Большинство членов монастыря были старомодными сатанистами, как и их родители, бабушки и дедушки до них. Они были воспитаны на этом, и не были, если уж на то пошло, особенно злыми. Человеческие существа в большинстве своем не такие. Они просто увлекаются новыми идеями, например, одеваются в сапоги и стреляют в людей, или одеваются в белые простыни и линчуют людей, или одеваются в джинсы с галстуками и играют на гитарах. Предложите людям новую веру с костюмом, и их сердца и умы последуют за вами. Во всяком случае, то, что меня воспитывали как сатаниста, было естественным. Это было то, что мы делали по субботам вечером. А в остальное время ты просто жил своей жизнью, как и все остальные. Терри Прачетт «Хорошие предзнаменования: милые и точные пророчества Агнес Наттер, Ведьма»
Это был день странных совпадений. Гермиона рано встала, хотя еще даже не рассвело. Сегодня она быстро заснула: то ли от выпитого алкоголя, то ли от душевного смятения. Но проснулась с головной болью, которая решительно дала понять: «О нет, ты не вернешься ко сну». Поэтому ей пришлось одеться и тихо выскользнуть из башни. Воскресное утро в Хогвартсе было одним из немногих, когда в замке царила тишина. Завтрак подают позже обычного, даже когтевранцы не пойдут в библиотеку до обеда, так что еще несколько часов она не встретит ни души. Дверь замка все еще была заперта, и Гермиона пошла по коридору, который вел к озеру. Большинство учеников даже и не догадывались о его существовании или просто думали, что через него пройти можно лишь к лодочному причалу. Персиваль Пратт, чей портрет скрывал вход, был особенно раздражен тем, что его разбудили в такой ранний час, хотя обычно он был более сговорчив. Она извинилась, и дверь распахнулась. От лодочного домика можно было пройти по небольшой тропинке вдоль подножия утеса, и именно в конце этой тропинки, на дальнем берегу озера, Гермиона остановилась, чтобы насладиться солнцем, поднимающимся из-за облаков. Вместе с ветром до нее донесся тихий шепот голосов, и она разочарованно прижалась спиной к скале. С некоторым ужасом она узнала Ловца Слизерина, все еще в своей квиддичной форме, бледного, покрытого синяками и хромающего, с опущенной головой, идущего позади банды семикурсников. К ее удивлению, Риддла среди них не было, зато были его приспешники — Эйвери и Лестрейндж, а также вся команда по квиддичу. Похоже, они провели на улице всю ночь, и если она не ошибалась, то они вышли из леса. — ...в следующий раз будет лучше, правда, Крэгги? — Глупый полукровка, тебе повезет, если тебе дадут второй шанс. Что, понравилась ночь в лесу? Теперь они подошли совсем близко, и она могла слышать их совершенно отчетливо. Неужели они оставили его одного в лесу в качестве наказания? Это было за гранью жестокости... Теперь они уже прямо у озера. — Ты принес позор и бесчестие нашему факультету и благородному основателю. А теперь, лезь в озеро! — Подожди, сначала свяжи ему руки и ноги. — Инкарцеро! Гермиона наблюдала, застыв на мгновение в ужасе, как они толкают парня, полностью связанного веревками, в озеро почти в десяти метрах от того места, где она пряталась. Гермиона не выдержала и сняла волшебный амулет. «Спокойно», — сказала она себе и направилась к группе. — Прекрасное утро, не правда ли? — прокомментировала она, когда обнаружила себя в окружении одиннадцати палочек. — Что ты здесь делаешь, Дирборн? — зарычала Гринграсс. Гермиона слишком поздно вспомнила о предупреждении Клэр, что та имела на нее зуб. — Ну, я хотела прогуляться, но вы все испортили. Кстати, я думаю, что парень тонет, так что я должна вытащить его до того, как вы все окажетесь в Азкабане. Альфард Блэк повернулся первым, и отлевитировал бедного парня на берег. Гермиона бросила на него чары высушивания, чтобы он не успел подхватить переохлаждение. — Возвращайтесь в замок. Все вы. Я сама отведу его в больничное крыло, — это было что-то среднее между голосом старосты и голосом, которому она научилась у Гарри: быть уверенным перед лицом опасности, насмехаясь над врагом, какой бы ужасной не была ситуация. — Он не пойдет в больничное крыло, думаешь, мы