***
Что-то так яростно светило в глаза молодой державы, заставляя его поморщить носик и сильнее зажмурить глаза, но теплые лучики просто так отступать не собирались, продолжая настаивать на пробуждении парня. Россия раскрыл усталые веки, отмечая про себя, что раздражение глаз практически не чувствовалось, неужели? Русский попытался вскочить с кровати, однако упал обратно, чувствуя ужасную боль и скованность в предплечье. Осмотрев руку, славянин сделал неутешительные выводы, его рука сломана, что подтверждал свежий гипс. Но… когда его успели наложить? Парень не хотел думать о том, что отец видел его в том печальном состоянии, теперь он точно не будет его жалеть. Убрав одеяло, русский с ужасом заметил, что одет в домашнюю одежду, а это значит… о, нет! Руки мальчишки начали крупно дрожать от страха, ведь отец видел, видел его ужасную худобу, что для «нормального» преемника никак не допустима! Из-за этого нападки станут еще ожесточеннее, Россия это знал, но все же надеялся, что сможет сдержать этот секрет от всех. Сердце потяжелело, скинув теплое одеяло, русский подошел к зеркалу, которое висело у двери, в душе надеясь ослепнуть, чтобы не видеть правду. Взглянув в свое отражение, Россия подметил, что линзы с его глаз сняли, и теперь видна его особенность, за которую отец называет его «сучьим отродьем». Правый глаз парня пылал ярким огнем, который спускался с солнца на землю, а второй тонул в море ледников под чистым небом. Гетерохромия, как же Россия одновременно любил и ненавидел эту часть себя, что напоминала ласковую и любящую мать и жестокого тирана отца. Он так похож на обоих родителей, унаследовал самые красивые черты матери и плотную фигуру от отца. Непонятное и отягощающее чувство начало наполнять славянина, внутри него будто вскипал вулкан, что вот-вот выбросит раскаленную магму из своего жерла. Поддавшись эмоциям, Россия схватился рукой за око, которое досталось ему от отца, и начал вырывать его, тихо шипя от боли, в кровь кусая изуродованную губу. Пару мгновений и глазное яблоко с яростью откидывается в соседнюю стену, оставляя на ней темное пятно. Кровь так и сочилась из приоткрытых век, будто слезы, которые ждали своего часа, вырвались на свободу, забирая с собой всю боль и отчаяние. Отойдя от зеркала, парень подошел к столу, на котором были огромные стопки бумаг, которые сейчас не представляли для страны никакой ценности. Взяв чистый лист и ручку, дрожащей рукой мальчишка принялся строчить свои последние слова, выводя здоровой рукой кривые буквы. Говорить особо нечего, никто не будет вчитываться в этот бред сумасшедшего, а может и просто выбросят, как ненужный мусор, сожгут вместе с телом, забывая о том, что когда-то существовал юноша с мягким и добрым характером, который никогда и никому не отказывал в помощи. Кровь запачкала пол, оставляя на нем след из полузастывших капель, стол также был измазан бордовой жидкостью, вся одежда пропиталась ею, неприятно прилипая к худощавому телу, оставляя свои размытые следы. Найдя где-то в глубине огромного шкафа припрятанный кусочек веревки, Россия пододвинул к середине комнаты табуретку, на которой до этого стоял горшок с цветущим белым парусом, который был безжалостно скинут на пол, от чего хрупкий горшок раскололся, обрекая растение на скорую гибель. В потолок уже давно был вкручен крючок, что так хорошо прятался за небольшой люстрой, теряясь в ярких лучах светила. Привязав один конец веревки к нему, парень принялся завязывать узел, который, по иронии, научил его вязать «любимый» отец. Сейчас, когда русский уже у самого конца, ему хотелось лишь смеяться от собственной ничтожности, слабости и глупости. Встав на табуретку, Россия взял петлю в руку, обдумывая все «прелести» своего ничтожного существования, но поток его мыслей прервал трезвон телефона. Раздражающая вибрация выводила последние