«…последовала туда за ним, даже не задумавшись, как она сумеет выбраться обратно». «Алиса в Стране чудес», Льюис Кэрролл.
В следующий понедельник она остановила Тома одним холодным блеском своих глаз, когда он попытался к ней подойти. Том на мгновение задержался, прежде чем занять свое место позади на один ряд и два стула левее. Гермиона старалась не подсматривать, как он достает и складывает учебники на старый деревянный стол и просматривает свиток пергамента со своим эссе. Старалась не замечать, что за две минуты до начала урока он взглянул на нее уже ровно три раза. Все выходные Гермиона в основном проводила в башне, выходя только поесть или в библиотеку, окружив себя друзьями — ее невольными телохранителями. Но она чувствовала себя слабой, ведь скучала по нему. На следующий день после происшествия она проснулась, а гнев уже притупился. В конце концов, она подозревала, что Том шпионил за ней все это время. А сама Гермиона намеренно проиграла дуэль Софии, ожидая, что он проверит ее и недооценит ее силы. И использовала это, чтобы потом победить. Впрочем, все это было и раньше. Он скрывался в сознании Клэр, по большей части, но Гермиона легко узнала бы за любым лицом его интонацию голоса и то, как он произносит слова, его уникальную силу сосредоточенности. Маскировка оказалась хрупкой, не предназначенной для того, чтобы прятаться от возлюбленной. И к концу воскресенья она распознала корень своей обиды: настоящее предательство было в том, что он подорвал ее авторитет, манипулируя Клэр, заставив ее наброситься на гриффиндорскую девчонку. Все это было в воспоминаниях о потерянных эссе и размышлениях о том, не сходит ли Гермиона с ума. В среду Пенелопа Гринграсс загнала ее в угол в темном коридоре второго этажа. Ледяной сквозняк пронесся по коридору, окружив ее лодыжки. Здесь не было портретов, только пыльная статуя Гестии, охраняющая незажженный факел. — Пожалуйста, просто поговори с ним, Дирборн, — внезапно сказала симпатичная блондинка, остановившись, когда проходила мимо Гермионы, слегка положив руку на ее рукав. Искренне удивившись, она резко остановилась от такого контакта и от грубо прозвучавших слов. — Я никогда не видела Тома таким счастливым, пока не появилась ты. Ни разу. Ни разу за эти шесть лет. Просто сделай нам всем одолжение и покончи с этой размолвкой. — Я не делаю его… — Гермиона замолчала, протирая глаза, не зная, как точно объяснить, что она никогда не верила, что слизеринец способен на такое бескорыстное чувство. Эта девушка могла бы стать ей соперницей, хотя бы в ее собственных глазах. По крайней мере, Гермиона так думала. — Мы заботимся о нем, хотя я сомневаюсь, что он когда-либо это замечал. А он, ну… он заботится о тебе. Может быть, только о тебе. Теперь он хотя бы улыбается. Но на этой неделе он вел себя ужасно, и это всех тревожит. Так что, просто поговори с ним. А потом она просто ушла, оставив за собой легкое облако амбры и мускуса. Ее светлые волосы просияли в слабо пробивающемся весеннем солнечном свете, когда та проходила мимо окна, оставив Гермиону смотреть ей в спину. В пятницу вечером к окну их общежития подлетела сова. Кейтлин О'Мэлли, чья кровать стояла ближе всего к окну и которая, кстати, была единственной девушкой в комнате, быстро открыла створки. За птицей в голубую комнату последовал резкий порыв ветра, и Гермиона подняла глаза, чтобы посмотреть на то, как Кейтлин отцепила письмо. Доставка почты по вечерам была редким явлением, поэтому не осталась незамеченной. Сова же улетела в темноту, широко распахнув крылья и не дождавшись ответа. Окно с глухим стуком закрылось. Кейтлин прочла имя и с ухмылкой на лице одним взмахом волшебной палочки отправила письмо на кровать Гермионы. — Это, скорее всего, от Тома, — добавила она, и ее мягкий ирландский акцент прорезал тишину их комнаты. Гермиона