Unsphere the stars / Сдвигая звезды в небе

Ребенок, вскормленный ядом, находит утешение во зле. Гиллиан Флинн «Острые предметы»

В пятницу утром за завтраком Гермиона присела на место, которое заняла для нее София. — Есть какие-то новости? — спросила она девушку, жадно набрасываясь на тарелку с кашей. — Вообще-то, да. Похоже, Эйвери и некоторые другие поддразнивают его из-за того, что ты победила на дуэли. — Серьезно? Вот почему он расстроен? Это просто смешно, — нетерпеливо прошептала она. — Да, но вряд ли твоя девушка может быть лучше тебя во всем другом... — София пожала плечами и налила себе стакан тыквенного сока. — Мужчины... — пробормотала Гермиона. Она посмотрела на слизеринский стол и увидела, что Том Риддл ухмыляется Маркусу, а Лестрейндж что-то тихо бормочет. Ей придется с этим разобраться, хотя это и было глупо. Она подозревала, почему Маркуса это так беспокоило. — Я думала, что нравлюсь ему, потому что умная. — В принципе, так и есть, Гермиона. Но честно говоря, если ты собиралась проиграть одному из нас, то было бы разумнее выбрать его. — Гермиона встретилась взглядом с Софией и увидела, что девушка слабо улыбается. Кажется, она не смогла их обмануть. Черт. — Он очень расстроился, Гермиона, — тихо сказала Клэр через стол. — А еще он ревнует тебя к Риддлу. Ты, наверное, уже должна была это заметить. — С какой стати он ревнует меня к Риддлу? — спросила она. — Любой дурак заметил бы, что... это единственный парень в школе, который действительно соперничает с тобой, иногда даже превосходит, и, к тому же, невероятно красивый. Естественно, он ревнует, — непринужденно сказала София, аккуратно разрезая свой бутерброд. Гермиона бросила свою ложку в тарелку с такой силой, что та издала драматический звон. Встала и подошла к месту, где сидел Маркус, изо всех сил повторяя поведение Лаванды. — Как ты мог? — Гермиона... что... я? Очень гордая тем, что слезы выступили у нее на глазах, театральным шепотом она сказала: — Как ты мог мне поддаться? Я думала, что ты меня уважаешь! Это просто недопустимо! А потом повернулась на каблуках и выбежала из зала. Она отправилась в башню за книгами, предвкушая один из немногих уроков, где ей не было скучно, и осталась ждать Софию, единственную, кто еще занимался Нумерологией, в общей гостиной. — Это было настоящее представление, — весело прокомментировала блондинка, когда они шли вместе. — Вообще-то это было довольно весело, — призналась Гермиона. И если это все, что нужно, чтобы успокоить эго ее нового, вероятно, бойфренда, то она готова была это сделать. В некотором смысле, было даже приятно влипнуть в такие обычные проблемы. Рон всегда был слишком занят ревностью к Гарри и не беспокоился о ней. Кроме того, его не волновала учеба... Гермиона вновь отодвинула эти мысли. Она должна научиться отпускать. — А ты хитрая, не так ли? — Говори за себя, — поддразнила Гермиона. — Что там случилось после моего ухода? — Маркус немного поворчал и ушел. Я думаю большинство учеников действительно поверили тебе, на удивление. Вчера он, кажется, и вправду неохотно сражался с тобой. — Ну да, тогда он придурок. Я не нуждаюсь в том, чтобы меня баловали только потому, что ему нравится целовать меня. — Гермиона слегка покраснела от того, что проговорилась. — Я не знала, что он твой кузен, — сказала она, вспоминая, как Маркус обращался к ней накануне вечером. — Его мать — старшая сестра моей матери. Розье. Мы вместе росли. Он, конечно, придурок, но ты ему, кажется, нравишься. Я всегда думала, что он замутит с Клэр, она ждала достаточно долго, но потом появилась ты, и все мальчики — ну, ты же знаешь, как они относятся к чему-то новому. Особенно новенькой, красивой и умной. Должна сказать, что в первую ночь ты произвела здесь большое впечатление. Гермионе потребовалось немного времени, чтобы переварить всю свалившуюся новую информацию. — Клэр? А я и не догадывалась, — она чувствовала себя ужасно. Гермиона не учла такой реакции на себя. И уже забыла, каково это — жить с одними и теми же людьми в течение семи лет. И насколько интересным может быть новое лицо. — Такие вещи случаются. Клэр достаточно мила, но она немного... хрупкая. Тем не менее, я уверена, когда ты наконец поймешь, что