Военная полиция Учиха

Саске тихо выдохнул, выравнивая сбившееся на миг дыхание. Не то чтобы он был удивлён, но Узумаки, как обычно, стал неожиданностью, неучтённым фактором любых вычислений. Каждый бы прошёл мимо — но, похоже, не он. — Это действительно имеет для тебя значение? Дрожащий в отражении закат немного слепил уставшие от долгого чтения глаза. За спиной послышался тихий шорох, и ощущение чужого взгляда пропало. Ушёл? Это и к лучшему. Учиха прищурился, пытаясь рассмотреть противоположный берег. В последнее время зрение заметно упало: деревья вдалеке выглядели размытыми и нечёткими. Впрочем… Уже не так важно. Громко скрипнули доски старого причала, и рядом с шумом плюхнулся насупленный Узумаки. Краем глаза заметив ставший знакомым жёлтый, Саске даже не вздрогнул. — А вот и имеет, — из чистого упрямства пробурчал усуратонкачи, забавно и так по-детски надувшись. Имеет, значит. Учиха едва заметно усмехнулся, сам не зная чему. В груди тихонько ворочалась щемящяя пустота, и это чувство стало только сильнее: наверное, на контрасте. С десяток секунд Наруто совсем неубедительно делал вид, что тоже смотрит на закат. Что, впрочем, ему быстро надоело: снова заскрипел причал, а щёку обжёг чужой горящий взгляд. Биджуев жёлтый действительно почти обжигал — сейчас Саске мог сказать это наверняка. Как обжигает полуденное солнце в жаркий летний день. Если долго смотреть, легко ослепнуть. — Тэме, ты над чем смеёшься?! Возмущённый Узумаки в одно мгновение оказался слишком близко, но желания отшатнуться не было. Раньше Саске не позволила бы «проиграть» гордость. Сейчас — просто не было смысла. Он уже проиграл войну, так зачем бороться в битве? — Я не смеюсь, — практически мягко возразил мальчик. На глазах удивлённого Наруто привычная усмешка преобразилась в улыбку, заставившую его отпрянуть от неожиданности. На кукольном лице Учихи появилось совершенно незнакомое выражение, разом преображая привычный образ. Слишком беззлобный, почти печальный, вцепляющийся в душу. Узумаки отвёл взгляд первым — чересчур поспешно, хотя, казалось бы, не было причин. Он просто не ожидал. Просто рассчитывал на другое. Просто не думал, что его может так (напугать) задеть нечто, чему он едва ли мог подобрать название. — Нэ, тэме… Тебе… Грустно, да?.. Звучало так глупо, что Наруто сам себя назвал бы сейчас дураком. Вот только ничего лучшего не приходило в голову даже потом: что ещё он мог сказать? Спрашивать о причинах казалось ещё большей глупостью. Все знали, что случилось с кланом Учиха. И «демонёнок» лучше других понимал, каково это — остаться совсем одному. Он иногда представлял, какими могли бы быть его родители, и терять их даже в своих мечтах всегда было больно. А если потерять наяву? — Не думаю, что это можно так назвать. Снова странные, расслабленные, почти мягкие интонации заставили Узумаки вздрогнуть. Пустые, блестящие от слёз глаза расфокусированно мазнули по его лицу. — Но ты же плачешь, — тихо возразил он, мельком удивившись собственной робости. — А плачут, когда грустно, даттебайо! — Не всегда. Прикрыв глаза, Саске прислушался к себе, пытаясь подобрать подходящие слова хотя бы для самого себя. Грустно? Нет. Даже почти не больно: эта боль не разъедала изнутри, как красный, не походила на безразличную сталь танто. Она просто была. Будто бы фоном, как будто это — нормально. А возможно, это и правда было так: все шиноби кого-то теряли. Все шиноби видели кошмары. И в итоге каждый учился мириться с этой пустотой по-своему. Наверное, Саске тоже мог бы смириться: это почти не сложно, почти естественно, привычно до дежавю. Он сам бы не заметил, как перестал бы её замечать. Если бы была причина, этот шаг было бы сделать даже слишком легко. Но куда идти, если этот единственный путь закрыт? Все шиноби кого-то теряют, но как быть, если теряешь даже себя? — Иногда слёзы просто помогают отпускать. Странное слово. Наруто с непониманием нахмурился, безуспешно пытаясь ухватить призрачный смысл. Отпускать пойманную в ладони