Unsphere the stars / Сдвигая звезды в небе

Так, быстро и на вечные времена, у них установилась душевная близость? «По эту сторону рая». Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Вернувшись в свою комнату после вечеринки в «Клубе Слизней», Гермиона обнаружила, что ее ждет призрак Елены Когтевран. Было уже далеко за полночь — не самое подходящее время для визита. И, кроме того, она устала, немного пьяна и очень расстроена собственными желаниями. Но она сделала над собой героическое усилие, чтобы взять себя в руки. — Добрый вечер, — сказала Елена с легким сарказмом, как будто Гермиона опоздала на ее встречу. — Привет, — ответила Гермиона, опускаясь на диван и снимая туфли. Она вздохнула от облегчения, ноги болели, несмотря на амортизирующие чары. — Я искала тебя. — Я знаю, — ответила призрак своим мягким шепотом. — Я... не была готова поделиться с тобой своей историей. Но теперь я думаю, что, возможно, смогу тебе кое-что рассказать. И вот Гермиона сидела и слушала трагическую историю давно умершей девушки, суть которой Гарри уже рассказывал ей. — Помоги мне покинуть это место, — наконец сказала Елена. Гермионе показалось странным, что она умерла в Албании. Но почему она здесь? — Почему ты здесь? А ты не можешь просто отправиться куда-нибудь еще? — Я последняя наследница Когтеврана, — сказала Елена. — Единственный ребенок моей матери. Когда я решила не идти дальше, движимая злобой к ней, я осталась, как призрак, вернувшийся в то самое место, откуда бежала. Она уже ждала меня. А я решила наказать ее за то, что она послала ко мне этого ужасного человека, отказав ей в примирении, которого она так желала. Тогда я еще не знала, что сама обречена на наказание. Я наследница своего дома. Последняя. Это связывает меня с Хогвартсом. Она поплыла вверх и повернулась лицом к окну. — Он сам решил приехать сюда. Он утверждает, что это искупление за то, что он сделал. Но я думаю, это потому что он последует за мной даже в смерти, — сказала она с отвращением. — Мы оба здесь, и его присутствие преследует меня уже тысячу лет. Он не уйдет, а я просто не могу. Гермиона вдруг почувствовала себя совершенно трезвой. — Как это работает? Часть про наследницу? — спросила она. — Я была ее единственным ребенком, наследницей ее владений, ее тайн и власти. Моя мать и ее товарищи связали свою магию с замком. Подробностей я не знаю. Все, что я знаю, это то, что я заперта здесь против своей воли, даже посмертно. Для того чтобы направлять и помогать тем, кто живет в доме моей матери. Чтобы в Хогвартсе всегда был наследник Когтеврана. Ей хотелось многое сказать, но ничего не выходило. Это была ужасная судьба, но последствия для других наследников были также неприятными. — Спасибо, что рассказала мне свою историю. Я проведу кое-какие исследования во время каникул и посмотрю, что смогу выяснить, — сказала ей Гермиона после минутного раздумья. Она подавила зевок. — Мне очень жаль. Уже очень поздно. — Ты найдешь способ освободить меня. Я верю в это, так и должно быть. Спокойной ночи, дочь Елены, и пусть твои рождественские каникулы пройдут весело, а Новый год принесет благословения. — И вам тоже, Леди. Гермиона спала неспокойно, рассказ Елены все еще покалывал в ее сознании. Она проснулась через несколько часов со слезами на глазах и сухостью во рту. Рассвета и близко не намечалось: небо все еще было темным и зловещим, а заснеженная земля отражала свет. Она развела огонь в камине и достала тонкий томик из стопки книг, которые не убрала с полки. Четыре Квартета. Непонятно, как недавно вышедший сборник магловских стихотворений попал в маленький книжный магазинчик Хогсмида. Но воспоминание о том, как их любила мать, заставило ее выбрать именно эту книгу. Она прочла уже около четверти книг, которые купила в начале семестра, но не эту. На самом деле, она никогда раньше не читала ни одной из его работ. Одиннадцать лет не считалось подходящим возрастом для Томаса Элиота, а она никогда особенно не интересовалась поэзией. Раньше ей слишком многое нужно было узнать о новом мире. Но теперь, когда ей не нужно доказывать свою правоту и постоянно хочется убежать от собственных мыслей, она поняла, что полюбила литературу. Ее родители, благоразумные