Обеты дорнийца

Дивный сад Красного Замка, чуть запущенный, но оттого обладавший особым очарованием, расцветал, словно во всеуслышанье говоря о приближавшемся лете, быть может, что долгом. Тем не менее, погода сохраняла коварство, когда в теплый ясный день врывались холодные промозглые ветра. Эртур наблюдал, как Элия, вышедшая со своей свитой на прогулку в сад, терпеливо укачивала вроде бы давно заснувшего Эйгона. Лицо ее выражало умиротворение. Она спокойно наблюдала мир вокруг себя, и ребенок, успокоенный ее размеренными движениями, тихо сопел. Эртур мало что смыслил в детях. Он знал, что теперь ему придется сопровождать Визериса, если королева Рейла пожелает выйти из внутреннего замка, но испытывал от этого смутное чувство тревоги. Рейгар приказал гвардейцам неусыпно находиться при Эйгоне. Эртур прекрасно понимал, что смерть наследника для Рейгара будет обозначать не только личную трагедию, но и проигрыш его как претендента на трон. В сложившейся ситуации он был единственным законным сыном принца, и, как бы сам Рейгар не хотел иного, таковым и останется. Принцесса Рейнис, молчаливая девочка, исподлобья рассматривала его. Она и вправду походила на соленую дорнийку, но в ее жестах Эртур угадывал не плавность движений Элии, а скорее уверенность в себе Рейгара. Девочка терпеливо ждала, когда успокоенного Эйгона наконец заберет Ридда и можно будет завладеть вниманием матери. Видимо набравшись храбрости, она все же приблизилась к Эртуру, властно дернула за длинный плащ и долго всматривалась в незнакомое ей лицо. Окружавшие ее слуги и няньки были ей хорошо известны, Эртур же, которого прежде в замке она не видела, был кем-то новым. Это неестественное спокойствие выбивало почву из-под ног. Визерис был склонен к истерикам, девочка же, вроде бы слишком маленькая для осознания происходящего, пока еще даже не соображала, для чего крики нужны в принципе. На плачущего Эйгона она глядела не с ревностью, а с наивным непониманием. — Если думаешь переглядеть ее, у тебя не выйдет, — сказала Элия, пробуждая Эртура от задумчивости. — Она скорее заснет здесь, чем даст тебе отвернуться. Эртур смущенно выпрямился. Рейнис и вправду сощурилась, словно презрительно оглядывая его, а потом бросилась к матери, цепляясь за длинный подол. Элия передала Эйгона на руки седеющей Ридде. Эртур помнил эту дорнийку со времен Водных Садов. Она находилась при Элии, заведовала ее камеристками и, негласно, фрейлинами. Эшара ласково называла ее Риддиной, но иллюзий относительно миловидной внешности женщины не испытывала. Ридда была одной из придворных змеек Лорезы, и, если дорнийская принцесса приставила ее к своей дочери, значит запал там был. Элия еще чуть удержала сына в объятиях, прежде чем отпустить. Она не сразу ответила на требовательный рывок платья со стороны Рейнис, следя, как Эйгона укладывали в колыбель под сиренью. Эртур испытывал неловкость не только от присутствия детей, но и от близости Элии. Знакомы они были с детства, по крайней мере, с той поры, что Эртур помнил довольно подробно. Его тогда в первый раз привезли в Водные Сады. Старший брат Ульрик Дейн познакомил Эртура с другими гостями Мартеллов. В детстве Водные Сады для Эртура всегда были местом игр, шалостей и непосредственного счастья. Тот райский уголок, что Марон Мартелл выстроил для своей супруги Дейнерис, его потомки сохранили и даже обогатили. Наследники знатных домов Дорна знакомились там, изучали повадки друг друга, получали хорошее образование. И были своего рода заложниками правящих принцев. Конечно, никто не запрещал им покидать резиденцию Мартеллов, но Эртур не помнил ни одного дома Дорна, даже Айронвудов, кто хотя бы на несколько месяцев не познакомил свое чадо с гостеприимством Водных Садов. Холодный ветерок, оставшийся с недавней зимы, напоминал, как Эртур далек от песков и Красных Гор, от журчащих фонтанов Водных Садов и Солнечной Башни, чей хрустальный купол светился словно чешуя золотого дракона в лучах предзакатного солнца. Элия и Рейнис прошли вдоль высоких сиреневых кустов по узкой дороге, вымощенной розовым камнем, к поваленному в одну из бурь ясеню. Эртур моргнул, прогоняя воспоминания об апельсиновых и лимонных деревьях, мраморных бассейнах и звонко журчащих фонтанах. — Подойди ко мне, сир