Спасение Гаспара Хаузера

Утро было сонным для всех, кроме Гарри. Привычно вскочив в шесть утра, он не знал, чем заняться. Убирать было нечего, завтрак готовить негде, никто не кричал и не ругался. Было необыкновенно тихо. Быстро одевшись и умывшись, Гарри спустился в гостиную. Там была та же тишина и — о, счастье! — никого не было. Наслаждаясь тишиной, Гарри уселся на диван и откинулся на спинку, пока никто не видит. Смотря в потолок, он пытался оценить прошедший день. Все было не так уж и плохо, правда, слишком много народа. Странно, почему они все так на него реагировали? В слова Хагрида о том, что знаменит, Гарри сначала не поверил, но потом, оценив жадное любопытство, понял: он такой уродский урод, что интересен всем, как мартышка в зоопарке. Жившая где-то в глубине надежда, что это не так, окончательно умерла. Зато Гарри очень хорошо понял, что выбора нет. Ему придется учиться до совершеннолетия здесь и быть для всех… уродом… Снова все повторялось, раз за разом. Почему родители не взяли его с собой, а подкинули? Он вовсе не был благодарен за такую жизнь… Будущее было беспросветным. Иногда Гарри задумывался о том, чтобы его не стало, но пастор в церкви, куда его водили, объяснил, что тогда будет еще хуже. Часы в гостиной показали семь утра, и в гостиную начали стягиваться другие студенты факультета. Гарри опустил голову, разглядывая софакультетников исподлобья и ожидая, как минимум, насмешки, а как максимум — удара, но никто на него не напал и, кроме «Доброе утро» и «Привет, Гарри», не сказал. Это было странно и непонятно, а непонятное Гарри не любил, потому что оно всегда заканчивалось для него плохо. Внезапно к нему подошла девочка с настоящим вороньим гнездом на голове и попыталась усесться рядом. Абсолютно рефлекторно Гарри шарахнулся в сторону. Девочка смотрела на него со слезами на глазах… — Извини… — почти прошептал Гарри. Девочка снова заулыбалась и предложила ему дружбу. — Тебя будут ругать за дружбу с таким, как я, — твердо сказал Гарри. Это, наверное, хорошая девочка, и будет жалко, если ее накажут. В гостиной мгновенно стало тихо. Высокий рыжеватый староста, судя по значку, подошел к дивану и присел, не нарушая личное пространство, так, чтобы его глаза были на одном уровне с глазами Гарри. — Скажи, пожалуйста, а почему ее должны ругать? — мягко спросил староста. — Ну я же… урод… — тихо ответил Гарри, опустив голову. — Ты кто??? — воскликнули несколько голосов. — Урод… — А почему? — спросила растрепанная девочка. — Ну… Вы же сами все знаете! Да, я урод! Я ненормальный! Со мной рядом стоять противно! — внезапно сорвался на крик Гарри. — Что вам всем от меня нужно?!* Факультет Гриффиндор потерял дар речи. Наконец староста прокашлялся. — Гарри, ты не урод. Сейчас надо идти на завтрак, а потом на уроки, но после уроков мы поговорим, хорошо? — сказал он. — Если так надо… А очень больно будет? — спросил Гарри, знавший только один смысл слова «поговорим». — Да у кого же ты жил?! — воскликнул староста факультета. — У дяди и тети, — прошептал Гарри, почти приняв позу эмбриона. Не находя слов, староста скомандовал строиться и идти на завтрак — время уже поджимало. Но студенты были в абсолютной прострации, особенно девочки, услышавшие, как себя называет Герой Магического Мира. Еще смущало то, как он говорил — как будто подбирая слова, медленно. Шок, испытанный сегодня, просто не с чем было сравнить. Видимо, староста попросил других взять шефство над Гарри, и потому перед ним оказалась полная тарелка разнообразной еды. При виде такого изобилия мальчик чуть не заплакал, но тихо поблагодарил, чтобы никто не слышал дрожащего голоса, и принялся медленно, тщательно жуя, кушать. Он совсем не смотрел по сторонам, лишь обнял рукой тарелку, чтобы не отняли. От этого жеста одна девочка тихо всхлипнула, но сильней всего этот практически рефлекторный жест подействовал на профессора Северуса Снейпа, который буквально увидел себя в детстве. Этого не могло быть, но вот сидел мальчик, который аккуратно кушал, держа тарелку также, как Северус в детстве. Дети на завтраке были, в основе своей, сонные, поэтому основные вопросы