дантисты, всегда любили читать романы и ходить в театр. Но она думала, что это то, от чего можно отказаться, когда в ее реальной жизни появились фантастические приключения. Слова тут же прыгали на нее со страниц, обжигая кожу, мозг и заставляя мысли нестись быстрее. Настоящее и прошедшее, Вероятно, наступят в будущем, Как будущее наступало в прошедшем. Если время всегда настоящее, Значит, время не отпускает. Она продолжала читать, жадно впитывая слова. Он знал, подумала она. Этот человек все понимал. Чтение стихов захватило ее, и она прочла весь сборник, во всех четырех частях. Мы не должны останавливаться в своих поисках И в конце их мы прибудем в то же место, Откуда начали, и впервые Познаем его по-настоящему. Это было похоже на момент наставления, в котором она больше всего нуждалась. Но также было ужасным напоминанием о том, что в ее поисках не было никакого «мы». Она будет одна. Как ей разделить себя, свою жизнь, когда ее цель — вернуться туда, откуда она начала? Любой, кого она возьмет с собой, потеряет полжизни, это как путешествие вперед к предыдущему существованию. Она одевалась, сожалея о парне с мягкими карими глазами, чье сердце она собиралась ранить из-за эгоистичного чувства страха. Бедный Маркус, подумала она. Какой жестокой она была, ища утешения в его объятиях, когда ей нечего было ему предложить, кроме целой жизни поисков, обучения и ожидания. Скрывая свое истинное «я» под маской ради всеобщей безопасности. — Прости, — сказала она ему, глядя на озеро, когда солнце на рассвете освещало воду, и сверкал снег. — Я не могу быть той, кем ты хочешь меня видеть. — Мне тоже жаль, Гермиона, — с горечью сказал Маркус. — Это из-за него? — Нет, — ответила она. — Нет. Из-за меня. Я никогда не успокоюсь. Я хочу исследовать мир, увидеть все его чудеса и продолжать учиться. А ты хочешь жить, любить и иметь дом. У меня есть дом, и я не хочу другого. Надеюсь, когда-нибудь ты поймешь, что я освобождаю тебя. Он ушел, и она отпустила его, с тяжестью на сердце из-за правды. В конечном счете, это было по-доброму. И это было правдой. Позже она нашла свободное купе в поезде, позволив Маркусу найти утешение в компании их общих друзей. Нелепо, что ей пришлось ехать на поезде, вместо того чтобы отправиться домой вместе с Сердиком, но профессор Диппет настоял. К Гермионе и так относились по-особенному, сказал он, и это было не просто школьное правило, это был закон. Все студенты должны были путешествовать на Хогвартс-экспрессе. Сердик, скорее всего, насладится неторопливым обедом с Дамблдором перед тем, как аппарировать в Лондон, с ревностью подумала она. София поймала ее перед посадкой, поцеловала и сказала: «Скоро увидимся, на Новый год, если не раньше. Обещаешь, что придешь?». — Да, — ответила Гермиона. — Я буду там. Обещаю. Я напишу тебе, и мы выберем день для покупки подарков. — Идеально. Прощай, дорогая, и не беспокойся о Маркусе. Но купе Гермионы пустовало недолго. Маленький рыжеволосый мальчик, который присоединился к ней по дороге в Хогвартс, заглянул внутрь и вошел с широкой улыбкой. Она виделась с Генри несколько раз за семестр, и ей было приятно увидеть вновь ясноглазого парня, хотя уже и не такого маленького. И гораздо более уверенного в себе, чем в сентябре. Генри рассказал ей обо всем, что узнал, и о друзьях, которых завел. Не все было таким интересным, но она уже подзабыла, каким он был болтуном. И с трудом удерживалась, чтобы не поддаться такому же восторгу. У нее разболелась голова. Какая ирония судьбы, подумала она, что ее путешествие в замок и обратно было таким похожим. И в то же время она чувствовала себя совсем другой. Генри оставался, пока дверь снова не открылась, заставив его поднять глаза и ахнуть. Он вскочил на ноги. — Я ... Я должен вернуться к своим друзьям. Увидимся позже, Гермиона. Желаю тебе чудесного Рождества. Конечно, это был Том Риддл. А присутствие старосты автоматически наводило ужас на первокурсников. — И тебе тоже, Генри. Пришли мне письмо, если ты все еще не разберешься с Трансфигурацией. Я подумаю, чем смогу помочь. — О, спасибо. Я напишу, — ответил он, и с пылающими щеками выскочил из купе, нырнув под руку довольно забавно выглядевшего Риддла. — Твой