Unsphere the stars / Сдвигая звезды в небе

И когда ты появишься Все реки зазвучат в моем теле, И колокола будут сотрясать небо, И гимн наполнит мир. Пабло Неруда

Парадная мантия выглядела невыносимо тяжелой. Это был выбор, который она никогда бы не сделала как магл. Но это платье — а оно было скорее платьем, а не мантией — было неотразимо. Плотный шелк, покрытый золотым бисером, крупным и блестящим, с косой драпировкой и открытой спиной. Это было такое платье, в котором ты выходишь на балкон с красной помадой на губах, куришь сигарету и пьешь бренди. Такое, от которого начинают сплетничать и захватывать взгляды мужчин. Гермиона и сама не знала, зачем купила его. Наверное, потому что платье было больше всего похоже на магловское. И она чувствовала себя противоречиво, скучая по обычному наряду волшебниц с длинными развевающимися рукавами-колокольчиками и утонченной талией. Но времени на раздумья не было, она и так уже опаздывала. Ей просто придется его надеть. Она надела платье, немного задыхаясь, пока чары на мгновение плотно прижали его к телу, прежде чем расслабиться. Затем проверила свою прическу, заколдованную в надежде на то, что волосы останутся заплетенными в косу. И уже когда выбегала, успела поправить макияж и надеть украшения, посмотревшись в последний раз в зеркало. — Ты прекрасно выглядишь, дорогая, — сказало оно в ответ. Будь смелой, Дирборн, прошептала она себе. Раздался стук в дверь, конечно, это был Гектор. Они с Маркусом решили пригласить на вечеринку других, чтобы смогло прийти больше их друзей, которые не получили приглашения. Теперь же она была этому рада. — Открыто, — крикнула она, отворачиваясь от зеркала. Рыжеволосый Охотник выглядел красиво, хотя и традиционно, в сланцево-голубой мантии с едва заметными кружевами на манжетах. — Гермиона! Ты выглядишь изумительно. Очень по-французски. Готова? По-французски! Ну что ж. Приемлемо эпатажно, пожалуй. — Да, извини, что пришлось немного задержаться — мы так опаздываем! Пойдем. Покои профессора Слизнорта превратились в зимнюю страну чудес. Стены и потолок были увешаны панелями из голубого шелка, похожего на лед. Над головой сверкало облако из чего-то подобного тысячам серебряных фей. Эффект получился элегантным, хотя и немного морозным. При этом вокруг преобладали теплые тона: свечи, размещенные в сверкающие хрустальные шары и плавающие над толпой; много листвы, покрытой инеем. В том числе, как подметила Гермиона своим опытным взглядом и взяла на заметку избегать этого места, зачарованная омела. На удивление для себя, Гермиона была под впечатлением. Это гораздо лучше, чем откровенно безвкусные зеленые, красные и золотые цвета, которые он выберет в 1996 году. Ледяные скульптуры четырех основателей, вероятно, выглядели немного крупнее, хотя, может и нет. Комнату увеличили примерно в три раза по сравнению с обычным размером, но она все еще была переполнена. Здесь собралось по меньшей мере вдвое больше людей, чем в конце девяностых — около ста пятидесяти человек. Но, конечно, она понимала, что сейчас Слизнорт находился на пике своей влиятельности. Все еще достаточно молод, чтобы не быть слишком утомительным, но и достаточно взрослый, чтобы уже иметь хорошие связи. — Шампанского, мисс? — пискнул домовой эльф, и Гермиона благодарно кивнула. Она ненавидела медовуху. — Здесь жутко шикарно, не правда ли? — пробормотал Гектор, принимая бокал. — И правда. О, смотри, здесь София и Маркус. Маркус привел Анчу, и Гермиона теперь почти жалела, что не уговорила его пригласить Клэр. Это могло бы облегчить дело — хотя, возможно, и нет. Возможно, сделало бы все хуже. И если это она разыгрывала ее… — Дорогая, — сказал он, целуя ее в щеку, а она постаралась не чувствовать себя слишком виноватой. У нее просто не было времени расстаться с ним. К тому же, лучше сделать это до завтрашнего отъезда, так у него будет почти месяц, чтобы прийти в себя, прежде чем они снова увидятся. — Ты выглядишь невероятно красиво! — Спасибо. Ты тоже прекрасно выглядишь. Все вы. — Ну и платье, — заметила Анча. — Где ты его купила? В Париже? — Нет, на самом деле в Хогсмиде. Хотите верьте, хотите нет. Знаешь тот крошечный магазинчик мантий? Оно продавалось там. Я подумала, что оно симпатичное и подходит по сезону. В этот момент подошел Абраксас