Unsphere the stars / Сдвигая звезды в небе

То, что ткет разум, страстью уничтожается. Александр Попуп, «Очерк о человеке и другие стихотворения».

Гермиона молча выехала по длинной дороге к замку. Они направились из леса, свернув в небольшую долину за ним, проезжая аллею дубов с голыми листьями, будто стоявших на страже по обе стороны подъездной дорожки. Пока они ехали, все мысли Тома были заняты жгучим отпечатком ее губ. Они были мягкими, как лепестки роз, но в то же время заставляли его истекать кровью. Как отчаянно она отвечала на его поцелуй в течение единственного, того восхитительного мгновения. Ее тело тогда растаяло в его объятиях. В то мгновение, которое было секундой, или часами, или вечностью. Мгновение, заставившее его бояться за ту странную власть, которую она имела над ним. И все же, за все семнадцать лет и триста шестьдесят три дня Том не мог припомнить ни одного случая, когда бы чувствовал себя сильнее. Лучше, хуже — да, но не настолько. «Я убила его», — сказала тогда она. «Моя», — подумал он. Моя моя моя. Гермиона отстранилась от него слишком рано для его тела, но недостаточно быстро для мыслей, проносившихся в его голове. И с тех пор ее лицо будто было закрыто ставнями, уходя мыслями куда-то, куда он не мог последовать. Но если он когда-то и злился на себя за то, что оказался таким человечным, таким обыкновенным, что отвлекся на девушку, по крайней мере, думал он, по крайней мере, он знал, что именно эта девушка была поразительной. Деловая и спокойная, сильная и умная, и такая прагматичная — он мог только удивляться ей. Он окинул взглядом парк, раскинувшийся по обе стороны дубовой аллеи. Древние деревья, посаженные, как он полагал, на эстетически приятном расстоянии. Серо-зеленая зимняя трава на холмах вдалеке. Изогнутый дугой лес, который тянулся вдоль границы. Высокие крылатые лошади, которые указывали на то, что это было волшебное место. Узкая долина, поросшая зеленью до самого озера. Когда они обогнули холм, то показался замок. Они пересекли широкий каменный мост, построенный высоко над широкой полосой воды, которая казалась не то озером, не то рекой. И когда машина остановилась перед дверью, он ощутил волну предвкушения: наконец-то он увидит корни этой странной и непредсказуемой ведьмы. Этой ведьмы, связавшей его теми же узлами, которые он так презирал в других. Это было потрясающе красивое место, даже на взгляд Тома. Сам замок оказался меньше, чем он себе представлял, и совсем не похож на фотографии или картины магловских цитаделей. Он стоял на скалистом выступе над водой, позади него было три башни. Теплый каменный серый цвет его стен контрастировал со средниками на окнах. Еще дальше возвышался самый высокий шпиль, откуда открывался вид на широкую полосу воды внизу. Но именно вода вокруг была самой необычной деталью. У нее не было ничего общего с замком, каким бы завораживающим он не был. Река расширялась и превращалась в озеро, бьющееся о скалы. Грохочущий водопад падал с крутых скал, расступаясь вокруг самого замка, что точно было магией. Из одной башни выглядывал балкон, который ловил брызги водопада. Казалось, что он парит в воздухе. И когда Том присмотрелся, то увидел и другие признаки волшебства в этом месте. Здесь были деревья со странными красными и золотыми листьями. Он мельком заметил экзотические цветы, выглядывающие из-за каменной стены, ведущей туда, откуда они пришли. Похоже, это был огороженный сад. Каменный грифон подкрадывался к вершине, поворачиваясь, чтобы огрызнуться на сердитого дракона, угрожающе расправившего свои гранитные крылья на вершине второй по высоте башни. Гермиона припарковала машину на каменной площадке перед ступенями, ведущими к большим резным деревянным дверям, и повернулась к нему. — Не рассказывай отцу о том, что случилось в лесу, ладно? Его брови поползли вверх. — Я не хочу его беспокоить... Он будет винить себя, — объяснила она. Том удивленно кивнул. Так это отец виноват в том, что на нее напали — почему она не рассказала ему? Он обдумал правильный ответ. — Ты в порядке? — сделал он свой выбор и с удовольствием заметил, как смягчился ее взгляд. Он почувствовал прилив какой-то странной тяжести в груди, доставляющей