нервные клетки из себя. Достав разрывающуюся трубку из кармана серых шорт по колено, держава увидел неизвестный номер. Отвечать не хотелось совсем, но что-то подталкивало его на этот разговор, будто внутренний голос кричал ему о важности предстоящего диалога. Немного помедлив и успокоившись, русский нажимает зеленую кнопку и прикладывает аппарат к уху, ожидая услышать голос собеседника. «…почему ты не пришел? Ты же обещал! Я так по тебе соскучился, пожалуйста, вернись ко мне…» — Неожиданно для державы из телефона донесся звонкий детский голосок, который, казалось, вот-вот сорвется на умоляющие всхлипы. Парня пробило ударом тока, чутье его действительно не подвело. «П-прости меня, малыш, но… я не смогу прийти к тебе, прости, пожалуйста, я так виноват перед тобой, я…» — Не успел славянин закончить мысль, как хрупкий голосок прервал его, заставляя застыть на месте. «Х-хорошо… Тогда м-можно я приду к тебе? Можно же?» — Внутри ребенка тлелась последняя надежда, исход которой мог решить только русский. Голос дрожал, маленький человечек на той стороне готов был в любой момент разрыдаться, как и сам славянин, по щекам которого уже начали скатываться одиночные слезинки, которые он так долго сдерживал в себе. «Конечно, можно. Я буду ждать тебя…» — От чего-то голос ребенка успокаивал Россию и помогал привести хаос в голове в порядок. Он чувствовал некое родство с этим человечком, который так искренне ждал ответа. «Спасибо, я люблю тебя!» — Эти слова произнесли с искренностью и легким смущением. «Я тоже люблю тебя, малыш.» — На этом моменте разговор подошел к концу. Парню сразу стало так легко на душе, будто все его беды и невзгоды одновременно испарились и больше не давили на хрупкое тело мальчишки. Надев на шею петлю, Россия вздохнул последний раз, из глаза ручьем шли слезы, смешиваясь с кровью, рисуя на его футболке новые узоры. Расслабившись, парень сделал шаг вперед, навстречу своей судьбе, месту, где ему будет хорошо, где он будет счастлив. Табуретка упала на бок с грохотом, заставляя все живое в доме замереть, петля крепче обняла шею русского, блокируя доступ к кислороду. Тело рефлекторно пыталось спастись из этой западни, да только вот его хозяин не желал освобождения. Эта боль, что, казалось, разрывала его легкие, так успокаивала, она давала ему надежду на спокойную и быструю смерть. Буквально несколько секунд и все закончится, в глазах потихоньку начало темнеть, голова опустела, а тело ослабло, бросая бесполезные попытки освободиться.***
После того, как Союз привез сына домой и уложил в его комнате, прошло уже много времени. Ночь пролетела слишком незаметно, мужчина думал над тем, что произошло сегодня, о том, что ему сказал преемник. Было как-то горестно смотреть, как твой наследник медленно умирает и еще сильнее отдаляется от тебя. Тяжело, когда родные делают вид, что не замечают друг друга, ненавидят и поливают грязью. СССР понял свою ошибку, он осознал, что любит сына, хоть сказать это не даст его гордость, которая помыкала им все это время. Коммунист намерен восстановить их отношения, хотя бы попытаться попросить прощение у сына, как бы стыдно ему за это ни было, это необходимо. Мужчина не сомкнул глаз всю ночь, полностью погрузившись в свои думы, не заметив наступивший рассвет. Поднявшись с кровати, Союз решил сходить проверить парня, вдруг уже очнулся. Приоткрыв деревянную дверь, мужчина не стал заходить, увидев мальчика, лежащего в таком же положении, что и вчера. Он скоро проснется, а славянин волнуется, как приговоренный перед смертной казнью, ему нужно собраться для тяжелого разговора. СССР вышел на улицу, где кожу обволакивал приятный утренний морозец, заставляя тело приятно вздрогнуть и окончательно проснуться. На дороге было пусто, все же сегодня выходной, да живут они ближе к краю города. На морозе мужчина простоял минут десять, однако