Будь моим солнцем

Ночью Эссен не спалось. Теплое молоко не помогло. Постель отвратительно пустая не способствовала засыпанию. Они с Джеромом обычно спали вдвоем, каждый на своей половинке. Валеска, правда, пытался перелезть на территорию целительницы, но каждый раз получал нежности вроде: «Грабли убрал», «Отвяжись», «Помоги себе сам». К нежностям Валеска привык, привык к резкому характеру женщины. Иногда они дрались подушками. Во время очередного примирения Ребекка делала Джерому массаж, а Джером, щуря от удовольствия глаза, рассказывал целительнице о жизни в цирке или показывал цирковые фокусы. Иногда Джером играл роль психотерапевта, позволяя Ребекке высказаться, рассказать о проблемах. Играл роль психотерапевта Джером хорошо, даже белый, медицинский халат где-то спер, придурок. Ребекка иногда просматривала воспоминания Джерома о детстве, влезала в непутевую рыжую голову с согласия владельца непутевой рыжей головы. Эссен вздохнула. В жизни целительницы было всего двое мужчин. Оба являлись убийцами. Джером, слава Богу, жив. Он перебрался в их дом сразу, как только узнал о детях. Эссен не могла ему помешать. Ей хотелось поскорее умереть, быть рядом с покойной матерью. Хотелось стать прежней чистой девочкой двадцати трех лет, поддразнивать молодого полицейского Стива, убитого Гринвудом во время нападения на полицейский участок. Хотелось оставаться невинной девочкой, невиновной в смерти двух человек, изуродованные тела которых снились ей в кошмарах. Милосердная девочка Бекки умерла, умер Стив, Вульф, Сара Эссен. Много человек умерло. Ребекка Эссен продолжает жить. Она обязана жить. Жюли с Виктором получат достаточно любви. Из недолюбленных, обиженных миром детей иногда рождаются «Кэрри» Стивена Кинга. Виктор с Жюли вырастут достойными людьми. У них будет мать. Ребекка Эссен больше не попытается себе навредить. Забавно, именно Валеска спас ей жизнь, заставил жить, когда казалось жить дальше не имело никакого смысла. Эссен тонула в боли и именно Джером стал первым, кто протянул ей руку помощи. Он пришел к ней домой сразу, как только узнал о детях. Желал убедиться в правдивости ее слов. Именно тогда Джером с присущей ему бесцеремонностью ворвался в жизнь Ребекки. Видимо, решил, что у него есть семья и он лидер в этой семье. Ребекка прекрасно помнила ночь, когда Джером впервые появился в ее доме. В эту ночь она едва не убила себя.

***

— Вау, я действительно стал отцом, — услышала Ребекка за спиной бодрый голос Джерома. — Никогда бы не подумал. У меня слишком плотный график для создания семьи. Малой точная моя копия. Ну, правда, без веснушек. — Ты все-таки пришел, я рада. Женщина стояла на кухне перед кухонным столом, где стояла настольная лампа, освещающая комнату слабым голубоватым светом. Эссен прятала в рукаве серого махрового халата кухонный нож. Она все решила заранее. Вынесла приговор. Смерть за смерть Сары Эссен. Убийца матери должен быть наказан. Пусть невольный убийца. Убийца, больше всего на свете желающий вымолить прощение. Ребекка убила мать бездействием, нерасторопностью. Ребекка не успела помочь матери, помешать ее организму окончательно измениться. Быть другой Сара Эссен не желала, предпочтя спокойную смерть искалеченной жизни. Несчастная женщина пострадала из-за желания любой ценой защитить дочь, пострадала из-за столкновения с миром дочери, в котором нет места обычным людям. Сару Эссен смертельно ранил человек, которого Ребекка любила. Да что там, и сейчас любит. Всегда будет любить. Даже если этот человек умер по ее вине из-за последствий стихийного выброса магии. Этот человек стал невольным убийцей Сары Эссен, стал жертвой обстоятельств, безвольным пленником своего кровожадного зверя, которого нельзя убить, нельзя заточить в Аркхеме. Сущность зверя намертво связана с сущностью человека. Нельзя убить только одного. Обязательно умрет второй. — У меня есть желание, — Ребекка говорила спокойно, но, самое удивительное, четко, хотя была сильно пьяна.  