Unsphere the stars / Сдвигая звезды в небе

Просачиваясь через трещины, я — яд в твоих костях. Digital Daggers

Он нашел ее в библиотеке. Она не читала. Просто смотрела в окно, почти спрятавшись в маленьком закутке в самом конце раздела, посвященного юридическим тонкостям права наследования волшебников. Это было одно из его любимых мест, хотя и не то, которое они делили в начале семестра. Место, где она читала его эссе по Трансфигурации, а он — ее. Ему понравился тот момент. Это было в ту ночь, когда Гермиона заснула, а он украл ее книгу. «Потерянный рай», — вспомнил он. Он все еще не прочел ее. А Гермиона больше никогда не чувствовала себя так спокойно рядом с ним. Том сел напротив нее за маленький столик. Она была бледнее обычного, под темными глазами залегли тени. И игнорировала его, что он просто ненавидел. Том в это время изучал нежно-розовый изгиб ее губ, резкие скулы, едва заметные веснушки на носу, густые темные волосы, блестевшие в тусклом ноябрьском свете. Он хотел бы узнать каждый дюйм ее кожи, заглянуть внутрь, погрузиться в ее разум, глаза и тело. Копаться в ее тайнах, пока она не откроется ему, пустая, открытая и обжигающе горячая. — Почему? — наконец спросила она, все еще не глядя на него. Ему же хотелось прикоснуться к ее лицу, нежно откинуть назад непослушную прядь волос, выбившуюся из пучка. Это было странное желание, и Том подавил его. — Почему что? «Скажи это, — подумал он, —Посмотри на меня». Но этого не произошло, глаза уставились на что-то вдалеке, на воспоминание или вообще в пустоту. — Гермиона. Ты плохо выглядишь. Позволь мне забрать тебя отсюда. Потом она все-таки взглянула на него. Тяжесть ее холодных темных глаз стала чем-то вроде удовольствия, как стакан холодной воды июльским утром. Взгляд скользнул вниз по нему, а затем будто сквозь него, обнадеживая в выдвинутых ею обвинениях. Но в нем было что-то еще. Это был тот странный взгляд, который появлялся всякий раз, когда Том звал ее по имени. Он не мог до конца понять, что это такое, но чувствовал, что хочет видеть его снова и снова. — Нет, спасибо. Я просто хочу посидеть здесь и поразмышлять, — тихо сказала она, и ему это не понравилось. Она не должна была быть такой подавленной. В ней должен был гореть огонь, как и всегда, как и прошлой ночью. Честно говоря, он, возможно, слегка облажался прошлой ночью. Смерть грязнокровки точно не входила в его планы, хотя и не была полной катастрофой. — Ты можешь пойти сама, или будешь потом страдать от унижения, что я отлевитирую твое связанное тело, — пригрозил он, а на ее губах мелькнула едва заметная улыбка. Как будто она не поверила ему. А может, ей просто было все равно. Похоже, сегодня она его не боялась. Обычно Гермиона так напряжена, как будто он — змея, готовая к нападению. За исключением тех моментов, когда она увлекалась разговором с ним. Или когда задремала, а ресницы темным бантом легли на ее щеку. Но именно сегодня Гермиона должна была быть такой, а она, казалось, совсем не чувствовала его присутствия рядом. —Это сделал ты? — спросила она его тогда, пока кровь все еще брызгала на нее, а в карих глазах горело странное чувство, которое он пока не мог понять. Будто ее действительно заботило, что эта никчемная девушка умерла. Она ушла тогда, ничего не ответив, слишком потрясенная всем. Не заметив, как он бросил очищающее заклинание на нее. Теперь она молча шла за ним, пока он вел ее из замка. Он не знал, почему ему так хотелось поговорить с ней. Если не считать того, что прошлой ночью она вошла в ярко освещенный зал, излучая такую силу, будто свет от яркого костра. А потом все это исчезло. Погасло, словно свеча. Ветер развевал ее волосы, и ему стало интересно, каково это. Но Том старался не задумываться, как это — быть согретым тем огнем, который горит внутри нее. «Озеро», — подумал он. Это хорошее место для разговора, и он направился туда, но она остановилась. — Это слишком, мы и так далеко зашли, — ее глаза стали ярче, она напряглась. Так-то лучше, теперь она похожа на саму себя. — В трех метрах отсюда есть выступ. Посидим там. — Хорошо. Они сидели в тишине. Поздняя осень открывала потрясающий вид, как и в любое другое время года, с этого места. Возможно, даже лучший. Лес тянулся за озером — унылый, непреклонный и огромный. Далекие горы казались пурпурно-серыми на фоне синеватого неба. Он любил острые скалы у озера, черное забвение его вод, бесконечную цепь деревьев, уходящих вдаль. Он любил это место, так непохожее на магловский Лондон с его грязью и шумом, и бомбами, которые падали с неба. И ужасным местом в приюте. Здесь он мог дышать. Здесь