поблагодарила ее, удивленная доставкой. Она думала, что он будет вести себя более сдержанно. Ее сердце предательски дрогнуло от волнения. Это был просто свернутый лист пергамента с ее инициалами, написанными его безупречным почерком, четкой буквой «Г», парящей по обе стороны «Д» и «Э» — от Эллилы, имени ее приемной прабабушки. Это само по себе говорило о многом: она была уверена, что никогда не называла ему второе имя, которое Сердик и Альбус написали в свидетельстве о рождении. Да и через полгода она и не задумывалась об этом. По правде говоря, Гермиона ненавидела это имя. Ее магловскую тетю звали Элеонора, и ей не нравились все эти напоминания о тете Элли. Потому что воспоминания из прошлого неизбежно приводили к самым темным мыслям об уже таких далеких и испуганных родителях. Они все еще вращались где-то в ее сознании, постоянно. И эта острая боль постоянно напоминала о потере и сожалении. Из принципа Гермиона оставила пергамент у кровати, пока заканчивала чтение и ушла в душ помыть голову. Но она думала о нем. И гадала, что он мог сказать, старалась не думать о содержании письма. Говорила себе, что все, что он скажет, не будет иметь никакого значения. Когда она развернула его, пергамент был пуст. Она раздраженно фыркнула, но легкая улыбка выдавала Гермиону — она коснулась уголка ее губ при виде очередной загадки. Неделя молчания оказалась пустой. И все книги в мире, связанные с Авалоном, не могли заменить ей Тома, бросающего вызов. Тома, заставляющего ее смеяться. Не могли заменить ту теплоту рядом с ним в библиотеке. То, как он каким-то образом пролил свет на эту странную ситуацию, отогнал ее болезненные мысли о тех, кого она оставила позади. Он был ослепительным и ярким, как полная луна, затмевающая звезды ее горя. В конце концов, она его раскрыла. Это было хитрое, малоиспользуемое заклинание с кельтского, а не с латинской привязью. Обычно такое использовали, чтобы обнаружить скрытые письмена на древних камнях. Он был всезнайкой, по-другому и не скажешь. Гермиона, что бы ни свело нас вместе, это стоило любой цены. И все же причинить тебе боль было настолько отвратительным, что я могу только сожалеть о таком глупом поступке. Быть без тебя даже на такое короткое время для меня невыносимо. Откуда бы ты ни появилась, ты моя единственная ровня в этом мире. Ты освещаешь то, что темно во мне. Ты горишь так ярко, Гермиона. Знай это. Я на твоей стороне, отныне и навсегда. Прости меня, Твой Том. Внизу письма был прикреплен клочок газеты, который развернулся, когда она дочитала до конца.ПЕЧАЛЬНО ИЗВЕСТНЫЙ ВОР АРЕСТОВАН ПОСЛЕ ИНСАЙДЕРСКОЙ НАВОДКИ Лунархон Гламгангл, глава Департамента защиты магического правопорядка, рассказал, что авроры окружили и арестовали банду, состоящую по меньшей мере из десяти волшебников, известных как Сороки. Они подтвердили, что печально известный лидер банды Слуррунгус Флетчер оказался среди арестованных. За последние годы Флетчер и его банда связаны с несколькими похищениями и грабежами. Гламгангл говорит, что несколько членов банды были доставлены в больницу Святого Мунго для лечения сразу после задержания, но их травмы получены еще до прибытия авроров. Флетчер и еще один человек остаются в больнице, но, как полагают, находятся в стабильном состоянии. Глава ДЗМП также поблагодарил анонимный источник, который привел авроров прямо к банде. «Их всех связали с несколькими пропавшими вещами. Это выглядело невероятно. Мы думаем, что их предал кто-то изнутри. Это была самая легкая работа в моей жизни», — сказал аврор Блиффни Спекл Пророку.