дураки? — Я на вас не донесу, мне все равно, какие мерзкие наказания вы используете. Хотя мой крестный мог бы... — О чем это ты говоришь? — прошипел Крокетт. — Профессор Дамблдор — мой крестный отец. Так что на твоем месте я бы этого не делала, Лестрейндж, — Гермиона небрежно разоружила его и повертела палочку в руке. — Мы можем просто наложить Обливиэйт на нее? — О, хочешь попробовать? Пусть Том с ней разбирается, — очевидно, Эйвери был не так глуп, как остальные, и опустил палочку. — Если ты расскажешь, ему будет только хуже. — Представляю. А теперь валите, жалкие неудачники. И не забудьте рассказать Тому, хотя я не думаю, что он будет очень рад, что вас поймали. Вас здесь было достаточно, чтобы разбудить даже мертвых. Она отбросила палочку Лестрейнджа, чтобы было совершенно ясно, что она их не боится. Что они могут сделать такого, чего она еще не испытала? Даже Лестрейндж не мог быть таким же талантливым и опасным, как его будущая невестка. Ей почти нечего было терять. И сейчас это была не столько храбрость, сколько цинизм и опыт. Крокетт плюнул в ее сторону и повернулся, чтобы уйти, остальные последовали за ним. Все, кроме Эйвери, который оценивающе посмотрел на нее. — Похоже, что ты попала не на тот факультет. На твоем месте я бы ничего не рассказывал, или это плохо кончится для твоего парня... Они не хотели проклинать ее, и Гермиона не понимала почему. Но была безмерно благодарна. В эти дни она, возможно, и способная дуэлянтка, но не против одиннадцати человек. В конце концов, после Согревающего заклинания и легкого исцеления Крэгги отказался от больничного крыла, и Гермиона отпустила его. Она понимала, что медсестра легко бы распознала признаки Круциатуса, как и она сама. И исправить это не смогло бы никакое зелье. Как и вопросы, которые бы последовали за этим. Это было просто ужасное начало дня, которое вытеснило все мысли о поцелуях Маркуса и ее снах о голубых глазах, смотрящих с презрением. В ее голове сейчас было только два вопроса: почему они не напали на нее и почему Риддла здесь не было, хотя он считался их главарем. И тут возник третий, менее насущный вопрос: откуда Эйвери узнал о Маркусе? Хорошие навыки наблюдения? Он точно не мог узнать о том, что произошло вчера ночью, а значит, просто выдумывал. Она не знала, почему пообещала никому не говорить. Это было совершенно не в ее характере. Гермиона Грейнджер сразу же пошла бы к Дамблдору. Ее хладнокровие в этой ситуации произвело на нее впечатление, но это также было поводом для беспокойства. Неужели она становится настолько холодной, что может перехитрить слизеринцев? Что она может вести себя так, когда кто-то находится в опасности? Неужели она больше не похожа на гриффиндорку? Ее даже не волновала угроза Маркусу, хотя она хотела бы, чтобы это стало мотивацией. Все казалось гораздо сложнее. Она сразу вспомнила слова Распределяющей шляпы о том, что на Гриффиндоре ей больше не место. Тебе там больше не место, Гермиона. Ей срочно нужен был шоколад. Крэгги даже не поблагодарил ее, только пробормотал, что с ним все в порядке, и ушел. Он был крупным крепким шотландцем, и она была уверена, что с ним все будет хорошо. Но она ненавидела его факультет. Что это за больное, испорченное общество, которое пытает кого-то за плохую игру в квиддич? Она вспомнила, как тащили девочку-второкурсницу в подземелья, как Клэр случайно использовала слово «грязнокровка», как староста в поезде защищал статус крови, но сидел отдельно ото всех за обедом. Она начинала понимать, что язва в этом обществе намного глубже, чем она себе представляла. Язва, которую она должна была пока игнорировать. «Когда-нибудь, — мысленно поклялась она себе, глядя на замок, — когда-нибудь это будет совсем другой мир». Мир сгорит в огне ненависти, и тогда я использую пепел, чтобы помочь новому порядку прийти к власти. Я клянусь в этом. Возможно, она не сможет изменить прошлое, но она определенно сможет изменить будущее. Внезапно ее разговор с Томом Риддлом принял совсем другой оборот, потому что даже Гермиона уже сама не понимала, что имела в виду. *** Когда кто-то постучал в ее дверь, она