бабочку. Отпускать бумажный кораблик по течению реки. Вроде просто. Но Саске говорил о чём-то другом: о том, что нельзя было удержать в руках или увидеть глазами. Наверное, он бы записал это слово сложным иероглифом кандзи. — Что значит «отпускать»? — вопрос сорвался с губ раньше, чем Узумаки успел понять, кого и о чём он собирался спросить. Тэме наверняка обидно рассмеётся и скажет, что это очевидно. Мальчик сжался, ожидая насмешек, но Учиха, кажется, даже не слышал вопроса, продолжая смотреть на танцующие на воде солнечные блики. Красные всполохи отражались в чёрных, почти безжизненных глазах. Тэме действительно напоминал фарфоровую куклу, увиденную однажды в лавке старых вещей. — Это значит «позволить себе потерять без сожалений». Без сожалений? Саске подавил желание стереть щекочущие щёки и шею слёзы, почти незаметно дёрнув плечом. Были ли у него сожаления? И если да, о чём он сожалел? Ответить несложно. О прошлом, которого не мог изменить. О будущем, которого не удастся достичь. Об обещании, которое не сможет исполнить. И о чужой вине, которую не получится искупить. Вес окровавленного танто возвращался каждую ночь. Холодная сталь отрезала любые пути, кроме одного. Месть и искупление на пробу оказались отражением друг друга. Пусть смерть Итачи обещала одно лишь отвращение, но бездействие было в сто крат хуже. Саске презирал слабость — свою в том числе. Слабых шиноби не бывает: слабые подводят всю команду. Слабые позорят клан. А сильным теперь уже не стать. Вот и весь парадокс. И в это упираются любые сожаления. — Нэ, тэме… — тихий голос неожиданно прозвучал совсем рядом: Учиха почти забыл, что он на причале не один. Узумаки смял в руках край не по размеру большой футболки. — Спрашивай, если хочешь что-то спросить, — Саске пожал плечами, не отводя глаз от горизонта. Вглядываясь во что-то, видимое только ему: сколько Наруто ни смотрел, не видел ничего, кроме заката. Спросить? Что он мог спросить? Какой задать вопрос, если казалось, что он не понимает вообще ничего? Призрачный и ненадёжный, как отражение, смысл ускользал из рук. Слишком сложно для простого на первый взгляд слова. «Позволить себе потерять без сожалений». Вроде понятно, но на самом деле — нет. Кусочки фразы упрямо не складывались воедино: зачем терять, если сожалеешь? «Позволять» — как будто на это наложен запрет! А на самом деле единственное, что приходило Наруто на ум — банальное «сдаться». Проиграть без боя. Отдать то, что хочешь защитить. Предать самого себя и свой путь ниндзя. Ведь шиноби не должны опускать руки, как бы ни было трудно: только так можно было исполнить мечты. Саске хотел сдаться? И в то же время вроде как не хотел. Или не должен был? Слишком много сложностей. А ведь на самом деле достаточно не сдаваться — и жалеть ни о чём не придётся. Даже такой вредный бака должен был это понимать. Несмотря на то, что он — бака, он всё-таки не дурак. Так ведь? — Звучит так, как будто «отпустить» значит «сдаться», — пробурчал Узумаки, борясь с непонятной ему самому обидой. — Это неправильно. — По-твоему, сдаваться неправильно, усуратонкачи? — Конечно же, неправильно, — возмутился Наруто и, хотя прозвище не казалось плохим или унизительным, добавил: — И я не усуратонкачи! Что вообще такое усуратонкачи?.. Уголки тонких губ Саске дрогнули так, будто он с трудом сдерживал смех. В каком-то смысле, так и было. У Узумаки всё было так просто, делилось на наивные «плохо» и «хорошо». Он точно знал, как правильно, потому что никогда в этом не сомневался. Потому что ещё не сталкивался с той точкой невозврата, за которой «правильно» уже не будет. Наверное, это и к лучшему. Для человека. Для безликого шиноби наивность — верная смерть. Каждый справлялся с крахом иллюзий по-своему. Некоторые справиться так и не смогли: из тех, кто верил в них больше всех. — «Усуратонкачи» значит «хрупкий молот». Солнце мазнуло последними лучами по глади воды и скрылось за горой. Тихий голос заставил Наруто вздрогнуть — он практически забыл заданный