Кровь с привкусом амфетамина

      Борис использует всю свою выдержку, когда обнажает клыки. Однако во время близости, на осторожность нет и намёка.       Он толкается в Майлса бёдрами, выкручивая ему руки над головой. Проходится зубами, пока только зубами, по тонкой коже. Сбивчиво шепчет на ухо, срывающимся голосом бессвязную путаницу из славянских и английских выражений. Борис не может заставить себя думать о чём-то, кроме того, что ему хочется быть как можно ближе к Фэйрчайлду.       Майлс не сопротивляется. Позволяет сжать запястья жёстче. Не протестует, когда Борис переворачивает его на живот. Когда одной рукой тянет за кудри, а ногтями другой впивается в поясницу, оставляя ссадины и кровоподтёки. Только отзывчиво выгибает спину, и дышит чаще. Майлс не против отдаться Борису целиком и полностью. И отдаётся снова и снова.       Ещё некоторое время они, взмокшие и дрожащие, лежат рядом. Борис утыкается в волосы Майлса, устраивая одну ладонь на бёдре мальчика, а другой расслабленно очерчивает разводы на его ключицах. Но уже совсем скоро выбирается из-под пледа. Майлс молча смотрит, как Павликовский извлекает из кармана пиджака, сиротливо брошенного на ковёр, знакомого вида таблетки.       За окном не смолкает истеричный дуэт ветра и дождя. Майлс с трудом садится в кровати, пока Борис запивает свой нехитрый ужин, водкой и подходит ближе к окну, силясь рассмотреть размытые силуэты внизу. — Борис, почему ты не ешь? С последнего раза прошло уже дней десять. Надеешься долго протянуть на одном мете с водкой?       Павликовский крепче сжимает бутылку, не отрываясь от созерцания бегущих капель на стекле. В голове проносится мысль, что точно такими же тонкими дорожками, стекает кровь по коже Майлса, когда Борис вгрызается в неё, утоляя назойливый голод. — Однако заметь, что это не я через день теряю сознание, — Борис говорит своим обычным голосом, но всё равно с лёгкостью перекрывает шум грозы. С громким щелчком, в доме отключается свет.       Темно.       Слишком темно. Майлс вытягивает руки перед собой, и медленно двигается вперёд, однако там ничего нет. Поначалу даже может показаться, что ты ослеп. Но так или иначе, Майлс всё ещё слышит.       Пробирающий до костей шёпот, твердящий его имя раз за разом. Пришедший из темноты, и в неё же утаскивающий. Впрочем, даже он не настолько устрашает мальчика, как осознание, что у этого жуткого голоса есть хозяин. Дыхание которого, он ощущает у себя на затылке.       Обладатель пугающего шёпота, стоит совсем рядом. Он уже молчит, а Фэйрчайлд каким-то шестым чувством понимает, что тот был не таким опасным, пока звал его по имени. Голос во тьме не мог опустить руки ему плечи.       Майлс всё ещё не видит. Но он чувствует, как холодные пальцы забираются под одежду, льнут к тёплой коже. Поднимаются, задирая ткань свитера выше.       Юноша пытается вырваться из объятий покойника, однако обнаруживает себя будто пригвождённым к месту и кричит. Кричит изо всех сил. Кричит не своим голосом.       И не слышит ни звука.       Паника накрывает Майлса с головой. Ледяная рука перебирает его волосы, гладит лоб. — Я вернулся за тобой, Майлс. — Майлс... Майлс проснись! Blyat', prosnis' je!       В помещении всё ещё темно, но в окна пробивался какой-никакой свет от фар редких автомобилей и пары неоновых вывесок. Майлс обнаруживает себя лежащим в кровати Бориса. Сердце бешено колотится, на спине холодный пот, Борис настойчиво дёргает его за плечо. — Всё хорошо. Это был только сон.— Дождь прекратился, и в спальне непривычно тихо. — Д-да, только сон, — тихо повторяет Майлс.       Борис не задаёт лишних вопросов. Вряд ли он спал; в комнате накурено, а на полу прибавилось пустых бутылок. Значит, опять наблюдал, как он спит. Павликовский обнимает Майлса со спины, и уткнувшись носом куда-то в изгиб шеи, рассеяно мурлыкает ему какую-то, кажется польскую, колыбельную.       В голове Фэйрчайлда ненароком мелькает мысль, что обмороков у него больше не было после того, как Борис объявил голодовку.