сидела, свернувшись калачиком, на диване с кружкой горячего шоколада, чувствуя себя немного шокированной тем, что была так безрассудна. Никто никогда не стучал в ее дверь, и это вызвало небольшой испуг. Открыв ее, Гермиона увидела Маркуса. Он был настойчивым, надо отдать ему должное. — Прости за вторжение, но тебя не было за завтраком, и я хотел поговорить. — Ты не помешал, проходи. Ее комната, оказалось, была освобождена от чар, которые запрещали мальчикам входить в комнаты девочек, вероятно, потому что иногда использовалась для гостей. Гермиона махнула ему в сторону кресла, прежде чем сесть обратно на диван. — Твоя комната... невероятна. Я понятия не имел, что ты живешь здесь, но София рассказала, что вы не в одной комнате. Вау. — Кумовство творит чудеса. Я настолько не привыкла к людям, что они позволили мне такую привилегию. Просто, у меня не очень спокойный сон. Маркус, я не против, что ты теперь знаешь об этом, но мне бы не хотелось, чтобы еще кто-нибудь узнал. — Конечно, без проблем. Как ты себя чувствуешь? — Все хорошо, спасибо. Хотя я проснулась очень рано и не смогла заснуть, так что немного устала, но в остальном все в порядке, — она вдруг улыбнулась. — Как твое похмелье? Он слегка покраснел и смутился. — Именно об этом я и хотел с тобой поговорить. Вчера вечером я был очень настойчив и пришел извиниться. Если бы она не научилась контролировать свои эмоции, то у нее отвисла бы челюсть. Это было не то, чего она ожидала, и у нее даже не было подходящего ответа. — Каждое сказанное мною слово было правдой. Я действительно увлечен тобой, Гермиона, и я хотел бы, чтобы ты, ну, то есть я хотел бы встречаться с тобой чаще. — А я бы хотела посмотреть на то, к чему это приведет, — неожиданно произнесла она, в то время как ее разум все еще пытался наверстать упущенное. И на этом все? Как люди здесь вообще встречаются? Они заперты в замке, и она не могла себе представить, что Маркус уговаривает ее сходить в Астрономическую башню. И разве не этого она на самом деле хотела от него? Физического комфорта? Она точно не хотела сходить с ним в Хогсмид, или чтобы он носил ее книги в класс, или сидел рядом за обедом. Пока что она хотела, чтобы он пришел, поцеловал ее и заставил забыть. Он одарил ее широкой мальчишеской улыбкой, и она заметила, что у него очаровательные ямочки на щеках. — Посмотри сюда, — сказала она и повела его на небольшой балкон. Ветер развевал ее волосы, а голова кружилась от высоты. И на этот раз, она сама поцеловала его. У его губ уже не было вкуса Огневиски, но его руки были все такими же теплым. *** В качестве выбранной тактики по избеганию Тома Риддла, Гермиона должна была признать, что противостояние всей слизеринской команде по квиддичу не было самым мудрым ее шагом. Она сидела спиной к слизеринскому столу, внезапно осознав, что обычно автоматически садилась так, чтобы видеть его. Это было на уровне бессознательного, как не стоять спиной к своему врагу. Сейчас она чувствовала, как его глаза прожигают ее спину. Он пытался наблюдать за ней не так заметно, как делал обычно. Она приметила это, когда оглянулась (делая вид, что отбрасывает волосы с лица — трюк, который не обманул бы и первокурсника), а он опустил глаза. Обычно его это не беспокоило, он редко смотрел прямо на нее, выбирая мимолетные взгляды в сторону или на ее собеседников. Маркус держал ее руку под столом до тех пор, пока это не стало слишком некомфортным для еды. Ухмылка Софии в их сторону ясно дала понять, что никого этим не обманешь. — Вы двое выглядите счастливыми, — заметила она. — Оставь их, София, — сказала Клэр, явно чувствуя, что было слишком рано поддразнивать. А это было так. Гермиона все еще не могла избавиться от чувства неправильности всего происходящего. Как будто она играла роль, которой не принадлежала, пребывая в чужом теле. Итак, ты Гермиона Дирборн или Гермиона Грейнджер? Ты увидела хулиганов и их жертву у озера. Ты:а) угрожаешь рассказать учителю. (Ответ: Гермиона Грейнджер до пятого курса) б) врываешься в разговор и противостоишь им со своими друзьями, устроив большую сцену, но чудесным образом выходишь сухой из воды, при этом подружившись с жертвой. (Ответ: Гермиона Грейнджер в любой момент ее дружбы с Гарри и Роном) в) хитро противостоишь им, используя несколько разумных угроз, но обещаешь молчать, если они оставят его в покое. В конце концов, это не твое дело. (Ответ: Гермиона Дирборн) г) оставляешь их в покое. (Ответ: никто из них)
