих молчаливым, но очень красноречивым взором. Весемир считал его мгновенно, прихватил с собой бутыль и поднялся из-за стола. — За мной, парни. Не будем с самого приезда мучать нашу гостью хлопотами,— бросил он остальным. — Геральт, позаботься о Трисс. Эскель понимающе кивнул и поднялся вслед за старым ведьмаком, утягивая за собою препиравшегося Ламберта, явно недовольного тем, что ему не дали завершить трапезу. Поднялся и Койон, уводя разрумянившуюся от жара камина княжну. — Благодарю, Весемир, — кинула вдогонку старцу Меригольд. Холл быстро опустел, и за столом остались лишь она и Геральт. Несколько минут они молчали. Было слышно только завывание свободно снующего по трубам ветра. Она собиралась с духом для серьёзного разговора: это было видно по сведённым губам и низко опущенным бровкам, сосредоточила взор в одной точке, и этой точкой оказался кружок медальона, поблёскивавший в свете пламени. Он понимал, к чему себя готовит чародейка, и терпеливо выжидал: в конце концов, ему нужна была не меньшая решимость. Столь же молчаливо он обвёл её наряд — сдержанное, почти пуританское в своей закрытости платье. Она изменилась с тех пор: в прошлую их встречу Трисс была весёлой хохотушкой, не гнушавшейся подчёркивать прелести глубоким декольте. Война под Содденом сломила и её — Геральт понимал, что никогда уже она не засмеётся тем же беззаботным смехом и уже никогда не наденет декольтированного платья. — Я рад, что ты жива, — всё так же глухо прошептал мужчина. — Рад, что эта боль закончилась. Трисс дёрнулась, вырванная из потока своих мыслей. Губы сложились в печальную улыбку. — Едва ли. Ты был на Соддене, в Ангрене и в Заречье. Ты знаешь, что сталось с Цинтрой, знаешь, что сталось с королевой Калантэ и несколькими тысячами тамошних людей. Знаешь, сквозь какой ад прошла Цири, знаешь, почему она кричит по ночам. Я тоже это знаю, потому что тоже там была. Я тоже боюсь смерти и боли, сегодня боюсь ещё больше, чем тогда. Она тяжело сглотнула и поймала тревожный взор Геральта, но успокоила жестом руки и продолжила: — Не я одна. На каждом из нас война оставила глубокий след. На каждом выжившем чародее, — Геральт ощутил, как кровь прихлынула к вискам. Он страшился того, что мог услышать дальше, но Трисс упрямо продолжала: — На мне, на Вильгефорце, на Артауде Терранове… и на твоей Йеннифэр. По телу мужчины побежала крупная дрожь, смешиваясь со странным теплом и чувством невероятного облегчения. — Благодарю тебя, Трисс. — Не стоит. Это ведь не всё, о чём ты хочешь знать. Точнее, не все, о ком ты бы хотел услышать, — слегка склонив к плечу каштановую головку, проницательно заметила чародейка. Геральт скорчил неловкую гримасу. — Не строй непонятливых мин. Я догадалась ещё тогда, в Вызиме. А затем только убедилась. Лютик, твой… друг — его судьба занимает тебя не меньше. Геральт вновь взглянул на собеседницу с признательностью за деликатность и избирательность формулировок. — До меня доходили слухи о нём, — осторожно приступила Меригольд. — Что за слухи? — вновь ощущая прилив смуты, процедил белоголовый. — Говори, Трисс, я вынесу любую правду. — Несколько месяцев назад он подвергся нападению. Говорят, его схватил какой-то чародей, который вынюхивал о тебе… Она осеклась и вскрикнула, потому что раздался гулкий звук удара по столу. Геральт с громким бряцаньем разнёс глиняную плошку и, не обращая внимания на впившиеся в кожу черепицы, поднял на неё затуманенные яростью глаза: — Кто? Тебе известно, кто этот тип? — Я не знаю. Наслышана лишь о том, что до того он успел прикончить троих, якобы видевших тебя и Цири. — Но Лютик, почему? — Твой бард сам подставился под удар: написал занятную поэму. Муза проклятых. Главный герой — мужчина с белыми, как снег, волосами, а его