Unsphere the stars / Сдвигая звезды в небе

Я знал, чем всё закончится, ещё до того, как всё началось, Да, я понимал, что ослепил тебя и одержал победу. James Blunt.

Гермиона не особо нервничала, пока шла по платформе 9 и 3/4. Она чувствовала затяжную грусть от того, что пришлось покинуть свой идиллический новый дом. Она с трудом могла себе признаться в том, что всегда хотела такой дом — полностью подходящий волшебнику. Эти чувства смешались с привычным волнением и страхом начала нового семестра. София прощалась с Абраксасом — его блестящие светлые волосы было легко различить даже в приглушенном январском свете, и поэтому она медленно направилась к ним, по пути отвечая на приветствия. Она попыталась остановить себя от оглядывания переполненной платформы в поисках темной головы — это было сознательно и обнадеживающе. — Гермиона! — поздоровалась София, целуя ее в щеку. Она остановилась, чтобы немного поболтать с Абраксасом, который отправлялся в очередное путешествие в Азию. Прошло всего несколько дней с той чудесной, запутанной и ужасной ночи в Малфой-мэноре. Дней, которые пролетели слишком быстро. Абраксас рассказывал ей о неизбежных сплетнях, которые появились после вечеринки, и в этот момент кто-то выкрикнул ее имя. Гермиона обернулась и увидела Карадока, который почти бежал по платформе, его темные кудри развевались на ветру. — Уф, я подумал, что буду скучать по тебе, — ухмыльнулся он, поднимая ее в совершенно нелепых объятиях. — Не знала, что ты придешь! — Хотел тебя проводить. Они растут так быстро, — торжественно сказал он Абраксасу, который рассмеялся и пожал ему руку в знак приветствия. — Карадок Дирборн, — представился он перед парой, слегка поклонившись Софии. — Я помню. Ты едва ли был незаметной фигурой, — сухо ответил Абраксас, и Гермиона подумала, что было довольно приятно видеть высокомерного аристократа хоть и немного напуганным. Карадок, как она поняла еще до встречи с ним, был хладнокровен. — Если бы ты послал мне сову, мы бы позавтракали, — властно воскликнула Гермиона. — Теперь у меня осталось всего десять минут в твоем обществе! София слегка кашлянула. — Том, — сказала она с кошачьей улыбкой, — там делает вид, что не интересуется, кто этот красивый мужчина, с которым ты разговариваешь. Желудок Гермионы скрутило так, словно ее ударили кулаком, и тут же осветили ярким солнечным лучом. Она повернулась и, конечно же, увидела, как он разговаривает с Эйвери, выбрав такой угол обзора, будто намеренно не смотрит на нее. Но, при этом, все еще находясь в выгодном положении, чтобы видеть все, что происходит вокруг. Всего несколько дней прошло, а его красота вновь ее шокировала. Она застенчиво помахала ему рукой, и, как и ожидалось (естественно, он смотрел на нее, честно говоря, иногда он был таким же «проницательным», как Рон), Том повернулся, сказав напоследок несколько слов Эйвери, и двинулся в их сторону. — Том, — сказала она, стараясь сохранять спокойствие. — Гермиона, — произнес он со своей ужасно фальшивой улыбкой старосты, искривившей его губы. Губы, которые вскружили ее голову гораздо сильнее, чем шампанское. — Карадок, это мой... эм... друг — Том Риддл. Том, это мой кузен — Карадок. Она научилась читать его достаточно хорошо, чтобы почти сразу увидеть, как он незаметно расслабился, а улыбка превратилась в настоящую. Это стало таким очевидным для нее, как простая арифметика. Его ревность должна была раздражать ее, как зачастую делал Рон, но напротив новое чувство согревало ее. Кем бы он ни был для нее, ему было не все равно. — Здравствуй, как поживаешь? — Том протянул ему руку. — А, — сказал Карадок с ухмылкой — второй. Приятно познакомиться с другом Гермионы. Улыбка Тома превратилась в самодовольство. Гермионе захотелось провалиться в яму. Обратная сторона большой семьи. — Теперь я вполне понимаю, почему Блишвик не прошел отбор, — пробормотал Карадок вполголоса Гермионе, пока Том приветствовал Абраксаса с обычной смесью взаимной неприязни и уважения, а Софию — с искренним удовольствием. — Ой, заткнись, — прошипела она, и он рассмеялся. Раздался первый свисток, прерывая разговор — сигнал для всех разбегаться по вагонам, но София сказала: «Анча уже заняла места, не волнуйся». — Я провожу тебя до вашего купе, — сказал Карадок. — Где твой сундук с вещами? — Я справлюсь, не волнуйся, — сказала Гермиона, довольная возможностью похвастаться. — Так где? — Карадок осмотрел платформу вокруг них. Гермиона вытащила крошечную вещицу из кармана плаща, и он рассмеялся. Том этого не сделал, но его брови слегка приподнялись, а глаза потеплели. И она подумала, как важно, что он видит все это. И как хорошо, что ее магические