удовольствие собственнической боли. — Да, я думаю, что да. Извини, я ... ну, знаешь. О том, что произошло, — с этими словами она неловко отвернулась и открыла дверь. — В любом случае, давай входить. Ты, должно быть, проголодался. Он проголодался. Теперь, когда она упомянула об этом и, вспомнив те пирожные, которые ему прислали, он нетерпеливо двинулся вперед. — Все это удивительно, — сказал он ей, глядя на дом. Наконец, улыбка тронула ее губы. — Это что-то, — согласилась она. Двери распахнулись без малейшего прикосновения, и Том почувствовал, как в нем поднимается знакомая зависть. Он должен был родиться где-то в таком месте. У него должно было быть детство, где магия была нормальной, а большой дом наполнен невозможными и необычными вещами. И семья, которой можно было бы гордиться. А не унылое учреждение, куда отправляли отбросов магловского Лондона, чтобы не мешать другим. А затем оказаться бесцеремонно изгнанным даже из этого места спустя несколько лет. Проглотив горький привкус ревности, он последовал за ней в дом. Первое, на что он обратил внимание, была безжалостная преданность Рождеству: с потолка в одном углу завороженно падал снег, в другом — стояла золотая и праздничная елка, в которой он заметил черты, отличающие стиль Гермионы. Большую часть левой стены занимал огромный камин, в котором плясали высокие языки пламени. По обеим от него сторонам висели чулки, а перед ним спала старая собака. Темные, обшитые панелями стены были увешаны богато раскрашенными гобеленами, и, несмотря на свои размеры, выглядели довольно приветливо. Когда они вошли, собака, пошатываясь, поднялась, показывая свою необъятность. Том настороженно молчал. — Привет, мой мальчик, — сказала Гермиона, поглаживая его огромную голову. Он был в два раза выше ее, и Том недоумевал, зачем им понадобился в доме такой опасный зверь. Единственные собаки, с которыми он сталкивался, были дикие твари: сторожевые псы, которым нравились лодыжки маленьких сирот, ворующих яблоки, или бродяги, охотившиеся на лондонских крыс. — Это Том. Он медленно двинулся вперед, не желая показывать ей, что не любит собак. Особенно собак такого размера. Место таких было где-то в поле, рядом с другими существами размером с лошадь. Он осторожно похлопал его по голове и был вознагражден улыбкой хозяйки. — Его зовут Альхабор. Давай отнесем твою сумку наверх, я покажу тебе твою комнату, а потом спустимся поесть. Отец сейчас в рабочей комнате. Я напоминала ему, что ты приедешь, но если он чем-то увлечен, то нам придется пойти и выгонять его оттуда. Бросив последний взгляд на увешанный гобеленами вестибюль и, попятившись от огромного волкодава, Том последовал за Гермионой. Он размышлял о том, как она вписывалась в этот странный, далекий, волшебный и неожиданно теплый замок. — Это твоя комната, — сказала Гермиона, остановившись перед очередной деревянной дверью. Он с удовольствием отметил, что ее щеки слегка порозовели. Она не выглядела такой собранной, какой пыталась казаться, когда он вошел в ее дом. Он толкнул дверь и вошел в комнату. На всю дальнюю стену тянулось огромное окно, открывающее вид на воду. Он бросил сумку у кровати и подошел ближе. Том считал себя равнодушным к природной красоте, но сейчас он ошеломленно смотрел на огромный невероятный спуск вниз к озеру. Хотя они и поднялись по ступенькам в доме и прошли один лестничный пролет, но обрыв под ними был больше 50 метров. Озеро, отражая заходящее солнце в своем сверкающем великолепии, простиралось далеко на запад, обходя темные изгибы деревьев на другой стороне долины. Гермиона нервно застыла в дверях. — Там есть ванная, — она указала на старую дубовую дверь, чтобы пройти в нее, ему придется пригнуться. — Если тебе понадобится что-нибудь найти… в замке, знаешь, как в Хогвартсе передвигаются лестницы и все такое. Только у нас они более полезны, и не заставят тебя заблудиться. Во всяком случае, обычно так. Он подавил вздох обиды на явную, нелепую, чудесную магию этого дома, следуя за Гермионой из комнаты обратно вниз по лестнице. Несмотря на то, что они, по-видимому, направились обратно в вестибюль, вместо этого они свернули в маленькую гостиную-библиотеку. Окно выходило