Дейн. Элия сидела на поваленном дереве. Чинно сложив руки на коленях, она в ожидании смотрела на Эртура. Рейнис копошилась в траве. Ей бы действительно куда веселее было в Водных Садах. Эртур знал, как сильно Рейгар любит дочь — о ней он вспоминал в те дни, что они были вдалеке от Королевской Гавани. О его привязанности к девочке говорило хотя бы то, что о Рейнис он ни разу не упоминал при Лианне. Однако Эйгон, здоровый, крепкий, но все же младенец, был важнее. Тому, кто вырос в Дорне, тяжело принять это. — Мой младший брат спрашивал о тебе, — непринужденно заметила Элия, жестом предлагая ему сесть рядом. Эртур уважительно выпрямился, чувствуя, как глупо должно быть выглядит, нависая над принцессой, но неспособный сесть рядом с ней словно старый друг. Оберина Мартелла он знал хорошо. Если бы Эртура попросили описать его, то он бы охарактеризовал принца как человека, с которого великим удовольствием стало бы сбить спесь, хоть никому это так и не удалось. Бегая сопливым мальчишкой по тенистым дорожкам Водных Садов, Эртур желал играть с заводилой принцем Мартеллом. Он был на год или на два младше Оберина, и в его памяти отложилось вечное соперничество внутри ватаги мальчишек, среди которых избалованный принц выбирал себе друзей. Оберин был выдумщиком, веселым, никогда не дающим скучать. Эртура всегда поражала его способность завладеть вниманием каждого, независимо от статуса, пола и возраста. Обаянию Оберина сложно было противостоять. — В самом деле? — из вежливости спросил Эртур. Их дружба с Красным Змеем осталась только в детских воспоминаниях. — По просьбе Ястреба Фаулера, — добавила Элия, глядя на него снизу вверх. Чертов старик. Франклин Фаулер из Поднебесья человек был тяжелый, с крайне переменчивым нравом. Эртур был оруженосцем при нем не меньше трех лет, перед тем как Ливен Мартелл забрал его в Королевскую Гавань. Узнав о решении Эртура надеть белый плащ, Фаулер прислал ему ворона с крайне гневным посланием, содержащим по сути своей одно слово — изменник, перешедший на сторону таргариенского короля, чужака. И ни намека на извинение. Эртур не стал вступать в переписку с Фаулером, и связано это с подозрительностью Эйриса не было. В какой-то момент Эртур просто обрезал все нити, связывавшие его с Дорном. А теперь все эти нити оказались кровоточащими. — Я смотрю, ты прямо полон радости, — заметила Элия. — Невыразимой, — сквозь зубы ответил Эртур. — Даже здесь чувствую, как клюв Старого Ястреба готов впиться мне в плоть. — Это комплимент ему как бойцу или оскорбление как наставнику? — Элия прикусила губу, с насмешкой глядя на Эртура. — Я умолчу, ваше высочество. Те слова, что я бы адресовал Фаулеру после его последних высказываний в мой адрес, не предназначены для ушей принцессы. Элия с насмешливым видом опустила взгляд, рассматривая свои руки. Пальцы у нее были не очень длинные, но тонкие и кисти изящной формы. Эртур поймал себя на том, что с удовольствием следил за их движением. — Напишу брату, что ты передаешь поклон Франклину Фаулеру и свои пламенные пожелания чего-нибудь необыкновенно хорошего. — Старый Ястреб самодур, но не дурак. Он не поверит. — Конечно, не поверит. Но кого в принципе интересует правда? Что бы я не написала, Оберин наверняка передаст это в духе «немой рассказывает, слепой показывает». Но Старый Фаулер был одним из моих провожатых, когда я покидала Дорн для замужества. Он наконец-то стал отцом, и на его характере это изрядно сказалось. Раз он протягивает тебе руку дружбы. Эртур выпрямился, словно по стойке «смирно». — Но я, кажется, грамотен, и вполне способен отвечать на письма без посредников, — рубанул он. Элия немного подумала перед ответом. — Рыцари Королевской Гвардии добровольно оставляют свою семью ради службы королю, теряют связь с родом. — Принцесса смотрела прямо. — Но жизнь обычно вносит коррективы даже в такие казалось бы правильные вещи. Корбреи, Коннингтоны, Дарри, сотни других рыцарей, выходцев из любого дома, у каждого из них оставались отец, мать, братья, сестры. Герольд Хайтауэр не бывал в Староместе уже много лет, но я знаю, что его кузен Лейтон порой навещает родича. Я не буду упоминать Ливена Мартелла или Джейме Ланнистера, это слишком очевидные примеры. Но братья Дарри неразлучны, говорить, что