Баллада без слов

— Где Джиллиан?! — Лютик кубарем скатился по лестнице, ворвался в зал, который в такую рань мог и пустовать, но нет: Кармина, облокотившись на стойку, неторопливо протирала кружки. — Что ты как осой укушенный? Не шуми, — она недовольно повела плечом и продолжила своё занятие. — Что там у вас стряслось? Лютик растерянно приоткрыл рот. В самом деле, пока ведь ещё ничего не стряслось, а он переполошился так, будто уже случилось непоправимое. — Джиллиан пропала, её нет в комнате. Я подумал… — Судя по твоим выпученным глазам, подумать ты не успел. Может, она просто вышла ненадолго, мало ли, что ей понадобилось. У него едва не вырвалось «нет, тогда она позвала бы меня», но Лютик вовремя прикусил язык. Он не мог объяснить Кармине, почему Джиллиан так зависит от него — куда больше, чем зависела бы просто немая девушка. Он не должен был выдать охватившую его панику. — Тогда ты, скорее всего, заметила бы её. — Я в охранники не нанималась, — фыркнула Кармина. — Почём мне знать, где твоя девчонка шастает. — Она подошла к окну и высунулась наружу. — Эй, Эдвин, Эдмунд! Не видали тут такой замухрышки с унылой мордашкой? Тут Лютика чуть удар не хватил. — Ты же говорила, что они уехали на ярмарку… — Уехали, — легко согласилась Кармина. — Да вернулись раньше срока, вчера ночью, почти сразу после того, как ты наверх ушёл. За дверью послышались тяжёлые шаги — вероятно, братья Кармины решили не кричать в ответ со двора, а зайти внутрь. Лютик сомневался, что дело только в этом, и инстинктивно вжался в стену, будто мог слиться с цветистыми полотнами, которыми она была украшена. Первым показался Эдвин — старший брат, всегда напоминавший Лютику разожравшегося упыря. Ничуть не изменился с их последней встречи, только щёки отъел ещё больше. За ним маячил Эдмунд, ростом пониже, а вот рожей — такой же перекошенный. Откуда в их семье взялась красотка Кармина — загадка, только сейчас было не до того. — Ну и ну, — пробасил Эдвин с обманчивым радушием. — Вот это гость у тебя, сестрёнка! — Доброго здравия, — пролепетал Лютик, отлепляясь от стены и неловко кланяясь обоим. — Тебе того же — пригодится, глядишь, — Эдмунд вышел из-за спины брата, разминая шею, и от этого хруста Лютику сделалось совсем не по себе. — Хватит любезностей, — подбоченилась Кармина. — Так что вы, видели девчонку или нет? Братья переглянулись, и в выражении их лиц промелькнуло что-то сальное. У Лютика в один миг кровь отхлынула от щёк. — Как она, говоришь, выглядит? — Эдмунд спрашивал уже не у сестры, а у него. — Ростом пониже меня, худая, волосы русые и прямые… — Лютик с каждым словом всё острее ощущал, что дело принимает дурной оборот, но не мог сообразить, как извернуться: всё равно не к кому было обратиться, кроме двух мужланов, с ухмылкой наблюдающих за его попытками докопаться до истины. — Ночевала в комнате, соседней с той, что отвели мне. — Соседней, значит. Не той ли, где на двери венок из трав висит? — Да, — припомнил Лютик, — точно, висит. — Дык это наша каморка, — сказал Эдвин с нехорошей улыбкой. — Для всякой мелкой дребедени с ярмарок. Заходим мы вчерась, значится, сбросить товар, а там… Он умолк, нарочно делая мучительную паузу, изводя Лютика, у которого сердце неистово колотилось о рёбра. Не получалось выдавить ни слова: любая фраза приблизила бы правду, а Лютик не был готов услышать её. — Чего дрожишь, как лист на ветру? — хмыкнул Эдвин, сузив и без того маленькие глазёнки. — Нешто душа за девчонку болит? А за Кармину, выходит, не болела? В это мгновение Лютик вдруг разом понял, что без её ведома братья ничего не сотворили бы. Видно, он ошибся, когда подумал, что Кармина уже не держит на него зла. Она не могла не знать, что Эдвин и Эдмунд наткнутся на Джиллиан, но хладнокровно делала вид, что ни при чём. Она казалась спокойной, а сама с давних пор затаила обиду и