в порыве негодования вопрос и совершенно не ожидал получить ответ. — Хрупкий… Да он же бесполезен, даттебайо! Я не бесполезный! — вышло слишком громко — с дерева на вершине холма взвилась потревоженная стая ворон. Мальчик даже вскочил на ноги, пыхтя от праведного гнева. — Саске — бака! Доски старого причала протестующе заскрипели, а Учиха даже не шевельнулся, продолжая смотреть на темнеющее небо. Наруто снедало не столько возмущение, сколько странная обида. Он чувствовал себя… Преданным?.. На эти несколько минут он как будто оказался в другом мире: иллюзия была такой реальной и манящей, почти семейной, и… Не удержался. Поверил. Обида сменилась злостью — на себя. На глаза наворачивались слёзы, но не успел Узумаки сделать и шага, чтобы убежать прочь, как его остановил чужой голос: — «Хрупкий молот» — не значит «бесполезный». Скорее — «неподходящий». Как шиноби ты и правда усуратонкачи. — Да что ты понимаешь, тэме! — в полный голос прокричал Наруто. По щекам побежали солёные капли, но он не обратил на них внимания. Так горько не было давно. — Ха, неподходящий! Я тебе ещё покажу, даттебайо! Я стану Хокаге, и все меня признают! Потому что Хокаге — самый-самый крутой шиноби! Вот! Ни-че-го-шень-ки ты не понимаешь! — Не понимаю. Но понимаешь ли ты сам? Вопрос ничем не отличался по громкости и интонации от всех предыдущих слов Учихи, но Наруто, сам не зная почему, замолчал. Наверное, из-за взгляда: в чёрных, почти стеклянных на вид глазах было спрятано слишком многое, и в то же время — не было ничего. Мальчик попятился — и свалился бы с края причала, если бы его не дёрнули за руку назад. — Осторожнее. Как будто ничего не случилось. Как будто не было острых, как лезвие куная, слов, как будто Саске даже не слышал чужого возмущения. Как будто это нормально — резать по живому, а потом делать вид, что ничего не изменилось! — Как ты можешь говорить это с таким спокойным лицом?! — вырвав руку, прокричал Узумаки. Он сам не знал, почему ещё не ушёл: надеялся на что-то? Верил в лучшее? Пожалуй. И раз так, то и сдаваться он не собирался! — Сохранять равновесие — один из принципов бытия шиноби, — негромко ответил Саске, вернувшись на своё место. Исчезли последние отсветы заката, и на деревню начала опускаться тьма. — В том, чтобы быть шиноби, нет ничего хорошего. Последняя фраза была сказана еле слышным шёпотом, но звучала набатом. Так, как будто биджуев тэме правда что-то знал, считал, что понимает больше других. Так, как будто его мнение — единственное верное. — А вот и неправда, 'ттебайо! Быть шиноби — здорово! — Тогда что значит, по-твоему, быть шиноби? Что значит быть шиноби? Саске и сам не знал чёткого ответа. Но если говорить чисто о его мнении… Стать шиноби — значит, перестать быть человеком. Потерять лицо и личность, спрятать поглубже чувства и смириться с тем, что лучше не будет. Или человек, или безликий убийца: оставаться и тем, и другим просто нельзя. — Это значит быть верным Конохе и своей мечте! И всегда идти до конца, даттебайо! Ответил так уверенно — у Узумаки и правда всё просто. Саске чуть заметно улыбнулся, прикрыв глаза и будто признавая поражение. Не то чтобы он был согласен, но и возразить было нечего. Да и… Хватит. С него достаточно лжи самому себе: возражать просто не хотелось. То, что сказал усуратонкачи, почти слово в слово повторяло речь одного героя из глупой, такой идеалистической книги, которую Саске взял со стеллажа в кабинете отца. Интересно, он тоже мечтал о таком же мире, как тот, что был описан на страницах наивного романа? — Наверное, так и есть . Согласиться было так легко, даже слишком легко. А главное, теперь Саске имел на это право: он мог соглашаться с тем, с чем хотелось. Слабых шиноби не бывает, а сильным уже не стать, значит, шиноби — тоже. Так что этот вечер — его собственная свобода. Наследник клана Учиха не может быть гражданским. А значит, Учиха Саске просто не может существовать. Если его не существует — так что ему мешает ошибаться? Идти за желтой свободой, как