начали возникать позднее. *** Сразу же после завтрака деканы явились в кабинет директора. Понимая, что на вопросы отвечать все равно придется, Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор заранее продумал, что и как он скажет. — Садитесь, коллеги. Лимонную дольку? — Нет уж, спасибо, — в большинстве своем деканы терпеть не могли эту приторную сладость. — Итак, Альбус, мы ждем ваши объяснения, — проговорила Помона Стебль. — Ах… Гарри, бедный мальчик оказался таким подверженным маггловской моде, он так любит вызывать жалость… Мальчик все-таки рос без мамы, это наложило свой отпечаток. Я прошу вас всех с пониманием отнестись к причудам Гарри. — Худоба — это тоже причуды? — Помона, девочка моя, вы же знаете эту молодежь… — абсолютно непонятно сказал Дамблдор. Минерва МакГонагалл была зла. Гарри Поттер, оказывается, играет на том, что он сирота? Это совершенно недопустимо, и она покажет избалованному мальчишке его место. Каким бы он ни был героем и избранным, но на ее факультете он должен вести себя прилично. Северус Снейп находился в состоянии… Точнее всего это можно было назвать когнитивным диссонансом. Альбус Дамблдор и его ненависть говорили, что это избалованный мальчишка, весь в своего отца, но его глаза… Такой жест не наработаешь, он вырабатывается сам собой. Поэтому, прокручивая в голове все, что ему было известно, он не мог прийти к определенному мнению. Помона и Флитвик, напротив, совсем не поверили директору и, независимо друг от друга, решили поговорить с мистером Поттером. *** А мистер Поттер двигался за гриффиндорцами на свой первый урок в новой школе. Внутри него загорелся маленький огонек надежды на что-то волшебное, так и не выбитый до конца родственниками. Первым уроком была Трансфигурация с деканом, что бы это ни значило. Он уже знал, что декан — это та суровая дама, которая проводила распределение. Тем не менее, он шел как можно ближе к стенке, чтобы в случае чего… Но все было спокойно. Зайдя в кабинет, он уселся на последний стол, чтобы сзади никого не было, потому что его опыт диктовал именно такое поведение. Проходя мимо учительского стола, он увидел красивую кошку необычной раскраски и погладил ее. Кошка посмотрела на него как-то зло, и Гарри быстро спрятал руку за спину. Наконец прозвенел звонок, и кошка, спрыгнув со стола, превратилась в декана. Весь класс охнул от неожиданности. Профессор МакГонагалл, как она представилась детям, сурово объяснила, что не потерпит на уроках лени и хулиганства. При этом она в упор смотрела на Гарри, которому от этого взгляда становилось совсем нехорошо. Написав на доске формулу, профессор МакГонагалл раздала спички и дала задание превратить их в иголки. Но Гарри почти ничего не понял из объяснений и попытался повторять за впереди сидящими в надежде, что что-нибудь получится. Что-то похожее на иголку получилось только у Гермионы Грейнджер, той самой лохматой девочки. Сразу после того, как было задано задание, Минерва МакГонагалл твердым шагом подошла к столу Гарри. — Мистер Поттер, — с некоторой брезгливостью сказала она, — вам не позволено лениться на моих уроках. Если вы будете играть мне тут в свои игры, я вас вышвырну из школы немедленно. Вам индивидуальное задание — описать все законы Гампа до завтра! С примерами! И во что вы одеты?! Так и знайте, от меня вы жалости не дождетесь! Первый курс застыл. Такого… подхода даже они не ожидали. — Да как вам не стыдно! — воскликнула та самая девочка. — За что вы так издеваетесь над Гарри? — Минус двадцать баллов с Гриффиндора! — отчеканила МакГонагалл. — За хамство. Вон из класса! Дети совершенно не понимали, что произошло, и почему декан так груба. Собрав вещи, все вышли из класса. — Да не расстраивайся, дружище! — воскликнул Рон и ударил Гарри по плечу. Гарри сразу же вжался спиной в стену и закрыл голову в защитном жесте. Рон замер, непонимающе смотря на Гарри. Гарри замер, явно ожидая удара, тогда Рон просто сделал шаг назад. Гарри медленно опустил руки, глядя вокруг затравленным взглядом. Дети уже поняли, что Гарри не переносит прикосновений, и пытались подбодрить его словами. Но дело было не в отношении