ему не казалось, что все пространство вокруг душит бушующими мыслями. Это был его дом, безлюдный, огромный и прекрасный. Он сотворил согревающее заклинание, когда Гермиона стала дрожать. Здесь было хорошо. Место блокировало все воспоминания, кроме ощущения самого порывистого высокогорного ветра. Она не поблагодарила его, но он и не ждал этого. — Я не думал, что она умрет. Я думал... Я думал, ты ее остановишь. Он не хотел этого говорить. Но, как ни странно, он знал, что может доверять ей. Она бы все равно узнала, что плохого в том, чтобы рассказать ей правду? Он всегда сможет отрицать все. Все равно не было никаких доказательств. — Я должна была. Но не сделала этого. Это того стоило? Он пожал плечами. — Пока не знаю. Ты здесь, так что, возможно, стоило, — этого он тоже не хотел говорить. Черт бы побрал эту девчонку. «Ты — лорд Волдеморт. Наследник Слизерина, — сказал он себе, — Ты совершенно точно убил маглорожденную не для того, чтобы привлечь чье-то внимание. Это была жертва на Самайн. Хитроумный заговор». — Я не понимаю. Ты хотел, чтобы люди стали ненавидеть меня? Но они не делают этого. Они должны, но не ненавидят. Все ведут себя так... будто ничего и не произошло. Ничего особенного, просто грязнокровка, которая закатила драму, о которой лучше всего забыть. Собственно, именно поэтому он это и сделал, или, по крайней мере, это была одна из причин. Он слишком часто наблюдал за ней и видел сочувствие в ее глазах. Ей нужно было увидеть своими глазами всю правду об этом обществе. Ей нужно было понять, что не имеет значение, что она думает о Томе, если люди, которыми она себя окружила, не так уж далеки от его суждений. Знакомство Тома с кастовой системой прошло еще в первую ночь в Хогвартсе. И по сравнению с этим, его мелкие детские пакости казались относительно нормальными. Та ночь не оставила в нем сомнений, что его место как грязнокровки на Слизерине, что он здесь лишний, как и всегда был. Но он доказал им. Он всегда знал, что особенный. Что действительно принадлежит этому месту, этому факультету. И теперь каждый слизеринец тоже знал это. Это все еще беспокоило его. Он заставил их всех страдать. — В этой школе очень мало сочувствия к тем, кто вырос среди маглов. Но не то, чтобы ты видела много из этого. — Ты пытался показать мне это? — спросила она. Она казалась сбитой с толку. Это хорошо. — Я показал тебе истинное лицо тех, кто тебя окружает. Люди вроде Маркуса Блишвика, которого все считали таким милым, но который не заговорил с Томом, пока не узнал, что он полукровка. Или девушка Абраксаса, которая не была слизеринкой только потому, что была слишком хитрой и амбициозной, чтобы скрыть от всех хитрость. Или то жалкое создание, которое таскалось за Блишвиком, будто он был богом, пытаясь скрыть свои грязные корни. Но... также ему хотелось отметить Гермиону. Склонить ее на свою сторону, а не на сторону маглолюба-дурака Дамблдора. Чтобы люди задавались вопросом и другие маленькие грязнокровки теперь знали, что не стоит приглашать ее в соблазнительный магловский мир. Чтобы она была в безопасности от места, полного ненависти, войны и разрушения. Места, полного безответственности, отвратительной извращенной религии, чопорности и неволшебной морали. — Почему ты думаешь, что меня это беспокоит? — Я видел тебя. Я видел, как ты останавливаешься и помогаешь им. Видел, как ты смотришь туда, где они сидят. И тебе не все равно. Ты изо всех сил стараешься помочь им тысячей разных способов каждую неделю. И я видел, как у тебя это получается. А другие люди следуют твоему примеру. Уму непостижимо, почему она старалась помочь им. За четыре с половиной года никто и никогда не сказал ему ни одного доброго слова. Но она не думала о том, чтобы наставлять чистокровных на истинный путь. Она защищала жалких грязнокровных детей, которые должны были сами научиться защищать себя, как и делали все остальные. Чтобы доказать свою принадлежность. Измениться, чтобы соответствовать их новому миру, а не менять этот мир, чтобы все соответствовали им. Вот что показал ему этот идиот Абраксас. И это было правдой — этот мир был совершенно другим, и всем ненавистным ему вещам из детства здесь было не место. Здесь он был свободен. Здесь не было того ада. — Когда я приехал сюда, мне не очень-то были рады. Никто из них. Ни один человек во всем волшебном мире не делал для меня того, что ты делаешь для этих никчемных детей. Он уставился на озеро с яростью в глазах. Что такого было в этой девушке, что заставляло его вскрыть свою душу для нее? Почему все в нем говорило довериться ей, что она поймет. Это было так глупо. Никому