и протянул Софии бокал. Она была очень похожа на будущую Малфой: красива, в темно-зеленой бархатной мантии, с обнаженными плечами и пышными рукавами-колокольчиками до колен; с бриллиантовыми серьгами, безумно сверкающими в свете свечей. — Гермиона, как ты? — спросил он, целуя ее в щеку в знак приветствия. — Мне нравится золотой. Хорошее платье для дочери алхимика. Это было точно подмечено, и так он блеснул интеллектом, который часто скрывал. Было почти невозможно не любить его. — Очень удачно, спасибо. И мои поздравления, — она указала на сверкающий изумруд на пальце Софии. Он усмехнулся, и Гермиона неожиданно расслабилась. Она не заметила, как напряглась, но было что-то успокаивающее в том, насколько дружелюбным он был. При этом, с таким же лицом, как у ее старых врагов. Это напомнило ей о том, какую хорошую работу она проделала, чтобы скрываться в прошлом. — Ты практически загорелый, — подметила она, хотя он никогда не был таким бледным, как его потомки. Возможно, кровь Нарциссы поглотила этот цвет из кожи мальчика. — Как там в Южной Америке? Он довольно долго и многословно рассказывал ей о путешествии, прежде чем к ним присоединился кто-то из его семьи. Она извинилась, чтобы найти Сердика. И отправилась к нему в сопровождении Софии и Анчи, которые настаивали, что просто умирают от любопытства встретиться с ним. — О нет, — шикнула Гермиона, замерев на месте. — Нет, нет, нет. Том Риддл стоял и болтал с ее отцом. Невыносимо красивый в своей темно-синей мантии. Глядя на Сердика, она почувствовала легкий жар, потому что ему как отцу теперь не приходилось лгать, ведь ложь была такой утомительной. Пока она смотрела, Сердик расхохотался и хлопнул Тома по плечу. София рядом с ней приглушенно рассмеялась. — Полагаю, это твой отец разговаривает с Томом? Она кивнула, и София молча протянула ей еще один бокал шампанского, который взяла с проходящего мимо них подноса. К сожалению, Сердик заметил ее прежде, чем она смогла полностью собраться с мыслями, и помахал ей, сияя улыбкой. — Вот ты где, дитя мое! Я только что пообщался с твоим другом Томом. — Я видела, — сказала она, подняв бровь на Риддла. — Отец, это мои подруги, София Селвин и Анча Берк. Девочки, это мой отец, Сердик. — Очень рад. Селвин, говоришь? Полагаю, ты дочь Персея? — Именно так, - сказала София, и Гермионе пришлось сдержать фырканье. Персей? Греческие имена звучали почти так же несуразно, как имена звезд, подумала она. Софии явно повезло со своим. — Очень хороший игрок в карты. По молодости я потерял изрядную долю золота. — Говорят, что лучше не стоит играть в карты против Селвинов, — согласилась она, и в ее серых глазах заплясали веселые искорки. Гермиона взглянула на Тома, пока Сердик очаровывал ее друзей. На его лице застыла приятная улыбка, но глаза свирепо сверкали. Семья была для него больным местом, предположила она. Особенно все эти чистокровные связи высшего общества, и она знала каково это. Она тоже всегда это ненавидела. Подтверждение того, что они на самом деле не принадлежат такому миру. До сих пор. — Ты выглядишь очень элегантно, — тихо сказала она, и от этого у нее предательски заныло в груди. Потому что в его зависти было что-то такое трагическое. И когда он встретился с ней взглядом, у нее внутри все перевернулось. — Я знаю, — согласился он. — Очевидно, это мой цвет. Старые ведьмы здесь очень очаровательны. Гермиона рассмеялась. — Какое ужасное бремя ты несешь, — усмехнулась она. — Я знаю, — вздохнул он. — Могу я предложить вам еще выпить? Девушки? Мистер Дирборн? — Сердик, — настаивал отец. — Спасибо, дорогой мальчик. Мне кажется, что я видел, как эльф направился к той группе с бутылкой, сходи и принеси ее. Все в порядке, просто мой отец непринужденно отдал приказ будущему Темному Лорду перед двумя матерями или тетями его будущих миньонов, или кузенов, или кем-то там еще. Гермиона чуть не рассмеялась вслух, слегка напряженная всей ситуацией. — Так расскажите нам, Сердик, о чем вы болтали с нашим прославленным старостой? — спросила София, ухмыляясь Гермионе. — Ну, я не буду утомлять вас подробностями, но мы говорили о некоторых моих недавних работах по использованию соли для отрицания магических свойств. Очень умный мальчик, — начал объяснять отец, и было ясно, что Риддл навел справки