Unsphere the stars / Сдвигая звезды в небе

Ужасные вещи случаются с волшебниками, которые вмешиваются во время, Гарри.

— Это превосходно, Гермиона, — похвалил ее Дамблдор. — Я не ожидал такого прорыва в силе владения палочкой. Действительно, очень хорошо. Она удерживала защитные чары почти час, пока он кидал в нее все, кроме кухонной раковины. Гермиона уже чувствовала усталость, но не такую сильную. И если понадобится, то она продержится еще дольше. — Теперь можешь опустить его. Она с подозрением остановилась. Он не раз заставал ее врасплох на уроках довольно хитрыми тактиками. Гермиона опустила щит, а затем сразу же перенаправила чары на то, чтобы защищать свое тело. Ха! — Ты быстро учишься, — опустил он палочку. — На сегодня наш урок окончен: я сдаюсь. На этот раз Гермиона сняла чары и слегка присела. — Пойдем, выпьем немного какао. Она уселась в кресло у камина и посмотрела на огонь. Ее уроки с Дамблдором в течение последних трех недель были сосредоточены на защитной магии. Это одна из ее любимых областей, и она думала, что научилась многому, присматривая за Гарри и Роном. Но небольшие подсказки, которые Альбус предложил к довольно простым техникам, дали удивительные результаты. И они успели обсудить теорию более продвинутых чар, с которыми она никогда раньше не сталкивалась. Это было гениально! — Я чувствую себя... сильнее, — призналась Гермиона. — Хотя в этом нет никакого смысла. Как будто во мне больше магии, чем было до этого. Я могу... Я чувствую ее. Это происходило постепенно, я не обращала внимания. Но в течение недели после, хм, Самайна, я была истощена. И просто целыми днями спала и спала. А теперь чувствую себя, не знаю... другой. Альбус нахмурился, помешивая шоколад над огнем в маленькой кастрюльке с молоком. — Мы не обсуждали Хэллоуин, Гермиона. Но, возможно, в ту ночь произошло больше, чем мы думаем. Последние признаки ее радостного настроения испарились. Что же она упустила? Гермиона старалась вообще не думать об этом, запирая воспоминания и продолжая жить, потому что ничего не могла с этим поделать — не могла разоблачить Риддла, не могла изменить свое собственное поведение. А боязнь разоблачения и страх за жизни — свою и Альбуса — не давали действовать, ведь их могут закрыть в Азкабане. Каждый раз, когда она думает, что надо дождаться, пока она вновь не сможет стать Гермионой Грейнджер, ей хочется взорвать весь замок. Поэтому она старалась не думать вообще. Он протянул ей ярко-розовую кружку, наполнил ее какао, и Гермиона наслаждалась напитком, пока Альбус сидел с выражением глубокой сосредоточенности на лице. Его в такие моменты лучше не беспокоить. — Могу я взглянуть на твои воспоминания о том вечере? С этими словами Альбус встал, открыл шкафчик за своим столом и достал оттуда неглубокую металлическую миску. Она с любопытством наблюдала за ним. Это был Омут памяти. Она никогда не видела такой раньше. Гермиона не хотела сосредотачиваться на той ночи, не хотела даже думать о ней. Но она должна была узнать, что произошло. В конце концов, в свое время она видела вещи и похуже. Хуже. Наверное. — Хорошо. Я никогда раньше не пользовалась Омутом памяти, так что тебе придется показать. Он поставил неглубокую металлическую чашу на стол, отодвинув в сторону один из множества тонких серебряных инструментов и стопку студенческих сочинений, чтобы освободить место. Гермиона подошла к нему, чувствуя себя немного странно и нервничая. — Сосредоточься на моменте, когда мы были на горе, где ты развела огонь... и потом до момента, когда ты покинула зал. Удерживай эти две точки в уме. Она закрыла глаза и зашла внутрь, в библиотеку своего разума, чтобы найти нужную книгу. Она каким–то образом знала, куда идти, снимая книгу с полки, которая раскрывалась от ее прикосновения. Страницы трепетали от быстро движущихся образов и слов. Это оказалось легче, чем она себе представляла. Следуя инстинкту, она выбрала нужные страницы из книги и вложила их в свою волшебную палочку. Когда она открыла глаза, Дамблдор радостно улыбался. Серебристая нить тянулась от ее палочки, развеваясь на сквозняке. Она была похожа на паутину, хрупкую и таинственную. — Я