все это время его сопровождало странное чувство тревоги, будто что-то ужасное вскоре произойдет, но Союз не мог понять что. Ведь сын спокойно спит в своей кровати, у других детей тоже все хорошо, почему же это так настораживает? Внезапно из дома раздался непонятный грохот, коммунист сразу же бросил любоваться снежным пейзажем и буквально влетел в прихожую. Даже не скидывая с себя обувь, мужчина поспешил на второй этаж, в душе надеясь, что это просто его воображение, которое в последнее время разыгралось. Но все его опасения подтвердились, прямо посреди комнаты на веревке висел его младший сын. Не раздумывая, Союз бросился снимать его с петли, быстро перерезав веревку перочинным ножом, который всегда носил с собой, особенно после войны. Тело ребенка упало, после того, как было освобождено от грубых объятий веревки. Не теряя времени, мужчина вызвал скорую, надеясь, что та успеет вовремя. Россия почти не дышал, глаза закрыты, все лицо в крови, как и одежда. Осмотрев комнату, отец пришел к не утешительному выводу, в другом конце спальни он заметил глаз, что с такой небрежностью был там оставлен. Со стороны русского чувствовались движения, Союз сразу же перевел свое напуганное лицо на мальчика, который лежал у него на руках. Россия повернул голову к отцу, смотря на ужас, застывший в его очах, и слегка улыбнулся, радуясь непонятно чему. Мужчина был в замешательстве, он хотел ему что-то сказать, но услышал вой сирены, что приближался к их дому, и, поудобнее подхватив мальчишку, кинулся к выходу, не желая терять драгоценное время. Следующие события коммунист помнил лишь отрывками, он помнит, как выбежал на улицу, как отдал сына врачам и сам сел в карету скорой помощи, держа сына за хрупкую кисть, лишь один отрывок навсегда остался в его памяти. В этот момент все звуки вокруг замолчали, будто отодвинулись на второй план, в голове был лишь монотонный писк аппарата, который измерял пульс, но в одно мгновение, он просто замолчал. Рука сына, которую Союз крепко сжимал в своих ладонях, окончательно расслабилась, забирая с собой все надежды отца на хороший исход. Врачи не смогли ничего сделать, травмы от асфиксии были несовместимы с жизнью, чудо, что парень вообще смог прожить еще двадцать минут. Тело забрали на вскрытие, а ошарашенному отцу предложили воду с валерьянкой, от которой он спокойно отказался и ушел домой. Ему нужно время, чтобы понять, что его сына больше нет на этом свете, он больше не вернется уставший с работы, а ведь Союз так и не успел попросить у него прощения. Мужчина был поглощен своими мыслями и даже не заметил, как зашел в дом и сел на пол в прихожей, облокотившись спиной о холодную серую стену.Pov USSR
Какой же я идиот, чувствовал же, что что-то не так, ну почему я не додумался проверить его, ведь все можно было изменить. Он так страдал, а я не уследил… Почему… почему, когда я все осознал и был готов извиниться ты ушел?! Если так подумать, то я полностью испортил его жизнь, я не заслуживаю его прощения. Мои глупые идеи и желания погубили его, а он столько лет терпел меня. Из моих глаз потекли слезы, я не плакал со времен войны, видно, я и вправду был привязан к мальчику сильнее, чем думал. В последний момент, когда он открыл свои веки и взглянул на меня угасающим глазом, я заметил легкую красноту белка, похоже он плакал, меня этот факт удивил, ведь даже от самых сильных ударов он не проронил ни слезинки. Россия был сильным, теперь то я точно это знаю. Нужно будет взять на себя его обязанности и как можно дольше скрывать его смерть. О чем я думаю?! У меня только что сын умер на руках, а я решаю политические вопросы, позор. Встав с холодного пола, я направился на кухню, мне нужно успокоиться и забыться, иначе я не усну сегодня, просто не смогу, осознание, что я, можно сказать, убил его чуть ли не собственными руками угнетает