Гермиона, которая в свое время совершила немало мстительных поступков, воспользовалась моментом, чтобы по-настоящему насладиться тем, что он сделал для нее. Никто, даже Гарри и Рон, никогда не выслеживали кого-то и не отправляли в тюрьму за причинение ей вреда. Обычно такие поступки были в ее стиле. И это было восхитительное чувство. Ее интересовало, сможет ли она когда-нибудь контролировать эту глупую, сумасшедшую, безумную, безжалостную надежду, что он меняется. Потому что он не убил ужасного предка Флетчера за попытку похитить Гермиону. Она знала, что он хотел бы этого, но не сделал. И вряд ли причинил тем существенный вред, если Пророк писал правду. Газета была датирована тем же днем, когда объявили закон, запрещающий несовершеннолетним пользоваться палочкой вне школы. Он умалчивал об этом уже несколько недель. Он, умный, коварный и хитрый, ждал до тех пор, чтобы обратить на это ее внимание. Гермиона нашла свой выпуск этой газеты и на всякий случай перепроверила ее. Она не хотела бы, чтобы он подделал такую вещь, чтобы обмануть ее. Но Гермиона сомневалась, что он способен на такое. Кем бы он ни был, он — на ее стороне. Она верила ему, и даже если ошибалась, то ей было все равно. На самом деле, ее никогда в такой малой степени не волновало, что Гермиону могут обмануть. Когда она подняла записку, чтобы прочитать ее снова, появился постскриптум. Как хорошо он меня знает, подумала она, и это чувство согревало. Встреться со мной, эта часть написана в спешке и менее аккуратно. В женском туалете на первом этаже. У меня тоже есть секрет, которым я хочу поделиться. Туалет для девочек на первом этаже был местом, с которым Гермиона знакома лучше всего. В конце концов, там на втором курсе она проводила каждую свободную минуту в течение месяца. И она знала, какая тайна скрывается внутри. Пойти туда было бы безумием. Гермиона спрятала письмо в потайное отделение чемодана и посмотрела на часы. Было без пяти минут полночь. Все, кроме Кейтлин, все еще сидели внизу, в Общей комнате. Идти было бы глупо. Предел глупости. Гермиона легла в постель и некоторое время размышляла о том, что это может быть уловкой. Ведь теперь он знает, что она маглорожденная и, возможно, ведет ее на смерть. Это была разумная гипотеза, учитывая то, что знала Гермиона. Но она также знала его вкус и прикосновения. И что он был единственным, кто заставлял ее иногда чувствовать себя живой. И ей было уже все равно, кем он станет или может стать. То, какой он сейчас, имело для нее большее значение. «Когнитивный диссонанс, — подумала она про себя, — удивительная вещь». Гермиона поднялась с кровати. Она открыла один из своих самых узкоспециализированных учебников по трансфигурации и приготовилась. Она пойдет туда с заколдованными глазами, превращенными в зеркала. Она пойдет туда, и если ошибается, если он все-таки ведет ее на смерть, то сама убьет его за это, и к черту всю хронологию. Встречаться тайком после комендантского часа — это то, что Гермиона не делала бы без мантии-невидимки Гарри и Карты Мародеров. Сейчас это было гораздо труднее. Но не сложнее, чем провести почти год в бегах от Пожирателей Смерти. Ирония была в том, что она выучила тогда заклинания для маскировки, чтобы избежать встречи с этим человеком. А сейчас, сбежав из башни и пройдя через темный замок, намеренно собиралась встретиться с ним. В этом времени она не утруждала себя проверкой, насколько гладкие у нее ноги. Или подбором подходящего шелкового белья. Ведьмы в 1945-ом не носили современных бюстгальтеров — они предпочитали заклинания и корсеты. И даже магловские варианты были не такими, к которым она привыкла. Но здесь они были достаточно красивы. Следуя по коридорам в симпатичном шелковом белье, спрятанном под мантией, она прислушивалась к звукам ночного замка. Ее собственное дыхание было громким в темноте и резким, несмотря на ее осторожные, тихие шаги, пока она подкрадывалась к месту на первом этаже. Том ждал ее в темноте, перебрасывая между ладонями шар золотистого света. Он вскинул голову и чуть не выронил предмет, когда она открыла