читала об этом, — объяснила она, — Но не ожидала, что все будет так просто. — Для хорошо структурированного ума... — продолжил он, немного с улыбкой. — Что мне теперь...? — Омут вытянет воспоминание из твоей палочки, просто подержи ее над ним. Нить соскользнула с ее палочки и превратилась в мерцающую жидкость в чаше. Она попыталась вызвать это воспоминание, и оно все еще было на месте, в ее голове. Но казалось уже более слабым, немного закрытым и недосягаемым. Будто самые глубокие эмоции скрылись. Ей стало легче. — Магия Омута памяти очень сложная. Она позволяет нам увидеть то, что ты не смогла бы разглядеть в своем подсознании. Это детали, которые ты могла не заметить. Она вспомнила, как Гарри рассказывал о просмотре воспоминаний. И все это действительно имело смысл. В трехмерном пространстве ты можешь развернуться, осмотреть комнату или что-либо еще более детально. И здесь ты не под контролем точки зрения человека, который пережил событие. Ты находишься внутри него, а не просто смотришь, что видит человек. Она никогда не думала об этом раньше, но это было невероятно. Гермиона удивилась тому, как магия может хранить каждую деталь, что недоступно человеческой памяти. — А теперь просто прикоснись лицом к чаше. Я последую за тобой. Гермиона пришла в замешательство, когда попала на гору и увидела себя со стороны. Огонь струился из ее палочки, а магия волнами кружила вокруг нее. Находясь в воспоминании, она не почувствовала резкого порыва ветра, но даже слабые ощущения заставляли ее тело дрожать. Секунду спустя рядом с ней появился Дамблдор, и они молча наблюдали, как она изливает свою душу в то, что было совершенно удивительным. Она наблюдала, как Дамблдор из ее памяти аппарировал с веткой Губрайтового огня, чтобы спрятать ту в Девоне. А затем пошел за ней, пока она бежала с горы и поднималась в башню. — Эм, я сейчас... буду переодеваться. Ты можешь...? — внезапно попросила Гермиона. Она чувствовала себя смущенной. Гермиона совсем забыла об этом моменте. Ужасно неловко. — Да, конечно. Скажи мне, когда открыть глаза, — Дамблдор повернулся лицом к стене и закрыл глаза. Она смотрела на то, как переодевается, разрываясь между чувством восхищения и смущения. Со стороны все казалось не таким ужасным, как она ожидала. Но она не могла игнорировать давление от того, что вскоре произойдет. Гермиону подташнивало, она начала нервничать. Ей хотелось закричать на себя, чтобы та остановилась, легла спать, захлопнула дверь и оставалась здесь, в безопасности, в своей башне. Гермиона подождала, пока покинет комнату, прежде чем сказала, что Дамблдор может смотреть. Он же вежливо притворился, что не заметил ее пылающих щек, когда они последовали за ней в Большой зал. Она скорее почувствовала, чем увидела, что Альбус напрягся во время разговора о забытых традициях за ужином. Наблюдать за тем, как она общается со своими друзьями, или что-то делает, было странно. Она никогда не видела себя такой. Гермиона в воспоминании выглядела так, словно принадлежала к этой группе элегантных людей. А ее внутренние переживания были скрыты за маской. И также унизительно было наблюдать, как ее взгляд падал в сторону слизеринского стола. Но разве смысл просмотра воспоминаний внутри Омута памяти был в том, чтобы следить за собой? Гермиона отвернулась и отошла немного в сторону, чтобы посмотреть на Тома Риддла. Неудивительно, что она так часто ловила его взгляд. Потому что он, не отрываясь, наблюдал за ней. Это ее беспокоило. Он был таким красивым при свете свечей. У нее никогда не было возможности спокойно смотреть на него. Она была слишком занята, пытаясь этого не делать. Но здесь было безопасно, и она не могла оторвать глаз. Гермиона смотрела за тем, как он наблюдает, взгляд его был осторожным, но в какой-то момент стал хмурым. Даже когда девушка — Мейбл Джеффрис, Мейбл-Мейбл-Мейбл, называй ее по имени — встала и начала кричать, Том все еще смотрел на Гермиону. Она изо всех сил старалась не обращать внимания на слова девушки, сосредоточив все свое внимание на Томе Риддле. Его лицо выражало беспокойство, и, казалось, одновременно небольшое ликование. Это тревожное сочетание — должно