Военная полиция Учиха

Стоило закрыть глаза, и Саске снова видел этот красный. Мальчик понимал: всё уже случилось, но раз за разом пытался что-то исправить. Хотя бы во сне. Что, если бы он вернулся раньше? Смог бы он что-то изменить? Конечно же, нет. Он тонул в красном, проваливаясь в кровь по колено. Взмах меча. Красные капли на сёдзи. Иллюзия выворачивала восприятие наизнанку. Саске чувствовал сопротивление человеческой плоти при столкновении с клинком, слышал хруст костей и громкий хлюпающий звук так, будто он убивал их своими руками. Отец. Мама. Яркий солнечный луч коснулся зажмуренных век. Рассвет. Уже рассвет. Учиха приоткрыл глаза, касаясь кончиками пальцев щеки. Ничего. С той ночи он ни разу не плакал. Не мог? Или ему просто было всё равно? Гнев и ненависть захлестнули волной, бессмысленно ища выход. Итачи. Разум зацепился за знакомое имя. Ненавидеть кого-то конкретного было проще, чем совсем никого или… Самого себя. Саске знал — он должен стать сильнее. Сильнее настолько, чтобы поступить как Учиха. Как наследник, как последний выживший — очистить их имя, не дать ему исчезнуть без следа. Должен поставить точку в этом кошмаре. Должен хотя бы отомстить. Саске одним резким движением поднялся с больничной койки, толком не замечая обстановки вокруг. Туман из головы не спешил уходить — мальчик и не пытался его прогнать. Он чувствовал себя вполне здоровым и надеялся сегодня же вернуться… Домой. Домой. В клановый квартал, в дом главы клана. Домой. В место, которое он раньше называл домом. В место, которое теперь вызывало лишь боль и бессильную злобу — и пусть. Это даже хорошо. Эти чувства придавали сил. Сил, чтобы жить, чтобы тренироваться и, наконец, отомстить. Саске быстро привёл себя в порядок перед старым, потёртым зеркалом, висящим над таким же потрёпанным умывальником. Оттуда на него смотрели пустые чёрные глаза — такая же пустота тянула в груди. Где-то внутри он понимал, что месть ничего не решит. Не починит то, что уже сломалось, не вернёт ни одной отобранной жизни. Не уберёт ни чёрного, ни красного из его души. Чёрный и красный. Как шаринган. Шаринган просыпается от боли и грусти, от ярких эмоций — Саске не чувствовал ничего, кроме тихой, уже привычной ненависти. Видно, недостаточно ярко для кланового додзюцу — и пусть. К биджуу. Часы показывали шесть тридцать утра. Обход проводили в семь. Учиха не собирался сбегать — только время потеряет. Лучше подождёт сейчас, чем потом спорить или выглядеть капризным ребенком. К удивлению Саске, его не отпустили, хотя причину никто из медсестёр назвать не смог. Две девушки-ирьёнина на все вопросы только отводили глаза, виновато качая головами. Рикудо, как же они этим бесили. — Я в полном порядке, — практически по слогам сквозь зубы проговорил мальчик. — Не вижу смысла оставаться здесь и тратить время. — Мы не можем решать вопросы о чьей-то выписке, — пыталась надавить на отсутствие полномочий одна из медиков. Саске бы даже поверил, если бы не бегающий взгляд, постоянно соскальзывающий вправо и вверх. Лжёт. Впрочем, никаких других аргументов у него не было. Да, потеря времени раздражала, но приходилось ждать. Сидеть и ждать, пока Итачи становится сильнее. Учиха крепче сжал кулаки и, стараясь ничем не показать своих эмоций, сунул руки в карманы. Он не собирался нарываться на неприятности: нужно ждать. Пусть пока и непонятно — чего. Реальность с треском разбила все предположения. Чего мальчик точно не ожидал, так это визита самого Хокаге. Сев на кровати, он хотел было встать и поклониться, как того требовал этикет, но был остановлен коротким жестом и мягким приказом. Саске непонимающе оглядел Каге, мимоходом отметил странную горечь в его глазах, но не придал этому значения. — Не против, если я присяду, Саске-кун? Короткий вежливый кивок. Повисла тишина. — Хокаге-сама? — мальчик непонимающе наклонил голову. Ради чего такая честь? В случайности он не верил, особенно в такие. Значит, ждали именно этого. Значит, визит был запланирован заранее. И, значит, была весьма конкретная цель. — Да… Я… Хотел бы поговорить с тобой о произошедшем, Саске-кун. — Учиха с удивлением увидел на обычно спокойном лице шиноби искреннее смятение и… Вину? — Это, конечно же, тяжело, но… — Благодарю за беспокойство, Хокаге-сама, — Саске старался говорить бесстрастно, хотя внутри снова закипала злоба. Да что такое?! Почему его просто не могут оставить в покое?! — Я