Unsphere the stars / Сдвигая звезды в небе

Вещи кажутся милее, когда они оказываются утраченными. Френсис Фицджеральд.

Им это практически сошло с рук. Гермиона в следующие несколько недель сто раз отругала себя за собственную глупость, пока лежала без сна, прислушиваясь, как засыпают ее соседки по комнате. На самом деле, это была ее вина. Она проснулась, тесно прижавшись к нему, и поняла, что Том укрыл их сброшенным на пол одеялом и заснул. Его угловатые и словно мраморные черты лица смягчились. Он впервые выглядел невинным и умиротворенным, и она позволила себе расслабиться, дав ему еще немного поспать. На самом деле ради того, чтобы она сама за это время смогла перечислить крошечные изменения в его выражении лица и насладиться тем, как он потянулся за ней, когда она поднялась, чтобы разбудить его. Гермиона слишком долго лежала в его объятиях, и когда Том проснулся, глаза его медленно, как зимний рассвет, все еще погружались в сон. Было уже больше восьми, и весь замок проснулся. Перед уходом Том еще раз поцеловал ее, не торопясь разрушить чары, окутавшие комнату. Но они оба знали, что он пробыл у нее слишком долго. Дамблдор сказал ей, что это портрет сообщил всё директору. Портреты в замке были опасными и хитрыми: одни из них заслуживали доверия, другие — совсем нет. — Вы взрослые люди, и поэтому вас не исключат, — сказал им Диппет, когда они с Томом сидели бледные и смущенные в его кабинете в то воскресное утро после завтрака, — но будут последствия. Итак, у нее больше не будет личного убежища. Они — два самых умных студента за последние несколько лет — оказались такими глупцами. Пятьдесят очков с их факультетов, месяц «домашнего ареста» и потеря ее комнаты. Учитывая все обстоятельства, это было меньшее наказание. Но это было больно. — … я зашел, чтобы убедиться, что она знает, что я не злюсь из-за дуэли, — говорил с очарованием Том директору. — Мы засиделись допоздна, разговаривая. Клянусь честью, мы не... — и он густо покраснел. Директор смягчился. — Я понимаю, Том, но выглядит все не так… И правосудие должно быть публичным. После разговора с Альбусом Гермиона чувствовала себя еще более подавленной. За все эти годы она ни разу не разочаровала его, и, конечно, никогда с тех пор, как они стали так близки. И это на следующий день после того, как он с восхищением поздравил свою звездную ученицу, свою протеже, с победой в дуэли. Какое значение имел весь этот день! Когда она вышла от директора, он ждал ее у лестницы. Тому пришлось остаться, чтобы получить дополнительный выговор — такова была цена за то, что он староста школы. Она успела услышать разочарованный монолог Диппета: «…поведение, недостойное лидера учеников, Том». — Думаю, нам надо поболтать, — сказал Дамблдор. Она кивнула, отказываясь опускать голову, и последовала за ним в кабинет. — Я не собираюсь отчитывать тебя, Гермиона. Ты взрослый человек, — повторил он фразу директора, — но все, что я хочу сказать… Сегодня ты злоупотребила привилегией. Я думал, что ты будешь осторожнее или, по крайней мере, незаметнее. Это были лишь слова, но впервые за много месяцев Гермиона заметила, что говорит он это без привычного теплого блеска в глазах. Взгляд его серо-голубых глаз был строгим, и выглядел он гораздо старше, чем был накануне. И она задумалась о будущем, когда Альбус узнает, кто на самом деле такой Том. И узнает, что Гермиона знала и помнила это, пока сидела перед ним в этом кабинете. Больше он на нее не давил, а она не оправдывалась и не извинялась. В тот день ей пришлось самой перевезти свои вещи, без помощи эльфов. Она сделала это тихо, не краснея под осуждающими взглядами других девочек с ее курса. Девочек, которые не были ее подругами. Гермиона поставила свой сундук у кровати, и пока снимала картины в башне, то немного всплакнула. Какой же дурой она была! София и Анча пришли, чтобы помочь, и стояли рядом в знак солидарности, пока она распаковывала свои вещи. Но для других на факультете она превратилась из героя в позор всего за одну