об исследованиях Сердика Дирборна. И предстал настоящим поклонником. К счастью, Том вернулся раньше, чем успел отчалить, в сопровождении домового эльфа с бутылкой шампанского почти такого же размера, как и сам эльф. И поток академических разговоров, большую часть которых она уже слышала, прервался. Гермиона подумала, что будет странно читать этикетку, чтобы узнать, магловское ли это шампанское. Но решила, что это, вероятно, будет выглядеть немного чудно. Она спросит Сердика позже. — Спасибо, — вежливо поблагодарила она эльфа. — Мне нужно идти спасать своего жениха, было очень приятно познакомиться с вами, — сказала София Сердику, который очаровательно поцеловал ей руку. — Я надеюсь навестить Гермиону на Рождество, если вы не против. — Да, да, мы всегда рады вам. Когда мы поедем к моему брату? — спросил он Гермиону, которая посмотрела на него с любовью. — Двадцать третьего. А возвращаемся в Уэльс двадцать седьмого. По крайней мере, так ты сказал в своем письме, Мерлин знает, правильно ли это. Он рассмеялся. — Совершенно верно. А, Гораций, здравствуй, здравствуй! Слизнорт шумно присоединился к ним, неся еще одну бутылку шампанского, и устроив ужасную суматоху с Сердиком. — Какая удача видеть тебя здесь! Ты всех поразил, выйдя из укрытия. Толстый профессор остался, выставляя перед ними напоказ своих знакомых разной степени важности. — А это, должно быть, ваша дочь! До нас дошли слухи, — прокомментировал один из таких волшебников, о котором Гермионе рассказали, думая, что она не сможет в это поверить. Волшебник по имени Фустиус Тримбл. Ей было почти жалко его, но чем больше он говорил, тем меньше жалости вызывало его ужасное имя. — И какая хорошенькая! — К тому же, умная, — заверил его Слизнорт. Очевидные смотрины вызывали тошноту. Она чувствовала себя коровой на аукционе. — Вы собираетесь пойти по стопам своего отца? — спросил Тримбл. — Нет, — сказала она и ухмыльнулась Тому, который все еще стоял рядом, вспоминая, как она ответила ему, когда он задал ей такой же вопрос. Ответный блеск в его глазах подтвердил, что он тоже помнит тот день. — Боюсь, у меня абсолютно нет таких амбиций, мистер Тримбл. Я думаю, что буду путешествовать по миру и тратить свое состояние на всякие пустяки. Если вы извините меня, отец, я отойду и найду друзей и моего спутника, которого я оставила больше часа назад. Было очень приятно познакомиться с вами, мистер Тримбл. Она поцеловала Сердика в щеку и прошептала: «Повеселись». — Я провожу тебя, — предложил Том, очевидно, так же как и она, стремясь избежать особого фаворитизма Горация Слизнорта. — О нет, Том, я очень хотел познакомить тебя кое с кем, — запротестовал мастер зелий. — Это наш староста, ты же знаешь! — добавил он, обращаясь к еще одному гостю. Смеясь, Гермиона оставила его на растерзание волкам. После этого вечер прошел приятно. Оркестр играл мягкий джаз, дым от трубок и сигарет наполнял воздух, напитки лились рекой. Гермиона поняла, что ей действительно весело. Гораздо веселее, чем когда она провела весь вечер, пытаясь избежать внимания Кормака Маклаггена и желая, чтобы Рон был вместо него. Воспоминание о Роне уже не приносило ей боли. И она подумала о том, как глупо было с его стороны целовать другую девушку из ревности после того, как он согласился быть ее кавалером на той вечеринке. Она уже начала задумываться, что, в конце концов, сделала бы его совсем несчастным. Рон нуждался в обожании, а ее острый язычок и завышенные ожидания всегда мешали этому. Она надеялась, что однажды шестой брат, наконец-то, станет для кого-то первым. Она молча стояла, пока кто-то произносил речь. А затем музыка зазвучала громче, и все начали танцевать, включая Сердика. Гермиона заметила, что он довольно плавно кружился вокруг танцпола вместе с профессором Вулф. Том Риддл сейчас разговаривал с одной из девушек со Слизерина, и Гермиона подумала, не его ли это пара. Слизнорт довольно ловко таскал его по комнате — такой была цена любимчика. Она ни на секунду ему не завидовала. — Может, потанцуем? — спросил Гектор, прервав ее размышления. — Почему бы и нет, — согласилась Гермиона, радуясь, что выучила все танцы для рождественского бала. Так что она потанцевала с Гектором, и Энтони Стилом, и Лорканом Маклейдом, и Джаспером Брауном, и красавцем Олдфри