Эссен стояла к Джерому спиной, зная, что мальчишка, (Нет, больше не мальчишка. Мальчишки не становятся отцами) зная, что юный мужчина внимательно смотрит на нее. — Ты видел Виктора. Нашего сына. Я не прошу тебя воспитывать наших детей, — Ребекка печально покачала головой. — Прошу: не трогай Брюса Уэйна. Брюс совсем мальчик. Невинный мальчик. Помни: наш сын тоже невинен. Его также могут убить. — Угу, — Джером в несколько быстрых шагов преодолел расстояние между дверным проходом и кухонным столом, плюхнулся на табурет, небрежно указал на открытую бутылку виски. — Вижу, ты основательно надралась. Есть повод? Или в стиле моей мамаши бухаешь без повода? — Я убила свою мать, теперь у меня есть срочное дело, — Ребекка решительно тряхнула кудрями, игнорируя выпад, сжала пальцами острое лезвие ножа. — Тебе пора уходить. Мне нужно побыть одной. Я выношу себе смертный приговор Приговор обжалованию не подлежит… Эссен давно все решила. Она не может жить. Ее вина слишком велика. Детей заберет к себе Магда. Мать-чудовище недостойна воспитывать детей. Жюли, Виктор заслуживают большего. Магда придет завтра утром, подруги договорились встретиться утром. Магда найдет остывший труп Ребекки. Ребекку похоронят, тело убийцы матери должно сгнить в земле. — Ого, — Джером одобрительно хмыкнул. — Вижу, малышка Бекки научилась веселиться. Только, знаешь, игрушка твоя мне не нравится. Дай сюда, — Валеска схватил ведьму за руку, выхватил из слабых пальцев нож. — О, так лучше,  — рыжий поганец довольно улыбался, небрежно вертя в руках нож. — Сначала укокошила любимую мамочку, потом в честь нашего удачного знакомства решила укокошить меня? Растешь, Бекки. В другое время Эссен обязательно попыталась поспорить с наглым гостем. Ей никогда не доводилось убивать людей собственноручно. Лишь быть соучастницей двух убийств, готовить с помощью зелья с усыпляющим и обезболивающим эффектом к смерти двух опасных преступников. Смертей нельзя было избежать. В противном случае пострадали бы невинные.Ребекка никогда не испытывала желания убивать, поэтому старалась облегчить жертвам последний путь, погрузить их в глубокий, безболезненный сон. Оба мужчины умерли во сне, спящим пленникам перегрызли горло. С мамой все получилось случайно, по неосторожности. Сара Эссен обнаружила в поведении дочери странности. В частности, нервозность, раздражительность без всякого, пусть самого незначительного повода. От волос Ребекки стало слабо пахнуть псиной. На письменном столе дочери Сары Эссен появился лунный календарь. Будучи прирожденным копом, Сара решила разузнать, что беспокоит ее девочку. К огромному сожалению Ребекки, узнала… — Точно, угадал, — Эссен издевательски хлопнула пару раз ладоши, радуясь: не придется ничего объяснять. Джером, вероятно, убьет хозяйку дома. — Хотела отомстить тебе за погром в полицейском участке. Ты раскрыл мои планы. Бинго, мистер умник. Теперь самое время зарезать меня или пристрелить. Вперед! — Знаешь, в чем несостыковка моей версии? — Джером небрежно вертел в руке нож, вальяжно сидя на табурете. Одну ногу Валеска положил на другую, поставив один локоть на стол, этим локтем он подпирал щеку. — Я слишком хорошо помню заварушку в полицейском участке. Особенно хорошо помню кабинет комиссара, где мы тискались, вернее, где я тискал тебя, — уточнил парень. — У тебя очень красивые глаза, когда ты злишься. Ребекка криво усмехнулась в ответ на неожиданный комплимент, день нападения на полицейский участок она помнила хорошо, гораздо лучше, чем ей хотелось бы. — Только ради свирепого взгляда твоих красивых жгучих глазок стоит залезть тебе под юбку. Я, правда, продвинулся гораздо дальше. Не суть, — Джером провел пальцем по лезвию ножа. — В тебе почти не было страха. Ярость, злость, ненависть — да, но не страх. Готов поспорить, будь наш