Маркус не тот человек, который тебе нравится, то она будет готова стать той, кто утешит его. Гермиона остановилась, радуясь, что коридор, в котором они шли, был пуст, и повернулась к Софии. — Что именно ты имеешь в виду? — Не оправдывайся передо мной, Гермиона. У меня больше мозгов, чем у большинства этих идиотов, и я не думаю, что Маркус — тот человек, о котором ты думаешь целыми днями. Я не знаю, что происходит между тобой и Риддлом, и я не собираюсь вмешиваться, но надеюсь, что мой кузен не слишком пострадает, когда до него неизбежно дойдет, что ты влюбилась в кого-то другого. Кого-то, кто кажется тебе идеальной парой во всех отношениях. Ты не святая, и определенно что-то скрываешь. А он, ну, он сложный, но вы как-то подходите друг другу. Ты не святая и определенно что-то скрываешь. Впервые за долгое время Гермиона почувствовала, как по ее спине пробежал холодок настоящего страха. Она сохранила бесстрастное выражение лица и резко сказала: — Мне не нравится Риддл, ради Мерлина! Все, с меня хватит. Все эти люди, постоянно намекающие и предполагающие что-то... Надоело! — Лги мне, если так хочешь. В конце концов, ты все поймешь сама. А теперь пойдем, мы опаздываем, — спокойно ответила София и добавила: — Ты мне нравишься, Гермиона, и я позволяю тебе хранить свои секреты, но ты дура, если думаешь, что Том не одержим ими и тобой. *** Оборотное зелье наконец-то было закончено, последние штрихи были сделаны, и оно стало выглядеть превосходно (хоть и отвратительное с виду). Слизнорт будет в восторге. — Хочешь попробовать, Лонгботтом? — небрежно спросил Том. Он выглядел очень довольным, испытывая чувство выполненного долга. — Лучше ты, чем я. Я слышал, что на вкус оно мерзкое. — Тогда бегом, приведи профессора Слизнорта, — приказал он (разумеется, вежливым тоном) и повернулся к Гермионе. Он одарил ее одной из тех редких улыбок, которые затрагивают и его глаза. — Не могу сказать, что я удивлен, но оно выглядит идеально. Она кивнула в знак согласия, не в силах сдержать ответной улыбки. — Хочешь пойти на обед в образе Тома Риддла? — предложил он, и она фыркнула. На самом деле это было довольно заманчиво. — Только Мерлин знает, какой хаос ты устроишь в моем обличье, если мы поменяемся — думаю, я пас. Она старалась не спускать глаз с зелья, просто на случай, если он захочет украсть немного для своих гнусных планов, пока не вошел Слизнорт в сопровождении Лонгботтома. Она бы и хотела взять немного зелья себе, что было бы полезным, но Том тоже уделял ему много внимания. — Ну, я полагаю, что нет никакой необходимости проверять его, — сказал он, подмигнув. — И все же лучше взглянуть. Том, мой мальчик, небольшой волос, пожалуйста? Том, не моргнув глазом, отрезал с головы один из черных как смоль волос и протянул ему. — Превосходно, превосходно. Нет надобности менять мантию, так что я просто дам вам немного зелья, Лонгботтом. Вам нужно будет описать все, что происходит, чтобы Том смог записать это. Мисс Дирборн, подойдите и посмотрите. Слизнорт зачерпнул немного зелья в мензурку и протянул ей. Она протянула ее Тому, и тот с некоторой неохотой опустил в нее волос. Гермиона уставилась на зелье, которое сменило цвет на темно-зеленый. По правде говоря, она ожидала худшего. Оно выглядело намного лучше, чем она делала с волосом Беллатрисы. — Ты выглядишь очень аппетитно, Риддл. Как старые занавески. Продолжай, Лонгботтом, — сказала Гермиона, взболтала мензурку и протянула ему. На самом деле, пахло не так уж плохо. Его трансформация была быстрой и не казалась слишком болезненной, что указывало на высокое качество напитка. Она смотрела, как он становится выше, мускулистое тело немного наклоняется, песочные волосы становятся черными, скулы заостряются... Наблюдение за трансформацией не подготовило ее к тому странному чувству, которое она ощущала в присутствии сразу двух Томов Риддлов. — Какое зелье на вкус? — с любопытством спросила она. — Как что-то лесное, например, как сосна. Не очень-то приятное, извини, Том, — усмехнулся Лонгботтом, и, увидев, как загорелось лицо Тома, сердце Гермионы сжалось. Это было спокойное выражение лица, которое никогда бы не отразилось на лице настоящего Тома. — Молодцы-молодцы! Очень