друг? — сказал Том, опускаясь на сиденье напротив. — Вообще-то да, — отрезала она. Он невинно поднял руки. — Я должен сказать тебе, что он один из пуффендуйцев, так что, вероятно, не стоит твоего времени. Она пристально посмотрела на него, и он улыбнулся в ответ. — Не с соседями по факультету? — спросил он, указывая на пустое место, и она подняла бровь. — Ясно, что нет. — Я имел в виду, — сердито сказал он, — почему ты не со своими друзьями? — Я могла бы задать тебе тот же вопрос. — Гермиона, — теперь в его голосе звучало раздражение, — ты знаешь, о чем я спрашиваю. Она сдалась. Так было легче, и она устала. — Я порвала с Маркусом, — объяснила она, решительно не глядя на парня напротив. — Мне показалось вежливым не навязывать сейчас им мое присутствие. Он ничего не ответил, только испустил вздох, который мог означать что угодно. Но поскольку она специально не смотрела на него, то не могла увидеть ту вспышку эмоций, которую она уже научилась замечать. — Ты выглядишь усталой, — сказал он, наконец. — Мило. — Почему сегодня утром с тобой так трудно? Хочешь антипохмельного зелья? На самом деле, да, именно этого она и хотела. А еще она умирала с голоду. После разговора с Маркусом завтрак показался ей на редкость неаппетитным. Но она не хотела помощи от него! — Я в порядке, спасибо, Том. Он закатил глаза, и она заметила, какой он уставший. В его темных глазах горело что-то, чего она никогда раньше не видела. Что-то неосторожное и великолепное, и когда он пробормотал что-то об упрямых ведьмах, вытащил из кармана полупустую бутылку и предложил ей, она приняла ее. Ее внутренний голос Гарри кричал ей, чтобы она не была такой сумасшедшей. «Тебя здесь нет», — твердо сказала она и выпила. Она почти сразу почувствовала себя лучше. — Чертов огневиски, — сказала она. — Спасибо. Благодарить его было трудно. Эти слова казались ей горьким предательством, но потом он улыбнулся, и в этом было что-то настолько искреннее, что она не смогла не улыбнуться в ответ. — Что читаешь? — спросила она, цепляясь за безопасную тему. С собой у него была только маленькая книжечка. Она выглядела странно знакомой и все же, определенно, не была волшебной. К ее удивлению, он покраснел. — А, помнишь, как ты заснула, когда мы присматривали за нашим Оборотным зельем? — Да… Отчетливо. Она была в ужасе. Как далеко они продвинулись с тех пор, подумала Гермиона. Каким бы ни был этот парень, она подозревала, что засыпая перед ним сейчас, почувствует только неловкость. Это было неприятное осознание, но она отмахнулась. Ее слишком интересовало, почему он впервые за долгое время выглядел смущенным. — Что ж, я видел, как ты вытаскиваешь вещи из своей сумки в библиотеке, и я был в шоке. Мне стало… любопытно. И ты была мне интересна, как ты прекрасно знаешь, — добавил он, как будто все уже звучало не совсем жутко. Не то чтобы на этот раз это прозвучало жутко. Не так, как в тот момент, когда он затащил ее в пустой класс и сказал, что предупредил слизеринцев, потому что находил ее интересной. — Ну, как бы то ни было, я заглянул в твою сумку, кстати, очень хорошие чары незримого расширения. Говорят, с кожей работать труднее. И я сделал копию твоей книги. — Да, люди обычно добавляют укрепляющее заклинание, но это делает предмет хрупким, ты должен... подожди, что? Какой книги? — Потерянный рай, — пробормотал он. — Мою магловскую книгу? Ты читаешь одну из моих магловских книг? — спросила она ошеломленно. — Очевидно, — отрезал он, а она пожалела о своей вспышке. Она и забыла, насколько он мог защищаться. — Я не это имела в виду. Я просто удивилась. У тебя, кажется, так мало... времени на них. Как и у большинства волшебников. — У большинства волшебников не так много причин ненавидеть их, как у меня. Видела бы ты, что они сделали с Лондоном. Но, похоже, не все из них совершенно безнадежны. — И что ты думаешь? — она была очарована. Том Риддл, читающий магловские стихи о Боге, Адаме, Еве и… Сатане. Неудивительно, что он вцепился в нее, как в спасательный круг. — Я думаю, что это был действительно жестокий бог, который запрещал бы кому-то искать знания. Это... ловушка, причем бессовестная. Небеса для тебя слишком высоки, чтобы знать, что там происходит. Будь скромно