бывший комиссар в безопасности, ты бы попыталась выколоть мне глаза. Лицо бы расцарапала точно, — убийца рассмеялся, непривычно тихо, не желая будить малышей. — Ты любишь мать. Всегда любила. Иначе бы не просила на коленях милости для нее у какого-то там психа. Гордость для тебя важнее жизни. Ради матери ты решила сделать исключение. В общем, с убийством Сары Эссен интересная история получается, — Джером сделал из двух пальцев подобие пистолета, направил их в лоб захмелевшей скрипачки. — Рассказывай. — Я убила их, позволив им встретиться, — пробормотала молодая женщина. Ребекка уставилась в одну точку, став на мгновение очень похожей на лунатика: — Моя мама умирала у меня на руках. Умирала на руках. Тяжело дышащая Сара Эссен лежала на бетонном полу заброшенного гаража на окраине города. На горле женщины виднелась крупная рваная рана. Из раны лилась кровь, казавшаяся при слабом свете фонарика черной. Голова Сары Эссен лежала на коленях дочери. Ребекка с нежностью гладила черные, окровавленные кудри. Она плакала, не желая прощаться. Голос у Ребекки дрожал: *Однажды двадцать пять портных Вступили в бой с улиткой. В руках у каждого из них Была иголка с ниткой! Целительница пела любимую песенку детства, стараясь облегчить страдания матери. Смерть лишь сон. Мама скоро уснет, перестанет мучиться. Неосторожная дочь не смогла защитить мать от столкновения с иным миром. Это была ночь страданий и боли. Место, куда запрещено приходить обычным людям. Пистолет с пулями помогали далеко не всегда. Сара Эссен проиграла зверю, проиграла в борьбе за жизнь. Сару Эссен смертельно ранил возлюбленный Ребекки Эссен, этой роковой лунной ночью не соображающий ничего, стремившийся унять бешеную жажду крови. В схватке зверя с человеком побеждает зверь. Но еле ноги унесли, Спасаясь от врага, Когда завидели вдали Улиткины рога. — Я могла лишь снять с помощью магии боль и спеть колыбельную, чтобы маме было легче умирать, — пьяная ведьма поспешно закрыла ладонью лицо, не желая, чтобы Валеска видел ее слезы. — Мама не хотела жить, впустив в себя зверя. Не хотела быть убийцей. Целитель не может возвращать жизни людям против их желания. Не может возвращать жизни Сара Эссен просила о смерти. Болезнь проникла в кровь женщины. Бороться с ядом было невозможно. Ребекка бы не справилась. Не смогла бы полностью излечить мать. Сара Эссен превратилась бы в убийцу против своего желания. Как бедняга, смертельно ранивший бывшего комиссара, бедняга, который больше всего на свете боялся утром ощутить слабый металлический привкус крови во рту, бурые засохшие следы вокруг губ, — след ночного убийства, возможно, нескольких убийств, стертых из памяти. Зверю все равно, кого убивать, зверь не дает человеку выбора. Человеку приходится делать выбор самому, решать, кому нужно умереть для общего блага. В противном случае обезумевший от долгого отсутствия свежей крови и сырого мяса зверь выйдет из-под контроля, начнет убивать тех бедняг, которым не повезло столкнуться с ним жуткой лунной ночью. Сара не дала дочери себя исцелить, предпочтя смерть вечному страху, вечному чувству вины за случайно убитых жертв. Ребекка опоздала всего на пару минут. Хотя какая разница? Она опоздала. — Не пойму ничего, — Джером откусил крупный кусок от забытого на столе сэндвича, целительница бросила на него полный боли взгляд. — М-м-м, вкусно, — похвалил он, сохраняя хорошее расположение духа. — Моя мать вечно готовила всякую дрянь, которую было невозможно есть, — беспечно болтал парень. — Ты извини, что ударил тебя в кабинете комиссара. Знаю, бить девушек головой об стол невежливо. Просто не хотел, чтобы ты попала в руки моих ребят. Вижу, перестарался. Хотя, возможно, тебе просто нельзя пить. Но ты рассказывай-рассказывай. Очень интересно. — Уйди, — целительница, раздраженная беспечностью Джерома, еле сдержалась, чтобы не закричать, не разбить тарелку о тупую