теперь решила отплатить ему. Он повернулся к Кармине и заговорил с глухой мольбой: — Скажи мне, где Джиллиан. Скажи! Она опять улыбнулась на свой лад, приподнимая только один уголок губ. — Чего ты привязался ко мне? Думаешь, мне больше заняться нечем, кроме как собственных братьев караулить? — Кармина! — он шагнул к ней, Эдвин и Эдмунд тут же преградили путь, красноречиво крутя кистями рук. — Послушай, что бы ты ни задумала… — Я задумала?! Не перепил ли ты давеча эля, милсдарь Лютик? Я накормила вас, дала вам кров, позволила тебе бренчать твои приставучие песенки допоздна, а теперь ты обвиняешь меня в том, что твоя девка куда-то пропала?! Паника била колоколом в голове — бежать, бежать! Он сотни раз удирал от неприятностей, и сейчас стоило бы поступить так же. Раз Кармина заупрямилась, то всё равно не признается, а братья отметелят его так, что живого места на теле не останется. Да только ноги будто вросли в пол, онемели, и Лютик их почти не чувствовал — превратился в одно сплошное сердцебиение. — Кармина, — без возможности к ней приблизиться приходилось полагаться только на взгляд, в который он вложил всё своё отчаяние. — Отведи меня к Джиллиан, прошу. Умоляю. Она ведь ни в чём не виновата. Должно быть, в глазах отразилось не только отчаяние, но и решимость стоять до последнего, совершенно ему не свойственная. Кармина помолчала немного, взвешивая своё решение, но всё же уступила — сделала братьям знак отойти в сторону и поманила Лютика за собой. Оба они так и не произнесли ни слова, пока Кармина вела его на задний двор и спускалась в погреб. Колени у Лютика подгибались, пальцы дрожали. Даже в тот раз, когда он впервые присоединился к Геральту и оказался в плену у эльфов, угрожавших его жизни, Лютик не испытывал такого оцепенения, такого страха, парализующего всё существо. Пока он не увидел Джиллиан, оставалась надежда, что ничего плохого с ней не случилось, но стоило вспомнить пошлые ухмылки братьев Кармины, как к горлу подступала дурнота. Его неизменная вера в лучшее трещала по швам, рвалась, как перетянутые струны на лютне. Кармина отворила узкую дверцу и остановилась, показывая, что сама внутрь заходить не собирается. Лютик сжал кулаки так, что ногти пребольно впились в кожу, и переступил порог. Поначалу сложно было разглядеть хоть что-то, но, как только глаза попривыкли к сумраку, Лютик различил тоненькую фигурку, свернувшуюся у стены. — Джилл, — севший голос не слушался, и получился хриплый шёпот, а не оклик. — Джилл, это я. Не помня себя, Лютик кинулся к ней, обхватил за плечи, прислушался к дыханию. Джиллиан очнулась не сразу, простонала что-то в полудрёме и инстинктивно прижалась к нему. Он обнял её — нежно и трепетно, — и на несколько мгновений отрешился от всех страхов, просто замер, крепко зажмурившись. — Ну? — спросила Кармина от двери. — Угомонился теперь? Лютик резко вдохнул — успел за считанные секунды позабыть, что она тоже здесь, и теперь её ледяной тон вернул в действительность. — Что… Что вы сделали? — он только теперь заметил, что одежда Джиллиан влажная, липнет к телу, а вся кожа покрыта мурашками. Здесь, в погребе, воздух был куда холоднее, чем наверху. — Эдвин сказал, что она похожа на мокрую курицу, — равнодушно отозвалась Кармина. — Вот они смеха ради и окатили её водицей из колодца. На миг Лютик потерял дар речи, а затем взорвался. — Совсем ополоумели?! Ты хоть понимаешь, что здесь она могла продрогнуть так, что… — Помолчи-ка, Юлиан, — в голосе Кармины прорезались железные нотки. — А лучше ответь — это ты, ты хоть понимаешь, как они могли обойтись с ней? Если бы не сдерживались, если бы у них была полная воля чинить над ней всё, что им угодно… Кипя от негодования, Лютик взвыл, оборвав её на полуслове. Джиллиан дёрнулась в его объятиях, зашептала что-то, словно пытаясь смягчить, окоченевшими ладонями обхватила за