Диггори, и Абраксасом, и Сердиком, и, наконец, с Маркусом, который отвлекся от очень долгого разговора с высоким седовласым волшебником. — Ты действительно прекрасно выглядишь, — сказал он, улыбаясь ей, пока они двигались в медленном танце. — Извини, что я был так занят весь вечер. Я пренебрег тобой. Гермиона не ответила. Она не сожалела, так что тут можно было сказать? Когда они повернулись, она увидела Тома, ведущего Пенелопу Грингасс на танцпол. Девушка выглядела сногсшибательно: такая же блондинка, как Том темноволосый, и почти такая же высокая. Вместе они выглядели изящно. Том встретился с ней взглядом, и Гермиона почувствовала, как у нее снова скрутило живот, поэтому она быстро отвернулась. — На самом деле мы все еще не поговорили о каникулах. Могу я навестить тебя? - спросил Маркус. Она напряглась. — Я не уверена, что это хорошая идея, я ... — но у нее не было слов, и она определенно не хотела расставаться с ним на танцполе во время вечеринки. Это было бы унизительно и ужасно несправедливо по отношению к нему. — Давай поговорим об этом завтра. — Мне хочется посмотреть, где ты живешь и откуда ты родом. Ты такая неуловимая… Я старался дать тебе пространство. Я знаю, что ты не привыкла к большой компании, и я понимаю это. Но в последнее время ты стала еще более отстраненной, чем когда-либо. Впусти меня, Гермиона. Его теплые карие глаза впились в нее, и она была поражена тем, как ужасно себя вела. Она никогда не сможет быть честна здесь с кем–то, никогда не отдаст им даже половину себя, перестав надеяться вернуться назад — назад к Гарри и ко всем и всему, что она оставила. Позволить кому-то влюбиться в лживую часть себя, которой она могла поделиться, было самым эгоистичным поступком в ее жизни. — Маркус, ты замечательный, терпеливый, и мне так жаль, что я была так отстранена. Но, пожалуйста, давай просто насладимся вечеринкой и поговорим об этом завтра? — Это ведь он, не так ли? Я… Я не совсем дурак, Гермиона. Я вижу, как вы смотрите друг на друга, но я надеялся… — он покачал головой и отступил назад, подальше от нее. — Я лучше вернусь в башню. Просто... Просто подумай о том, чего ты действительно хочешь. Я люблю тебя. То немногое, что ты мне даешь, — добавил он с горечью. — Увидимся утром. Он ушел прежде, чем она успела ответить. И она проглотила все невысказанные слова. Они оставили неприятный привкус во рту, кислый от чувства вины и самобичевания. София присоединилась к ней, когда она ушла с танцпола, и протянула ей бокал. — Все в порядке? — спросила она более резко, чем обычно. — Я видела, как Маркус ушел. — Да, я в порядке. Он сказал мне много правды, а я… Ужасный человек, — она сделала глоток, но не смогла сдержаться, не с Софией. — О, он спрашивал о Томе. Мне бы так хотелось, чтобы все прекратили это делать, — призналась Гермиона. — Он не… хороший человек. Я не могу… — Почему ты так думаешь? — спросила София. — Я имею в виду, что он доказал своему дому, кто он такой. Ведь они действительно думали, что он грязнокровка, а это Слизерин. У них есть свои отвратительные традиции. Вот почему я попросила шляпу не распределять меня туда; не совсем в моем стиле. Прошлым летом Абраксас рассказал, что… они делали с Томом ужасные вещи. Я думаю, он сделал все, что должен был сделать, чтобы выжить. Гермиона молча переваривала тот неудивительный факт, что София должна была стать слизеринкой. — Просто у меня такое чувство, — сказала она, наконец, глядя, как он танцует с Грингасс. — Как будто он способен на великое зло. Она отвела свой взгляд, слегка повернувшись, и встретилась лицом к лицу с подругой. — А разве не все мы такие? Послушай, мы все... думали о Томе. Даже я, наверное. Глупо на самом деле, — София пожала плечами и усмехнулась, многозначительно глядя через плечо Гермионы, — но я имею в виду, просто посмотри на него. — Дело в том, — продолжила она через мгновение, — что он и глазом не моргнул в сторону какой-то девочки или парня, если уж на то пошло. До тех пор, пока не появилась ты… и вдруг он словно не может отвести свой взгляд. В любом случае, он скоро подойдет. Так что если ты не хочешь танцевать с ним, то тебе, наверное, лучше убежать прямо сейчас. Но, несмотря на всё… несмотря на то, что каждая клеточка ее сознания кричала ей уйти, унестись