не доверяй — так ты выживешь. Вот, что было разумно. Он наложил заглушающее заклинание на случай, если не сможет контролировать себя, или кто-то вдруг окажется в радиусе трехсот метров. Он бы убил любого, от кого услышал бы хоть намек на жалость. Но Гермиона не жалела его. Она даже не взглянула на него, хотя прикусила свою мягкую розовую губу, что сильно отвлекало его. И почему она не реагировала так, как нормальные люди? — Я не понимаю, как это привело к тому, что девушке надо было покончить с собой во время ужина. — Тебе и не нужно. Не в силах больше это терпеть, он встал и оставил ее сидеть там, забрав с собой согревающие чары. Все прошло... хорошо. Это не тот разговор, на котором ему стоит зацикливаться. И ему срочно нужно что-то придумать, чтобы избавиться от нелепого желания рассказать ей о своем ужасном детстве. *** После того, как он выместил свою злость и разочарование в общей комнате Слизерина, Том почувствовал себя намного лучше. Сначала это был четверокурсник Монтегю, который частично был идиотом. А затем Орион Блэк за то, что девушка не должна была умирать, а это именно он наложил Империус. Он не говорил Ориону, что она не должна умереть. Но подверг его пыткам за то, что все его прислуживающие рыцари так были рады настоящей жертве на Самайн, что подчинялись и боялись Тома сильнее обычного. Это было приятно. Он велел им держаться подальше от общежития и лег на свою зеленую кровать, чтобы подумать. Он задумался о том, добился ли он успеха прошлой ночью или все-таки облажался. Опустошенное и бледное лицо Альфарда Блэка было успехом (Блэк не должен был сам нападать на грязнокровок, даже если и не прикоснулся к ней), а также предупреждением для всех его последователей. Отсутствие как такового расследования было еще одним успехом. Не то чтобы Том был как-то связан с этим инцидентом, но было любопытно, что даже Дамблдор ни на кого не надавил. По завершении вечера Том в кабинете директора вместе с другими учителями доложил о состоянии учеников, а профессор просто сказал: «Это очень печально». Диппет попросил домовых эльфов на следующее утро добавить в тыквенный сок лекарство. Директор не любил расстроенных учеников и не любил истерик. Ему нравилась спокойная обстановка, и ему было все равно, как этого добиться. Это было одно из лучших его качеств. Это тоже было успешным решением, потому что Том увидел недоумение Гермионы из-за отсутствия реакции у сверстников. Утро же было неоднозначным — он ушел от Гермионы Дирборн, к своему большому огорчению, не одержав верх. Тем не менее, успех включал в себя любимицу Дамблдора — его родственницу (и не одну, как изучил Том), которая теперь навсегда отмечена как сторонница превосходства крови. Это будет преследовать ее даже в перешептываниях или глубоких сомнениях в головах людей. Что совершенно точно подтверждало его боевой клич. И теперь никто не смог бы усомниться, почему она вызывала интерес у Тома. Он хотел завербовать ее. Или что бы еще ни было со всей ее силой и интеллектом. Второй составляющей успеха был ужас в ее глазах, когда она смотрела на своих друзей. Изолированная Гермиона Дирборн была гораздо более податливой... С другой стороны, он совсем не приблизился к ее проклятым секретам: почему она помогает маглорожденным, грязнокровкам и почему беспокоится, когда никто другой этого не делает. Отсутствие самоконтроля в ее присутствии тоже беспокоило Тома. У него вообще никогда не было желания поцеловать кого-нибудь, пока он не встретил ее. Желание возникло этим утром и еще несколько раз до этого, когда они были в подземельях. А еще прошлой ночью, когда она вошла в зал, воспламеняя все вокруг своей магией. И когда ее потерянные карие глаза посмотрели на него, пока лицо было забрызгано кровью. Он не понимал этого и ненавидел то, как это изменило его. Он ненавидел ее, потому что до сих пор не раскрыл и половины из ее тайн. В целом, он решил, что смерть девушки была к лучшему. Отметив то, что он сделал жертву для Самайна, как и обещал своим последователям. Том привстал с кровати. Мейбл Джеффрис умерла, произнеся тост за Самайн. Она покончила с собой. Такая кровавая жертва должна обладать хоть какой-то силой, но он не получил ничего взамен. Возможно, потому что это технически считалось убийством, из-за Империуса Ориона. И это действительно красиво. Дирборн просто сидела. Она, вероятно, была слишком сбита с толку, чтобы отреагировать. Но в глазах всех остальных она просто сидела, никак не реагируя на происходящее. А когда она действительно пришла в себя, все уже ушли. В целом, да, все прошло хорошо. И она выглядела очень красивой