Освелл Уэнт поддерживает связь с семьей, тоже не имеет смысла. — Сир Барристан Селми не подходит под это описание. — Что же, я и не говорила абсолютно за всех. Кристон Коль, к примеру, не похож ни на кого из вас. Но все же людям свойственно мечтать о доме. И ты не Барристан Селми, который действительно считает Гвардию своей семьей. Ты скорее сбежавший блудный сын, который теперь из чувства гордыни, стыда или вины не желает показываться на глаза родным. — Элия по-прежнему не смотрела на Эртура. — Я поначалу думала, что ты совершил преступление, может, убил в поединке чьего-либо сына, и поэтому оборвал все связи с Дорном и со своим прошлым, но свидетельств тому не нашла. — Вы интересовались моим прошлым? — медленно спросил Эртур. Элия взглянула на него исподлобья — почти как Рейнис. — Нет, я доверилась тому, что видела. Твоя гордость не задета, сир Эртур Дейн. Он вспылил было, но хорошая выучка выручила. — Дело не в гордости. Мне не понятен такой интерес. Элия поднялась, уставившись ему прямо в лицо. — Я все еще принцесса, сир Меч Зари. Госпожа как Мартелл для Дейна и как жена Рейгара Таргариена для рыцаря Королевской Гвардии. Такой тон меня не устраивает. Эртур упрямо не желал склонить голову, хотя признавал ее правоту. Мысль о том, что кто-то из интереса решил покопаться в его жизни, приводила в неописуемый гнев. — Я здесь по распоряжению принца Рейгара, ваше высочество. Его мой тон всегда устраивал. Элия в изумлении подняла брови. Глаза у нее были очень красивые, огромные, в обрамлении длинных темных ресниц. В такой близости Эртур мог видеть, как в ее зрачках отражается белым бликом его одеяние, но внезапный смех Элии, когда он ожидал противоположного, застал его врасплох. — Если ты полагаешь, что я нуждаюсь в цепном псе, который будет меня охранять, то ты ошибаешься. Ричарда Лонмаута и личной стражи было довольно. Никто не бросится на Эйгона с кинжалом, а против яда ты бессилен. Видя недоумение на его лице, Элия снисходительно похлопала его по плечу. — Указание принца тебе передал Ливен Мартелл, но мой добрый дядюшка слукавил. Не ты сейчас охраняешь меня, а я, в некотором роде, помогаю тебе. — Помогаете. Мне. Вы. — Все прежнее негодование показалось Эртуру безобидной мелочной досадой. Элия наверняка наслаждалась его растерянностью, но Эртур только улыбался — так как привык улыбаться в бою. Никто и никогда не обвинил бы его в грубости. Несколько секунд они провели в тишине, хотя Эртуру казалось, что гневный стук его сердца слышан по другую сторону Принцева Перевала. Наконец принцесса властно протянула вперед руку. Эртур послушно подал свою, выученный действительно словно цепной пес. — Давайте прогуляемся, сир Дейн, — сказала она, оперевшись на рыцаря и уводя его прочь от детей и толпы служанок. Эртур все еще молчал, примеряя свой шаг к неторопливой походке принцессы. Она была ниже его на целую голову, хотя маленькой никогда не считалась. Ее изящные пальцы окоченели. Эртур инстинктивно чуть прижал локоть с ее рукой к телу, надеясь немного согреть. Элия, если и поняла это, никак не отреагировала. — Как ты стал королевским гвардейцем? — наконец спросила она. Голова ее была опущена, она задумчиво рассматривала пожухлую траву под ногами. — Спросите об этом своего дядю. Меня посвятили в рыцари, после чего набросили на плечи белый плащ — почти как свадебный обряд, — с усмешкой ответил Эртур. Элия повернула к нему голову. — Весьма остроумно, сир, но неуместно, — грустно сказала она. — Отчего же? Принц Ливен Мартелл действительно посвятил меня в рыцари и позже был в септе Бейлора, когда я клялся защищать короля. Но все же он не должен был — при всем моем уважении к вам — вмешивать в личное дело посторонних. Теплый день как-то стремительно превращался в ветреный, и холод пробирался под ткань камзола тонкой белой шерсти. — Но помощи в свое время ты просил именно у него, — отрезала Элия. Эртур прекрасно понимал, что и Рейгар, и Ливен многое рассказывают ей, но никогда не задумывался, а насколько многое. — Да, я просил у него помощи, — признал Эртур. — И если дружба ему видится совокупностью взаимовыгодных услуг, то, что же, я свой долг ему выплачу. Но не таким образом, ваше высочество. Элия кивнула, внезапно соглашаясь. — Ты прав. Мое вмешательство