компаньон — трубадур, восхищённый подвигами оного. Никого не напоминает? — Холера, — вырывая из плоти глубоко засевший осколок, гаркнул Белый Волк. — С ним всё в порядке? Где он сейчас? — Этого сказать не могу. Но вроде бы залёг где-то в Третогоре или Оксенфурте. — Это не значит, что его не достанут во второй раз, — бессильно взревел мужчина. — И тогда чудесного спасения может не случиться, — он покачал головой. Ярость осела, оставляя за собою сожаление и едкую вину: — Спасибо за откровенность, Трисс. Я знаю, как много она тебе стоила. — Обо мне не беспокойся, Геральт. Я не в счёт. Я была… твоей ошибкой. Ничем больше. — Ошибки, – медленно проговорил он, — тоже зачисляются на мой счет. Я не вымарываю их из жизни и из памяти. И никогда не ищу виновных. Ты многое значила для меня и всегда будешь значить. Ты никогда не подводила меня, не разочаровывала. Никогда. Поверь. Она долго молчала, наконец, сказала, сдерживая дрожь в голосе: — Я останусь до весны. Буду рядом с Цири… Буду присматривать за ней. Днём и ночью. Я буду с ней днём и ночью. А ты, если посчитаешь нужным, привези сюда его. — Нет, Трисс, — по лицу скользнуло плохо скрытое желание ринуться прямо сейчас. — Рядом со мной он не будет в безопасности. Никогда не был.***
Во дворе, меж заслоняющих от ветра стен, находились две фигуры. Одна, ловко балансируя на балке на цепях, с мечом в руке нападала на кожаный мешок, перетянутый ремнями так, чтобы походить на человеческое тело. Другая пристально следила за её движениями и направляла советом. Чуть ниже стояла Трисс. Закутавшись в тёплую накидку и выпуская изо рта облачка прозрачного пара, с интересом наблюдала за ведьмаком и маленькой ведьмачкой. Она пообещала девочке, что после тренировок возьмёт её кататься на санях. Погода выдалась подходящая — ветер поутих, а под лучами солнца на гребнях серых стен поблескивали толстые шапки снега. Геральт был терпелив и строг, и Меригольд, посмеиваясь, подметила, что он одинаково хорош как в роли наставника, так и в роли отца. “И любовника”, — тут же подумалось волшебнице, но она отмахнулась от этих мыслей. Его сердце принадлежало другой чародейке, другому барду, но точно уж не ей. — Внимательней, Цири, — со стен донёсся голос Геральта. — Не подходи так близко. И не руби вслепую. Давай, как я учил, самым концом меча по шейной артерии. Цири пыхнула, как раскочегаренная печь, но перехватила меч и, вертясь волчком, понеслась на манекен. — Не делай ненужных движений. Потом будешь красоваться перед Трисс. — Но у меня ведь получилось! — выпятив грудь, гордо бросила девочка. — Только потому, что твой противник — манекен, — сурово напомнил Геральт. — Поверь, в настоящем бою никто не станет давать форы. Давай ещё раз. Выпад! Полуоборот! Отскок! Цири, а где защита? После отскока всегда должна быть защита, выброс клинка, прикрывающий голову и шею. Всегда! — Всегда-всегда? — Никогда не знаешь, что позади, за тобой. Заслоняться надо всегда. Работай ногами и мечом. Необходимо выработать абсолютный рефлекс. Рефлекс, понимаешь? Об этом нельзя забывать. А теперь соберись. Расслабься. Вдох, выдох. Нападай! Она скользнула резвой ласточкой и, описав полукруг остриём, рубанула по мешку. А затем ловко подалась назад на подвижной платформе, застывая в защитном жесте. — Видел, Геральт?! Получилось! Я его достала! Достала этот чёртов тюк. — Не ругайся. Контролируй дыхание. — Получилось, получилось! — Цири продолжила заливаться радостными возгласами. — Честное словечко, получилось. Похвалите меня. Геральт, Трисс! — Молодец, малышка, — щурясь от блеска заиндевелых веток, улыбнулась чародейка. — Я не малышка… — с обидой резко обернулась Цири, но тут же скользнула ногой по балке и, потеряв равновесие, зашлась тоненьким писком. Покачнулась