мудр; думай только о том, что касается тебя и твоего существа; не мечтай о других мирах, о том, какие там существа и так далее. Невыносимо. Она проделала героическое усилие, чтобы не впечатляться его способностью отматывать и запоминать куски текста. — Я... думала точно так же, — сказала она, нахмурившись. — Это бессовестно. Казалось, что мы должны были не любить Бога. Но все, что я читала или слышала о Милтоне, указывало на то, что он был очень набожным человеком. — Сатана… любит Еву? — спросил он, и в его голосе было что-то такое, чего она не могла понять. — Любит ли? Не думаю. Он… завидует ей. Но ... не в том смысле, что ревнует, а в том, что зависть и симпатия очень связаны, не так ли? Поэтому он чувствует эту связь с Адамом и Евой, с их невинностью и добротой. Я имею в виду, что мы, очевидно, настроены на него как на структурного героя. И мы чувствуем к нему огромную симпатию, но он просто… он не дотягивает. И, к тому же, слишком горд, чтобы раскаяться и вернуться к добру. Она задавалась вопросом, какой резонанс могут иметь такие слова для его собственного будущего: «О, тогда, наконец, смилуйся: неужели не осталось места для покаяния, не осталось места для прощения? Не осталось никого, кроме покорности; и это слово презрение запрещает мне и моему страху позора среди духов внизу, которых я соблазнил». — Типичное предупреждение против амбиций, — сердито сказал Том. — И кое-что еще… Я не думаю, что все, что говорит Сатана, так плохо, как «Он только для Бога, а Она для Бога в нем». Он никогда не должен был выглядеть таким привлекательным, подумала она. Или удивлять ее еще больше. Он не должен был быть таким. Он должен был мучить первокурсников, контролировать миньонов и плести заговоры, а не сидеть и обсуждать, какой ужасной может быть антифеминистская магловская религиозная доктрина, в особенности, что она интерпретируется в поэзии. — Я… Это я тоже ненавидела. Но, и я не эксперт. Я имею в виду, разве это не то, во что тогда верили маглы? — Да, все это есть в Библии, — задумчиво сказал он. — Хотя я как-то указал на это сестре в приюте во время изучения Библии. Она была... недовольна. — Ты изучал Библию? — спросила она с любопытством. Еще одна неожиданная грань его характера. — Два раза в день, а затем в Церкви и Воскресной школе. В приюте были монахини, которые делали то, что они называли божьей работой, но нам так не казалось. Они считали меня маленькой мерзостью. Его лицо потемнело от ненависти, и она задалась вопросом, что они делали с мальчиком, обладающим магией. Ее собственные, в основном добрые, учителя изо всех сил пытались примирить странные инциденты с чрезвычайно хорошо воспитанным и прилежным ребенком. Тем не менее, они никогда не наказывали ее за это, как и ее родители. Не физически. Конечно, ее отчитали, как и любого ребенка в магловском мире, владеющего магией. Она задумалась, как бы ее стихийные выбросы магии отреагировали на настоящее наказание, совершенное взрослым. Заставило бы девочку, пытающуюся украсть ее обед, обжечь пальцы. Или заставило бы зубы Камиллы Арнольд вырасти такими же, как у нее, когда ей уже надоела жестокость девочки. В ее время в газетах писали о жестоком обращении с детьми в детских домах в 1920-е и 1930-е годы. Всевозможные ужасные истории, непостижимая жестокость к самым беззащитным детям… А потом, совершенно не задумываясь, она наклонилась и обняла его. Мгновение спустя они оба напряглись в шоке от того, что она сделала, но было уже слишком поздно. — Прости, — пробормотала она, ее лицо горело, когда она отстранилась. — Я просто... это не похоже на то место, где должен расти ребенок. Ей точно не следовало танцевать с ним. Он кивнул, и неловкость стала невыносимой. Она посмотрела на свои руки. Глупая-глупая-глупая. Он же Волдеморт! Ни Гарри, ни Живоглот. Он зло, Гермиона. Ты не можешь просто обнимать его и жалеть. А плохое воспитание — не оправдание! — Все в порядке… хм... — он запнулся, как будто она полностью вырвала его с корнем мгновением случайной доброты. А она ничего не могла с этим поделать. Не могла задуматься о том, обнимал ли его кто-нибудь, когда он был ребенком. Если к нему вообще были когда-нибудь добры раньше. Но он снова замкнулся в