неуместно, но на Ливена таить злобу не нужно. Ваше разногласие лишь в том, что ты считаешь проблему личной, а он — нет. Эртур напрягся. Гнев неуправляем, но всегда придает уверенность. Сейчас он отступил, и Эртур чувствовал, какой шаткой стала под ним земля. Элия шагала вперед, не обращая внимания на осыпавшийся под ногами гравий или пробивавшуюся траву. Она не оглядывалась на Эртура, и прикосновение ее было невесомым. — Ты крайне дорожишь общением с моим мужем, — наконец сказала она. — На многое готов ради него. С Уэнтом ты покинул короля, публично признавая своим господином принца. Но Рейгар не был в курсе куда и зачем ты отправил Отиса Челстеда. Твое решение не представляло опасности для Рейгара большей, чем она была и без того, но сделал ты это у него за спиной. — Ливен сказал, что это моя работа — прибирать за членами королевской семьи. — Мне глубоко плевать, что сказал Ливен. — Теперь был черед вспылить Элии. — Он испытывает к тебе слабость, а ты воспользовался этим, когда вмешал его в свое предательство Эйриса. — Предательство? — прошипел Эртур, резко останавливаясь. Элия, по инерции прошедшая вперед, остановилась и обернулась. — Неприятно слышать? — резко спросила она. — Но это именно так. Король более чем разделял убеждения Рейгара, и к поступку принца он отнесся не как к недостойному развлечению. — Так убеждения принца годны для того, чтобы их разделял сумасшедший? Элия глубоко вздохнула. — Ты хочешь меня поймать на двусмысленности, сир Дейн? — спросила она, приблизившись вплотную. Эртур почувствовал смущение — но уже не от близости женщины, а от того, что чуть было не позволил себе вмешаться в супружеские отношения людей, которые никоим образом его не касались. Он промолчал, надеясь, что Элия не раздразнит его еще сильнее. Она может стать его будущей королевой, а венец на голове довольно скоро меняет людей, даже самых мягких и дружелюбных. А еще ему не нравилось, когда в отношении него кто-то произносил это слово — «предательство». Эртур вспомнил высокий, страшный в своей монументальности пиршественный зал Харренхолла. Стоял удушливый смог — с две сотни факелов горело по всему периметру стен, не считая свечей и открытых очагов. Король после завершения очередного дня турнира восседал за длинным столом, угрюмый, нелюдимый, подозрительный, в окружении сына с женой, хозяев Харренхолла и собственного десницы. Лорд и леди Уэнт, опасливо оглядываясь на рыцарей в белых плащах за собственными спинами, с невыразимым трудом проглатывали кусок за куском те изысканные блюда, которые должны были, видимо, растопить сердце короля. Но Эйрис не ел ничего. Его свиту это не удивляло — уже не один год король не ест в замках своих вассалов, даже после дегустатора, боясь медленнодействующих ядов. Освелл Уэнт быть может и хотел приободрить брата, но не смел и пошевелиться, опасаясь своим участием навлечь подозрение на и без того запуганного хозяина Харренхолла. Пять гвардейцев стояли истуканами над королем. Эртур хорошо помнил, как жалел, что не покалечил себе что-нибудь на турнире — это позволило бы ему хотя бы ненадолго отлучиться от видения того, как владыка Семи Королевств медленно превращался в подобие самого себя. Эйрис следил за каждым жестом сына, а сам принц считал для себя зазорным разделять угрюмый настрой отца. Даже Элия, настороженная и куда более ясно осознающая всю пропасть, что разверзлась перед ее мужем, каждый раз легким касанием руки прерывала его особенно громкий говор. Взгляды людей вновь и вновь обращались к Рейгару — высокому, сереброволосому, в шитом золотом камзоле. Статный, гордый, он возвышался над горбящимся, трясущимся стариком, и каждый в зале видел эту разницу. Быть может, что Эйрис и не был так стар, но рядом с сыном его морщины точно еще сильнее въедались в кожу. Эртур мог поклясться, что накануне турнира Эйрис не жаловался ни на сутулость, ни на трясущиеся руки. Но в то мгновение, под дерзким взглядом сына, глаза короля наливались злобой, что старила его хуже прожитых лет. Эртур, не имей он долгой выучки, поежился бы, чувствуя, как Эйрис все сильнее погружается в очередной приступ гнева, грозящий вылиться в по-настоящему опасный припадок. Совсем как перед бурей в песках Дорна, когда весь мир замирает на мгновение, а потом