здесь на водопад в задней части дома, все еще отражая потухающий дневной свет. В окно была встроена дверь, почти полностью замаскированная, которая, скорее всего, вела на веранду. Сама комната была чистой и опрятной, но полной книг, картин и большего количества гобеленов. Под огромной каменной мантией потрескивал теплый огонь. Маленький столик у окна был завален аккуратными стопками хогвартских учебников и свернутыми свитками пергамента. Это, сразу стало ясно, была комната Гермионы. Не ее спальня, а место, где она работала, читала и проводила время. — Пожалуйста, устраивайся поудобнее. Я вернусь через минуту. Она исчезла, и Том осмотрел комнату в деталях. Кое-что сразу бросалось в глаза: граммофон, картина с изображением Хогвартса, другие любопытные картины, которые могли быть магловскими, но он точно не знал. Здесь же были различные бутылочки с зельями с ее аккуратными надписями на этикетках и бесконечное количество книг. Он остановился, чтобы посмотреть, и был слегка удивлен, увидев три полки с магловскими работами. Он заметил странные детали из ее детства — несколько детских книг, несколько волшебных игрушек, которые, как он предполагал, были любимыми. Также учебники, на которые она не смотрела уже годами, книги для практики чтения и письма, изучения языков и три издания «Истории Хогвартса». Гермиона вернулась с подносом, заполненным до отвала едой, и поставила его на стол у окна, отодвинув книги. Солнце, наконец, скрылось за лесистыми холмами на западной стороне долины, и на улице уже темнело, хотя еще не было и четырех часов. — Надеюсь, ты голоден, — сказала она. — У нас с нашим эльфом очень разные представления о том, какое количество еды нужно для полдника. Том наблюдал, как она выкладывает на стол четыре пирожных, тарелку булочек с кремом, две стопки маленьких сандвичей и тарелку булочек с густым желтым кремом и темно-пурпурным джемом. Он опустился в кресло. — Чай или горячий шоколад? — спросила она. — Кнопочка подготовила и то, и другое. Том вспомнил о старом споре и воспользовался случаем, чтобы спросить о самых тайных отношениях волшебников. — Чаю, пожалуйста. Разве эльф не делает то, что ты ему говоришь? Она пододвинула к нему кофейник, чашку и блюдце. — Просто… угощайся. Всем. И да, технически. Хотя я думаю, что это зависит от эльфа и семьи... эм, принадлежности. Кнопочка знает, что мы никогда не накажем ее, а одежда, с которой она пришла, давно спрятана в замке. Так что даже если бы я захотела, вероятно, не смогла бы освободить ее. Обычно она даже на кухню меня не пускает, — фыркнула она. — Если я попытаюсь помочь, она только жалобно пискнет и задумается, что было не так в моем воспитании. Не было ни книги о домашних эльфах, ни способа узнать, как их можно приобрести. Они действительно казались ему полезными, хотя в Литтл-Хэнглтоне их вряд ли можно было найти. Спрашивая о таком, как правило, сразу же ощущаешь себя заклейменным грязнокровкой, и Том подавил желание выпалить еще дюжину любопытных вопросов. После нескольких недель военных пайков еда была на удивление вкусной. Том съел три бутерброда, две булочки и кусочек Бара-Брита, прежде чем заметил, что Гермиона почти ни к чему не притронулась. Вместо этого она тихонько дула на чашку чая, глядя на темнеющий водопад. Она выглядела, как ему показалось, необычайно бледной. — Тебе надо что-нибудь поесть, — предложил он более мягко, чем обычно. Уход за младшими детьми был ненавистной рутиной, и действительно, его раздражало слышать плач ребенка или малыша, не чувствуя внутреннего желания убить того. Но он знал, что кормление обычно исправляет любой из худших шоков. А она, наверное, была в шоке. События этого дня улетучились на задворки его сознания на фоне ее волшебного дома, ее обжигающего поцелуя, но Том предполагал, что шок будет естественной реакцией на нападение и чье-то убийство. Она кивнула, но ничего не взяла. Его мысли пронеслись мимо воспоминаний о его собственном взрывном срыве после... — Ты выглядишь ужасно, даже бледнее Кровавого Барона. Я думаю, ты в шоке. Подойди, тебе надо что-нибудь поесть. Она выглядела чрезвычайно удивленной и немного обиженной, поэтому он добавил: «Пожалуйста». Как он и ожидал, она