понимаю, что являюсь единственным свидетелем, и готов… — Постой, я не об этом, — мягко прервал его Сарутоби, похоже, на что-то решившись. — Послушай меня сейчас внимательно, Саске-кун, и постарайся понять. — Мальчик внутренне подобрался. Формулировка ему уже не нравилась и даже немного пугала. — Речь идёт о последствиях твоего столкновения… С убийцей, — Хокаге не стал называть конкретное имя, опасаясь неожиданной реакции. — Его техника гендзюцу повредила твою кейракукей. И это накладывает определённые ограничения на использование чакры… Он говорил что-то ещё, объяснял причины и конкретные повреждения, технику их появления. Саске не слышал — звуки как отрезало. Не то чтобы он не верил — он даже не мог осознать услышанные им слова. Да нет. Нет же. Этого просто не может быть — он не чувствовал ничего подобного! Руки сами собой сложились в печать концентрации, но остановка чакры не развеяла иллюзию. Хокаге поднялся на ноги, что-то говоря, наверное пытаясь успокоить. Учихе казалось, что всё происходит во сне, где он — лишь сторонний наблюдатель, не контролирующий ничего. Ни свои движения, ни свои свои слова — это как будто был вообще не он. Он бы точно не стал вести себя так глупо… Не стал бы пытаться доказать самому себе, что ещё способен использовать техники. Неожиданная боль отрезвила. Мальчик свалился на пол, держась за сведённое судорогой плечо и крепко сжимая зубы. Он уже достаточно пришёл в себя, чтобы понимать — правда. Всё происходящее — правда. И с этим требовалось просто смириться. Принять с честью, достойной наследника великого клана. Слёз всё ещё не было, но сейчас Саске был даже рад этой пустоте. Так опозориться — это нужно было постараться… А не всё ли уже равно? Неожиданная мысль заставила замереть. Немигающие чёрные глаза, ещё совсем недавно живые и детские, смотрели без всякого выражения в лицо Хокаге. И мальчик видел перед собой простого старика. Всё кончено. Ему не стать сильным, не стать главой клана, не вернуть Учиха прошлого величия. Он просто неудачник. Даже ненависть не могла ничего изменить теперь — Саске никогда не сможет даже просто отомстить. Как бы ни были сильны его чувства, они не способны лечить. Итачи сказал ему стать сильнее. И сам же отрезал все шансы. Растоптал любые мечты. Любые цели и стремления. Будто в насмешку, а может, и правда насмехаясь. Красная жгучая ненависть вспучилась, закипая и разрастаясь. Всё равно. Уже всё равно. Он не собирался извиняться, ему было всё равно, что подумает Хокаге. Какая разница? Саске больше даже не шиноби — лучше не быть вообще никем, чем бесполезным балластом в бою. Сжать кулаки, медленно подняться, чтобы не получить очередную порцию боли. Коротко поклониться и сесть на кровать. Пускай думают что хотят. Ему уже всё равно, насколько подобное неуважение к Каге навредит репутации клана. Клана больше нет. И уже не будет. Жгучий красный ударил в глаза так же, как и во сне до этого. Обжигая, разрушая, перекручивая всё внутри, изменяя восприятие, окрашивая мир вокруг в монохромную палитру. Что ж, видимо, Итачи решил, что будет забавно оставить ему крохи былых возможностей и предложить взамен проклятые глаза. Теперь Саске был окончательно уверен: ему показалось. Монстры, может, и плачут. У монстров могут быть свои причины. Итачи — не монстр. Наслаждаться, мучая когда-то близких людей, может только тварь, достойная участи, что хуже смерти. Вот только заставить его заплатить Саске уже не сможет. Зато теперь он знал, что это за участь, что хуже смерти. Жить без возможности на что-либо повлиять. Жить, зная, что лучше бы умер. Незаметно ушёл Хокаге, незаметно мимо прошли те самые девушки-ирьёнины. Учиха этого не заметил — даже не видел смысла замечать. За окном продолжали петь птицы и светить солнце. Для людей вокруг ничего не изменилось, а мальчику казалось, что кто-то одним щелчком выключил весь свет в его жизни. Ха. «Кто-то». Будто бы он не знает кто. Но теперь уже всё равно. Он мог сколько угодно ненавидеть, упрямиться, биться, силясь что-то изменить. И будет — хотя бы попытается. Сдаваться и умирать на радость Итачи Саске точно не собирался. Кого он обманывал? Он уже сдался. Лишь вопрос времени, когда он умрёт — уже умер. Просто внутри. Там, где не вылечить медицинскими техниками, не перевязать бинтом. Такие раны не лечатся. От отчаяния хотелось выть. Хотелось бежать и никогда не возвращаться — и больше Учиха не