ветер поднимается, грозя уничтожить все на своем пути. Смертоносный не менее, чем его Рассвет, коварный не менее, чем отравленный клинок Красного Змея. Об истинной подоплеке Харренхольского турнира, на который съехались великие лорды Семи Королевств, никто никогда не говорил вслух. Эртур мог поклясться, что даже эти самые лорды не знали ничего. Тень Тайвина Ланнистера, единственного, кто не почтил своим визитом лорда Уэнта, была для них невидима. Но Эйрис видел все. Может он был не параноиком, а пророком? Разве не в своем праве король вести себя с подданными так как ему угодно? Не дело рыцаря вмешиваться в отношения внутри королевской семьи. Уолтер Уэнт лишь пучил глаза, не зная как вести себя с королем. Эртур не видел, но мог представить, как наливались кровью маленькие узкие глазенки Эйриса. Король сидел, выпрямившись, движения его были сильными и стремительными. Безумие давало ему силы, о которых никто и не подозревал, пока не видел собственными глазами. В какой-то момент десница, лорд Оуэн, неуклюже обронил столовый прибор. Голова короля тут же обратилась в его сторону. Эртур видел только затылок старика и аляпистую корону, но выражение страха на лице Оуэна было слишком глубоким, чтобы Эртур не почувствовал холодок в груди. Гвардейцы не переглядывались между собой, но Эртур чувствовал, как каждый из них напрягся, желая лишь одного — чтобы очередной приговор Эйриса не пришлось выполнять своими руками. В тот момент, когда Эртур клялся в верности принцу Рейгару, он искренне не считал свой поступок предательством. И Семеро будут свидетелями, таковым не считали его ни Освелл Уэнт, ни сам принц Рейгар. Тогда это казалось лишь нарушением рамок приличия — не закона. Элия мыслила иначе, не потому что была глупа, а именно потому, что глупой не была. Она была просто другой. — Я не посмею обвинить вас в чем-либо, ваше высочество, — наконец ответил Эртур. Элия покачала головой, словно его вежливость обижала ее, и отвернулась. Сиреневые кусты давно закончились. По окраине сада росли серые страж-деревья и низкорослые сосны, колючие и неприглядные. Они не спасали от холодного ветра, и Элия заметно дрожала. Расстегнув застежку у самой шеи, Эртур скинул плащ с плеч, протягивая его принцессе, но она словно застыла. Раздраженный Эртур сам резким жестом накинул тяжелый плащ на хрупкие плечи. Элия не дернулась, медленно кивнула в знак благодарности. Он почти чувствовал тепло ее тела, вдыхал цитрусовый аромат, исходивший от ее волос. Они были одни, даже боги давным-давно покинули эти места, что уж говорить о нерадивых садовниках. — Нам нужно возвращаться, погода испортилась, вы замерзнете и можете заболеть, — заметил Эртур. — Мне каждый раз твердят о моем здоровье, но отправить меня на продуваемый всеми ветрами Драконий Камень это не помешало, — ответила Элия. — Я путешествовала не меньше твоего, сир Дейн, и не рассыпалась. Эртур покорно кивнул, подавляя желание ответить. Элия явно была не в духе. Его забота проводить ее и детей обратно в замок, но и заставить ее он не мог. Элия задумчиво перебирала складки плаща. — Я не хочу, чтобы ситуация с Ливеном повторилась, — сказала она, бросив взгляд по сторонам. — Я хорошо понимаю, что он поступил по своей воле, но от расправы его спасла только безвременная кончина короля и… — Она умолкла, бросив еще один взгляд — уже на Эртура. — Я, конечно, могу приказать, но толку от этого не будет никакого. Эртур внимательно слушал ее. — Ливен сказал, что ты пьешь — много. — Напускная насмешливость спала с Элии, говорила она тихо и серьезно. — Он боится, что причина твоего… недовольства собой может привести к гораздо более тяжелым последствиям. Мы никогда не были особыми друзьями, но нас многое связывает, и, наверное, будет правильным мне все-таки вмешаться, даже против твоей воли. Эртур уже не чувствовал гнев — скорее усталость. — Не бойся, сочувствовать тебе я не стану, — продолжила Элия. Эртур, который, признаться, ожидал именно слезливых наставлений, чуть наклонился вперед. — Твои самобичевания меня нестерпимо раздражают. Старый Ястреб был прав, когда отчитал тебя за вступление в Королевскую Гвардию. Он тебя хорошо изучил, видимо. Эртур поморщился. Он с трудом удержал себя от соответствующей реакции, когда Элия внезапно опустила