Она сходила с ума. Шизофреничка. У нее раздвоение личности. Она только что проходила тест на определение личности в своей голове. *** И, разумеется, Риддл нашел ее после обеда, когда она направлялась в кабинет профессора Дамблдора на урок. — Можно тебя на пару слов? — спросил он, и не дожидаясь ответа, повернулся и вошел в пустой класс. — Конечно, не то чтобы мне предоставили выбор, — пробормотала она, но последовала за ним. «Как муха за пауком», — подумала она. О да, Гарри, я только что, не задумываясь, последовала за самым опасным волшебником в пустой класс. И нет, я не знаю почему. И нет, я не думаю, что это было глупо. Совершенно чокнутая. Душевнобольная. Она сосредоточилась на настоящем. — О том, что произошло утром, — сказал он, проводя рукой по волосам, как иногда делал Гарри. И теперь, когда она действительно посмотрела на него, то заметила, что он выглядел уставшим и напряженным. — Я просто хотел сообщить тебе, что я предпринял внутренние меры в связи с глупостью моих сокурсников по факультету. Он посмотрел на нее, словно ждал похвалы. — Как староста, я действительно считаю, что ты должен сообщить о них. Их следует исключить, — ее тон был ледяным, а он выглядел удивленным. — К сожалению, этого не будет. Но будь уверена, что вопрос уже решен. Если он думает, что ему сойдет с рук такое дерьмовое решение... Она была в ярости, но сохраняла внешнее спокойствие. — И что ты сделал, подверг их тем же пыткам, что и того парня? Держу пари, ты просто разозлился, что их поймали, не так ли, Риддл?— эта мысль поразила ее, и она поняла, что, скорее всего, была права. — У Слизерина всегда были особые традиции, когда дело доходит до проигрыша, и я не имею права вмешиваться в такое. — Вообще-то, это именно и есть твое право. То, что я видела сегодня утром, было позорно, и я разочарована в тебе. Я-то думала, что ты контролируешь их. Или это все с твоего одобрения? Ты говоришь прыгнуть, а они спрашивают, насколько высоко, так? Вот, как все должно работать, — она теряла самообладание, раскрывая слишком многое из того, что знала о его отношениях с факультетом, скрытое за маской идеального старосты. Но почему же его не было на озере? Он ничего не ответил, и она с отвращением отвернулась. — Я не одобряю этих глупых выходок, Гермиона. Я не вижу смысла так волноваться из-за спорта. Тем не менее, все члены команды хорошо знают о последствиях. И если они не сработали хорошо, то это вне моей зоны контроля, — он лгал, он точно обманывал ее. — Почему они не напали на меня? Их было одиннадцать, и рядом не было ни одного свидетеля. На мгновение его взгляд, казалось, стал жестче. — Их проинструктировали не делать этого, — сухо ответил он. — Проинструктировали? — Одно дело заниматься внутренними разборками, и совсем другое — нападать на членов других факультетов, — он что-то скрывал, она почти чувствовала его ложь. — Ты лжешь. Я не знаю, о чем конкретно ты лжешь, но они, кажется, не возражали отправить гриффиндорца в больничное крыло на прошлой неделе, и я знаю, что это были слизеринцы. Так что не говори мне, что он упал с лестницы, как будто я такая же глупая, как Диппет. Он махнул рукой, и дверь захлопнулась. Внезапно перед ней предстал совсем другой Том Риддл. Он сбросил маску и позволил своему гневу проявиться, и это было ужасно. Хотя она сама подталкивала его к этому. — Почему ты постоянно вмешиваешься? Прямо как твой проклятый крестный. Зачем ты поступила сюда? Все ведь было... Это я сказал им не трогать тебя, потому что нахожу тебя... интересной. Мне плевать на Крэгги или гриффиндорца с пятого курса, лишь бы никого не поймали. Так ты собираешься кому-то рассказать или нет? Она повернулась к двери и подняла палочку, чтобы открыть ее, но он схватил ее за запястье поверх одежды и притянул ближе к