себе, и она почувствовала огромное облегчение, когда кто-то постучал в дверь. — Что-нибудь из тележки, дорогие? — спросила старуха, и Гермиона с благодарностью вскочила на ноги. — О да, пожалуйста. Можно мне два, нет, четыре шоколадных котелка и два тыквенных пирожка. И еще две бутылки тыквенной шипучки. Она заплатила за еду и молча протянула ему половину. Он нахмурился, пробормотал слова благодарности, и некоторое время они ели молча. Пока снег не исчез с горизонта, горы не превратились в серо-зеленые холмы, ведущие к городам, а затем — в пустоши и поля, с голыми от зимы деревьями. — Почему ты такая? — спросил он, когда они выехали из Йорка. — Какая такая? — спросила она озадаченно. — Ты... добрая, — осторожно произнес он, словно пробуя это слово на вкус в первый раз. Как будто это было слово, которое он никогда раньше не произносил. — Почему я добрая? Я не совсем понимаю. — Я никогда не встречал никого, кто делал бы что-либо без личной выгоды, кроме тебя… Ты, кажется, даже не задумываешься об этом. Ты просто такая есть. Я видел, как ты помогаешь младшим ученикам, даже когда думаешь, что тебя никто не видит. Ты чувствуешь ... что-то к моему положению, но не жалость. И все же… Что ты пытаешься найти? — Я ничего не ищу. Я просто не… Я имею в виду, я думаю, лучше спросить: «Никого? Серьезно? Как такое возможно?». — Забудь, — пробормотал он, вытаскивая из сумки еще одну книгу. На этот раз учебник. Когда уже виднелся Кингс-Кросс, и наступила темнота, Гермиона снова нарушила молчание. — Ты действительно приедешь в Уэльс? — спросила она, потому что это не давало ей покоя. И хотя они оба избегали упоминать о прошлой ночи, словно по молчаливому согласию, ей действительно нужно было знать. Если он на самом деле, сюрреалистически, собирался навестить ее, то ей нужно было ко многому подготовиться. Она была не настолько глупа, чтобы думать, что он не станет вынюхивать секреты, которые чувствовал в ней. Он закрыл книгу и внимательно посмотрел на нее. — Тебе это не нравится, — заявил он. Она смутилась, поймав себя на необходимости быть вежливой. — Нет, дело не в этом. Просто у меня никогда раньше не было школьных друзей, которые могли бы остановиться у меня дома. И это была не совсем ложь, потому что Гарри и Рон никогда не приезжали к ней. На самом деле, они никогда не проявляли интереса к ее жизни. Потому что, в конце концов, Нора была интереснее, чем дом ее родителей в Айлингтоне. А она потратила большую часть жизни, проводя время дома или в школе. Он, казалось, поверил ей, потому что его лицо снова немного расслабилось. — У меня дела в Уэльсе, так что да, я принимаю приглашение твоего отца. Сразу после Рождества, перед тем как отправиться на вечеринку к Малфою. — О, ты тоже поедешь туда на Новый год? — спросила она, не подумав. — Да. Это было бы… удобно, я могу сопроводить тебя туда? Гермиона в ужасе прикусила губу. Это был поворот событий, который она, честно говоря, никогда не могла себе представить. Даже после дозы сильнейшего ментального зелья волшебников Уизли (доступного только для совершеннолетних). Или если бы она выпила двухлитровый огневиски. Он хочет быть ее кавалером? Это было просто абсурдно. С другой стороны, она действительно не хотела появляться на вечеринке в Малфой-мэноре одна. София, конечно, будет там, и еще несколько ее друзей. Но отказываться без причин было бы невежливо, а у нее их не было. — Да, — сказала она, — думаю, получится. Мы можем взять экипаж моего отца. Это… Не знаю почему, но аппарировать на вечеринку считается неприличным. Я думаю, что на самом деле это просто для того, чтобы людей не расщепило по дороге домой. А приглашения с портключами бывают только в один конец. Так что… — Ты тараторишь, — удивленно сказал он. — Ох, заткнись. — Я никогда не видел, чтобы ты так быстро болтала. Я заставляю тебя нервничать, Гермиона? — Том, прекрати. Я собираюсь читать свою книгу. — Да, «Тридцать шесть правил для нумеролога среднего уровня» действительно выглядят захватывающе, и совсем не ниже твоего уровня. — Сарказм — низшая форма остроумия, — возразила она, радуясь возвращению на знакомую почву. — Весьма забавно слышать это от тебя. Она ухмыльнулась. — К твоему сведению, я пересматриваю