рыжую башку. Двойняшек нельзя будить. Малыши должны хорошо спать. — Я сказала тебе о Викторе с Жюли не просто так. Надеялась, ты не станешь убивать других детей, раз сам стал отцом. Ты нашел мой дом, убедился в правдивости моих слов. Отлично. Теперь проваливай. Нам не нужна твоя помощь. Мы справимся без тебя. — Ага, значит, острая игрушка не для меня, — Валеска отложил нож в сторону. — В таком случае я остаюсь. Губы целительницы тронула печальная усмешка. Джером, похоже, не подозревает, насколько сильно она изменилась с момента нападения банды психов на полицейский участок. Добрая, жалостливая девочка умерла. Жертва превратилась в хищницу. В жизни Бекки появился любимый человек, бывший убийцей против воли, не желающий убивать. Ему просто не повезло в раннем детстве стать иным. Таких людей не запрешь ни в Аркхеме, ни в Блэкгейте. При определенных обстоятельствах один десятилетний мальчишка бывает опаснее грозной банды психов. Малышка Бекки усвоила правило: «Если хочешь отнять чужую жизнь, то отними ее, сохраняя уважение к жертве». Над смертью не шутят. Бекки пришлось стать хищницей, чтобы была возможность разделить боль любимого на двоих, была возможность сделать ее общей. В ответ на предупреждение: «Ты понимаешь, я опасен. Я могу однажды потерять над собой контроль. Оторвать тебе голову, выпустить кишки». Смело сказать: «Мне наплевать» Услышав просьбу: «Беги, пожалуйста, беги. Не связывайся с монстром». Ответить. «Пошел к черту, любимый». — Никогда бы не подумала, что буду завидовать психам из Аркхема. — Пьяная ведьма неожиданно рассмеялась глупым, похожим на истерический смехом. Ребекка вспомнила лежащее в большой железной клетке мертвое тело в гараже. Тело с оторванной рукой, съеденной половиной лица. Порванной одеждой. Мерзкий клубок кишок, валяющийся рядом с трупом. Бурые, темно-красные, мелкие и крупные пятна крови на бетонном полу. Мертвец являлся головорезом Джерома. Участвовал в нападении на полицейский участок. Совсем молодой парень. Лет двадцати, возможно, моложе. Лежал в заброшенном гараже. Один. Матери не было до него дела. Его мать заботилась лишь о его младшей сестре. Милой четырехлетней девочке. Ребекка почувствовала подкатывающую к горлу тошноту. Она сама готовила пленника к смерти. Поила парня одурманивающим зельям, вгоняющим в глубокий сон, отнимающим боль. Парень был убийцей, террористом. Они с любимым никогда не трогали невинных. Предпочитая убивать виновных, намереваясь защищать невинных. Гнев Ребекки прошел. Вопросы прихвостня Джерома не внушали больше раздражения. «Слушай, малышка, наш босс трахал тебя в задницу? Может, сделаешь мне минет? Ты, наверное, классно сосешь, раз Валеска оставил в живых твою мамочку». Привязанный цепями к креслу будущий покойник отчаянно храбрился. Ребекке пришлось силой вливать в него зелье. Этот идиот не понимал, от чего отказывался. Какую бы страшную смерть пришлось ему принять, разозли он Эссен по-настоящему. Впрочем, Ребекка все равно бы постаралась избавить жертву от страданий. Быть заживо растерзанным не заслуживал никто. — Поразительно, как легко вы, психи, убиваете людей, — Ребекка сделала новый глоток виски из бутылки. Эссен уже было плохо. Алкоголь затуманивал разум, мешал ясно мыслить. Но алкоголь частично стирал грызущее чувство вины, воспоминания. Они с любимым после ночных убийств, после избавления от остатков тел, обычно надирались в хлам. Не пить казалось невозможно. Слишком велик оказывался контраст между двумя здоровыми, крепкими пленниками и трупами с изгрызенными лицами, оторванными конечностями. Ошметками мяса. Обессиленный обнаженный человек с бурыми следами чужой крови на губах всегда лежал на полу. Его зверь засыпал, довольный удачной охотой. Ребекка целовала окровавленные губы, говорила ласковые, ничего не значащие слова. Они оба нуждались в отдыхе. Им обоим была нужна хотя бы капелька тепла. Кто бы мог