ночь — эта мысль застряла у нее в горле. Гермиона не видела сочувствия, ведь у нее и так было много привилегий. А это стало самым настоящим грехопадением, и они были этому рады. Она и не подозревала, насколько они обрадуются тому, как она пала. И, возможно, она слишком напугала их проявлением своей силы. «Величие вызывает зависть», — подумала она. По крайней мере, в этом будущий Том был прав. Возможно, проблема была в этом. Она осталась в комнате одна, пока девочки отправились на ужин, и оглядела свой новый дом. Это прекрасная комната, но не укрытие. Ей вряд ли удастся побыть здесь наедине. В комнате было еще восемь кроватей: Софии, Анчи, Клэр и других пяти студенток. Их присутствие до этого момента мало влияло на Гермиону. Она легла на кровать и уставилась на синий бархатный балдахин. Гермиона ненавидела это — быть пойманной в ловушку и чувствовать себя беззащитной. Вскоре она ушла в библиотеку, а затем вернулась обратно в башню, в спальню, в свою новую постель. Здесь было трудно спокойно заснуть. Том и Гермиона отбывали наказание вместе, возможно, по молчаливому согласию преподавателей. Профессор Слизнорт ожидал их в течение первой недели, каждый вторник в девять вечера, и в основном оставлял их без присмотра. Как и Дамблдор, он, казалось, был больше разочарован тем, что их поймали, чем обеспокоен тем фактом, что Том был в ее спальне. В самом деле, Альбус взял за правило оставлять их наедине больше, чем на час. При этом, поручая совершенно простые задания, как чистка нескольких котлов. Символическое наказание только подчеркивало, какой глупой она была. Но, возможно, неудивительно, что наказание сблизило ее и Тома. Он не извинился и не выразил сожаления, но Том был непривычно нежен с ней в течение нескольких дней. В конце концов, она рассказала ему, зачем ей нужна была та комната. — Эти темные круги становятся еще мрачнее с каждым днем, Гермиона, — сказал он, проводя большим пальцем по синякам под ее глазами. Она беспомощно пожала плечами. — Я не могу там спать. Я боюсь, что закричу и проснусь, и что тогда они подумают обо мне? Как я смогу это объяснить? Она хотела пойти в Выручай-комнату, но не знала, открывал ли уже эту комнату Том. И что будет, если она ему покажет. Или если он уже знает, то столкновение с ним вызовет еще больше вопросов. У него не было ответа для нее, но выглядел Том обеспокоенным. В конечном счете, она привыкла делить с ними комнату, и сон действительно пришел — беспокойный и недолгий, ей никогда там не спалось спокойно. Сначала их притяжение друг к другу было осторожным, но потом все происходило так быстро, что у нее кружилась голова. Из-за отсутствия ее комнаты, они нашли тайные и скрытые от глаз места, чтобы проводить время вместе, как и любые другие парочки. Весенние дожди перемещали их встречи в закрытое помещение, а в ограниченном пространстве между ними быстро что-то разгоралось, словно огонь, который был погребен, но постепенно превращался из робкого пламени в горячую печь. Дошло до того, что ночью она просыпалась не от кошмаров, а от неистовой жажды к нему, к прикосновению его губ, отпечатку его пальцев. Просыпалась от желания почувствовать его внутри себя. Шли недели. Он победил ее в финальной дуэли, и в итоге получил титул чемпиона школы. Их поединок длился почти два часа, и под конец Том обгорел, дрожал, но выиграл, а ей было все равно. На этот раз он хотел большего. Гермиона подвела его к самому краю — он использовал самые сильные заклинания, которые мог применить в присутствии стольких людей, и она удивилась собственной силе. Шли недели нежных прикосновений под партой, случайных касаний его руки к ее руке, когда она проходила мимо него в коридорах. Недели совместных занятий в тихих уголках библиотеки, страстных поцелуев в тайных классах, где его тело прижимало ее к стене, губы касались губ, а поцелуи переходили все ниже к шее. И даже когда она жаждала большего от него, он делал все, от чего она раньше отказывалась. Бросал ей вызов в многочасовых дебатах, соперничая