всем телом, попыталась удержаться, но не смогла. Ведьмак выругался на всю округу и прыгнул. Трисс подняла руку, раскрыла рот, чтобы произнести формулу левитации. Но знала, что не успеет. Знала также, что и Геральт не успеет. Это было невозможно, но ведьмак успел. Снег смягчил падение, но тело всё равно тряхнуло. Его вжало в землю, с силой отбросило набок. Он упал. Но Цири не выпустил. Меригольд, сминая комья снега под сапожками, ломанулась к ним. — О боги, Геральт, как она? — чародейка склонилась над лежащими, дотрагиваясь до ведьмачьего плеча. Волк с мычанием перевалился на спину и резво подорвался с земли, устраивая Цири на руках. Девочка плотно смежила веки и шмыгала носом, что-то шепча под нос. Он тоже что-то прошептал и погладил её по пепельной макушке. Внезапно она распахнула глаза — ядовито-зелёные, они горели злобным огоньком, и крепко вцепилась в кисти мужчины, заглядывая в лицо. Трисс моментально уловила магическую ауру, пульсирование и шум крови в висках — такие же, как и тогда, во время первой встречи. Как и при прошлой вспышке неконтролируемых способностей княжны. — Белый Волк, — не своим, ледяным голосом сказала Цири, а руки ещё сильнее впились в Геральта. — Зачем ты привёл её сюда? Ты не годишься на роль опекуна. Не годишься на любую роль — защитника, друга, компаньона. Ты несёшь с собой лишь смерть. Геральт замер, превратился в каменное изваяние. — Смерть не может поймать тебя, поэтому забирает их, — голос становился всё более чужим. Неестественным, металлическим, холодным и злым. — Смерть преследует тебя, идёт по твоим следам, Белый Волк. Но умирают всегда другие. По твоей вине… Чародейка испуганно потянулась к нему — мужчина был белее снежного покрова. Эмоции сейчас свободно гуляли по извечно сдержанному лицу: отчаяние, мука и вездесущая боль. В напряжённой тишине раздался гулкий звук обвалившегося с веток снега. Цири, охнув, затряслась, откашлялась. Глазам вернулась прежняя теплота. — У-у-у! — промычала она, потирая макушку. — Темечко болит! Ужасненько. Геральт, что с тобой? Почему ты на меня так смотришь?***
Назавтра повалила плотная стена из снега. Вначале слабый, вскоре он перерос в настоящую пургу. Шёл всю ночь, а наутро серые крутины Каэр Морхена утонули в заносах. О том, чтобы бегать по Мучильне, нечего было и думать. Цири скучала, сонно бродила по замку. Из-за отсутствия других развлечений сперва помогла Койону, занимавшемуся уборкой конюшни, чисткой и ремонтом упряжи. А потом, от нечего делать, принялась рубить мечом несчастных крыс, пока за этим занятием её не застукал Ламберт. Грубо отчитанная, она фыркнула и удалилась в свою комнату. Волк с прошлой тренировки где-то пропадал и появился лишь под вечер, притащив подстреленную косулю. Внешне мужчина казался таким, как обычно, но Цири ясно видела грустные, полные тоски глаза. И хоть не понимала, что происходит, быстро осознала: Геральт стал таким с её недавнего падения. Внутри тугим калачиком свернулось чувство собственной вины. Уже под ночь, крутясь в своей кровати, она не прекратила ломать голову над причинами. — Дурацкая балка! Глупые тюки! — она, сбивая покрывало в угол, засучила ножками по матрасу. А после соскользнула с койки и, нашарив под ней ботинки, с топотом засеменила по ступенькам, пробираясь в башню. Тихо скрипнув дверью, пробралась через порог и застыла возле сонной Трисс. — Цири, — хлопая глазами, та села на постели. — Что ты здесь делаешь? — Трисс, — жалобно всхлипнула девочка. — Ты ведь знаешь, Трисс, почему Геральт такой грустный? Это я виновата? Я его расстроила? — Нет, дитя, не ты, — покачала головой чародейка, устраиваясь удобнее, и усадила Цири себе на колени. — Тогда почему? — Геральт беспокоится о своём… друге. Видишь ли, этому другу