меня, самому хочется повеситься. Зайдя в комнату, я сразу же направился к одному из нижних шкафчиков, открыв его, я вытащил оттуда все спиртное, а это немногим пять бутылок различного алкоголя. Россия не пил, я отучил его прикасаться к рюмке еще в детстве, когда застукал его однажды за гаражами с какой-то подозрительной компашкой. Он тогда неделю не мог нормально пользоваться руками, зато больше после школы не задерживался. Дети рассказывали, что даже после моего ухода никогда не видели его пьющим, на всех всемирных мероприятиях он пил исключительно воду, не пошел по моим стопам, молодец. Я взял первую попавшуюся бутылку и, откупорив ее, начал пить прямо из горла, а я же во время своего «отпуска» ни раз не брал в рот спиртное, удивительно. Время пролетело незаметно, собственно, как и все бутылки алкоголя, тело уже совсем не хотело слушаться, меня ужасно тошнило, каждое движение давалось тяжело. Кажется, я так и уснул за кухонным столом.End Pov USSR
Проснулся Союз ближе к обеду с ужасным похмельем и пустыней во рту. Добравшись до раковины, мужчина первым делом утолил жажду, а затем, порыскав по верхним ящикам, нашел аптечку со спасительными таблетками. Ему так сильно хотелось есть, ах, да, он же со вчерашнего утра ничего не ел, да и тогда по сути просто перекусил чашечкой кофе. Потихоньку голова начала приходить в норму, тело перестало ломить от неудобной позы, в которой мужчина просидел более десяти часов! Когда он только встал, все его суставы ужасно прохрустели, принося такое блаженное чувство свободы и раскованности, усталость как рукой сняло, хоть небольшие круги под глазами присутствовали, как и опухшее от алкоголя лицо. Через десять минут гренки были готовы, а кофе сварен, аппетита особо не было, особенно после вчерашнего, пока коммунист готовил, есть расхотелось совсем. Но, все же, заставив себя, он съел большую часть, оставив пару ломтиков на потом. Он хотел убраться в комнате младшего, однако сейчас ему хотелось идти туда в последнюю очередь, он еще не готов, нужно немного прийти в себя и подождать. Ему нужно проветриться, встав со стула, Союз направился к двери, однако он замер буквально в двух шагах от выхода с кухни. Прямо перед ним пробежал ребенок… Поморгав пару раз, СССР решил, что это всего лишь игры его разума и не придал этому какого-то значения, однако топот детских ног на втором этаже заставил его усомниться в своей догадке. Что-то внутри кричало ему, что нужно подняться, нужно проверить кто это, и, поддавшись внутреннему голосу, мужчина подошел к лестнице. Топот прекратился, но слышался слабый детский смех, который доносился с комнаты… России. Союз замер перед дверью, все не решаясь взяться за ручку и открыть её, взглянув правде в глаза. Частые смешки не прекращались, решительность и страх боролись за главенство внутри мужчины, и похоже побеждает первое. Схватившись за ручку, коммунист начал медленно открывать дверь, по его лбу уже скатилась парочка капель холодного пота, так страшно ему не было даже во время войны. Когда открылся обзор на комнату сына, отец заметил там маленького мальчика, сидящего на подоконнике, ножки того свисали и поочередно менялись местами, раскачиваясь, словно качели то вперед, то назад; лицо, которое скрывали отросшие прядки непослушных, торчащих во все стороны, каштановых волос, опущено в пол, будто намеренно не раскрывая свою личность. Союз медленно оказался в проеме, не сводя удивленных глаз с такого знакомого мальчика, однако сказать наверняка кто это без взгляда на лицо нельзя. Для большей надежности коммунист закрыл за собой дверь, преграждая выход своим подтянутым телом, мальчишке больше некуда бежать. Только дверь издала небольшой хлопок, как ребенок вздрогнул и застыл на месте, будто готовясь к нападению, это еще сильнее насторожило СССР. Он начал медленно подходить к мальцу, пытаясь не