в классе, чтобы узнать, кто кого превзойдет. Его реакция на то, как она сражалась с ним на глазах у всей школы, избавила Гермиону от оставшихся сомнений в том, во что она ввязывается. Кем бы он ни стал в будущем, сейчас Том таким не был. А она… Она все еще была девушкой, вырванной из своего времени, которая сделает все, чтобы вернуться к прежней жизни и вернуть все то, за что боролась. Этот мир был не тем, за который она проливала кровь, из-за которого голодала и кричала ночами. Ей предстояли десятилетия ожидания, прежде чем она вернется в мир, который спасла. Десятилетия, чтобы учиться и планировать, и, возможно, убивать. И всему было логичное объяснение, которое позволяет ей сейчас поступать так, как она хочет. Она не причинит ему такой боли, какую уже причинила Маркусу. Тому совершенно не нужны корни, которые она не могла пустить. Не будет никакого брака, никаких крошечных версий самих себя. Никаких темноволосых дьявольских детей с ангельскими лицами, шипящих на змей в саду. Маркусу, который ушел от Клэр в объятия пятикурсницы с Гриффиндора с каштановыми волосами, зелеными глазами и такой же богатой родословной. «Наказание, — подумала Гермиона, — достаточное для девушки, которая сыграла с ней злую шутку». Девушки, которая теперь спала в двух кроватях от нее. Гермиона оставила его в покое, и ей было неловко из-за личного счастья и того безрассудного поступка, который она совершила. Они держались сами по себе, особенно после такого неблагоприятного начала публичных отношений. Любопытные глаза всей школы могли лишь наблюдать за тем, как они прогуливаются по двору на перемене, или занимаются вместе в библиотеке, или перешептываются, когда он сидит с ней за одним столом когтевранцев. Обычно вечером по пятницам или субботам — это единственное время, когда студентам разрешалось пересекать границы их факультетов. Люди пытались истолковать мимолетные улыбки и то, как теплели его глаза, когда встречались с ней через весь кабинет. И это было все, что они могли получить. Идеальный Том Риддл и его идеальные, правильные отношения. Слухи постепенно стихли, осуждающие взгляды поубавились, а вот завистливые — нет. Люди перешли к более интересным предметам для сплетен. Они стали скучными для них. Эти люди не видели той страсти Тома, как в моменты ярости и страха, или того, как его пальцы впивались в кожу ее спины, скользили по обнаженной части ее запястья под столом. Они не видели воскресных вечеров, когда Гермиона всеми известными заклинаниями защищала дверь класса на шестом этаже. Вечеров, когда он подталкивал ее назад между столами в кабинете профессора Бинса, задирая мантию, и языком, губами, пальцами доводя ее до экстаза. Они не знали, как ей хотелось принять его в себя, ощутить внутри. Какой дикой и распутной он сделал ее, что она едва узнавала сама себя. Что ей больше всего понравился тот день, когда он удерживал ее запястья над головой, прижимая Гермиону к стене. А она говорила ему «да, сделай так еще раз». Как чертовски сильно она хотела от него большего, чем могли дать эти украденные мгновения. И он ... он не был посвящен в ее самые сокровенные мысли. Те мысли, где Гермиона сравнивала то, как она и Рон начинали изучать тела друг друга. Или в тайное отвращение, которое она должна была испытывать к Тому Риддлу, обладая всеми знаниями. Он не знал того самого сокровенного и сильно защищенного: что если она сейчас посмотрит в зеркало Еиналеж, то увидит их вместе, в своем времени, счастливыми, успешными и влюбленными. Она надеялась, что, несмотря ни на что, для Тома потребности в ней будет достаточно, чтобы изменить мир. Но она не стала зацикливаться только на этом. Было слишком много отвлекающих факторов: ее исследования относительно Авалона, основателей и фейри. Елена Когтевран отсутствовала с самого Рождества. И для девушки, которая хотела, чтобы Гермиона помогла ей двигаться дальше, это было странно. Возможно, она тоже злилась на то, что Гермиону вышвырнули из рая. И Гермиона все-таки нашла