способности не считаются менее интересными или впечатляющими, чем чьи-то полеты на метле. Возможно, именно поэтому она вела себя так глупо, так безрассудно. — Увидимся внутри, — сказала она Софии. — Счастливого пути, Абраксас. И затем, обращаясь к Тому, храбро спросила. — Ты сядешь с нами? — Мне придется некоторое время патрулировать, но я оставлю свой чемодан у вас, — она заметила, что ему понравился ее вопрос. — О, так ты староста? — спросил Карадок с тоном, полным отчаяния, достойным шуток Фреда и Джорджа Уизли. — А мне уж показалось, что с тобой все в порядке. Это несколько смутило Тома, который вежливо улыбнулся в ответ — он не привык, чтобы его дразнили. И когда Карадок ушел, пообещав навестить ее, Том уже пропал. В отличие от ее кузена — который преподнес чудесный сюрприз — Гермионе Том показался грубоватым. Интересно, поздоровался бы он с ней, если бы она его не позвала? — В чем это он так запутался? — спросила София, озвучивая мысли Гермионы. — Я не совсем уверена, — задумчиво пробормотала она, удивляясь способности девушки улавливать суть, но зная ее достаточно хорошо, это не удивляло Гермиону. К тому же, она знала Драко, который был в состоянии точно определить, что нужно сказать, чтобы поддеть кого-то. Это была обратная сторона медали. — Мужчины, — заметила София, — довольно глупы, когда речь идет о том, чтобы иметь то, что они хотят. А твой — еще... скажем так, сложнее, чем большинство из них. — Он что-то с чем-то, — согласилась Гермиона. «Ты в моих венах», — написал он ей после всего. И ничего больше. Любовное письмо от Темного Лорда. Она тяжело вздохнула. — Хочешь совет? — Вряд ли я смогу остановить тебя. София довольно улыбнулась. — Он никогда ни с кем не встречался, Гермиона. Никогда не проявлял ни малейшего интереса. Я думаю, ты не входила в его планы. И как бы вы ни справлялись с этим, я бы рекомендовала тебе делать все помедленнее. Это трудно, когда ты заставляешь кого-то полностью пересмотреть свои приоритеты. И называй меня приставучей, если я ошибаюсь, но именно это делаешь ты с этим парнем. Потряси его до глубины души. В целом это был не самый худший совет, который ей когда-либо давали. Возвращение в Хогвартс было нежелательной переменой после тихого мира в замке Дирборн. Гермиона скучала по добродушной магии дома, по тихому пространству для чтения, по тонкой мелодии воды, бьющейся о камни за стенами замка. Она скучала по Альхабору. И скучала по Сердику. Хогвартс в сравнении — и, возможно, впервые для нее — казался рутиной. Июль и обещанная им свобода были еще так далеко. И все же, когда она встречалась взглядом с темными глазами Тома, это никогда не было скучным. Она знала, что ведет себя на редкость глупо. Но, по крайней мере, с ним она могла причинить боль только себе. Они почти не разговаривали после тех безумных поцелуев. Кажется, будто прошел год с момента, как звезды обожгли ее кожу с расстояния в миллионы миль, пока настоящий фейерверк взрывался в небе. Потом он молча обнимал ее на танцполе. И те прикосновения, взгляды, кожа говорили сами за себя. Кто-то подходил, будто хотел вмешаться, но Том бросал в них такой взгляд, что те уходили прочь. А Гермиона была слишком поглощена им, чтобы что-то заметить. Она с трудом сдерживала радость, которая все еще переполняла ее, заглушая осторожность, отвращение и ненависть. Гермиона не верила, что такое на самом деле существует — поцелуи как из тех романов, которые она находила раздражающими, или из фильмов, которые она выключала на середине. Взрывной. Опасный. Ты в моих венах. Но теперь, вернувшись в реальность, она столкнулась с тем, кем он был и за что боролся. Это было так легко забыть, даже в поезде, в этом ограниченном пространстве между внешним миром и этим местом. Не известно, что будет в Хогвартсе… В месте, где он в конце концов умрет, довольно холодно вспомнила она. Семикурсники Когтеврана сидели на тех же местах, где и всегда, но поменялось всё так, словно кто-то прибрал со стола и расставил всё неправильно. Гектор и компания были как стена между Гермионой, Маркусом и Клэр. Настроение было напряженным, хоть и слишком громкая болтовня в середине их группы пыталась это скрыть. Но на другом конце зала Том все еще смотрел на нее, сурово, гордо и озадаченно. Он смотрел так, как никто никогда не смотрел на нее. И, несмотря на все, что она знала о нем, этот взгляд заставлял ее светиться, а внутренности шипеть, будто открытое шампанское. София толкнула ее в бок. — Не очень-то незаметно, дорогая, — пробормотала она. Гермиона смущенно заставила себя вернуть внимание к столу. — Я сошла с ума? — спросила она подругу. София только ласково улыбнулась и протянула ей