хорошее зелье. Запишите, как долго будет продолжаться его действие. С такой дозой должно пройти не меньше часа. А затем вы свободны. Но я заберу ваш котел, ведь нет смысла оставлять такое потенциально опасное зелье храниться где попало, не так ли? — усмехнулся Слизнорт и ушел прочь вместе с котлом. Она подозревала, что он упакует и продаст это как часть своей коллекции, что точно не было разрешено. Но это не имело значения. Наблюдать за тем, как Том Риддл шутит, позволяет своим эмоциям бушевать на лице, вздыхает от скуки и безудержно смеется, было совершенно сюрреалистично для Гермионы. И она также была очарована Риддлом, наблюдающим за своим двойником. Его темные глаза сверкали весельем, а улыбка была такой восхитительной... Это было до ужаса грустным — его красота в такие моменты была умопомрачительной, и Гермиона снова почувствовала прилив гнева за ужасные ошибки в его воспитании. Кем бы он мог стать? И все же об этом лучше не думать, а что сделано, то сделано. Наконец действие зелья прошло, и Элджи Лонгботтом снова стал самим собой, морщась от боли. Она прибралась в комнате, пока они разговаривали (ни один из мальчиков не помог ей, как обычно), так что она была готова вернуться к своему прежнему существованию. — Ну вот и все, — сказала она. — Спасибо за все. Увидимся за обедом! — и Лонгботтом ушел. Она повернулась к Риддлу, который все это время молчал. — Увидимся позже, Риддл. Я пойду. — Задержишься на минутку? — спросил он, но прозвучало это скорее как приказ. Его лицо ничего не выражало. Будто закрыто ставнями. Так похоже на него. Она промолчала и задумалась. Он одержим твоими секретами. Это плохая идея. — Извини, мне нужно встретиться с Маркусом за обедом. Я уже опаздываю. — Почему ты меня боишься? — спросил он, когда она подошла к двери и замерла. — О чем ты говоришь? — спросила она, стоя к нему спиной. — Когда мы впервые встретились, ты боялась меня. На прошлой неделе я затащил тебя в класс, и ты не удивилась, а испугалась. Почему? Я не сделал ничего, что могло бы внушить тебе страх. Он говорил скорее неловко, чем коварно, но это не означало, что он чувствовал себя неловко. Обдумав ответ, она обернулась. — Я тебя не боюсь. Я просто не верю в твою игру идеального старосты, вот и все. Ты заставил меня подпрыгнуть в поезде, потому что я не привыкла к людям! Я росла одна в замке в компании отца и эльфа. Не могу поверить, что ты запомнил этот момент. — Ну, а я не верю в твою сказку, так что же нам теперь делать? — По обоюдному согласию оставить друг друга в покое? Ты мне не нравишься, я не нравлюсь тебе. Так давай просто двигаться дальше. Но ведь Дамблдор хотел совсем не этого, не так ли? Гермиона разрывалась между желанием убежать от этого одинокого темноглазого парня, который излучал неправильность, и между попыткой показать ему, что в жизни есть нечто большее, чем сила. Она не могла исправить его — не хотела — так что все усилия были напрасны, и все же вдруг ей очень сильно захотелось этого. — Мне нравится разговаривать с тобой, — сказал он спустя некоторое время. — Я хотел бы продолжить это. С тобой очень интересно обсуждать вопросы по учебе, — его голос звучал резко и почти невыразительно, но было в нем что-то: напряженное выражение лица, которое заставило пробежаться мурашкам по ее спине. Он говорил так... будто нуждался в этом. И боже правый, это была самая неприятная и неправильная мысль, которая когда-либо приходила ей в голову. Ты мне нравишься, Гермиона, и я позволю тебе хранить свои секреты, но ты дура, если думаешь, что Том не одержим ими и тобой... Неужели София была права? — Не думаю, что это хорошая идея, Риддл. Слушай, мне надо идти. Извини, — ее сердце бешено стучало. Ей вообще не следовало впускать его, как бы ни было весело с ним общаться, и как бы ни было тяжело потерять единственного человека ее возраста, который когда-либо бросал ей интеллектуальный вызов. — Я не согласен с этим. В тебе есть что-то такое, что интригует меня, Дирборн, и я собираюсь выяснить, что именно. А потом он оттолкнул ее и ушел, шагая по коридору, даже не оглянувшись. В его ледяном голосе слышалась ярость. Гермиона задумалась, действительно ли она должна бояться его в этой жизни, как Гермиона