прочь, убежать, Гермиона повернулась, и вот он уже здесь. — Ну что ж? — спросил он, протягивая руку. Она с минуту уставилась на нее, а потом взяла. Они никогда раньше не прикасались друг к другу. Она и не подозревала об этом, до этого момента. И пока ее рука не встретилась с его, посылая неистовый поток через все тело, вниз по позвоночнику и вверх по шее. Ее грудная клетка казалась слишком маленькой, а щеки слишком горячими, как будто ее кожа ждала его прикосновения, и каждая клеточка радовалась этому. Он тоже это почувствовал. Она увидела шок в его глазах. Когда он притянул ее к себе, Гермиона задумалась, что же она сделала не так. Конечно, конечно, это была форма ада, специально созданная для нее, где ее тело предавало ее разум и память о всех, кого она любила и кому была обязана. Черт, потому что она наконец-то могла признаться себе в том, что так долго отрицала: она хотела его, и хотела безнадежно. — Я не говорил этого раньше, но сегодня ты выглядишь восхитительно, — сказал он. Слова прозвучали хрипло, и они прожгли ее изнутри, заставив идти ко дну. *** Он едва мог отвести взгляд с того момента, как она вошла в комнату. Одетая как богатые женщины, которых он видел еще мальчиком, посещая оперный театр в Лондоне или Café de Paris. Слизнорт все это время рассказывал ему какую-то чушь, и, конечно же, профессор заметил, куда устремлен его взгляд. — Так вот оно что, — усмехнулся толстяк. — Знаешь, ее отец сегодня здесь. Том уже знал это, потому что профессор Слизнорт неоднократно упоминал об этом. Мужчина слегка наклонился вперед, понизив голос, и Том заинтересовался. — Он великий алхимик. Я уверен, ты знаешь. Ходят слухи, что он научился создавать Философский камень. Хотя я в этом сомневаюсь. Никто не делал этого со времен Фламеля, и, кроме того, люди всегда говорят это об алхимиках. Но некоторые твердят, что он может превращать металлы в золото и что этот человек богаче Мидаса. А еще он очень уважаем, хотя и довольно эксцентричен. Это была бы хорошая партия. Пойдем, я тебя представлю. Философский камень, пренебрежительно подумал Том. Какая бессмысленная попытка: кому вообще это было нужно? Он нашел гораздо более быстрый путь к бессмертию. А что касается золота, то оно не имеет значения. Полезно, но принципиально неинтересно. Том сделал так, с небольшой магической помощью, что он унаследует все деньги своего покойного отца, а также его дом. Наконец-то деньги принесли ему облегчение, подумал он. Он ненавидел быть бедным, хотя и использовал это в своих интересах. Когда-то он подумывал о том, чтобы выбрать себе девушку для более легкого доступа к местам и людям, которых он, как полукровка, изначально находил неподатливыми. И в такие ночи, как сегодня, было понятно, что сила — это имя. Но он презирал саму идею: зачем жениться ради статуса, когда он может создать себе новое имя, достойное последнего из слизеринцев? Имя, которое будет жить вечно. Слизнорт был жалок, предложив ему это. Но он был таким же, как и все остальные в этой комнате, с их обычными маленькими умишками и повседневными заботами. Все, кроме нее. Для Тома Риддла смотреть на Гермиону было все равно, что смотреть прямо на солнце перед закатом. Все еще пылающее, но низкое и золотистое, заставляющее мир сиять. Он смотрел на нее горящими глазами, и не мог отвести их. Она была ослепительна и опасна. И она освещала всё и всех вокруг себя. Он ненавидел ее за это. Но теперь она была в его объятиях. Он смотрел, как уходит Блишвик. Смотрел на ее лицо, в кои-то веки как в открытую книгу. Безудержная игра эмоций, кричащая о дискомфорте и желании убежать. И не смог устоять. — Значит, тебе понравилось это платье? — спросила она в ответ с легкой иронией, которую он нашел привлекательной в ее голосе. Он был благодарен ей и за это: ведь сам не хотел бы говорить ей, что она красива. Хотя, конечно, она должна была это знать. — Очень тонко, — признал он, улыбаясь. — Дочь алхимика, одетая в золото. Хорошая шутка. Он почувствовал, как она расслабилась, когда легко повернулась в его объятиях. Ее тело было в гармонии с ним, как будто они прежде танцевали этот танец вместе тысячу раз. Кожа на ее спине, где лежала его рука, была как горячий шелк. И ему хотелось притянуть ее ближе, танцевать совершенно другой танец, чувствовать это