себе, захватив палочку другой рукой. — Ты собираешься кому-то рассказать? — Немедленно убери от меня свои руки. — Я спрашиваю еще раз, собираешься или нет? — прошипел он. — Нет, черт возьми, нет. Я не буду и не хочу. Мне все равно, чем занимаются твои жалкие лакеи. А теперь отпусти меня. — Я не хочу тебя отпускать, Дирборн. Я хочу... — он замолчал и на мгновение заглянул ей в глаза. Она будто погрузилась в их глубину, прежде чем он отпустил руку. — Это не имеет значения. Держи, — он протянул ей палочку, которую она взяла дрожащими пальцами, и вышел из класса, не сказав больше ни слова. Дверь за ним снова захлопнулась. «Когда-нибудь», — подумала она. Когда-нибудь. *** «Еще не изобрели заклинания, которое наша Гермиона не смогла бы повторить», — Рубеус Хагрид. Ее сегодняшний урок с Дамблдором был особенно утомительным. Он развивал ее мастерство заклинания огня далеко за пределы того, что она могла себе представить. Уровень контроля, который он от нее ждал, был намного выше. Но было приятно осознавать, что ей действительно бросили вызов. Накладывать заклинание одновременно с поддержанием контроля было выше возможностей большинства волшебников. Но она старалась. В комнате горело пять очагов, все они были сотворены разными заклинаниями, и она должна была удержать все под контролем. Пот выступил у нее на лбу, когда она тяжело дыша, погасила огонь. — Ты должна поверить в себя, Гермиона. Магия основывается на вере. Она ограничивается лишь рамками нашего воображения. У тебя все отлично получается, и ты быстро учишься. Сделай это снова. Еще раз. И еще, и еще. Огонь, чтобы поглощать все вокруг. Огонь, чтобы отвлечь. Огонь, чтобы согревать. Огонь, чтобы убивать. Все эти огоньки танцевали, не желая подчиняться ее власти. В конце концов, когда ее организм уже был близок к изнеможению, Дамблдор позволил ей закончить. Она удерживала магию почти полчаса, заставляя пламя повиноваться своей воле: принимать разные формы, двигаться, объединяться и разделяться, не повреждая при этом ничего вокруг. — Отлично, очень хорошо сработано. Присаживайся, — он наколдовал ей стакан и налил воды из кувшина. Она усмехнулась, наслаждаясь чувством выполненного задания. Сейчас она добивалась своего, совершенствовалась, принимая вызов. Она была почти счастлива, покраснела и вспотела, но осталась очень довольна. — Как у тебя на самом деле дела? — спросил он, когда Гермиона сделала большой глоток воды. Она тщательно обдумала вопрос. А как у нее дела? — Я в порядке. Это была странная неделя. — Я слышал, что ты неплохо выступила на дуэлях. Я буду среди наблюдателей на следующем раунде, профессор Диппет наконец пришел к выводу, что нам нужно больше преподавателей в зале, чтобы помогать с травмами, — его тон был немного язвительный, и она ухмыльнулась. — Если говорить честно, то организация чемпионата оставляет желать лучшего. Я имею в виду, что сама идея хорошая, ведь это здорово, что ученики могут практиковаться. Но чемпионат проходит уже много лет, а они до сих пор не поняли, что неплохо было бы иметь медицинский пункт в зале или хотя бы помощницу для медсестры? — Именно так, и все же… Она рассмеялась. — Вообще-то я хотела с тобой кое о чем поговорить... Я немного шокирована отношением здесь к маглорожденным, даже со стороны хороших людей. Это выглядит, я не знаю, как то, что здесь общепринято смотреть на них свысока. Правильно ли я это поняла? — У тебя очень необычный ум, Гермиона. Ты видишь больше, чем другие, и над всем размышляешь. Но да, ты права, хотя это происходит не только в Хогвартсе. Отчасти именно по этой причине я так старался обеспечить тебе хорошую родословную. Чтобы твоя жизнь здесь была более комфортной. У тебя и так достаточно проблем. — Я просто... Я ненавижу это. Я ненавижу, что даже у людей, которых я начала считать друзьями, есть такое предубеждение. Я не понимаю этого. На прошлой неделе я видела маленького мальчика, вероятно, первокурсника, плачущего в коридоре, и даже старосты не потрудились помочь ему, потому что он был маглорожденным. Я не понимаю. Их и так мало в школе. И я думала, что в этом времени точно уж неприемлемо