Дирборн. Неужели она всегда будет мишенью для Волдеморта? И если это так, то почему он до сих пор не напал на нее? Была ли близость к Дамблдору гарантией ее безопасности? И почему он был таким неоднозначным? Что-то интригующее. Что за чертовщина? *** Том был в отвратительном настроении. Разговор прошел не так, как планировалось. Он хотел начать вытягивать из нее секреты, но не смог, хотя всегда умело использовал свое обаяние. Она что-то сделала с ним, заставила вести себя по-идиотски. Она заставляла его чувствовать себя неуклюжим сиротой. Образ, который он с таким трудом оставил позади. И он не совсем понимал почему, но в Гермионе Дирборн было что-то такое, что так смущало его, и так злило, что он швырял проклятия в стену. Это выглядело жалко, и вот он уже в Тайной комнате, один, выпускает пар. Было рискованно приходить сюда после неудачного эксперимента на пятом курсе, но сегодня он не смог устоять. Эта комната всегда успокаивала его, напоминая, что он особенный — как символ власти, которую он унаследовал. Власть, которую он хотел превзойти. Он пытал всех ее маленьких друзей и даже пытался читать их мысли, но они не знали о ней ничего полезного. Он должен был быть осторожным, когда накладывал Обливиэйт, чтобы они не заметили, как потеряли время. В некотором смысле, он даже гордился своей работой. Никто его не заподозрил, даже эта потаскушка Анча, которой он помог подняться после того, как она упала и разбила голову. Она просто поблагодарила его и ушла. Остальные даже не помнили о его присутствии поблизости. Все сработало великолепно, за исключением того, что они ничего не знали. И все они были так удивительно глупы — абсолютно все. Они совершенно ей не интересовались и не видели ничего странного в ее поведении. Он попытался представить себе, каково это — жить в их маленьких головах. Это должно быть очень скучно. Они бродили вокруг, как безмозглые муравьи, не замечая и половины происходящего, принимая все, что им давали или говорили. Они никогда не пытались раздвинуть границы, никогда не пытались думать, видеть или говорить что-то новое. Они рождались с необычайным даром магии и не делали с ним ничего особенного, просто бродили по жизни, интересуясь незначительными вещами, такими как их жалкая любовь, никогда по-настоящему не задумываясь и ничего не видя. Кроме нее. Эта, Салазар, проклятая девчонка с ее острым умом и безупречной работой заклинателя не боялась бросить вызов. Большую часть своего времени. Она была другой, и он не знал почему. Она была обворожительной и все же притворялась обычной. Бегая за этим полным придурком... Он взорвал колонну и почувствовал облегчение, когда она рухнула, только чтобы вновь восстановить ее по взмаху палочки. Он был особенным. Он был намного могущественнее всех в замке, за исключением, может быть, этого дурака Дамблдора. Какое это имеет значение, если девчонка Дирборн не волнует его? Она была невозможной... В ней было слишком много всего, что его расстраивало. Она не была незаметным муравьем. Он не знал, кто она такая. Он взорвал целый ряд колонн и был в восторге от божественной силы, которую имел, чтобы уничтожать и восстанавливать все в считанные мгновения. — Мой лорд? — Эйвери. Ты опоздал. Парень упал на колени, склонив голову в знак покорности, принимая обрушившееся на него проклятие. Эйвери был скучным, очень-очень скучным, но, по крайней мере, то, как его крики эхом разносились по комнате, разбавляло скуку. «Это было бы, — подумал Том, — акустически замечательное место для пыток. Интересно, как звучит голос Гермионы Дирборн, когда она кричит?» Он хотел бы рискнуть и выяснить это. Конечно, даже она рассказала бы все под пыткой — в конце концов, все так делают. Но она была слишком близка к Дамблдору, а он был уверен, что старик хороший легилимент. Возможно, более искусный, чем он сам. Как бы ему ни было противно признавать это. Хотя он должен был поблагодарить Дамблдора за открытие того, что это вообще возможно. Его дурацкий трюк с вещами, спрятанными в шкафу много лет назад, заставил его задуматься. Том понял, что этот человек, вероятнее всего, прочел его мысли. Ненависть к Дамблдору усилила Круциатус, и крики Эйвери зазвучали еще громче. Он снял