видел смысла противиться своему желанию. Шаг в сторону, прыжок на подоконник — если не сможет, не страшно. Это тоже не имело значения. Лёгкое уверенное движение — прыжок на ветку дерева, потом на крышу и дальше. Тихо, чтобы лишний раз не попадаться на глаза. Не домой. На кладбище. Туда, где самое место и ему. Саске проспал несколько дней после резни, все похороны уже прошли. Он не смог даже попрощаться — и это тоже не имело значения. Прыжок, немного сконцентрировать чакру — хоть это может. Спрыгнув на землю, мальчик пробежал по пустынным улицам. В этой части деревни селиться никто не хотел. Снова небольшая роща, и вот оно — кладбище. Огромное, подстать скрытой деревне. Шиноби редко доживали до тридцати. Саске казалось, что это даже неплохо — не успеваешь сойти с ума. Пройдя по пустынным рядам, он безошибочно свернул к огромному скоплению свежих могил. Серые камни, белые цветы. Белый. Перед глазами мальчика снова мелькнул навязчивый образ из сна. Белый. Как слёзы. Красный снова поднимался в груди, стоял комом в горле и обжигал лёгкие, требуя выхода. Последний выживший Учиха медленно опустился на колени, позволяя себе плакать — уже не важно, уже не стыдно. Будь отец жив, он бы назвал это «позором». Будь мама жива, она бы посмотрела с унизительной жалостью. Но их больше нет — и уже всё равно. Сил плакать уже не оставалось, а слёзы давно высохли. На Саске опустилось тихое, лёгкое и серое, как пепел, опустошение. Он не знал, сколько времени уже прошло и зачем он продолжал сидеть прямо на земле, перед надгробием с именами отца и матери. Из оцепенения мальчика выдернул незнакомый голос: — Ты же Саске-кун, так? Он даже не обернулся — не было смысла. Лёгкое прикосновение к волосам стало полной неожиданностью: вздрогнув, мальчик удивлённо посмотрел на присевшего рядом на корточки шиноби. Мужчина, как минимум чунин, со странными, торчащими вверх серебристыми волосами. Натянутая на лицо тканевая маска не давала оценить даже приблизительный его возраст. Единственный видимый глаз смотрел со странным, но очень честным пониманием. — Тоже больше никого не осталось? Саске перевел взгляд на могилы, пару раз моргнув, чтобы сдержать глупые, бессмысленные слёзы. «Тоже», значит. Как ни странно, этот вопрос не вызывал раздражения — только боль. Сочувствие шиноби в маске не было вынужденным. Он правда понимал. — Как и у вас. Желания рассказывать незнакомцу о своих проблемах у Саске не было никакого, но за тихую, молчаливую поддержку он был и правда… Благодарен. Этот шиноби был сильным. Мальчик даже немного, совсем беззлобно, завидовал. Хорошо иметь хотя бы какую-то перспективу в жизни. — Что будешь делать? Вопрос на грани. Саске знал, что мог и не отвечать. Но скрывать правду глупо, когда и скрывать-то нечего. — Не знаю. А вы что делали? Шиноби в маске тоже мог не отвечать — мальчик не стал бы настаивать. Он просто спросил то, о чём хотел спросить, впервые не задумываясь о вежливости. Уже без разницы, на этикет в том числе. — Пытаюсь жить. До сих пор не получается. Учиха даже улыбнулся, настолько честно и пронзительно звучали простые слова. Правда, вместо улыбки на его лице появилась лишь натянутая, горькая усмешка. Слёзы всё ещё сдавливали горло. — Ты тоже попытайся. — Зачем? — Может, пригодится. Единственный видимый глаз шиноби в маске изогнулся в ответной улыбке. Саске был уверен: гримаса под маской выглядит ничуть не лучше, чем то, что вышло у него. Может, пригодится? Может, и пригодится. Итачи отобрал у него вполне достаточно — с него хватит. Да, юный Учиха знал, что не сможет даже ударить предателя — для этого нужна стабильная чакра. Но раз мечтать не вредно, так почему бы и нет? Где-то на задворках сознания ворочалась мысль, что это ещё не конец. Если есть травма, есть и лечение: а медицинские техники по своим свойствам ему вполне подходили. Пусть ирьёдзюцу в клане раньше особенно никто не изучал, но это был шанс. — Спасибо. — За что? — Вы подали мне хороший пример. Шиноби в маске удивленно моргнул, а затем рассмеялся — надтреснуто, как если бы смеялся впервые за долгое время. Потрепал мальчика по голове и исчез, будто бы его и не было. Только ворох иллюзорных листьев медленно опустился на землю. Иллюзия проходила сквозь предметы и постепенно растворялась — у братца Шисуи шуншин был без подобных спецэффектов. Братца Шисуи тоже больше нет. А вот Саске пока что был жив и мог хотя бы попытаться.