Путь гримма

      Розали снятся кошмары.       В них она идет по пустынным улицам, и стены давят на нее. Шепчущий голос Фредди: помнишь? Помнишь свой первый раз, когда ты обратилась в нечто, в нечто… необъяснимое. Об этом не рассказывают в школе, об этом не кричат в ток-шоу, никто не знает. Ты остаешься с этим одна.       Неведомое живет в тебе — что это? Вряд ли благо, скорее зло. Ты не такая как все. Ты не такая, как надо. Ты не такая.       И ты ищешь помощи, нет, конечно, не в семье. И не у друзей — кому ты о таком расскажешь?       И страшные сны вновь и вновь напоминают — ты одна. Ты останешься один на один с этим холодным безмолвием, как всегда. Когда отворачиваются родные и близкие, когда со страхом смотрят на тебя друзья.       Помнишь, как однажды помогала разбирать новый товар? Зелье к зелью, все должно быть аккуратно — Фредди всегда был аккуратным, многие его за это ценили… Шафран, придающий чудесный вкус и аромат блюдам восточной кухни — и снимающий жар малышам-Древогрызам, когда у тех режутся передние зубки. Базилик, популярная пряность, которую ведьмы используют для приготовления приворотных зелий. Мате йерба, который бодрит человека, а в сочетании с соцветиями вереска лечит лунную бессонницу у потрошителей.       А вот товары, что не попадут на полки в торговом зале: толченые лапки крестовика, земля из-под виселицы, трупный воск — для свечей, могильный мох… — Фредди? Что это? — вертит она в руках флакон с горчично-золотистым порошком. — Отдай, — брат вырывает у нее флакон слишком быстро, слишком резко. — Это… сильнодействующее лекарство.       Лекарство.       От чего?       Крупинка золотого песка на кончике ножа, как обещание новой жизни. Джей обычно курят, но растворенный в стакане дешевого джина он напрочь срывает крышу. Дилеры об этом не говорят, но Розали теперь знает. Это лекарство — лекарство от одиночества. От тоски, от боли и холода глубоко внутри. Кто там, в ее сердце? Маленькая забытая девочка, до которой никому нет дела. Золотой порошок согревает девочку, как коробок со спичками — короткими вспышками счастья, перемежающимися глухой темнотой, еще более холодной, чем раньше.       Какой ценой она получила свободу от своих же грез, она никому не расскажет. Даже Монро.       Все это давно в прошлом, кроме, разумеется, уставленных склянками и книгами полок. Книги, все те же. В изгибах их измятых временем корешков угадывается мудрая снисходительность по отношению ко все еще маленькой девочке Розали.       Только кошмары вряд ли когда-нибудь оставят ее.       Гримм тоже является ей в этих тяжелых снах…иногда. Раньше — чаще. В тяжелых наркотических трипах гримм представал перед девчонкой-рыжехвостом чем-то туманно-неопределенным, что делало его только страшнее. На трезвую голову эти страхи казались глупыми детскими сказками — ну что за чушь? Что за средневековье? Кто станет приходить и рубить головы только за то, что ты, честный налогоплательщик, покрываешься рыжей шерстью в момент сильного волнения?       Но в страшных снах все становилось понятно и просто. Гримм пугает не мечом и не топором.       Гримм знает, что ты такое. Гримм видит в тебе то, что ты и сама не хотела бы о себе знать.       И Розали просыпается в схлыне.