щёки. Он лишь сильнее вскипел и отстранил её, поднимаясь на ноги. — Так я ещё должен быть тебе благодарен? Это ты, само благородство, предложила им обойтись водой из ведра? Или чем ещё? Что ещё они сделали, Кармина?! — Больше ничего! — она предупреждающе выставила перед собой ладонь, не давая ему подойти вплотную. — Потому что я, в отличие от тебя, ещё не растеряла остатки совести. — Вы измучили ни в чём не повинную девушку просто развлечения ради, о какой совести ты мне толкуешь?! — Что-то память у тебя коротка, — злобно проговорила Кармина, с каждым словом теряя напускное хладнокровие. — Сам развлекался как душе угодно, а теперь, гляди-ка, взъерепенился! Как чуял Лютик, что она лелеет обиду из-за старой размолвки, но если прежде он был готов повиниться, то теперь в нём не осталось ни капли сожаления. — Твоя память ничуть не лучше, раз молчит о том, что ты охотно развлекалась вместе со мной. — Я была совсем юной, — Кармина гневно топнула ногой. — А ты мне проходу не давал, пел свои серенады, глазки строил, чего ж тут странного, что я попалась в твои сети! — Ты и словом не обмолвилась о том, что обещана другому! — Об этом и так весь Третогор знал! — Больно надобны мне городские сплетни! — Ой не говори, будто не слыхал о моей помолвке, Юлиан, просто тебя это не заботило, удумал заполучить меня — и заполучил, а чем мне это грозит — плевать хотел! Лютик несколько раз вдохнул и выдохнул, слегка утихомириваясь. Кармина всё равно не поверит, но тут правда уж точно за ним: он отлично помнил, как однажды во время каникул приехал в столицу Редании оттачивать бардовское мастерство — тогда ещё не успел прославиться, и столичная жизнь быстро завертела его, ослепляя и дурманя. Увидел молоденькую красавицу, написал для неё балладу — и дело в шляпе, а ни о чём другом по своему легкомыслию Лютик не переживал. — Если б я знал, что у тебя есть богатый знатный жених — и близко бы не подошёл, мне моя шкура дорога. — Трусом ты всегда был отменным, верно. Стоило братьям проведать, что ты меня соблазнил — так исчез из города быстрее, чем пиво исчезало у тебя в глотке. — А что мне оставалось, сдаться им в лапы? К женишку твоему на покаяние приползти? — А мне что оставалось? — вдруг спросила Кармина тихо. — Кто тебя разберёт, — буркнул Лютик, сбитый с толку. — Ну так я тебе расскажу, милсдарь бард. Тебе до городских сплетен дела не было, а вот мой жених их принял близко к сердцу, помолвку расторг и задумал наказать меня за бесчестье, ведь я опорочила не только себя, но и его, бросила, видишь ли, тень на его знатный род, спутавшись с тобой. Знаешь, какое наказание он придумал? Лютик жалобно поднял ладони, не желая слушать, хотя и понимал, что Кармина не откажет себе в удовольствии ткнуть его носом в то, что пережила из-за него. Однако она неожиданно умолкла. Лютик тоже молчал, малодушно надеясь, что буря минует. Он мог бы заявить, что Кармина и сама оступилась, что это она должна была подумать о своей чести — но язык словно прилип к нёбу. — Мне повезло, что рядом всегда были братья, — от её тона у Лютика по спине поползли мурашки. — Они меня спасли от мести, из-под носа у женишковой родни увели, спрятали здесь, в глуши. Понравилось бы тебе после столицы жить во вшивой деревеньке? А впрочем, не отвечай. Заболтать ты сможешь кого угодно, даже если сам знаешь, что сел в лужу. Не хочу ничего от тебя слышать. Девчонку твою никто пальцем не трогал, я слишком хорошо помню, что мне тогда, в Третогоре, грозило, помню ужас, не отпускавший месяцы спустя, помню страх, что и здесь меня обнаружат… — Если бы никто не тронул — я нашёл бы Джиллиан в той же комнате, куда ты её проводила! — снова вспылил Лютик и тут же осёкся. Джиллиан! Джиллиан, чтоб ему провалиться! Он напрочь позабыл, что она всё это время оставалась здесь, в холодном погребе, и слушала его бесполезные препирания