жареную картошку. Как далеко она продвинулась менее чем за полгода. Как она здесь изменилась! Дальше за столом она встретилась с холодным взглядом Клэр. На самом деле это было так глупо, но она невзлюбила девушку — не в последнюю очередь потому, что, несмотря ни на что, она липла к Маркусу как банный лист. Гермиона же думала, что если бы мужчина обращался с ней так, как это делают с Клэр, то у девушки должно быть гораздо больше гордости. К тому же, нелепо было обвинять ее в том, что он отказал ей в начале прошлого года. — Скоро ты разберешься с этим, — пробормотала София, лукаво глядя в ту сторону дальше симпатичной блондинки, сидевшей за ним. — Я не верю в то, что нужно бить лежачего, — возразила Гермиона. — Разве я недостаточно сделала? — Посмотрим. Дни шли за днями, а Том все никак не мог прийти в себя. Дело было не столько в том, что он игнорировал ее, сколько в том, что он стал вдруг необъяснимо занят и никогда не бывал рядом. Его приспешники уже не так незаметно прятались в библиотеке или следовали в десяти шагах позади нее по коридорам. Он что-то высматривал. И это было неприятно. И все же. И все же, если бы он подошел, преисполненный ожиданием, то возможно, она сразу бы убежала, какими бы ослепительными ни были его поцелуи. С другой стороны, эта неожиданная сдержанность завораживала. Том занимал ее мысли, пока она ломала голову над тем, что именно было не так. Это не было отсутствием интереса — по крайней мере, это было очевидно по горячим глазам и по тому, как однажды на Рунах его рука провела по ее бедру, или по его постоянному пристальному взгляду. И вот она недоумевала. Возможно, это страх. Или, как и у обычного человека (а для него это было неожиданно), это была тонкая грань между тревогой и страхом — как страх отказа и осознание собственной неопытности. Может быть, она подпортила его большие, злобные амбиции. Возможно, он никогда не подозревал, что будет искренне интересоваться другим человеком. Что бы это ни было, оно становилось утомительным. И она с головой ушла в учебу. Может быть, еще три месяца назад она столкнулась бы с ним лицом к лицу, затащила бы в какой-нибудь класс, и спросила бы, что случилось. Но это было тогда. Это была тактика для другой жизни. На этот раз та ее скрытая сторона, которая любила эту игру и любила одерживать верх, предугадывать и планировать, и та сторона, которая в двенадцать лет изготовила Оборотное — сделала шаг назад. Потому что она знала, что, в конце концов, он сломается. Он сам придет к ней. И поэтому она ждала. А пока Гермиона ждала, дел было предостаточно. О, не школьных. Они были самым меньшим, что ее интересовало. А более интересным проектом были слухи об Авалоне и яблоках, которые крутились в ее голове все Рождество, и поэтому она читала еще больше. Одним из таких произведений стало письмо Олливандера, которое она перечитывала, пока не выучила наизусть. Кандида Когтевран, чья дочь часто посещала комнату Гермионы. Кандида Когтевран, дочь которой Гермиона, по-видимому, вернула из какого-то невидимого состояния. Дочь, которая попала в Хогвартс, став призраком, и которая никогда не появлялась, чтобы поговорить, когда ей это было нужно. Дочь, которую с замком связывала кровь основателей. Что-то в этом беспокоило Гермиону, как что-то нелогичное обычно раздражало и беспокоило Гарри. Какая-то интуиция подсказывала, что это имеет значение. Что ей рассказали это не просто так. И действительно, она знала о мече, чаше и диадеме. Эти вещи сейчас не представляли особого интереса или тайны. Не считая их роли в прошлом-будущем, о чем она старалась не думать. Но яблоки. Они ее заинтересовали, когда она просматривала книгу, которую купила Тому на Рождество (просто чтобы убедиться, что она не дает ему фору в том, чтобы превратить в крестраж или сделать что-то неприятное). Там была одна страница, которую она аккуратно удалила, произнеся заклинание пятнадцать раз подряд, чтобы Том никогда не догадался, что там вообще что-то существовало. Или если бы он мог доказать, что это сделала она. На той странице был удивительный рисунок яблока, выполненный из тонкой золотой гравировки. По слухам, о которых говорилось в средневековой книге, Кандида Когтевран отвергла бессмертие. А она могла бы стать богиней, если бы захотела. Потом Гермиона вспомнила, что золотые яблоки были источником бессмертия у скандинавских богов. И она начала размышлять, тщательно сопоставляя факты с помощью своего блестящего ума. К тому же, Гермиона научилась доверять своей интуиции, хотя и дорогой ценой. «Яблоки, — она проигнорировала свое домашнее задание по Чарам, усаживаясь в библиотеке со стопкой книг про Артуриану, — и Авалон».