смягчилась и взяла сандвич. — Зачем ты это сделала? — спросил он, когда она уже что-то съела и краска вернулась к ее лицу. Его это удивляло, потому что это было так не похоже на нее. Так не похоже на ее теплоту и доброту, на ее желание видеть хорошее во всем, что ему казалось таким бесполезным. А потом вдруг появилась та, другая она, безжалостная и прагматичная, с такими же холодными глазами, как и при их первой встрече. Она не стала притворяться, что не поняла. — Не хотела, чтобы за мной охотились, — наконец тихо сказала она. Ее темные бездонные глаза блуждали, прежде чем встретиться с его. — Это ужасная жизнь — все время ждать и ждать, когда кто-нибудь тебя поймает. Ее затравленный взгляд говорил ему, что тогда в лесу он был прав, правильно предположив, что ее похищали. Ее частички стали обретать смысл, и все же вместо того, чтобы остаться довольным, он жаждал узнать больше. — Компас, — сказала она, прежде чем он успел надавить на нее, — указывает на опасность, верно? — Все гораздо конкретнее. Гермиона провела рукой по волосам, которые немного выбились из-под ее прически. — Опасность для владельца? Может быть, угрожающая жизни опасность? — Теплее, — согласился он, слегка удивленный тем, как быстро она пришла в себя перед лицом интеллектуального вызова. Она вытащила его из-под рубашки, цепочка скользнула по воротнику, и Гермиона его осмотрела. Ему было интересно, как долго кулон будет удерживать тепло от ее кожи? — Самое опасное. Это компас указывает на самую опасную угрозу для владельца? — Уже очень хорошо. Он пришел с небольшой запиской о его истории, я передам ее тебе позже. — Ты придурок, — мягко сказала она. — Но спасибо. Это замечательный подарок. — Всегда пожалуйста, — сказал он, натянуто. Он не хотел вступать в разговор и говорить, что «твой подарок тоже был замечательным» и поэтому был благодарен, когда она продолжила. — И спасибо за сегодняшний вечер. Я не была готова — так глупо с моей стороны. Не мог бы ты рассказать мне немного больше о тех людях, которые пытались меня похитить? Ее пальцы пробежали по золотой цепочке, а глаза смотрели вдаль. — Да, но не сегодня. Мы поговорим об этом завтра, прежде чем я уйду, — твердо сказал Том. Похитители обычно не ждали, что их жертва будет сопротивляться. Или что похитители вернутся один — мертвым, а другой — при смерти. Поэтому он подумал, что ее сообщение будет достаточно эффективным, чтобы остановить вторую попытку. Хотя, возможно, что они еще отомстят. — Хорошо, — пробормотала она. — Хочешь, я покажу тебе, где Сердик? Рабочий кабинет Сердика Дирборна представлял собой огромный зал, встроенный в скалу под замком. Заколдованное окно создавало видимость света, проникающего сквозь витражи, останавливая гнетущее ощущение в комнате. Но воздух был влажным, несмотря на огонь, пылающий в дальнем конце. Стены, покрытые резными символами, казались липкими. Несмотря на это, кабинет был необыкновенным: заполненным котлами, грудами наполовину трансформированных кристаллов, полками с баночками порошка в головокружительном разнообразии цветов и стопками свитков и древних на вид пергаментных текстов. У одной из стен стоял большой кувшин, такой же высоты, как и Том. Блестящие золотые глыбы были небрежно свалены в углу, соблазнительно мерцая в свете огня. Дразнящее, яркое напоминание о ценности Гермионы для тех, кто не хочет работать за свое золото. — Том, мой мальчик! — Сердик с энтузиазмом поприветствовал его, оторвав взгляд от огромной книги размером в половину стола, в которой богато раскрашенная пентаграмма занимала большую часть открытой страницы. — Как ты? Гермиона оставила его в таинственной комнате, а отец поручил Тому убедиться, что они оба будут наверху до восьми часов, потому что у них гости. Сердик Дирборн был отличным компаньоном. Он был одновременно увлекателен и информативен по предмету, о котором мало кто имел честь узнать лично. И часы до ужина пролетали гораздо быстрее, чем любые из его недавних уроков в Хогвартсе. В кои-то веки Том ощутил интеллектуальный вызов и хотел бы, чтобы в Хогвартсе применяли более интересный подход, а не просто сосредотачивались на практическом применении магии. Когда он сказал это Сердику, тот