в том зеленом платье. Что так отвлекало. Он все еще не мог поверить, что упустил момент, когда она была в таком подавленном настроении. Но, конечно, он не упустил тот огонь в ее глазах, когда она посмотрела на него. На что он даже не рассчитывал. Нет. Это точно была хорошая неделя. Он открыл дневник и записал все произошедшее. Позже он сконцентрируется на решении того, какое заклинание наложила на него Дирборн. Сейчас не стоит на это отвлекаться. *** Три недели спустя *** — Легилименс! — прошипел Том. Разум девушки был так слабо защищен, что он легко смог разобраться во всех ее воспоминаниях. — Что произошло во время вашей дуэли? — спросил он, и перед ним возникли образы толпы. Гермиона, блистательная и... нет, это было слишком давно. Она уже несколько недель не ходит с такой прической. — На самой последней, идиотка! Сознание Клэр было в основном заполнено образами Блишвика, от которого у Тома скрутило живот. Но она также с интересом наблюдала за Дирборн, а он наслаждался той настоящей ненавистью, которую она испытывала к девушке. Он заставил ее встретиться с ним в Выручай-комнате. Она стояла перед ним на коленях, тупо смотря на него своими голубыми глазами. Он замаскировался, потому что никогда не помешает быть осторожным. Тому нравилось заглядывать в ее мысли. Она была такой слабой и такой обычной, что напоминало ему о своих сильных сторонах. И что еще раз подтверждало, что именно особое наследие Слизерина отличало его от обычной полукровки. Однако ее внутренние предубеждения о собственной смешанной крови были довольно скучны. В основном проявляясь как отвращение к самой себе из-за недостаточной чистокровности, чтобы заслужить этого придурка Блишвика. Она вся горела от ревности, что заставляло ее ненавидеть себя еще больше. Ему нравилось видеть, как эти негативные эмоции разрушают ее глупую магловскую мораль. Любая уважающая себя ведьма сразу приняла бы хоть какое-нибудь решение — Блишвик обошелся с ней довольно скверно, даже по мнению Тома. Все это было неинтересно, поэтому он игнорировал большинство деталей. Но ее внутренний конфликт такой захватывающий, что он читал ее мысли все чаще и чаще. У нее было несколько интересных, хотя и неэффективных планов отомстить Гермионе Дирборн — ни один из них не сработает. Ее ненависть была ошибочной, он не понимал, почему она сердится на невинного человека. Но опять же, ему было все равно. Дело было в том, что ее ревность сделала ее почти такой же одержимой, как и он сам. Это давало ему возможность смотреть за жизнью Дирборн, жадно наблюдать за ней, оставаясь незамеченным. Он говорил себе, что ищет признаки каких-то секретов. В частности, сегодня он смотрел на ее мастерство дуэлей. Ей бы не следовало побеждать его. Оказалось, что подавленное настроение Гермионы не продолжалось всю неделю. Он видел, как она спокойно общается с другими, отвечает на вопросы в классе. Но сам Том не разговаривал с ней с того воскресенья. С тех пор прошло почти три недели, и приближался конец семестра. Ее темные глаза, как обычно, встречались с его глазами через весь Зал. И он заметил, что в них стало еще больше ненависти. Это стало побочным эффектом его плана по заполучению Гермионы, в частности из-за необходимости в убийстве. Он наблюдал за финальными поединками Когтеврана через разум Клэр. Гермиона была хорошим дуэлянтом. Лучше, чем он ожидал. Как и София Селвин. И Том задумался, не пора ли и с ней поговорить о будущем. Нет — возможно, еще было рано. Но, конечно, пришло время протянуть руку дружбы. Он увидит ее на этот Новый год, возможно тогда и настанет подходящее время. Он подумал о том, насколько сильно Абраксас взбесится, когда Том настоит на его приглашении в Мэнор. Он не удивился тому, что Гермиона выиграла дуэль. Том знал, что она будет хороша. Да и ему не нужно для этого даже видеть, как она дерется. Но... он был в порядке. Он избегал ее и не доверял сам себе (возможно даже немного смущался из-за того, что говорил с ней откровенно — а это точно не будет вселять страх в кого-то, скорее заставит смотреть на него как на потерянного пуффендуйца). Так что было разумно не пересекаться с ней. Но это не умерило его любопытство. Особенно при наблюдении за тем, как трюк во время Самайна повлиял на нее. Не очень-то повлиял, как оказалось. Она все еще была спокойной, немного отстраненной, но ничего особо не изменилось. На мгновение он восхитился ее отбором — она была бы еще великолепнее, если бы использовала хоть что-то интереснее. Все-таки она — маленькая протеже Дамблдора, не стоит ожидать чего-то веселого. А затем изменил воспоминания этой идиотки Клэр.