связь, вспомнив разговор друга Сердика в замке. Фейри исчезли, если они вообще когда-либо существовали, как раз в то время, когда Ровена Когтевран заперла двери в Авалон. Опять же, если это было правдой. Искать эту информацию было не просто. — Личные принадлежности и записи основателей? — удивленно спросил у нее Дамблдор, когда она спросила, есть ли в библиотеке особая секция (возможно, запрещенная для студентов, но разрешенная для ученых). А она была, и обычно месяцами пустовала. — Пожалуйста, не мог бы ты спросить? Это связано с тем, что рассказал мне мистер Олливандер, когда писал о моей палочке. Подойдут любые документы первых ста лет со дня основания школы. Он сказал, что посмотрит, что можно сделать. Однажды воскресным утром в марте она сидела за столом Когтеврана и ела овсянку, когда пришла почта. Этим утром в газете появились две заметки, но вторую Гермиона прочла гораздо позже. А первую было трудно не заметить. Заголовок воскресного «Пророка» кричал: «НИКАКИХ ВОЛШЕБНЫХ ПАЛОЧЕК ДОМА». Гермиона с интересом прочла новость и в кои-то веки была поражена. Министерство приняло новый закон, запрещающий использование магии несовершеннолетними ведьмами и волшебниками в присутствии членов семьи, пока они находятся дома. Закон начинал действовать незамедлительно и относился к любому студенту в возрасте до семнадцати лет. Гермиона не знала, что изменения в законе были приняты так поздно. Она читала об этом, когда Гарри влетело за использование Патронуса. А в книгах описывали все так, будто этот закон существовал уже очень давно. Она удивилась, почему реальная дата была скрыта. И все же это казалось достаточно разумным. Оторвавшись от газеты, Гермиона увидела, что ее реакция не совпадала с реакцией большинства студентов. — Они не могут этого сделать, — говорила София, и Гермиона удивилась, увидев слезы в глазах подруги. — Они просто не могут. — А там не сказано почему? — ответил ей Гектор, выхватывая газету из рук Гермионы. Он бегло пробежал по странице, а затем прочитал вслух.— В настоящее время доказано, что преднамеренное использование магии несовершеннолетними несет вред для развития ребенка в возрасте до одиннадцати лет, поэтому министерство приняло меры для защиты будущего волшебного мира. Он поднял глаза. — Значит, мы должны поступать в Хогвартс, ничего не зная? — спросила ошеломленно Анча. — Почему? — Кто это доказал? — заинтересованно спросила Гермиона. — Какое исследование они цитируют? — Здесь ничего не сказано. Это ужасно, — Гектор выглядел встревоженным, с его лица пропала привычная жизнерадостность и добродушие. — Это из-за маглорожденных, — тихо сказала София. — Они уже много лет жалуются на неравный старт. Значит, теперь мы все должны начинать вслепую? Какой в этом смысл? Гермиона прикусила язык и задумалась. Ее первой реакцией было, что это разумная мера, но она вспомнила первые дни в Хогвартсе. Она никогда не задумывалась об этом, но разве не странно бы было, если чистокровные, как Рон и Малфой, или воспитанные волшебниками дети, как Симус, ничего не знали бы о магии до того, как поступали в Хогвартс. Она получила письмо в свой одиннадцатый день рождения, как и все остальные. И за одиннадцать месяцев до начала учебы в Хогвартсе. За это время Гермиона выучила все, что могла, читала об истории волшебного мира, в который ей надо было вступить. Но у нее не было волшебной палочки до самого лета. Профессор Макгонагалл сказала родителям, чтобы они не покупали ее заранее. — А как насчет таких людей, как Гермиона? — продолжила София. — Людей, которые предпочитают воспитывать своих детей дома. Это традиция такая же древняя, как и магия. Некоторые волшебники не могут себе позволить отправить детей в Хогвартс! — Наверняка для таких есть какое-то особое разрешение? — спросила Гермиона. Она снова взяла газету. — Нет, ничего такого, — сказала она, наконец. — Никаких исключений, это написано на третьей странице в продолжении. Как и не указано никаких доказательств. — Мы должны бороться с этим. Должен