фыркнул и взмахнул руками, которые угрожающе приблизились к большой бутылке, наполненной каким-то странным фиолетовым огнем. — В нашем мире так не принято. Они учат вас основам и ожидают, что вы либо будете удовлетворены, либо изучите все самостоятельно. Иногда я думаю, что это преднамеренно — способ помешать волшебникам и ведьмам узнать слишком много. Большинство из них никогда не получают доступа и к частице своей силы. Просто сделай минимум заклинаний, а потом отправляйся толкать бумагу для министерства и все такое. Большинство людей кажутся вполне счастливыми, и слишком много магии может быть опасной вещью, я полагаю. Позже Том вернулся в свою комнату с разочаровывающей легкостью. Он надеялся пошпионить, но замок привел его в комнату, где он переоделся в более нарядную мантию. Гермиона извинилась за такую необходимость, но Том не возражал. Ему нравились традиционные одеяния. Они делали его похожим на себя — могущественного и принадлежащего к магическому миру. Выйдя из своей комнаты с бутылкой вина, которую он привез для Сердика, и, гадая, где может быть Гермиона, Том увидел в конце коридора арку. Он был совершенно уверен, что раньше ее там не было. Пройдя через нее, он оказался на дорожке, ведущей к мосту, с окнами по обе стороны, которые открывали вид на внутренний двор и крутой спуск к озеру. В воде отражался месяц, поднимавшийся из-за горы. В конце коридора была единственная дверь из темного дерева, толстая и тяжелая. Она выглядела древней, с кружащимися звездными символами, словно подхваченными каким-то неощутимым ветром. Когда он надавил на нее, то почувствовал, как по руке пробежала волна магии, и удивленно отступил. Мгновение спустя дверь распахнулась, приглашая его на крошечную площадку с винтовой лестницей. Он предположил, что находится в одной из башен, возможно, в дальнем конце замка. Странный щелкающий звук снизу привлек его внимание, и он решил спуститься вниз. Комната, которую он нашел, была круглой, холодной по сравнению с остальной частью замка. Похоже, это была заброшенная классная комната: почти пустая, с несколькими стопками книг и двумя старыми партами, сдвинутыми в сторону. Но самым заметным его аспектом были восемь пар вязальных спиц, парящих в воздухе, вплетая пряжу цвета хаки в толстые носки различной степени завершенности. Он озадаченно уставился на них. Это было странно — не в последнюю очередь потому, что стук иголок напомнил ему о миссис Коул. Иглы не были синхронизированы друг с другом. Вместо этого они, казалось, следовали какой-то очередности. И да, он увидел, как большая коробка плавала вокруг готовой пары. Нить завязалась и упала в контейнер, который улетел в ожидании следующей пары. — Что за…? — пробормотал он. — А, вот и ты, — сказала Гермиона, заставив его подпрыгнуть. Он не слышал ее шагов из-за стука вязальных спиц. Он повернулся и почувствовал, как внутри все перевернулось, как изменилось биение сердца, как будто кровь застыла в жилах, и ей вдруг пришлось работать быстрее. Ее платье было зеленое с золотым, а темные волосы распущены и уложены. Но она выглядела необычно застенчивой, и, поймав его будто за бегством, он жестом указал ей за спину. — Я восхищался вашей... фабрикой. — Да, что ж, не обращай внимания. Давай спустимся вниз и выпьем перед ужином, — предложила она, полуобернувшись, чтобы уйти, но он мягко поймал ее за руку. — Нет, пока ты не объяснишь мне эту необычную ситуацию. Зачем ты вяжешь носки? — Этодляармии, — быстро прошипела она. — Прости, что? — Они для армии... — сказала она, очень сильно сосредоточившись на чем-то за его плечом. Ее щеки пылали так ярко, как никогда ранее. — Я читала, что у солдат обморожены ноги, а этой зимой ужасно мокро, так что… Я подумала, что пошлю им немного носков. Он уставился на нее. — Магия делает вещи намного проще, — бормотала она, снова и снова, он удивился, как она нервничает за этим сдержанным образом, — Поэтому я иногда чувствую себя виноватой, понимаешь? А если в пряжу вплетено немного чар Импервиуса, кто об этом узнает? — Ты необыкновенный человек, — сказал он, наконец, снова столкнувшись с ее непривычной добротой. — Хотя я чувствую себя обязанным сказать, что ты напрасно тратишь свое сочувствие. — Я не думаю, что так. Перед Рождеством я была в магловском Лондоне с моими кузенами, и это было довольно интересно. Том подавил ревность при мысли о том, что она проводит время с кем-то еще, и попытался представить ее в магловском мире. Это оказалось на удивление легко. Том с привычной беззаботностью протянул Сердику бутылку вина, которую взял из погреба деда, и тот одобрительно взглянул на этикетку. — Ты, конечно, можешь приезжать еще, — сказал он. «Я могу», — торжествующе подумал Том. Он был уже не просто каким-то бедным сиротским мальчиком. Гермиона и Сердик одновременно подняли глаза, как будто услышали какой-то звук. — Это пришел Доминик и другие, — сказал Сердик, протягивая Тому бокал шампанского. — Я не видел его много лет. Он интересный товарищ, один из историков. — Никогда не встречала этих людей, — объяснила Гермиона Тому, когда Сердик вышел, чтобы поприветствовать своего друга. — Но я уверена, что они интересные. Его друг хочет изучить фундамент замка. Не могу понять, почему он не пришел днем, но вот они уже здесь… Выглядела она значительно лучше, чем была ранее. Краска вновь залила ее лицо. Ее глаза стали теплыми, и на лице уже была улыбка. И все же между ними был какой-то барьер, который она воздвигла. Он заметил это по тому, как тонко она избегала его взгляда; по румянцу на ее щеках, когда она встречалась с ним взглядом; по морщинке на лбу, когда она думала, что он не смотрит; по легкой, вежливой скороговорке вопросов, которые она задавала ему (о том, как он нашел алхимическую лабораторию Сердика и о том, что она нашла для него книгу по Нумерологии, и о том, куда он собирается завтра). Она пыталась обезоружить его сплошным очарованием, но он был терпелив. Он знал ее достаточно хорошо, чтобы понять, что долго это не продлится. В итоге, Сердик и его друзья вернулись к ним. Среди них был неприятно симпатичный молодой человек, очевидно, их сын. Вместе с ним позади стояли пухленькая ведьма и невысокий худощавый бородач с оценивающим взглядом. Ужин был восхитительным и роскошным. Для начала подали грудки, за ними последовала огромная порция оленины по-веллингтонски, с горкой жареного картофеля и овощей с подливкой, также на столе было насыщенное красное вино в золотых кубках, которое никогда не иссякало. Другие гости не особенно интересовали Тома, и, сидя по-диагонали от Гермионы, он мог наблюдать, как она очаровывает друга своего отца. Том наблюдал за игрой света от свечей на ее коже, за румянцем на щеках, за тем, как ее уложенная прическа все больше стремилась к дикой природе по мере того, как тянулся вечер. Его внимание было сосредоточено на ней и во время скучного разговора с Деодатусом, сыном, который был на несколько лет старше Тома и учился в волшебной школе в Италии. Это был единственный интересный аспект их разговора, о чем они с Гермионой подробнее спрашивали молодого парня. Ведь магические школы всегда ревностно охраняют свои секреты. Том с удовольствием отметил, что она не флиртует с ним, но было очевидно, что Деодатуса привели сюда, чтобы познакомить с ней. Он вспомнил слова Слизнорта и подумал о том, сколько еще молодых людей притащат в Уэльс, чтобы познакомить с дочерью алхимика. Ужин шел своим чередом, и Том уже наполовину расправился со своей тарелкой, когда, наконец, зазвучала причина визита этой итальянской семьи. — Мы посмотрим на это после ужина, — заверил Сердик худощавого историка. — Если это все-таки фейри, то мне нужно будет вернуться и изучить их подробнее, не так ли? Том вопросительно посмотрел на Гермиону, и та объяснила: — Доминик думает, что водопад был построен для защиты от фейри, но замок воздвигнут уже после того, как исчез последний из их рода. — Фейри? — спросил он зачарованно. — Я думал, что это просто миф. — Кто знает? — риторически спросил Сердик, передавая по кругу бутылку золотистого вина. — Доминик пытается ответить на этот вопрос, хотя, поскольку он верит в них, я ожидаю, что исследование будет чрезвычайно предвзятым. Отец Гермионы послал своему другу злую ухмылку. — Ерунда. Этот замок особенный, — сказал Доминик, поворачиваясь к Тому. — По всей Европе мы находим волшебные жилища, построенные рядом с проточной