спугнуть непослушное дитя, но не успел мужчина сделать и одного шага, как раздался такой звонкий детский голосок. «Ты не хочешь меня видеть?.. — Ребенок продолжал неподвижно сидеть на подоконнике, немного согнув спину и приподняв плечи, будто вот-вот заплачет, он крепче ухватился за край деревяшки, кончики пальцев начали неметь, а все тело паренька вздрогнуло. — Я настолько уродлив?» Мальчик поднял голову, смотря пронзительными глазами прямо на Союза, белки обволакивал тонкий слой слез, которые еще не успели скатиться по румяным щечкам мальчишки. СССР застыл на месте. «Эти глаза, эти волосы, черты лица, кожа — это точно он, но как? Похоже я начинаю сходить с ума, раз вижу своего сына в возрасте восьми лет.»: подумал коммунист, закрывая свои глаза, массируя их, чтобы избавиться от видения. «П-почему… *всхлип* ты т-такой жестокий? — Голос малыша дрожал, а слезы не стесняясь катились по его круглым щекам, падая прямо на испачканный в крови ковер. Союз открыл свои веки, и снова, снова он довел его до слез, даже когда его не стало. — Ч-что я такого *всхлип* сде-делал, чтобы заслужить… э-это.» Сердце обливалось кровью, душа так жалобно ныла и неприятно сжималась внутри, что хотелось вырвать все внутренности, чтобы не чувствовать это давление. Ноги ослабли, а тело остолбенело, будто раскаленный металл, который резко опустили в ведро воды. Союз медленно приблизился к мальчику, хотелось обнять его, упасть перед ним на колени и просить прощения, чего он не успел сделать при живом сыне… Но силы куда-то исчезли, мужчина просто застыл на месте, он боялся, но чего? Ведь это всего лишь безжалостные игры его разума, что давят на психику опечаленного отца. Руки начали мелко дрожать от собственной безысходности, все внутри трясло, будто умелый бармен ритмичными движениями смешивал коктейль в смесительном стакане. Единственное, что мог сделать СССР в данный момент, так это попросить прощения за все, что он натворил. «Я… п-прости меня, пожалуйста, прости м-меня… — Губы дрожали, как и голос. Союз был на грани истерики, направив свой взгляд в пол, он просто упал на колени. Ноги совсем ослабели, не в силах выдержать вес коммуниста, голос начал затихать, под конец переходя в шепот. — … прости.» Мальчик заметил мужчину и, немного успокоившись, спрыгнул с подоконника, подходя к стене с застывшим пятном крови. Союз так и продолжал стоять на коленях, вымаливая прощение, он даже не заметил, что ребенок уже стоял за его спиной. Из некоего транса его вывел все тот же голос, что так похож на голос России, от чего даже не верится, что это всего лишь его воображение. «Верни мне его…» — Услышав голос сзади, мужчина сразу же обернулся, однако никого уже в комнате, кроме него, не было. Еще раз осмотревшись, коммунист заметил глазное яблоко, которое до сих пор лежало на том же месте. Кровь плотной корочкой покрывала белок, не давая узреть его белизну. Союз подполз к органу, одной рукой подбирая его с пола, он был весь в засохшей крови, полностью высохший и потемневший слой; вид был отвратительным, СССР видит такое не впервые, но осознание того, что это частичка не какого-то неизвестного солдата, а его родной кровинки, заставляла его тело трястись еще сильнее.***
Отец смотрел на охладевшее тело своего сына, такое тощее, будто спичка, его отмыли от крови, но разум Союза до сих пор рисует её все на тех же местах. Младший накрыт белой простыней, скрывавшей торс и нижнюю часть тела. Так хочется, чтобы он проснулся и посмотрел на мужчину своим уставшим, но живым взглядом… Сегодня Россию будут готовить к похоронам, кремировать ребенка СССР не хотел, все же сын был верующим, хоть и этот факт не вызывал у коммуниста восторга, но так уж и быть, он уступит своим убеждениям. В прохладное помещение морга зашел работник, сообщая о том, что пора начинать подготовку. Союз лишь кивнул, покидая