подумать, что убивать чертовски сложно. Конечно, жертвы являлись убийцами. Один — бывший член банды Джерома, другой человек Кукольника, похищающий на улицах Готэма бездомных детей для экспериментов сумасшедшего ученого. Жертвы являлись убийцами… Вот только убийство маньяков, работорговцев, похитителей детей и прочей сволочи все равно оставалось убийством. — Рабочие с верфи, автобус с черлидершами. Милашка Гринвуд вообще дюжину женщин сожрал, — целительница рыгнула. — Убивать ни хрена непросто. Готовить людей к смерти непросто. Даже если те люди ублюдки, выродки, насильники, педофилы, от которых общество радо избавиться. Они умирают ночью, во сне. На утро от них остаются окровавленные куски мяса, клочки одежды. Кишки, дерьмо. Всюду кровь, сука. А мы убийцы. Но самое главное дерьмо: убийства не остановить. Хищник, вкусивший кровь, больше не остановится, — Ведьма махнула рукой. — Ладно, мне пора… Попытка Ребекки дотянуться до ножа провалилась. Джером, резко поднявшийся с табурета, вовремя перехватил руку хозяйки дома. Ребекка зарычала. Проклятье, он опять мешает. Джером Валеска — выблядок шлюхи мамаши. Ей так хочется увидеться с папой, мамой. С возлюбленным. Смерть переход. Ее дети заслуживают лучшего. Губы, целовавшие с нежностью окровавленные губы убийцы, не должны целовать маленькие, детские лобики. — Пусти, пусти меня! — кричала Ребекка, вырываясь из сильных рук убийцы, не прекращая попыток дотянуться до ножа. — Я убью себя, слышишь? Убью! Мне надо быть с моими родителями. Исправь ошибку. Убей меня. Слышишь? Убей. Волосы Ребекки растрепались, в глазах горел безумный огонь отчаянного желания умереть, покончить с болью, разъедающей, словно кислота, душу. Молодая женщина колотила Джерома в грудь, постоянно повторяя: — Убей меня! Убей. Или же выплевывая слова: — Трус, слабак, тряпка! Джером крепко держал пьяную скрипачку за запястья, не реагируя на обидные слова, уворачиваясь от ударов ногами. Ему приходилось слышать ругательства похуже. Валеска не собирался убивать целительницу, особенно привлекательную, когда она злилась. — Успокоилась? — спросил Джером, чувствуя: пленница на его руках обмякла, прекратила дергаться. Он усадил хозяйку дома на табурет, приказал: — Иди, к ребенку. Смотри, без глупостей. В самом деле, разбуженный криками мальчик плакал. Эссен знала: плакал именно мальчик. Мать различает собственных детей. Впрочем плакал Виктор в одиночестве недолго. К нему присоединилась Жюли. Ведьма закрыла голову руками. Нет, ей нельзя прикасаться к детям. — Я не могу, не имею права прикасаться к моим малышам, — Ребекка помотала головой, слезы полились у нее из глаз. — Они слишком чистые, слишком невинные. Сытые. Поели совсем недавно. По моей вине погибла мама. Я была соучастницей нескольких убийств. Я не позволю себе осквернить прикосновением моих крошек. Надо было, чтобы Гринвуд задушил меня. — Так, — Валеска нахмурил брови. — Думаю, тебе точно не стоит пить. Вообще у комиссара веселая дочурка. Теперь понимаю, почему мы с ребятами не напугали старушку. Тараканы в моей голове завидуют твоим. Он схватил бутылку, бросил ее на пол. Пнул разбитое горлышко носком ботинка. — Ладно, детей успокою сам, — решил наглый гость. — Но для начала тебе пора баиньки. Он перекинул хозяйку дома через плечо, насвистывая мотив веселой песенки направился в спальню. Ребекка сопротивлялась. Колотила кулаками в спину рыжего психа. Джерома слабые удары кулаков целительницы лишь смешили. В детстве ему доставалось гораздо сильнее от любимого дядюшки Зака. — Ублюдок, — шипела Ребекка, когда лежала на мягкой постели, пытаясь высвободить пристегнутые к спинке кровати наручниками запястья. — Надеюсь, тебя поймают. — Спокойной ночи, солнце, — Джером, стоявший у двери спальни, послал разозленной женщине воздушный поцелуй. — Захочешь пи-пи, позовешь меня. Принесу тебе бутылочку. Не волнуйся, наручники сниму утром.