водой. Все из них с фундаментом, которому больше тысячи лет — а именно тогда видели последних фейри. Не так далеко отсюда, на самом то деле. Уэльс и Ирландия были их последними оплотами — большинство фейри были убиты римскими колдунами, когда империя еще была в расцвете сил. Но здесь они просуществовали еще тысячу лет. — Окружили их, а потом убили. Те были слишком сильны, понимаешь, — вмешался Сердик. — Точно так же, как маглы пытались поступить с нами. — Когда вы обнаружили их в последний раз? — спросила Гермиона со странным выражением на лице, как будто она установила связь, которую никто из них еще не мог понять. — Вскоре после того, как была построена ваша школа, — сказал маленький человечек, энергично жестикулируя. Его страсть к этой теме была заразительной. — Но, отец, замку больше тысячи лет. Или, по крайней мере, твоей алхимической комнате. Я почти уверена, что это упоминается в дневниках Персеваля Дирборна. — Ага! — воскликнул Доминик, глядя на Гермиону так, словно она была самим Граалем. — Вот так-то! Я знал это. Размещение здесь слишком идеально. — Сохранилось так мало магической истории, думаю, что это ужасно. Тексты передаются в семьях, поэтому мы упускаем так много связей и истин. А доступ к тем, которые имеются, зависит от доброй воли владельцев. Большинство не хотят делиться своими семейными секретами, — сказала Гермиона. — Совершенно верно, — многозначительно прокомментировал Сердик. После ужина, когда Сердик повел Доминика и его семью осматривать фундамент замка или что-то столь же утомительное, Том последовал за Гермионой обратно в малую гостиную, где они были до ужина. Здесь будто было ее отражение, но в больших масштабах и с меньшим количеством книг. Некоторое время они играли в шахматы, пили вино и почти ни о чем не говорили. Молчание тяготило из-за всего того, что он хотел сказать и сделать с ней. От осознания того, что всего несколько часов назад они были прижаты друг к другу, их губы слились воедино и исследовали друг друга, но сейчас он сдерживался. Узы, которые он чувствовал — узы доверия, чего он никогда раньше не ощущал с другими — давали ему редкое терпение. Она была его. Он был в этом уверен. Он почувствовал это в прикосновении их губ, в том, как она повернулась к нему, когда ее глаза наполнились слезами. Гермиона подняла взгляд после того, как передвинула фигуру, и он посмотрел на нее. И это был тот момент, когда он не смог бы снова опустить взгляд на доску. Она казалась в равной степени пойманной в ловушку этого момента, который тянулся до тех пор, пока Том не ощутил головокружение. Как будто он стоял на краю огромной скалы, решаясь, прыгнуть или нет. Из коридора донеслись голоса, и взгляд Гермионы метнулся к двери. Момент был упущен. «Фундамент выглядит многообещающе», — сказал им Доминик. Они еще немного посидели, а потом, когда семья попрощалась, Гермиона протянула ему маленькую книжечку. — Не потеряй ее, — сказала она ему, улыбаясь. Когда Сердик лег спать, а взгляд Гермионы был таким же сонным, как и его собственный, Том снова позволил себе прикоснуться к ней. Они сидели бок о бок на диване, и он пригладил прядь ее взбунтовавшихся волос, упавшую ей на щеку. — Тогда раньше… зачем ты меня поцеловал? — прошептала она хриплым от бренди и сна голосом. Он просто смотрел на нее и чувствовал, что она смотрит на него — в отличие от большинства людей — оценивая, читая и разглядывая. Это раздражало, что она задала именно такой вопрос. Слова казались ветром, и поэтому он провел пальцами по обнаженной коже ее запястья, обводя ее вокруг и вниз по тыльной стороне ладони, которая была теплой и гладкой под его пальцами, легкой как перышко, когда он касался ее. Ее темные ресницы затрепетали, дыхание вырвалось из мягкого розового уголка ее губ, и он понял, что такого ответа было достаточно. — Мне пора спать, — тихо сказала она, убирая руку. — В котором часу твой утренний поезд? — Не раньше одиннадцати. Я аппарирую отсюда. — Хорошо. Увидимся утром. Спокойной ночи. Он позволил ей убежать в свою комнату, наполовину испытывая облегчение, скорее передышку, от огромного пылающего нечто, что незримо ощущалось между ними, и наполовину желая закрыть эту пропасть.