мягкое тепло, прижатое к его обнаженной коже. Песня закончилась слишком рано и недостаточно быстро, и она отстранилась. — Я устала танцевать, — сказала она. Ложь, подумал он. Но его слишком поразила собственная реакция на ее присутствие. «Опасно», — снова подумал он. — Сейчас только половина двенадцатого, и думаю, что с твоей стороны было бы очень дурным тоном уйти спать, пока твой отец еще танцует. Пойдем, присядем. Ему нравилась удивленная улыбка, которая мелькала в ее темных глазах, когда он поддразнивал ее, задерживаясь в правом уголке ее губ. Как поцелуй в старой сказке, которую он помнил только наполовину. *** Она молчала, потягивая воду из стакана, ее глаза были полны какой-то печали, которую он не понимал. Это раздражало — не знать, почему она так себя чувствует. Расстроилась ли она из-за того, что Блишвик в гневе ушел? Парень был настолько вежлив, что Том не мог этого понять. — Я весь вечер думал об этом, — начал он, завидуя ее вниманию. Он видел, что она слушает, хотя и не смотрит на него. — Где ты держишь свою волшебную палочку в таком наряде? Гермиона ухмыльнулась ему, слегка приподняв бровь. Она поднимала правую бровь, когда ее это забавляло. И левую, когда выражала презрение. Он это заметил. Ему было стыдно за ликование, вспыхнувшее в ее взгляде. — Возможно, я оставила ее в башне, — пробормотала она. — Нет. Я не верю, что ты когда-нибудь так сделаешь. — Ты прав. На ремне есть кобура. Я заколдовала так, чтобы ее нельзя было почувствовать. Они всегда делают кобуру невидимой, но забывают, как это неуклюже. Глупо, правда. Умно. — Почему твой любимец-волшебник сбежал? — наконец спросил он. Том был терпелив, но на самом деле с него было достаточно. — Мой любимец-волшебник? — язвительно повторила она, как обычно игнорируя его вопрос. Он улыбнулся ей. Если Том будет молчать, она заполнит тишину. Она так и сделала, но ответ его не удовлетворил. — Я полагаю, ты имеешь в виду Маркуса, и, честно говоря, это не твое дело. — Та еще была сцена, — надавил он. И вспышка в ее глазах доказала, что он попал в нужное место. — Должно быть, это было неловко. — Я думаю, мы просто хотим разного, — сказала она, фактически ничего ему не сказав. Снова. — И чего же ты хочешь, Гермиона? — спросил он, понизив голос. Ему становилось все легче использовать приемы, которые заставляли других ведьм порхать над ним. Это было приятно. Но это было унизительно — чувствовать себя неловко. Ее глаза наполнились слезами, которых он не понимал. — Я не думаю, что действительно имеет значение, чего я хочу, — тихо сказала она, и он подумал, что та была немного пьяна. — Но я не могу привязываться к чему-то. Все эти жуткие приятели Слизнорта спрашивают, что ты хочешь делать. По крайней мере, те, которые предполагают, что я собираюсь работать, а не просто выходить замуж. И я не знаю. Я просто хочу учиться. Здесь столько всего можно увидеть, сделать и чем заполнить время. Мысль о том, что я просто выйду замуж за кого-то и буду ждать, я не знаю, садоводства или чего-то еще, невыносима. Что касается работы в Министерстве, то я так не думаю. Я не хочу преподавать, во всяком случае, пока. Хотя, возможно, когда-нибудь… Я просто… Я хочу сделать что-то хорошее, но не знаю, как это сделать здесь. Это было совсем не то, что он имел в виду, но это было интересно. Весьма интересно. Она никогда раньше не была по-настоящему уязвима, и он не ожидал увидеть ее неопределенной. Очаровательной. Но прежде чем он успел расспросить ее еще раз, к ним присоединился отец с раскрасневшимися от танцев щеками и широкой улыбкой на лице. По крайней мере, этот человек не был обычным, хотя Том и не знал, что о нем думать. — Очень нехорошо с вашей стороны, — сказал Сердик, ставя на стол бутылку огневиски, — еще и полуночи нет, а вы оба сидите так, словно вас накормили патокой ипопаточника*! Вот, выпей, мой мальчик. Ночь только началась. И ты, Гермиона, вперед, иди сюда, дитя. Том взял волшебный стакан, испытывая некое восхищение перед способностью этого мужчины пить. Насколько он мог судить, тот почти не останавливался. И все же сейчас его поведение мало чем отличалось от того, когда их впервые представили друг другу. — Так в чем же твоя история, Том? Почему старина Слагги весь вечер простирается перед тобой? Гермиона наклонила