использовать слово «грязнокровка». Я не думала, что здесь настолько с этим плохо, ведь еще не произошло множества вещей. Но все еще хуже, чем в наше время. — Интересно. Естественно, я не могу это прокомментировать, но рад слышать такое. Даже я в юности считал маглорожденных и маглов... низшими существами. Это суждение как укоренившаяся часть нашего общества. — Я использовала свое нестандартное воспитание как предлог, чтобы не вмешиваться. Но каждый раз мне приходится прикусить язык или выйти из комнаты, потому что я знаю, что не должна устраивать сцен. Я знаю, что сейчас не время для борьбы, но... это так тяжело. Я чувствую себя подделкой. Потому что, знай они, что я Грейнджер, а не Дирборн, то никто не любил бы меня так. Она почувствовала, как наворачиваются слезы на глазах, и смущенно уставилась в окно. — Тебе приходится нести большую ношу. Мне жаль, что это одна из них. Но я советую тебе пока сдерживаться относительно этого вопроса. Не чувствуй себя виноватой из-за того, что твое настоящее происхождение вызовет предубеждение со стороны тех, кто становится твоим другом. Это их недостаток, а не твой. Тем не менее, будет опасно открыто поддерживать магловскую культуру. Страх здесь очень глубоко укоренен, и именно из-за страха возникают ненависть и недоверие. Страх, который не совсем несправедлив. Секретность имеет первостепенное значение для выживания нашего мира, но это не значит, что дети, рожденные с магическим даром, должны из-за этого страдать. Если тебе захочется высказать свое мнение по этому вопросу или повлиять на мнение людей, то я предлагаю быть более деликатной. Все изменения и перемены приходят медленно, Гермиона. И теперь, на более светлой ноте, я также слышал, что профессор Слизнорт восхищен вашей с Томом работой в этом семестре. — Да, ну, это довольно легкое зелье, главное — правильно рассчитывать время. — Это то, что многим людям сложно понять. Своевременность. Именно так. Важна своевременность. Он передал ей так сообщение. Что придет время и для этого... Выбирать время с умом. Время. — А что, если ты прав и я никогда не смогу вернуться домой? — спросила она, прижимаясь лицом к стеклу. Снаружи было темно, лес раскинулся вдалеке, рядом с ним темнело озеро. — Тогда ты должна извлечь из этого максимум пользы. Ничего другого не остается. — Я просто... Здесь я состарюсь, когда снова увижу друзей и семью. Мне будет, сколько же... 75. 75 лет! И половина этой жизни утеряна в прошлом, в секрете... — Старение — не такая уж страшная вещь, Гермиона. Ты очень могущественная ведьма, и надеюсь, что счастливо доживешь до глубокой старости. — Я буду старше моей мамы, когда увижу ее... Он промолчал, потому что нечего было сказать. — Я... просто... Я скучаю по ним. Все приходит и уходит, и я стараюсь не думать об этом, но не получается. Иногда я так сильно скучаю по ним, что едва могу это вынести. Я не хочу спать из-за того, что они снятся мне. Но когда я просыпаюсь, то как будто теряю их снова и снова. Иногда они такие злые, будто и не мои родители. Мне часто снится, как они плачут. Я знаю, что это не моя вина, что я здесь, и я знаю, что должна здесь быть. Я понимаю все это. Но это так... невыносимо. А все остальное время я закрываю глаза и стараюсь не думать обо всем этом. И потом просто ничего не чувствую. — Любовь делает нас очень сильными, но также она причиняет нам боль. Не теряй своей любви к тем, кого оставила позади. Но и не закрывайся от возможностей для жизни здесь. Это было бы ужасной утратой для такого теплого и доброго сердца, как твое. — Я стараюсь. Действительно стараюсь. Но я не чувствую, что кто-то видит меня такой, какая я есть. Как будто я просто играю роль. Актерская игра, постоянная. И если я буду вести себя так достаточно долго, то не станет ли это моим настоящим? Может быть, через 50 лет я забуду их лица. Я уже чувствую, как меняюсь. — Со временем мы многое забываем, но твоя любовь к родителям никогда не покинет тебя. Но как насчет ее друзей? Иногда она впадала в панику, потому что забывала их лица, и тогда возникал образ, фотография или воспоминание, после чего она снова