руку на ремень его ножен. За подобное иной мужчина мог получить промеж глаз — в лучшем случае. — Ты хорошо владеешь этим, — с вызовом сказала Элия, сжимая кожаный ремень. Эртур накрыл ее ладонь своей, аккуратно, но настойчиво вынуждая выпустить его. — Но не самим собой. — Никогда не прикасайтесь к моему оружию, — с тихой угрозой в голосе проговорил Эртур. — Не поверите, насколько хорошо я владею собой в данную минуту. — Хваленая галантность? Это когда ты улыбаешься противнику в бою, предлагая ему сменить оружие, но убиваешь его без малейших угрызений? — Элия выдернула ладонь. — Ты находишься возле короля, ближе к нему, чем его собственная жена. Разве есть что-то выше подобного? — Шут тоже всегда находится при короле, — парировал Эртур. — Особой чести это не делает. — Глупцу — да, но глупые шуты долго не продерживаются, иронично, не правда ли? Ты полон предрассудков, рыцарь Дейн? Шутовской наряд иногда укрывает самых серьезных — и опасных — людей. Эртур оставил ее выпад без ответа. Элия устало покачала головой. Словно только осознав, что ей стало теплее, она поежилась. — Что это? — Она растерянно развернула край плаща у самого ворота. Небольшая брошь в форме щита царапала ей кожу. — Это дерево? Эртур совсем забыл о ней. Подарок. Девчонки, спасенной от разбойников в Королевском Лесу, что после оказалась отродьем с Божьего Ока. Странной, хоть и похожей на человеческое дитя, с большими золотисто-зелеными глазами девочки. Беаты. Иронично, что это дитя лесов сторонилось Рейгара и Лианны, в то время, как Эртур мог поклясться, что замечал ее на всем пути их движения. Она была служанкой в трактире, крестьянкой на дороге, призраком в лесных чащах. Слишком ясно Эртур помнил, как Рейгар и Лианна достигли Острова Ликов и двинулись вглубь него, сам же он остался сторожить лодку, с неприкрытым недоверием и скептицизмом отвернувшись от чащи. На пологом же берегу росло одинокое чардрево. Его толстые ветви почти склонялись к воде, свирепый злой лик неприязненно взирал на южанина, словно чувствуя в нем чужака. В этом действительно было нечто завораживающее. Злые северные боги, безымянные, бесплотные, безрадостные. А, впрочем, есть ли разница? Рыцари поклоняются разным богам, но убивают и умирают все одинаково. Будь то северяне, южане или железнорожденные. Лик не казался Эртуру устрашающим — скорее, просто уродливым. И там стояла она. Девчонка боялась древней стали его меча. Эртур наставил на нее Рассвет, желая вынудить сведения о том, кто она и зачем шпионит. Одна из пташек Вариса? И она вправду говорила с ним. С ним, не с Рейгаром, что так стремился прикоснуться к таинственной магии старых богов. — Это подарок, — сказал Эртур, наблюдая, как Элия осторожно гладила матовую поверхность миниатюрного круглого щита. Элия не стала расспрашивать, оставила брошь в покое, видимо посчитав, что это памятный подарок от кого-то. Но Эртур, словно из чувства некоторой вины перед Рейгром, добавил: — Я оказал услугу, к моему несчастью, очень благодарному человеку. — Тогда, наверное, не стоит раскидываться такими вещами? — неуверенно предположила Элия, аккуратно расправляя плащ. — Я бы лучше избавился от нее, — честно сказал Эртур. — Ее оставили мне как напоминание. Элия выдержала паузу, словно решая что-то про себя. — Такие вещи были в ходу у Братства Королевского Леса. Один из ремесленников делал такие украшения для разбойников. Эти слова огорошили Эртура. — Откуда вам это известно? Элия печально покачала головой. — С разбойниками сталкивалась не только леди Джейн Сванн. А на ребре щита роспись мастера — в данном случае стаченный в виде узора срез. Мать всегда привечала искусных мастеров, и разбираться в подобном я научилась. — Но про подарки для разбойников никто не знал. — Ты же знаешь, — усмехнулась Элия. — Улыбающийся рыцарь давно сгнил в земле, когда я узнал об этом, случайно и в месте, где меньше всего ожидал увидеть напоминание о шайке бандитов. Оттого еще удивительнее, что о разбойничьих повадках известно принцессе. Элия впервые улыбнулась по-настоящему тепло. — Люди очень хорошо отзываются о тебе, после того, как ты выгнал разбойников из Королевского леса. Не столько за победу над Братством, сколько за то, как ты отблагодарил крестьян за помощь. Только подумай, народ с таким пылом поддерживал Братство, давая им не только укрытие и еду, но и особые знаки внимания — как эта деревянная брошь. Щит — какая незамысловатая аналогия. Но ты смог переменить их мнение о королевском дворе, посеять в них доброе отношение. — Я не стремился сеять добро, — отрезал Эртур. — Я лишь отнесся к людям не хуже, чем разбойники. Просто переманил их на свою сторону. Ради победы. — Дал им возможность обратиться к королю, право на редкую охоту и рубку деревьев — я все это прекрасно знаю, — сказала Элия, то ли с восхищением, то ли с издевкой перечисляя его заслуги. — Моего мужа очень любят в народе, но он вряд ли на самом деле представляет, что это за зверь такой — народ. Ему никто не дарил вещи такой грубой работы. Сохрани ее — правда, как напоминание. Может быть, из-за этого ты и стал гвардейцем. Именно поэтому Эртур еще сильнее захотел от броши избавиться. Он стал гвардейцем, желая защищать короля, справедливого и благородного, все Семь Королевств и людей, живущих в них, а потом узнал, что в андальских сказках о королях и рыцарях правды не больше, чем в ройнарских былинах о Матери Ройне. Во время военной экспедиции против Братства Королевского Леса Эртур был не столько щедр с крестьянами, сколько справедлив. Он не помнил ни Беату, ни ее мать — женщину, которая в свое время возлегла с одним из хозяев Острова Ликов — среди тех, кого он отпустил из логова Братства. Но на Острове Ликов она утверждала, что была там. Семеро знают, что полукровка могла делать так близко к Королевской Гавани. Отродье, которое вместе с брошью наградило его тем, что называла зеленым сном. Элия коснулась локтя Эртура, легким движением заставляя повернуться к замку. Повернуться к настоящему. — Вы не любите Королевскую Гвардию, — заметил Эртур. — Никогда не настаиваете на сопровождении, предпочитаете стражу попроще. — Ты так думаешь, рыцарь Дейн? — Элия смотрела на него с хитрым прищуром. Порой в мимике она очень походила на Красного Змея. — Стража занята тем, за что ей платят. А гвардейцы — люди, слишком уж увлеченные высокими материями. Это был на удивление заслуженный упрек, но за легкой шуткой таился и смысл. — Не могу сказать, что не доставил вам неприятностей, но плохих помыслов у меня не было. — Эртур, наверное избалованный расположением Рейгара, осмеливался задавать вопросы принцессе. — Ты привык, что тебя все любят, Эртур? — спросила Элия, впервые обращаясь к нему по имени. — Я не держу на тебя зла за то, что ты привез сюда северянку, это решение принадлежит не тебе. Я не могу злиться на тебя и за Ливена, он сам способен принимать решения и их последствия. Просто ты не располагаешь меня к себе. — Не располагаю? — в удивлении спросил Эртур. — Разберись с собственной совестью. Или тщеславием. Ты рьяно хочешь сохранить за собой репутацию доблестного рыцаря, и, когда сталкиваешься с несогласием, приходишь в ярость, которую часто приписывают знойным дорнийцам. — Я не… — Ты хороший воин, не самый плохой друг, не чужд благотворительности и щедрости. — Голос Элии был подобен железу. — Но ты малодушен. Несмотря на все свои достоинства, ты сам не знаешь чего хочешь и чего ждешь по отношению к себе. Скажи мне честно, тебя заботит смерть Брандона Старка? — понизив голос спросила она. — Нет, — откровенно сказал Эртур, словно мечом рубанул. Брандон Старк для Эртура не значил ничего. Статный воин, неплохо владевший мечом для северянина, но этого было так мало. Они оказались в ситуации, банальной до пошлости. Северянин нашел их у башни возле Красных Гор, вызвал Рейгара на поединок, вмешалась Лианна в глупой попытке остановить их, чем отвлекла Рейгара, явно не заинтересованного в убийстве Брандона Старка. Но вот последний, в отличие от принца, никаким внутренним терзаниям не поддавался. Так уж сложилось, что меч Эртура настиг его скорее меча Освелла. По правде сказать, Эртур мог не убивать его, но вряд ли отсрочка в несколько мгновений что-то изменила. Брандон Старк был не из тех, кто принял бы ситуацию, и держать его в плену, пряча от всего света, возможности не было. Да и желания тоже. Эртур не был уверен, в какой момент перестал ценить человеческую жизнь. — И мой муж ничего не сказал тебе на это? — Принц Рейгар принял ситуацию так, как она сложилась. — И тебя