с Карминой. Он должен был вывести её отсюда, а уж потом спорить хоть до полуночи! Лютик метнулся к бедняжке, которая так и сидела, привалившись к стене, осторожно поднял её на ноги, подставляя плечо для опоры, и повёл наверх. — Трясёшься ты над ней и правда знатно, — проговорила ему в спину Кармина едко, даже ядовито. — Как наседка с цыплёнком. Лютик почувствовал, что она лишь пыталась скрыть обиду, ведь ей в своё время не досталось от него ни капли заботы. — Трясусь, — согласился он, не желая больше пререкаться и отрицать очевидное. — Может статься, с момента нашей последней встречи у меня поприбавилось мозгов. Ответом была тишина. Когда речь заходила о сохранности шкуры, в Лютике просыпалась удивительная проницательность. Столкнувшись с Эдвином и Эдмундом с утра, он ощутил угрозу, совсем не эфемерную, но теперь возвращался в дом почти без опаски — будто знал наверняка, что без дозволения Кармины братья не тронут ни его, ни Джиллиан. Они даже не показались больше на глаза. Лютик на скорую руку собрал вещи, погрузил тюки и вывел Вальдо во двор, желая исчезнуть отсюда как можно скорее. Джиллиан следовала за ним молчаливой тенью — казалось бы, как прежде и бывало, но теперь Лютик тоже не осмеливался лишний раз раскрывать рот или хотя бы смотреть в её сторону. Он стыдился встретиться с ней взглядом, боялся увидеть следы слёз на осунувшемся лице, не мог подобрать слов. Не смог подобрать и для Кармины, которая в ожидании их отъезда стояла у ворот, скрестив руки: Лютик выдавил какие-то невнятные извинения, но получилось натянуто и не совсем искренне, потому что он был слишком подавлен, а ещё по-прежнему считал, что обижать Джиллиан из-за его собственных промахов никто не смеет. Мысль о том, что по его вине может пострадать кто-то другой, застала Лютика врасплох. В какие бы передряги он ни попадал из-за своей любвеобильности, все шишки всегда сам и собирал. Привычный выкручиваться, отшучиваться, а в крайних случаях — растворяться в закате, Лютик никак не мог уложить в голове, что на этот раз досталось не ему, а девушке, которая ничем не заслужила такого обращения. То, как глубоко Кармина затаила на него злобу за дела давно минувших дней, удручило Лютика не меньше. Он не привык рассматривать свои похождения как нечто серьёзное, и, даже если ему случалось охмурять замужних дам, об их репутации беспокоиться, по его мнению, следовало им самим. Ну в самом деле, разве им не известно, чем опасна интрижка на стороне? И разве он принуждал хоть кого-то? Одна беда — Джиллиан эти отговорки не уберегли. Да и Кармина… Ему до сих пор становилось не по себе, едва в памяти всплывал её взгляд. Как ни крути, а был за Лютиком грех, и потому не удавалось перед собой оправдаться. Лютик сжал поводья до боли в ладони. Впервые с того момента, как его прогнал Геральт, он испытал это чувство смятения, когда стоишь на перепутье и не знаешь, какую дорогу выбрать. Но, какие бы терзания его ни мучили, он заметил, что Джиллиан начала отставать. К такому Лютик научился быть внимательным: обычно она шла в том же темпе, что и он, если же замедлялась — верный признак, что наступила пора сделать привал. Немудрено, что сейчас отдых потребовался Джиллиан вскоре после того, как они отправились путь: может, с перепугу она и вовсе ночью глаз не сомкнула. — Хочешь, остановимся? Я не успел ничего купить в этой деревушке, остались только старые лепёшки, но с перекусом что-нибудь придумаем… — пробормотал Лютик, по-прежнему не глядя на неё. Потом спохватился, обернулся, чтобы жестами объяснить сказанное — и охнул. В полутьме погреба этого было не рассмотреть, но, если бы он не отводил глаза после, то сразу увидел бы, что дело неладно. Щёки Джиллиан покрылись лихорадочным румянцем, дышала она тяжело и прерывисто. Лютик подошёл к ней, приложил руку ко лбу — так и есть, жар. — Да ты захворала…