расслаблялась. — Есть ли прогресс в вопросе, как я попала сюда? — Я сосредоточил свои исследования на самой лучшей подсказке, которая у нас есть, на цвете — октарине, — он произнес это слово уважительно. — О нем очень мало информации, и мне, возможно, придется отправиться в поездку на Рождество. Воспоминание о пережитом подарило ей удивительную теплоту. — «Цвет магии». Настоящий цвет магии. Это было очень красиво, не так ли? — Так и было, и это исключительное право — наблюдать такое явление. И еще удивительнее — знать, что мы создали его... Да. Это было чудесно. — Я могу отправиться с тобой в поездку. Я хочу помочь. — Еще придет время для твоего участия, Гермиона, но сейчас я бы предпочел, чтобы ты сосредоточилась на своих занятиях. Кроме того, я полагаю, что у тебя есть некоторые семейные обязательства на Рождество. Брат Сердика — прекрасный человек, хотя у него вспыльчивый характер. Его сын учился на Гриффиндоре... молодой Карадок. Он мог бы быть старостой, но у него было слишком много проблем с молодыми леди из-за своей популярности. И я думаю, что он тайком уходил в Хогсмид, чтобы посидеть в пабе со своими друзьями. Он мне очень нравился. Он выпустился где-то пять лет назад... или может быть шесть. Кроме того, ее семья... — Я самозванка. И они мне не родственники. — Сердик в восторге от тебя, я уже много лет не видел его таким общительным. Ты очень добра к нему, Гермиона. Так что выгода от этого соглашения есть не только для тебя. Принимая тебя в свою жизнь, Сердик вспомнил то, что потерял много лет назад. Иногда ты можешь выбирать свою семью. — Он был удивительно добр ко мне, — призналась она. — Иногда он как будто забывает, что я на самом деле не его дочь. — Возможно, он решил, что это так. Несмотря на то, как вы вместе оказались в таком положении. — Он едва меня знает. Невозможно полюбить ребенка всего за два месяца. — Дай ему немного больше шансов, Гермиона. И себе тоже. Я не сказал, что он любит тебя. Я сказал, что он принял тебя, как своего ребенка. Любовь, может быть, придет, а может и нет. Но в любом случае, ты теперь его семья. Он очень одинок, даже если не понимает этого. Он очень одинокий человек, который когда-то наслаждался обществом женщин в качестве друзей, любовниц или коллег. Ты вернула его к жизни. Он даже согласился посетить рождественскую вечеринку профессора Слизнорта. — Боже мой. Я не знала этого. Он серьезно приедет? — В самом деле. Я знаю, ты чувствуешь, что ему тебя навязали. Но он признался мне, что после летнего визита его работа возобновилась, и он стал общаться с несколькими старыми друзьями. И именно Сердик написал семье приглашение, даже если не признается в этом. Мне кажется, что он хочет представить тебя. Когда-то он любил молодую девушку, она даже была чем-то похожа на тебя, но погибла. После этого он ушел в себя, а теперь, кажется, возвращается к нам. *** После разговора с Дамблдором Гермиона почувствовала себя намного лучше. Ее чувства к сокурсникам могли быть неоднозначными, но в волшебном мире было, по крайней мере, два человека, которые знали ее такой, какая она на самом деле. И они любили ее, даже уважали, и это ее... успокаивало. Менее утешительными (когда у нее было время проанализировать это) были последствия ее разговора с Риддлом. Совсем неутешительными и даже тревожными. Он приказал слизеринцам не причинять ей вреда. Это в общих чертах. Потому что его не было на озере, и он не мог предвидеть того, что произойдет утром. Очевидно, что это была вполне конкретная инструкция. Он хотел от нее чего-то, что не захотел озвучивать. Что-то, что сбивало его с толку настолько, что Риддл терял хладнокровие и сбрасывал маску. Он доверял ей. Настолько, что не прибегнул к принуждению или контролю. Он чего-то хотел. Он считал ее интересной. Интересной не означало что-то положительное по отношению к ней. А было прямо противоположно первоначальному намерению. Интересная значит, что ему надо быть очень внимательным. А для парня с нездоровой склонностью к одержимости и поиску любой информации, которую другие не могли найти, это была, откровенно говоря, совершенно ужасная перспектива.