проклятие, чувствуя себя немного лучше. — Что ты готов мне сообщить? — Мой лорд. Вечеринка в честь Хэллоуина, как вы и просили… *** Обед с Маркусом прошел в более приятной обстановке, чем ожидала Гермиона. Он написал ей на пергаменте, когда она была на Нумерологии: «Я вел себя как придурок. Я встречу тебя возле лестницы после урока Зелий, чтобы пойти на обед?». Его сообщение вызвало улыбку на ее лице, что было удивительным. «Увидимся там! Наконец-то покончили с этим чертовым зельем!». И вот он сидел на лестнице, поджидая ее. И улыбнулся, когда увидел ее. Этим теплым и мягким взглядом, каштановыми кудрями, зачесанными на косой пробор, и легкой россыпью веснушек, которые хотелось пересчитать. Он взял ее сумку и поцеловал в щеку, а она упивалась нормальностью этого поцелуя. У нее никогда не было настоящего школьного романа, в котором можно было бы сидеть вместе за едой, ходить на занятия, читать вместе в общей комнате и находить укромные места для поцелуев. — А потом он забрал мою метлу на целый месяц! Это было ужасно, перестань смеяться! — сказал он, но тоже ухмыльнулся, рассказав историю о том, как в возрасте восьми лет пытался прилететь на игрушечной метле в дом своего двоюродного брата, а вместо этого упал в пруд. — Мой брат сказал мне, что все будет хорошо, откуда мне было знать, что у метлы так быстро исчерпается энергия? — запротестовал Маркус, когда она не перестала смеяться. — Да ладно, я не хочу пудинг, а ты? — Нет, но мне нужно забрать из башни книги, а потом пойти в библиотеку. Проводишь меня? Проводишь меня? Она превращалась в маленькую подружку, что было совершенно нелепо. «Вписываешься в роль», — ехидно прокомментировал голос у нее в голове. Но она проигнорировала его и взяла Маркуса за руку. — Конечно, но, может, обойдемся без библиотеки? Закончилось все тем, что они целовались — робкими, неловкими поцелуями — на ее диване. И даже она, королева книжных червей, считала это чем-то вроде прогресса. Если это хоть как-то успокаивало ее беспокойные мысли о Риддле, что ж, это будет только преимуществом. Чувство вины было трудно подавить. Оно подкрадывалось к ней по ночам, когда она лежала одна в своей маленькой комнатке в башне, борясь со сном, потому что была слишком напугана, чтобы видеть сны. Гермиона отчаянно хотела убежать от одиночества, которое просачивалось в самый мозг ее костей и заставляло ее душу болеть. Одиночество, чувство вины и растущее чувство быть покинутой. Черт возьми, почему именно она всегда получала такую неблагодарную работу, принося жертвы, неизвестные никому другому. Чувство вины, за то, что лицо Рона поблекло, а Гарри — нет, хотя прошло всего три месяца. Чувство вины за то, что половина ее знала, что она лишь играет роль нормальной девушки, которая встречается с нормальным парнем. Маркус говорил и делал правильные вещи, все те глупые девчачьи вещи, которые она втайне хотела, чтобы делал Рон. Но он не сделал ничего из того, что заставляло бы ее краснеть. Чувство вины за то, что она начинала сомневаться, а была ли она когда-нибудь по-настоящему влюблена в рыжеволосого мальчика, потому что в ретроспективе для нее первым всегда был Гарри. И любовь к нему выходила за рамки семейной или романтической. Она бы с радостью умерла за него, если бы это было необходимо, и это было правдой. И если бы он хотел ее, а не Джинни, она бы сказала «да», о чем никогда бы не узнала и никогда бы не поняла. Она была полной дурой. Они повзрослели вместе в той палатке. И иногда Гермиона задумывалась об этом... но на карту было поставлено много всего другого. И она чувствовала, что ее путь был другим. Теперь она по-настоящему начинала понимать, что была бы несчастна с ними. И было чувство вины за то, что Том иногда напоминал ей Гарри. Она не осознавала это до сегодняшнего дня. И от этой мысли затошнило. Затошнило от тоски и одиночества. Она отдала бы все, чтобы вернуться в эту жалкую палатку, потому что даже бесконечная охота за крестражами была проще, чем новая и странная для нее жизнь. Жизнь, через которую она проходит как другой человек. Ей казалось, что она оплакивает человека, которым когда-то была. В итоге она проплакала, пока не заснула. А над Хогвартсом уже пробивался рассвет.