голову, и Том почувствовал раздражение. Казалось, она всегда видит его ложь насквозь, так что придется быть честным. — Я его любимый ученик и лучший в классе, но я сирота. Полукровка, у которого не осталось в живых ни одного человека из волшебной семьи. Я полагаю, он чувствует необходимость, э-э, проявить дополнительный интерес к моим перспективам. — А при чем тут твоя кровь? — спросил человек, занимающий привилегированное положение с именем тысячелетней давности. И все же это была не та реакция, к которой Том привык. — Большинство по-настоящему могущественных волшебников в истории имели смешанную кровь, — продолжал Сердик. — Кроме того, это все старая чушь. Каждая семья, называющая себя чистокровной, лжет. Все до единого. Даже Малфои, знаете ли. — Ты такой сплетник, отец, — упрекнула его Гермиона, но в ее голосе звучало удивление. — Нет, это интересно, продолжайте. — Ну, ты же знаешь, что это семья, которая действительно настаивала на сегрегации. И все потому, что какая-то магловская королева не захотела выйти замуж за одного из них. Король маглов дал им землю, на которой построен этот нелепый дом, — Том не был уверен, как человек с замком мог сказать это с самым серьезным лицом, но Сердику это удалось. — И они уже давно сколотили состояние в магловском мире, превратив его обратно в наш. А еще есть подменыши… вы знаете девиз семьи? Sanctimonia vincet semper. Ну, позвольте мне рассказать вам, что это означает: немного нечистоты, смешанной с ними, не имеет значения для них в долгосрочной перспективе. Хотя все Малфои очень харизматичны. Гиперион и Брут — это, должно быть, отец твоего друга Абраксаса — учились со мной в Хогвартсе. Не так давно, конечно. — Подменыши? — спросил Том, искренне увлеченный темой. — Конечно, сейчас это не очень распространенная традиция, — сказал Сердик, бросив странный взгляд на дочь. — Но в старые времена, когда магловская семья убивала своих детей за их магию, некоторые тех усыновляли или обменивали на детей-сквибов. Это было довольно распространенным явлением. Но потом население маглов так сильно увеличилось, что мы потеряли их след — себе во вред. Часто беспокойство об этих детях, ну таких, как и ты, вызвано тем, что они ничего не знают о мире, которому принадлежат, пока не окажутся в нем. Это как бросить ребенка на метафорическую метлу и ожидать, что он полетит, даже не сказав тому, как это сделать. Спустя еще два огневиски разговор зашел о праздниках. Сердику было любопытно узнать о магловских традициях, и когда Том упомянул, что собирается в Уэльс, чтобы совершить частную исследовательскую поездку, тот даже стукнул ладонью по столу. — Тогда ты должен приехать и сам посмотреть на опыты с солью. Гермиона даст тебе адрес. — Хорошо, — сказал Том спокойно, хотя внутри он был вне себя от радости. Может быть, увидев ее дом, он откроет секреты Гермионы Дирборн? — Спасибо. Это было бы очень любезно с вашей стороны. И это была двойная победа, потому что Гермиона на мгновение выглядела разъяренной, прежде чем взяла себя в руки. Наконец-то он превзошел ее. — А теперь, дети, идите и потанцуйте. Я собираюсь мило побеседовать с очаровательным деканом твоего факультета, Гермиона. Увидимся завтра на вокзале, если я не встречу тебя позже. — И впрямь, с очаровательным деканом факультета, — проворчала Гермиона, когда они снова пошли на танцпол. — Ты можешь поверить ему? — По-моему, он замечательный, — честно признался Том. — Но совсем не такой, каким я его себе представлял. — А каким ты его представлял? — спросила она. Он снова взял ее за руку, но уже не так крепко, как в первый раз, и притянул к себе. Теперь ее тело было более гибким, и он мог чувствовать все вплоть до изгиба ее талии и гладкой кожи ее спины. — Честно говоря, не знаю, более похожего на тебя, полагаю. Наверное, немного поспокойнее. Она засмеялась. — Ты не выглядела довольной тем, что он пригласил меня в свой дом. Боишься, что я, наконец, раскрою твои секреты? — сказал Том, превращая разговор в соблазнительный шепот ей на ухо. — Может быть, — тихо сказала она. — Или, может быть, я узнаю твои. *** Когда Том вернулся в свою спальню, сон не шел. Мысли танцевали в его голове, дразня и выходя из-под контроля. Момент, когда они соприкоснулись, был таким, будто их магия на секунду соединилась