летящий к огню мотылёк? Сейчас он очень хотел просто сгореть. И причин не делать этот шаг не осталось. — Х-ха, тэме, ты только что признал, что был неправ! — не скрывая облегчения, рассмеялся Наруто, привычно тыкая пальцем в Учиху. Боль предательства исчезла, будто страшный сон. И даже стеклянные глаза напротив перестали казаться неживыми. — Пойдём! Когда грустно — нужно просто зайти в Ичираку! Наруто широко улыбнулся и, крепко ухватив Учиху за руку, поднял его на ноги. Покачнувшись от неожиданности, тот даже не нашёлся, что и как возразить. И нужно ли было возражать? Хотел ли он возражать? Ответ очевиден — и Саске послушно сделал шаг к вспыхнувшей желтым огоньком свободе. На улицах уже зажглись первые фонари, когда они бежали сначала по узким переулкам, потом через закрывающийся уже рынок в сторону центра деревни. Неподалёку находились Академия и резиденция Хокаге. После недавнего дождя на дорогах остались лужи, но Саске впервые за долгое время не обратил внимание на брызги, стараясь не врезаться в случайных прохожих. Узумаки явно не слишком беспокоился об осторожности. Поворот, ещё один — главная улица. Наверху мелькнула смазанная тень — по крышам пробежали несколько шиноби. Саске едва успел увернуться от удивлённой пары гражданских, ловко дёрнув своего «провожатого» в сторону. — Усуратонкачи, осторожнее! — А? — переспросил Узумаки, на миг обернувшись и сверкнув широкой улыбкой. Отражаясь в лужах, Учиху на миг ослепил ярко-жёлтый свет фонаря. Руку обжигало тепло чужой ладони. Жёлтый заполнял всё вокруг, окрашивал карнизы, камни мостовой и даже людей. И Саске не видел ни единой причины противиться тому, как жёлтый постепенно растворял его самого. — Нэ, Саске, тебе точно понравится, даттебайо! Ты просто не понимаешь, рамен старика Теучи просто невероятен! Саске на это только улыбнулся, с головой погружаясь в чужой яркий мир, так не похожий на привычный монохромный. Времени думать о прошлом или будущем не было, да и желания, на самом деле, тоже. Учиха знал, на что шёл — и знал, что сейчас может позволить себе позволить такую «глупость». Как маленький жёлтый праздник прежде, чем всё навсегда станет чёрным. После бесконечных кошмаров, после осточертевшего до боли окровавленного танто в руках, после жмущего каждую ночь наруча всё теряло значение. Отец бы точно повторил что-то про позор клана, но может ли опозорить клан тот, кто скоро исчезнет? После всего, что осталось позади, Саске казалось, что он и сам — простая иллюзия, которая скоро развеется без следа. Как рассеивается утром туман, а вечером — силуэты теней. Небольшая палатка Ичираку Рамена встретила теплом и запахом готовящейся еды. — Привет, старик! — громко поприветствовал хозяина Наруто, взмахнув свободной рукой и широко улыбаясь. Ладонь Саске он так и не отпустил, буксиром затащив его за занавеску. — Нам два супер-рамена со свининой! — Привет, Наруто, — немолодой повар залихватски улыбнулся. — О, сегодня с другом? Это нужно отметить! — он закатал рукава, оборачиваясь к небольшой кухне за своей спиной. Десяток минут — и на стойку со звонким ударом опустились две дымящиеся порции фирменного рамена. В глубине палатки горел огонь, прогревая всё небольшое пространство. За занавеской уже окончательно стемнело. — Итадакимас! Громкий хлопок ладоней, треск палочек. Лицо обдало густым паром, смешанным с ярким запахом бульона. Повар с улыбкой положил в тарелки двойную порцию свинины. — Тэме, ешь давай, иначе лапша размякнет! — Итадакимас, — Саске послушно разломил палочки. Он никогда раньше не ел вне дома — было непривычно, но… Почему бы и нет? Рамен оказался обжигающе-горячим, насыщенно-ярким на вкус — наверное, если кто-нибудь сумел бы попробовать жёлтый цвет, он был бы именно таким. Приятный жар растёкся на языке, лапша полностью пропиталась вкусом бульона. Значит, он всё ещё не разучился чувствовать вкус. Учиха дёрнул плечом, давя непонятно откуда появившуюся щемящую грусть внутри. Подхватив палочками маринованное яйцо, он спрятал