дверь. Это проскользнуло на его лице, что успокоило ее собственные нервы, и Гермиона подошла к нему ближе. — Я хочу прояснить, — сказала она тихо и твердо, — что подобные вещи прекращаются прямо сейчас. Больше никаких интриг, и никакого вовлечения в это невинных людей. Он кивнул и провел пальцем вдоль ее скул, прежде чем прижаться лбом к ее лбу и глубоко вдохнуть. — Ты мне доверяешь? — произнес он, наконец. — Я ведь здесь, не так ли? Он взял ее за руку, и его прикосновение — знакомое, электрическое, нежное — заставило ее сердце снова забиться быстрее. — Тогда пойдем, — прошептала она, — куда бы мы ни направлялись. Возможно, ее тон был подозрительным, потому что его плечи тут же напряглись, и он замер на полпути к кранам. Один из которых протекал, и несколько капель успело упасть в раковину, громко звякнув в полутемной комнате, словно выстрелы. — Что, — скорее с любопытством, чем с холодом в голосе спросил он, — ты знаешь? — Ты сказал мне, что один из Мраксов, Том, — сказала она. — И я никогда не слышала, чтобы от акромантула кто-то окаменел. — Я уже давно знаю, — согласилась с его предположениями она. — Разве это имеет значение? Вместо ответа он потянул ее вперед и зашипел на крошечную змею, которая, как она знала, была выгравирована на медной трубе. Кран засветился ярко-белым в темноте и начал вращаться, обнажая огромную трубу, черную дыру небытия. — Это не всегда было входом, — сказал он ей, внезапно и странно смутившись. — В старых планах... во всяком случае, это старый вход, переделанный после того, как они установили здесь современную сантехнику для... ну, там внизу Василиск, как ты, кажется, уже догадалась, и это скрывает ее. Другой путь находится в подземелье Слизерина, и теперь он довольно хорошо заблокирован. На самом деле он говорил бессвязно, но это успокаивало — и было интересно. Странно было думать о смертоносном змее как о «ней», а не как о «нем». То, что он говорил, имело смысл, и Гермиона задумалась о маленькой змейке, выгравированной на медной трубе. Возможно, это было его работой. Она также задумалась о том, какие еще секреты Хогвартса были скрыты и пропали с течением времени, когда замок постепенно переделывали. — Это не совсем то, что я бы назвала современной сантехникой, — прокомментировала она, с сомнением глядя на трубу. В прошлый раз, оказавшись здесь в суматохе перед битвой, грязная после Гринготтса и месяцев в бегах, она едва ли заметила, насколько здесь было грязно. Он рассмеялся, выглядя куда более расслабленным. — Это того стоит, обещаю. И здесь внизу есть библиотека, — сказал он, улыбнувшись, и спустился в темноту. Золотой шар света, который Том наколдовал, остался рядом с ней, когда она сделала глубокий дрожащий вдох, произнесла несколько заклинаний, чтобы удерживать слизь и грязь подальше, и последовала за ним. Она была готова встретиться лицом к лицу с тем, что ожидало ее внизу. И это того стоило. Теперь на стенах не было слизи: они были покрыты темными, чистыми камнями, освещенными облаком золотистых шаров, плавающих вокруг. Он поймал ее, когда она приземлилась, пошатнувшись на мгновение. Мягкая посадочка. Том молча провел ее через туннель к огромной каменной стене, украшенной резными змеями, вплетенными еще красивее, чем она помнила. Изумрудные глаза сверкали в золотых огнях. С очередным его шипением двери расступились, твердый камень беззвучно раскололся и отодвинулся. За ними была скрыта Тайная комната, но сильно отличавшаяся от разрушенного будущего варианта. Змеиные колонны изящно поднимались к огромному пространству готической резьбы, освещенному тысячью крошечных огоньков, похожих на звезды. Их отражение мерцало в воде внизу, как две полосы, из которых поднимались основания колонн — высокие, величественные и жуткие. Это напомнило ей сцену из фильма о Джеймсе Бонде, а именно