профессора, Гарри давно уже привык к такому отношению, просто только что его надежда окончательно умерла. Следующим уроком была История Магии, которую преподавал призрак. Обычно все студенты засыпали в течение первых пятнадцати минут, но только не сегодня. Гарри пытался конспектировать, поминутно зевая, а вот Гриффиндору было не до сна. Всех беспокоило поведение профессора, ее ясно видная злоба, желание уязвить и унизить Гарри Поттера. И можно было бы представить, что Гарри притворяется, но все же видели и худобу, и то, как он реагирует, и… Невилл вспоминал, что он видел… Когда он увидел столь разукрашенное тело, то испытал самый настоящий животный ужас и прямо-таки вжался в стену душевой, пытаясь слиться с кафелем. «О мама Мерлина, что это?! Не иначе, как его драконы жрали! Подпалили, пожевали и выплюнули…» И вот сегодня МакГонагалл… Надо срочно написать бабушке! О том, что после сольного выступления декана надо написать родителям, думали все гриффиндорцы первого курса. Они даже представить себе не могли, что взрослый человек сможет так унизить ребенка… сироту, за которого некому заступиться. А Рон Уизли, вспоминая реакцию Гарри, неожиданно подумал, что профессор МакГонагалл сегодня говорила, как пожиратель под оборотным зельем. Может быть… Надо срочно написать маме! На урок Зельеварения Гриффиндор, наслышанный о профессоре, шел, как на каторгу. Буквально, как на смерть. Урок был совместный со Слизерином, с которым Гриффиндор традиционно враждовал. Дети думали, что если уж МакГонагалл так себя повела, то Снейп точно попробует свою знаменитую язвительность. — Поттер! Наша новая знаменитость… Все, кто смотрел на Гарри, увидели, что он вздрогнул и опустил голову. Такое поведение для избалованного мальчика, которым себе многие и представляли Поттера, было очень необычным. — Поттер, что будет, если я смешаю измельченный корень асфоделя с настойкой полыни? — выплюнул зельевар. — Я не знаю, сэр, — медленно, будто подбирая каждое слово**, ответил Гарри. Он уже понял, что будет… сначала ему зададут вопросы, ответы на которые он не может знать, а потом жестоко накажут, чтобы другим неповадно было. У него был опыт такого поведения учителей, и он молчал в ответ на вопросы профессора. Но профессора такое поведение разозлило, и он начал выговаривать Поттеру, почти срываясь на шипение: — Вы избалованный мальчиш-ш-ш-шка… Но тут что-то пошло не так. Гарри неожиданно упал под стол, где свернулся в позу эмбриона, закрыл руками голову и тихонько запищал. Северус Снейп опешил. Если говорить честно, этот мальчик не был похож на Джеймса, он, скорее, был похож на самого Северуса много лет назад. И тут у Снейпа будто глаза открылись — его панически боялся сын Лили, сирота, которого явно били и унижали, как когда-то Северуса. И Северус не выдержал… Медленно присев на корточки у стола, он улыбнулся мальчику, не показывая зубов, чтобы не напугать, и тихо-тихо сказал: — Не бойся, малыш, я не причиню тебе боли. Он протянул руку и замер. Оба факультета хранили потрясенное молчание. Профессор Снейп улыбнулся. И ласково заговорил с Гриффиндорцем. Это было слишком большое потрясение для одного дня. Но Северус Снейп разговаривал сейчас не с «ненавистным Поттером», он разговаривал с маленьким Северусом, потому он говорил спокойным, ласковым тоном, всем видом показывая, что опасности нет, но не стараясь коснуться ребенка. И тот не выдержал — молнией кинулся к профессору и спрятался у него на груди, прижавшись со всей силы. Ни одного звука не доносилось от Гарри, но Северус чувствовал, как намокает мантия. Успокаивая малыша так, как когда-то его успокаивала мама, Северус понимал, что Дамблдор заигрался. Нет ничего ценнее детей, и этот бородатый… покусился на святое. — Гриффиндор, — тихо сказал профессор Снейп, стараясь не потревожить затихающего ребенка, которого он нежно прижимал к себе. — Кто довел ребенка до такого состояния? — Декан, — ответили ему. — Задания не будет, все свободны. Но никто не двинулся с места. — Идите, дети, — мягко сказал тот, кого называли «Ужас Хогвартса». — Все потом, идите. И десятки сов, как туча, сорвались из совятни.