быть, он действительно похож на сумасшедшего. А затем она закрыла глаза, потому что не хотела видеть, как девушка снова убивает себя. — Гермиона, я знаю, что это тяжело, но ты должна посмотреть, — тихо предупредил Дамблдор. «Разве это не жестоко с его стороны?», — внезапно подумала она. Он заставляет ее переживать эту травму заново, секунда за секундой, в полном цвете и при полной громкости. Смотреть на Тома было легче, поэтому она не сводила с него глаз и с удивлением заметила, как ужас промелькнул на его лице, когда Мейбл приставила нож к горлу. А затем он вскочил на ноги, быстро обошел стол и встал рядом с девушкой, проверяя как она. Гермиона увидела, что он даже произнес исцеляющее заклинание, прежде чем встал и пропустил учителей. «Наверное, это часть его игры», — подумала она, поворачиваясь, чтобы посмотреть на лица окружающих. Остальные ученики выглядели испуганными, даже слизеринцы. Она не знала, что помнит этот момент. Даже подумала, не упала ли тогда в обморок, но теперь наблюдала, как сидит в оцепенении, вся в крови. А будущий лорд Волдеморт встает между ней и телом, как будто ему было не все равно. Но он уже сказал ей, что сделал это. Тогда почему этот Том так беспокоится — или это все притворство? И все же, Гермионе кажется, что теперь она может читать его: знает выражение его лица, когда он лжет. Тогда она позволила ему утешить ее: рука обнимала Гермиону за плечи, а она прижималась к нему всем телом. Боже, она точно была в шоке. И почему-то все это выглядело намного страшнее, чем окровавленная девушка, которая лежала мертвой на полу. Она увидела, как Маркус помогает Клэр выйти, и поняла, какой же глупой была, что не заметила ее чувства. Возможно, она разрушила все между ними, но от осознания этого ей не стало лучше. Гермиона подумает об этом позже. А потом она резко выговорилась Тому Риддлу, и он наконец-то выглядел счастливее. Будто получил именно то, что хотел. Это было еще более странно. Когда Гермиона вышла из Зала, он бросил в нее очищающее, кровь исчезла с ее одежды и лица. А затем она и Дамблдор вылетели вверх из этого кошмара. Гермиона прислонилась к столу, уставившись на Альбуса, чувствуя тошноту и находясь в еще большем замешательстве, чем раньше. Какое-то время они смотрели друг на друга, и ужас, который она почувствовала, отразился и на его лице. — Думаю, нам лучше присесть, — тихо сказал он. Они долго молчали, но когда он, наконец, заговорил, Гермиона поняла, что они с ним не совсем на одной волне. Пока она наблюдала за Томом Риддлом (что не было совершенно жутко), Альбус сосредоточился на дев… — на Мейбл Джеффрис. — Она пожертвовала собой во имя Самайна и посвятила эту жертву тебе, Гермиона. Возможно, она не собиралась этого делать, но думаю, смысл ее слов был близок к этому. И после нашего урока с магией огня, она неосознанно завершила древний и ужасный ритуал. Он снова замолчал, задумчиво глядя в огонь. Гермиона не была уверена, что хочет услышать продолжение, но промолчала. — Я думаю, что она... передала тебе часть своей магии, — сказал он после долгой паузы. Ох! Гермиона никогда не читала о таком. И прозвучало это намного лучше, чем те варианты, которые она представила у себя в голове. — Это не нормально, ведь жертву нельзя посвящать человеку, — продолжил он. — Как правило, ее посвящают Богу. Чаще всего Богу Земли. Почти все записи о такой практике уничтожены, хотя есть подозрения, что ритуалы сохранились в некоторых древних семьях. И в других культурах. Добровольная жертва, обычно через сожжение, как передача власти. Это ужасное зрелище. — Да, — согласилась она. Гермиона никогда, до конца своих дней, не забудет, как умирала эта девушка. Это было ужасно. — Но... разве за это не назначают цену? Это похоже на темную магию, и мне всегда говорили, что использование такой магии требует чего-то взамен. — Если и есть цена, то я о ней не знаю. Это касается тебя... но ты не просила о жертве. Я не знаю. Это беспрецедентный случай. Мне придется подумать об этом позже. С тобой все в порядке? — спросил он, словно вспомнив о ней. «Благополучие студентов никогда не было его главным приоритетом, — размышляла она. — Или, может