не страшит, что твою голову потребуют Старки? А кто станет свидетельствовать? Лианна Старк совсем не плакала, а потом, однажды ночью, когда они уже узнали о смерти Эйриса, совершила попытку перерезать горло Эртуру. Он отшвырнул девчонку от себя, зажал ей рот, чтобы не подняла визг, и посоветовал сначала искромсать Рейгара, раз уж она такая мстительная. В свое время Эртур силой вынудил ее поставить Брандона в известность о том, что она стала женой Рейгара по северному обычаю и просит родню не торопить события, а дождаться ее возвращения. Лианна говорила, что Брандона это не остановит и называла Эртура убийцей. Об этом ей следовало думать до того, как поддаваться влиянию Рейгара. За мучения Лианны Эртур винить себя не собирался, но он и вправду убил наследника Севера. Своей собственной рукой. Защитник народа Семи Королевств, конечно. Что бы не думать об этом, Эртур готов был не то что пить — утопиться. И даже если сознаться, обвинять все равно будут Рейгара, как того, кто направил его руку. Что для Рейгара конфликт с великими домами Семи Королевств? Он воспитан отцом, который называл Тайвина Ланнистера слугой. Эртур не научился быть беспристрастным и поддался чувству дружбы к принцу, не хуже, чем когда мальчишкой бегал за Красным Змеем. Что, если и это напрасно? Он отчитал Лианну за то, что по сути совершил сам. На Острове Ликов ему показали то, как он может закончить свои дни, как их закончат Рейгар, Освелл Уэнт и Ливен Мартелл. Нет там никакого блистательного будущего у молодого дракона. Он всего лишь хотел попытаться изменить его. — Прости меня, сир Дейн. — Голос Элии выдернул его из тяжелых размышлений. — Я хотела разозлить тебя, раззадорить. Ты был прав, это не мое дело. — Она ласково провела по его щеке своими тонкими пальцами. — Мне жаль, что демоны у нас у каждого свои и помочь друг другу мы не всегда в силах. Какой бы жестокой я за эти слова тебе не казалась, но, если ты не собираешься класть голову на плаху за убийство лорда, то прими уже это как ложку дегтя в своем бравом образе и прекрати метаться между противоположными вариантами. — А как бы поступили вы? Элия не убирала руку от его лица, но ее нежный жест совершенно не соответствовал холодному взгляду. Она не удостоила Эртура ответом. У колыбели Эйгона стоял Освелл Уэнт. Он нахмурился, переводя взгляд с Эртура на укрытую его плащом Элию. — Я что-то подобное слышал в истории Дорна, — заметил он, теряя и остроумие, и насмешливый вид. — Никто не посягал на целомудрие рыцаря, — усмехнулась Элия, отдавая плащ Эртуру. — Что-то случилось? — Принц Рейгар послал за вами. — Освелл Уэнт приблизился к Элии, тихо сказав ей на ухо несколько слов. Элия сначала нахмурилась, но потом даже как-то просветлела. — Может, это к лучшему, — задумчиво сказала она. Служанка накинула ей на плечи тяжелую меховую накидку. Рейнис протянула Освеллу руки, требуя, чтобы ее подняли, и засмеялась, когда рыцарь подбросил ее в воздух. — Теперь этот шум не угомонишь, — проворчала Ридда. Слова ее были сказаны вполне добродушно, но Освелл бросил в сторону Эртура тяжелый взгляд. — Зато Меч Зари проворачивает все свои дела крайне тихо. Эртур сделал шаг вперед, оказавшись лицом к лицу с Освеллом. Напряжение между ними почувствовали и окружающие. Он почему-то ожидал, что Элия, как обычно женщины, встанет между ними, но она тоже застыла, словно ждала, чем закончится этот молчаливый поединок. — Я не буду драться с тобой, — сквозь зубы прошипел Освелл. — Конечно, не будешь. Но ты мог хотя бы попытаться. — Эртур однажды, еще в пору ранней юности, катаясь на утлом суденышке вдоль южного побережья Дорна, попал в водоворот, множество которых делало его непригодным для портов. Водоворот был небольшим, и рыбаки вытащили Эртура, но чувство того, что ты уходишь под воду и не можешь выбраться, было страшным из-за своей неизбежности. Они всегда были дружны с Освеллом, близкие по возрасту, увлечениям, мечтам. Попытка Эртура проявить себя кем-то большим, чем слепое орудие Рейгара, обернувшаяся Брандоном Старком у Красных Гор, вбила клин между ними. Освелл не мог его не задеть, Эртур не мог не ответить. И это походило на водоворот, из которого самому не выбраться. Если уж рассыпалась Королевская Гвардия, то что говорить о всем королевстве?