горький вкус за ярким желтым. Было вкусно. Правда вкусно. — Эй, Саске, ты чего, опять плачешь? Тебе не нравится рамен? — последняя фраза прозвучала почти обиженно, и Саске против воли только улыбнулся. — Да ну, даттебайо, я не понимаю!.. — Я давно не ел ничего настолько вкусного, — прожевав, честно ответил он и быстро стёр слёзы тыльной стороной ладони. Стыдно почти не было: жёлтый постепенно захватывал душу, заполнял пустоту внутри, почти подчинял, даруя свободу, пусть и на время. Плачь, если хочется. Смейся, если хочется. Здесь и сейчас — потому что «следующего раза» просто не наступит. И Учиха позволил себе эту вольность, тихо смеясь над чужим недоумением. Уж очень забавное у усуратонкачи было лицо: как у сбитого с толку котёнка. — Э? Зачем плакать, если вкусно?! Тэме, ну хорош смеяться! Впрочем, вскоре Наруто не удержался и рассмеялся вместе с ним. И от этого стало легко, как будто рухнула непреодолимая преграда, мешавшая даже просто поговорить. Такой Саске казался другим человеком: незнакомым, но в то же время… Близким? Впервые кто-то из сверстников воспринял «демона» так спокойно, как… Младшего брата? Он не мог сказать точно, но раньше к нему так никто не относился. Не было той пропасти, что отделяла его от других. Тэме смеялся — но совсем не обидно. Говорил что-то, потому что так думал. Отвечал на вопросы честно, тогда как другие не отвечали вообще. Иллюзия. Красивая сказка, фантазия — Узумаки знал, что это так. Он часто представлял, какими могли бы быть его родители, какой могла бы быть другая жизнь: без насмешек и презрения людей. Сейчас — то же самое. Фантазия о друге. О семье. О брате. Мальчик видел всё это каждый день, пусть и со стороны. Видел чужие отношения, чужие жизни, проживаемые в тепле и, конечно же, хотел того же. Никто же не упрекнёт «биджуево отродье» всего лишь в желании не быть одному? — Усуратонкачи, твой рамен остывает, — негромкий голос над самым ухом заставил Наруто вздрогнуть и проскочить со своего места. Саске смотрел чуть насмешливо, наклонив голову к плечу. — А-а… Ага! И хватит называть меня «усуратонкачи»! — Вот станешь Хокаге — и перестану. В ответ — только улыбка. И Узумаки улыбнулся в ответ так широко, как мог, показывая знак победы свободной от палочек рукой. В груди бешено стучало сердце — простые, сказанные, наверное, в шутку слова задели что-то в глубине. Саске стал первым, кто хотя бы на словах признал его мечту. — Нэ, тэме, а у тебя есть мечта? Только что отложивший палочки Учиха удивлённо наклонил голову, чуть приподняв уголки губ. — А что такое, по-твоему, «мечта»? — Ну хва-а-атит, только не японский! — Наруто уронил голову на стойку, возмущаясь больше для приличия, чем всерьёз. Было так хорошо и спокойно, что думать совершенно не хотелось, но всё же… — Наверное, то, что может изменить мир… — неуверенно протянул он, неосознанно покосившись на Саске, ища в его лице подтверждение своих слов. — И каким образом перевернёт мир твоя мечта? — к удивлению Узумаки, тот не насмехался, а спрашивал… С интересом? Как равного? — Я стану Хокаге, и все признают меня, даттебайо! — чужая серьезность вселяла неожиданную уверенность. И мальчик действительно понял, что верит в свои слова. Если нашёлся хотя бы один человек, признавший его, признают и другие. — И как это изменит мир? — Учиха прищурился, смотря со смесью любопытства и смеха. — Больше никто не будет никого ненавидеть! Я этого не позволю, даттебайо! — Наруто упрямо сжал кулаки, глядя в живые чёрные глаза с готовностью убеждать в своей правоте. — Хорошая мечта. Короткий миг — и Саске прикрыл глаза, соглашаясь, признавая чужие слова. Он мог понять её причины: не заметить отношение окружающих к Узумаки мог только слепой. Его жёлтая свобода рвалась в мир из книг — и усуратонкачи жаждал сотворить его наяву. — Эй, Саске, ты так и не ответил на вопрос! — шумно проворчал Наруто почти в самое ухо Учихе, но получил в ответ только беззлобную усмешку и неожиданный щечок по лбу: — Отвечу как-нибудь в следующий раз.