здание. На улице было пасмурно, похоже будет дождь; осень немного затянулась, уже начало декабря, а хороших заморозков еще не было, будто погода специально оттягивала этот момент, чтобы вместе с несчастным отцом оплакивать горе. Вытащив из верной шинели портсигар с коробком спичек, СССР достал оттуда одну самокрутку и зажег её, вдыхая ядовитый и терпкий дым, что заполнял его легкие. Мужчина придерживался старых привычек, он никогда не променяет свои самокрутки на какой-то дешевый табак, в который даже непонятно что кладут! У него была красивая армейская зажигался с его гербом на одной из сторон, да вот только руки все никак не доходили заправить её, хоть она всегда была при нем. Дым приятно обжигал легкие, а затем, при выдохе, уносился усилившимся ветром. Погода меняется на глазах, но на данный момент бывшей стране было абсолютно все равно на игры природы. Человек, который еще несколько минут назад стоял с коммунистом у трупа сына, подошел к нему и сообщил о готовности, осталось только дождаться машину со священником и можно ехать.***
«Больше никого не будет?» — Спросил мужчина в возрасте, держа в руках небольшую книгу в черной обложке. Кроме них на кладбище больше никого не было, солдаты, которых Союз попросил о помощи с перетаскиванием гроба, ушли греться в машину, нечего им тут делать, по крайней мере не сейчас. Погода немного успокоилась, но тучи стали еще темнее и кучнее, будто предвещая грозу, однако на данный момент все эти мелочи не имели смысла. «Нет» — Союз даже не поднял голову на собеседника, его взгляд был прикреплен только к закрытому гробу. Ему до сих пор не верилось в то, что это правда. Он все надеялся, что проснется посреди ночи в своей комнате, встанет со своей койки и, пройдя на второй этаж, заглянет в спальню сына, где тот мирно посапывает в своей теплой кровати. Но нет, он сейчас стоит перед бездыханным телом своего ребенка, чувствуя в горле накатывающийся комок, глаза начали немного щипать от подступающих слез. До последнего мужчина сохранял свою стойкость, не давая слезам течь по его лицу. «Хорошо, тогда я начну.» — Священник начал чтение молитвы, все вокруг замерло, Союз уже не слышал голос мужчины, в его памяти начали всплывать те редкие счастливые моменты, когда вся семья в сборе, все радостно кричат, на весь дом стоит гул, но это так греет душу. И даже в толпе своих братьев и сестер Россия был по-настоящему счастлив, даже если ему не уделяли много внимания, он всегда брал максимум из любых вечерних посиделок, иногда ему даже удавалось рассмешить анекдотом серьезного отца, который редко смеялся, хоть улыбка часто украшала его лицо. Союз даже не заметил, как пришли солдаты и закопали гроб, оставляя над землей протяженный холмик из оставшейся земли. Мужчина, будто в трансе, присел около могилы и протянул руку к деревянному кресту, проводя по его лакированной поверхности ладонью. Все уже покинули это место, теперь отец остался с сыном один на один. Глубоко вздохнув, коммунист уже хотел уходить, как ему прямо на нос приземлилась маленькая снежинка, сразу же растаяв от его тепла. Начался самый настоящий снегопад, быстро укрывающий холодную землю своей белой шубой. СССР встал на ноги и взглянув в небо, любуясь такой красотой, сразу вспомнился день рождения России, тогда снег валил такими же крупными хлопьями, щекоча нежную кожу. Малыш тогда нарадоваться не мог такому чуду, он всегда любил зиму, особенно снежную, еще до войны и последующих событий, мальчик любил сидеть на подоконнике и любоваться красотой, которую прямо на его глазах создает природа, он не мог оторваться от этого зрелища. По щекам мужчины скатывались редкие капли, то ли это были слезы или растаявший на его лице снег — непонятно, его ушанка съехала вниз и прикрыла глаза, скрывая эмоции своего владельца. «Прощай, сынок.» — Последнее, что сказал отец перед уходом.