грозит опасность. Его поймали, когда разыскивали вас. Геральт винит в этом себя. Прямо как ты сейчас, понимаешь? — Пусть привезёт его сюда! Тут безопасно. Меня ведь тоже искали злые люди. Но дядя Весемир сказал, что это место никто не найдёт. Никто, никто! — Геральт не может, малышка. Он обещал, что не оставит тебя. — Но я не хочу, чтобы из-за меня страдали его друзья! Не хочу, — упрямо замотала головой княжна, задевая щёки Трисс пепельными прядками. — Скажи ему об этом завтра, — грустно отозвалась Трисс. В ней глубоко засела холодная решимость быть рядом с ведьмаком, не отпускать до самой весны. Но видеть разрывающую его муку оказалось слишком тяжело. Невыносимо. Слишком уж много страданий роилось в этих золотых глазах. Меригольд решила уступить. Баюкала себя тем, что так или иначе он вернётся в Каэр Морхен. Пусть и не к ней. — Трисс, — прижимаясь к ней ещё плотнее, пробубнила Цири. — Можно я сегодня останусь у тебя? Трисс, я тебя прошу, ну разреши. Прошу тебя, Трисс. — Конечно, — с тихим вздохом прошептала чародейка, прислушиваясь к шелесту валившего за стенами снега. — Спи, малышка.***
— Гераа-аа-альт! — Цири влетела в холл, всполошив своим криком дремавшего у камина Весемира и завтракающих Койона и Ламберта. Сам седоголовый подкидывал в камин поленья. Она поймала его за рукав, прежде чем тот успел обернуться. — Трисс мне всё рассказала! — важно заявила девочка. — Почему ты не сказал, что твой друг попал в беду? Это ужасненько, Геральт. Ты должен привести его сюда. Меня же привёз. — О чём она, деточка? — непонятливо крякнул Весемир, уставившись на Трисс. — Геральт обеспокоен судьбой своего друга — музыканта Лютика. Не так давно его схватили и пытали, выведывая, где может скрываться наша Неожиданность. Вы сами говорили, что двери Каэр Морхена открыты для друзей. Замок достаточно большой, чтобы в нём нашлось местечко для ещё одного. — Ты не говорила, что этот друг — музыкант, — прихлопнула в ладоши Цири. — Геральт, привези его сюда. В Цинтре, при дворе бабушки, нам играл на лютне Дрогодар. Бабушка всегда говорила, что он талантливый музыкант. А твой друг такой же талантливый? — Да, — кивнул Геральт, расплываясь в горькой улыбке. — Очень. — Тогда скорее привези его! Здесь из песенок только пение Ламберта, а поёт он неважненько. — Вы серьёзно? — брюзжание последнего не заставило себя ждать. — Нам здесь только трубадура не хватало. Сначала малявка, теперь чародейка. Может, сразу цирковой труппе покажете дорогу? — Ламберт прав, — сказал поднявшийся из ивового кресла старый ведьмак. — Мы не можем привечать здесь каждого. Слишком велика опасность, что опять заявятся фанатики. Что повторятся бойня и резня. — Знаю, — глухо отозвался Геральт. Седоголовый держался прямо и спокойно, но Весемир отлично изучил его, понимал, как собственного отпрыска. Как сына, которого у него никогда не было. Он угадал бурлившие в нём чувства, ощутил мятущийся в душе ураган. Отцовское сердце поддалось и уступило. — Надеюсь, он не из болтливых? — полностью капитулируя, спросил Весемир. — При надобности может быть немым, как жальник, — опережая Волка, быстро вклинилась Трисс. — Так и быть, — махнул рукой старый ведьмак. — Привози его сюда. — Но Цири, — Геральт опустился перед девочкой, заглядывая в пронзительно-зелёные глаза. — Как я могу? Я ведь обещал, что не оставлю тебя. Что буду рядом. — Ты и не оставишь, Геральт, — положив свои маленькие, но довольно сильные ручки ему на плечи, убеждённо отозвалась та. — Ты ведь вернёшься сюда, ко мне… к нам. К дядюшке Весемиру, к Эскелю, Койону, Трисс и даже к Ламберту. Я буду ждать тебя. Только возвращайся. — Вернусь, — твёрдо сказал Белый Волк. Впервые за долгое время с души свалился тяжкий груз, и обозначилась какая-то надежда.