все к ТРИТОНам. — Ты пересматриваешь? Сейчас декабрь! И ты можешь пройти экзамен хоть завтра, даже не моргнув глазом. Зачем ты пересматриваешь? — Ты действительно так думаешь? — довольно спросила она. В ответ он закатил глаза. — Я не собираюсь потакать твоему самолюбию. Ты же знаешь, что ты очень умная. Почти такая же умная, как я. — Почти! За последний месяц я победила тебя в трех тестах и двух эссе. — Тот факт, что ты дорожишь этими маленькими мгновениями, говорит все, что мне нужно знать. Она фыркнула, но, в конце концов, это была правда. И разве не поэтому она сидела здесь, удовлетворенно разговаривая с ним? Потому что она никогда, никогда еще не встречала никого умнее своего возраста. Это было опьяняюще и удивительно. И он не заставлял ее чувствовать себя смешной из-за того, что она была так очарована знаниями. Не заставлял ее чувствовать себя фриком. — Дождись, когда я побью тебя на дуэли, — прошипела она. — Я с нетерпением жду нашей дуэли, Гермиона, — сказал он, и глаза его сверкнули диким огнем, который одновременно пугал и соблазнял ее. — Мы почти на месте. Я лучше пойду переоденусь. — Куда ты собираешься после прибытия? — В дом моего отца, я же говорил. Я аппарирую туда со станции. Это странно — я никогда раньше не уезжал из Хогвартса на Рождество. При этом воспоминании он выглядел немного грустным. — Том, не проводи слишком много времени в одиночестве. Это нездорово. Сходи в паб, познакомься с маглами. Я не думаю, что все они будут так плохи, как ты думаешь. — Идет война, Гермиона. Если я выйду, маглы спросят, почему я не сражаюсь за свою страну, назовут меня трусом и вручат мне белые перья*. Я не выгляжу как школьник. Это заставило ее на мгновение замолчать. Она никогда не задумывалась об этом, правда. — Они попросят тебя сражаться? — Они... прислали мне письмо. Для моей «Национальной службы». Мне скоро исполнится восемнадцать, но, поскольку я все еще учусь в школе, до лета я не имею права. — Но ты же не собираешься этого делать? На самом деле, война к тому времени закончится, насколько она знала. Не будет «Национальной службы», и многие солдаты союзников останутся за границей. — Бороться за людей, которые... Нет, не буду. Это не моя страна. Это не имеет значения, я не часть их мира. — Гипотетически говоря, — сказала она, ее мозг так привык к составлению планов, что решение пришло легко, — ты можешь наложить чары на свое имя, которые просто заставят их пропустить тебя, когда дело дойдет до чего-то официального. Тебе просто нужно проникнуть туда, где маглы держат первую копию записей, или это может даже сработать на свидетельстве о рождении — у маглов есть такие? Ее лицо было воплощением невинности. Его глаза на мгновение вспыхнули жаждой и восхищением. — Да, оригинал. Какое заклинание ты бы порекомендовала? Гипотетически. Она назвала два, которые могли бы сработать, и тут ей в голову пришла другая мысль. — Но разве мы не договорились об этом с магловским премьер-министром? Я думала, что каждый новый премьер-министр имеет представление о нашем мире, когда вступает в должность. — Думаю, он был бы более заинтересован в том, чтобы заставить волшебников сражаться за него, чем позволить нам избежать регистрации, не так ли? Это было правдой. Но они могли бы помочь, подумала она. И все же... это принесло бы больше вреда. Разве не нашлось бы столько же людей, которые могли бы сражаться за другую сторону? А это приведет к неисчислимому ущербу. Нет. Было бы лучше, намного, чтобы волшебники держались подальше от магловских конфликтов. — Черт возьми, — пробормотал он. — Мы в Лондоне. Я лучше переоденусь. Увидимся после Рождества. — Желаю… Желаю тебе всего хорошего. Не проведи его один. Он только хмуро посмотрел на нее, как будто она вела себя нелепо, а потом ушел. Это было ее самое странное путешествие в Хогвартс-экспрессе на сегодняшний день. Даже визит дементоров не шел ни в какое сравнение. И все же она не могла вспомнить ни одной поездки, которая пролетела бы так быстро. Когда через пять минут поезд подъехал к станции, она сунула в карман свой уменьшенный чемодан и взяла клетку Певенси (сова решила лететь в Уэльс самостоятельно). И не потрудившись переодеться, отправилась на поиски Сердика.