быть лучший способ, — София яростно вытерла слезы. — Они и так уничтожили много наших традиций, но это уже слишком. Я провожу каждые каникулы, практикуясь с родителями в том, чему научилась! Как мы должны быть полностью готовы к экзаменам, если не можем практиковаться дома? А что, если у нас ужасный преподаватель или мы попадем в неприятности? У нас даже не может быть репетитора? Это безумие! Гермиона вспомнила, что почувствовала, когда Амбридж сказала, что им не нужно практиковаться в защитных заклинаниях, потому что теории будет достаточно. — Ты права, — сказала она. — Хорошо, вот что мы сделаем. Во-первых, нам нужно выяснить, на каких доказательствах они основывают закон. София, ты можешь написать Абраксасу? У его родителей достаточно влияния, чтобы получить такую информацию. Может быть, в этом и есть доля правды, но нам нужны доказательства. Во-вторых, мы должны предложить альтернативу. Если, — Том присел на скамью рядом с ней, но она продолжала, — это из-за несправедливой форы, которую получают дети, воспитанные в волшебных семьях, в отличие от маглорожденных, тогда мы можем предложить лучший способ это уравнять. — Согласен, — вступил в разговор Том, — и у меня есть предложение. Как вы все знаете, я не знал об этом мире, пока мне не исполнилось одиннадцать, несмотря на мое магическое происхождение. Почему так вышло? Моя мама была ведьмой, но мне об этом не рассказали. Магия — это дар, но результаты говорят сами за себя. Большинство маглорожденных детей покидают волшебный мир, и Министерство боится, что наше число уменьшится. Так что, возможно, их следует забирать из семей раньше? Она потрясенно уставилась на него. Остальные студенты вокруг нее закивали. Неужели это Волдеморт? Потом ответила София, и Гермиона начала улавливать суть их предложения. — Культура маглов оказывает опасное влияние на нашу. Мы в постоянной опасности, что наш мир будет обнаружен. Но, может, если бы этих детей не воспитывали в такой среде, то риск бы уменьшился? — Ты имеешь в виду забирать их из семей? — шокировано спросила Гермиона. — Мы должны подумать об этом. Но это может быть решением. Согласно традициям, маглорожденные когда-то жили с приемными семьями. Гермиона откинулась на спинку стула и наблюдала, как они строят планы. Все резко повернулось в неправильном направлении, но, возможно, ее участие в этом сможет обеспечить справедливое и равное решение, чтобы дети из магических семей и маглорожденные могли начинать учебу в Хогвартсе на равных условиях. Однозначно запрещать магию было неправильно, и она это понимала. Постепенное, но настойчивое разрушение магических традиций также было неправильным. Ведь она знала, что к ее времени многие из них полностью исчезнут. В этом мире было очень много того, что вызывало у нее беспокойство. Например, непринужденность того, как с помощью магии исправляли большинство вещей, что порождало в обществе жестокость и безрассудство. Гермиона сама постепенно пришла к пониманию, что ее собственная магловская этика не подходит для этого мира, где взмахом палочки можно оставить кого-то истекающим кровью, а затем исцелить. Магия и ее отсутствие не решали всего. Разве не Гермиона отдалялась от родителей, пока сама не лишила их знания о существовании дочери? Ради их защиты, но так было проще. Родители гордились ею, но совершенно не понимали опасностей волшебного мира. Мира, в котором пятнадцатилетняя девочка может сразиться со взрослым мужчиной и победить, потому что у нее есть магия, а магия — это сила. И еще она знала, что никогда не чувствовала себя полноправной частью волшебного мира, пока ее не отбросило назад во времени, где она обрела новую семью. Насколько счастливее была бы ее жизнь, если бы она с юных лет знала о магии? Знала, что она не урод? Пальцы Тома вновь коснулись ее под столом, обводя складки ее юбки как шрифт Брайля. Он повернулся к ней, и его глаза горели уверенностью, страстью и верой. И она поняла, действительно поняла, почему люди следуют за ним прямиком в самую тьму.