в захватывающую дух алхимию. Лишь на мгновение, лишив его рассудка. Предательская реакция его тела, возможность увидеть ее дом, где она могла предстать совершенно другой. То, как она выделялась на первом плане и будто требовала, чтобы ее замечали. То, как ее кожа ощущалась под его рукой. Ее красные губы, изгибы ее тела, как это могло бы выглядеть без блестящего платья... «Может быть, я узнаю твои», — сказала она. И хотя одна его половина думала, что это очень-очень плохая идея, другая — жаждала рассказать ей все, открыть гноящиеся раны своей похороненной юности и позволить ей сжечь его дочиста. Если кто-нибудь проклянет его отца или мать, он должен быть предан смерти. Этот стих звенел у него в голове, как колокол, и так уже с лета. Но он не мог умереть, не хотел. Стих из Библии напомнил ему о чем-то. Он нашел книгу, которую украл у нее несколько недель назад. Магловскую книгу, которую он не смог заставить себя открыть снова, но сегодня вечером... Он начал читать. О первом непослушании Человека и о плодах этого запретного дерева, чей смертный вкус принес смерть в мир, и все наши горести с потерей Эдема до одного великого Человека Он выпивал эти слова, как темный виски, лежа на кровати. А сверкающая змея, которую она наколдовала, обвилась вокруг его запястья. Естественно, он не хотел, чтобы она знала, как ему это понравилось. Или что он оставил ее себе, поэтому однажды вечером после ужина ему пришлось вернуться и снять змею с дерева, наколдовав замену. Том Риддл никогда не читал ничего похожего на «Потерянный рай». Они, конечно же, навязали ему Библию. Церковь каждое воскресенье, молитвы по утрам, молитвы перед сном. Молитвы, чтобы благодарить Господа за кашу, поставленную перед ними три раза в день. Молитвы, когда они плохо себя вели. Молитвы и побои, если ты посмеешь выйти за рамки. Иногда даже больше, чем побои. Он выжил. Он был особенным. Ты ничто, Риддл. Ничто, ничто, ничто. Но книга заставила его вспомнить. Ты полон зла, Том Риддл. Бог видит все и накажет тебя. Неестественный! Дьявол! Следы, оставленные монахинями, никогда не держались на нем всю ночь. Поэтому они старались бить все сильнее и сильнее. Пока, наконец, не сдавались, когда он стал слишком взрослым и отбивался такими вещами, которые ни одна из них не понимала. Ад полон огня, Том Риддл. И ты будешь прямо там, если будешь продолжать в том же духе. Но это было не так. Он всегда это знал. В конце концов, он там вырос. Они изгнали его, но это не помогло. Ты знаешь, что происходит с мальчиками, которые мочатся в постель? Он научился этого не делать. У него был контроль, которого не было у других детей, и они ненавидели его за это. Ненавидели его, потому что у него всегда были неприятности. Они всегда обращались с ним хуже всех. Ненавидели его за то, что он не такой, как Миссис Коул и ее армия озлобленных, извращенных помощников, которые называли себя благочестивыми. Ты трогал себя, отвратительный урод? Вымойте его ладони в карболовой кислоте. «Я не позволяю ни одной женщине учить или иметь власть над мужчиной», прочел он однажды для Миссис Коул, чтобы она замолчала. Именно тогда они перевели его в отдельную комнату и заперли подальше от других детей, насколько это было возможно. Вряд ли это было наказанием, если бы его не морили голодом. Но этот ад — этот человек, этот Милтон — все было по-другому. Это не было мучительной скукой во время воскресной школы или дважды в день на уроках священного писания. Знания, запрещенные? Подозрительно, безосновательно, с чего бы этого их Лорду Завидовать им в этом? Разве это грех — знать? Неужели это смерть? «Почему бы им не мечтать о других мирах?», — в ярости подумал Том и швырнул книгу через всю комнату, тут же обрадовавшись, что остальная часть его спальни замерла и храпит. Было бы поистине унизительно, если бы кто-нибудь увидел, какой эффект произвела на него эта магловская книга. Знание, которое, как ему сказали, было неправильно хотеть. Чувство изгнания из лучшего мира, несправедливое изображение змей… Увлекшись риторикой и не подозревая, что попал в ту же ловушку, что и многие до него, восхищаясь Сатаной, Том дважды за ночь прочел все это и на следующее утро явился к завтраку с горящими на бледном лице черными кругами под глазами. Он чувствовал себя чистым.