Кровь с привкусом амфетамина

      Одиннадцать дней голодания. Одиннадцать дней на сигаретах, наркотиках и водке. И чёрт побери, их слишком недостаточно! Уж точно недостаточно, чтобы заткнуть чувство вины, пожирающее его заживо наравне с голодом.       Голод скребётся когтями у Бориса в самом горле, когда он снова пытается перебить его с помощью никотина. Голод воет внутри, заглушая грозу на улице.       Нервы ни к черту, и Борис сидит на таблетках, которые туманят и без того воспаленный разум. Глаза всё чаще видят как сквозь мутное стекло. Надо что-то сделать.       Сигареты заканчиваются быстрее прежнего. Тонкие никотиновые палочки, буквально исчезают пачками и уже совсем не помогают Павликовскому. Борис прекрасно это осознаёт. Но упрямо щёлкает зажигалкой снова, и дымит уже в самой квартире, не утруждая себя походами на пожарную лестницу.       Майлс всякий раз жалуется на отвратительный запах, на невозможность жить в подобии «Сайлент-Хилла», но тем не менее продолжает сидеть рядом, кутаясь в его, Бориса, свитер. — Я тебя один день не найду в этом тумане.       Борис невесело смеётся.       Рождество в этом году подкрадывается совсем незаметно. Борис бы и вовсе не заметил, но одним утром Майлс развешивает несколько гирлянд по дому. Павликовский не спрашивает, где он вообще умудрился их откопать, и впервые за долгое время заглядывает в календарь. Сочельник.       Борис бросает взгляд на спящего на диване Майлса, и в голову приходит неожиданная, довольно глупая идея.       Когда вечером они выбираются из дома снег сыплется хлопьями, ноги разъезжаются в разные стороны, и пар валит изо рта, однако Бориса всё устраивает, когда он смотрит на Майлса. У того от мороза раскраснелись щёки и снежинки налипли к чёрным кудрям. И кажется, что впервые за долгое Фэйрчайлд улыбается не из-за выкуренного косяка и не от яда бегающего по венам, а просто от жизни. Хотя бы от её имитации.       Когда они идут мимо катка, Майлс на мгновение застывает, глядя на мельтешащие по льду фигуры. — Хочешь прокатиться? — вопрос срывается с губ раньше, чем Борис успевает его обдумать. Майлс качает головой. — Я не умею. В детстве ещё мог, а сейчас скорее всего, только ноги переломаю.       Борис умеет кататься и научить Майлса наверняка не составит труда. Борис сделал бы это. Но голод слишком сильно кружит голову, и снюханная перед выходом из дома белоснежная дорожка, тоже не станет хорошей помощницей. Ложь получается короткой и лёгкой. — Тогда пойдём отсюда. В жизни ни разу не стоял на льду.       Борис и правда считает свою затею глупой. В горле царапает и Павликовский шарит по карманам, но заветной пачки не обнаруживает. — Blyadstvo, опять закончились.       Майлс стоит, понуро опустив голову и сунув замёрзшие руки в карманы борисовой куртки. Борис слегка обнимает его и целует в лоб. Кожа у мальчика ледяная, как у покойника и Павликовского передёргивает от такого сравнения. — Ты продрог весь. Тебе надо домой.       На вопросительный взгляд Фэйрчайлда, он коротко кивает в сторону небольшого ларька, нелепо обмотанного разноцветными лампочками. — Возьму парочку.       Когда Борис возвращается в квартиру, он застаёт Фэйрчайлда, только покончившего с душем, перед зеркалом. Обнажённый по пояс, юноша не сводит глаз с собственного отражения, нервно заламывая себе руки. Борис медленно подходит сзади, кладёт узкие ладони ему на плечи, и скользит взглядом по пыльной глади стекла.       Нижняя губа у Майлса разбита, на скуле цветёт ссадина, шея разукрашена красновато-сиреневыми следами прошедшей ночи. Майлс проходится пальцами по синеве на левой ключице, и неуверенно поднимается выше; куда Борис кусает чаще всего.       Борис знает, что они видят одно и то же. Вот только воспринимает это каждый по своему. Борису Майлс нравится именно таким. Беззащитным. Покорным. Отчаянным.       Последнее чувство они безусловно делят на двоих. Bol'she ne vyderju.       Борис резко разворачивает мальчика за плечи, и втягивает его в грубый поцелуй. Майлс не возражает, и лишь не переставая умоляет, будто помешанный: — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.       Майлс просит так, словно яд Бориса ему нужнее воздуха. Борису кажется, что он лишится рассудка, если не выполнит эту просьбу. Он запускает пальцы во всё ещё влажные, после душа, пряди и оттягивает назад, открывая себе доступ к нужному месту. Майлс еле слышно шипит, когда Павликовский рвёт кожу и начинает жадно пить.       Первый глоток. Голос Майлса наполняет комнату. Третий. Фэйрчайлду труднее держаться на ногах. Шестой. Майлс мелко дрожит, и что-то шепчет, но Борис не прислушивается. Девятый.       Голод утихает. Майлс тоже. Борису хватает одного смазанного взгляда на бесчувственного Майлса (он знает, что мальчишка всего лишь отключился, но не в силах отделаться от мысли, как близок этот сон к смерти), чтобы в полной мере осознать, как же глубоко он застрял в этом болоте.       Через пару недель Борис просыпается в кресле, в гостиной, и ещё не отойдя от пары таблеток, понимает, что Майлсу снова снится кошмар. Юноша мечется по постели, приглушенно крича в подушку и сминая простынь. Когда Павликовский опускается рядом и проводит ладонью по волосам и спине, тот стискивает запястье Бориса и распахивает глаза.       Майлса трясёт, и у него нет сил подняться, даже чтобы выпить воды, которую Борис всегда специально держит около кровати. Парень лишь сверлит взглядом зашторенное окно сухими, горящими глазами и просит Бориса остаться с ним. Павликовский с лёгкостью переносит Фэйрчайлда на диван, ложится рядом, и рассеянно начинает перебирать его волосы. Вскоре Майлс снова проваливается в сон, убаюканный этими поглаживаниями.       Борис смотрит на бледного призрака, которым стал Майлс за последние месяцы, и в голове бьётся вопрос, заданный ему давным-давно. Как долго это ещё будет длиться?       И Борис не знает ответа.