быть, дело было в том, что волшебный мир ожидал от этого человека иной решимости, нежели магловский?» Это казалось... на самом деле, это казалось чем-то, о чем она должна поразмышлять позже. Этот мир был еще более жестоким. Моральные границы здесь проведены иначе. Гарри и она были воспитаны по-другому: возможно, именно поэтому они были так решительны в борьбе против того, что казалось несправедливым. И было несправедливым... в той части мира, куда они попали. — Думаю, что да. Я имею в виду, что на самом деле мне стало лучше. Знаешь... Оставь их. Сохрани эти воспоминания себе. Я не знаю, притупляет ли Омут эмоции, связанные с памятью. Но теперь я могу вспомнить все, что произошло, без страха. — Иногда лучше столкнуться с этим лицом к лицу, Гермиона. — Только не с таким, — твердо сказала она. Она не хотела снова в этом участвовать. И не могла ничего сделать, ей просто хотелось, чтобы все эти переживания и чувства ушли. И в этом был большой потенциал! Если бы только она нашла достаточно безопасное место, где могла бы хранить самые болезненные воспоминания о доме, то насколько легче ей бы дались следующие 50 лет? Она могла бы отделить самые горькие воспоминания и жить здесь, не испытывая постоянной боли от того, что скучает по всем, по Гарри и Рону, по Уизли и своим родителям. Но нигде не будет безопасно, чтобы так рискнуть. И кем бы она стала без этих воспоминаний и чувств? — Уже почти ужин. Если ты уверена, что с тобой все хорошо... Я так хотел увидеть воспоминание, что даже не подумал о том, каково будет тебе пройти через это снова. — Нет, правда, я в порядке. Спасибо. Но, как я и сказала, мне не хотелось бы возвращать его к себе в голову. Я даже пожертвую тем, как счастлива была до того ужина, главное — не испытать весь ужас снова. — Хорошо. Возможно только сейчас... — согласился он. Альбус все еще выглядел сурово, когда она пожелала ему «Спокойной ночи» и покинула комнату. *** После ужина она сидела тихо и делала вид, что читает в общей гостиной, как будто ничего не произошло. Как она делала уже несколько недель подряд. А когда пришло время готовиться ко сну, Маркус последовал за ней вверх по лестнице. Гермиона позволила ему обнять себя и крепко поцеловать, прижавшись к двери своей комнаты. Разве это вообще сейчас имеет значение? Она ничего не может сделать и никак не может воздействовать на события. По крайней мере, его поцелуи помогали ей избавиться от депрессивного и беспомощного состояния. Чистокровная Гермиона Дирборн, милая, улыбчивая и хорошо владеющая волшебной палочкой. О, и такая наивная. Она переоделась перед сном. Серебряные буквы странного приглашения в Малфой Мэнор на Новый год блестели в тусклом свете, напоминая ей об ужасной цене, которую она платила каждый день за путешествие во времени. Конечно, она согласится. София взяла с нее обещание поехать. Каждое невыносимое новое знакомство, каждый миг, когда ей приходилось поворачивать голову и вспоминать, что пройдет еще 50 лет, прежде чем она сможет что-то изменить, были частью ее наказания за путешествие так далеко назад. «Все это ради исследования, — твердила она себе. — Думай об этом как об исследовании». И, погружаясь в беспокойный сон, она поняла, что сочувствовала Северусу Снейпу. *** В ту ночь кошмары не прекращались. Беллатриса смотрела на нее в зеркале, пока Гарри и Рон нападали на нее. Она стояла позади них и плакала, смотря на свое отражение. Почему ты не сопротивлялась сильнее, Гермиона? — спросили они. Ты не любишь нас? Ты не любишь нас? Новая фигура, рыжеволосая, голубоглазая и улыбающаяся, бродила по ее снам, выглядя властно и безжалостно. — Сделай это, — говорили ей, и она повиновалась, как и все остальные. Сделай это, и все будет хорошо. Сделай это, и ты будешь свободна. Сделай это, и ты станешь спасительницей. Теперь Гарри — ничто. Гарри здесь никто, — шептали ей. Все это для общего блага. Она проснулась, задыхаясь, уставившись на Черную метку на своем предплечье. Метку, которой не существовало, на пустой чистой руке… «Ты — моя лучшая подруга», — сказал тогда Гарри. — Почему ты бросила меня? Но ей больше не снилась Мейбл Джеффрис, и этого было достаточно.