погоню через затопленный подземный зал в Стамбуле — Цистерну Базилика. «Из России с любовью» — этот фильм еще не скоро будет в кинотеатрах. Любимый фильм ее папы. — Это только прихожая, — объяснил он, обхватив ее руку своей теплой ладонью. — Идем. — Где... Василиск? — спросила она со всей смелостью, на которую теперь была способна, столкнувшись с реальностью. Она находилась сейчас в нескольких милях под замком или, возможно, под озером. И у нее не было путей к отступлению. И все же она доверилась ему. — Она не придет. Я велел ей оставаться в пещере и спать. Дыхание Гермионы стало менее ровным, чем ей хотелось бы, и она шагнула вперед, глядя на потустороннее пространство вокруг них, пока они шли по центру комнаты. В последний раз, когда она была здесь, здесь было очень грязно, все заполнено зловонием гнили, крысы разбегались от света палочек в темноту вокруг. И она видела руины чего-то, что, как теперь она поняла, было чем-то по-своему прекрасным. Громадная статуя в конце зала была такой же, какой она ее помнила — сморщенный бородатый мужчина, высеченный из какого-то темного и зловещего гранита. — Не думаю, — тихо сказал Том, — что я унаследовал свою внешность от этой части семьи. Испуганный смех Гермионы громко разнесся по комнате, а затем его заглушил звук движущегося камня, когда статуя скользнула вперед, а затем начала поворачиваться. Ее рот открылся от этого чуда, даже учитывая, что она в волшебном мире. Камень остановился на полпути, и она увидела, что это вовсе не статуя, а просто огромный, толстый фасад, скрывающий за собой громадные двери. Черный мрамор тускло поблескивал, отражая их искаженные формы, прежде чем распахнуться по команде Тома. — Добро пожаловать в Тайную комнату, — пробормотал он. — Я еще никогда никого сюда не приводил. — Все совсем не так, как я себе представляла, — честно призналась она. И действительно, такая разница заставила ее передумать. Гермиона была так уверена, что знала, куда идет. А теперь она и не знала, что может еще скрываться дальше. Он говорил ей о библиотеке. Она подумала, что это была шутка… Но теперь все казалось возможным. Дворец, целая страна, другой мир. На самом деле это была анфилада комнат. Невообразимо прекрасных для своего времени, высеченных в скале глубоко под поверхностью земли. Кабинет с грудами свитков и книг в кожаных переплетах тысячелетней давности («Позже», — пообещал Том, потянув ее за собой). Рудиментарная лаборатория зелий и другие залы. Они последовательно сталкивались друг с другом в форме уробороса. Когда они дошли до комнаты внутри Тайной комнаты, Гермиона снова ахнула. Здесь не было лепестков роз или шампанского, но в камине ярко и приветливо горел огонь, на маленьком столике из красного дерева стояла откупоренная бутылка вина, и свечи освещали темные уголки. Кровать с балдахином, гораздо более роскошная, чем в общежитии, украшена замысловатой резьбой и завешена зеленым бархатом. Стены были увешаны гобеленами: вышитые рыцари скакали галопом по шелковистой поверхности, пока не скрылись из виду; деревья действительно колыхались на невидимом ветру; стая молчаливых волков выходила из густо поросшего лесом холма. Потолок увешан звездами. Это было похоже на то, что она видела в Большом Зале, но все же не такое. Здесь были созвездия, которых она никогда не видела. И были они гораздо ближе, головокружительнее. Сияющие и великолепные. Как только она оторвала взгляд, то поняла, что заметила здесь признаки присутствия Тома. Брошенный учебник, сломанное перо, ваза с фруктами, стопка свежего пергамента. — Я иногда оставался здесь внизу, — объяснил он, проследив за ее взглядом. — Когда… когда на моем факультете все было не так просто. Но потом, после пятого курса, это стало слишком опасно, и я держался подальше от этого места. — Как ты нашел ее? — спросила она. Гарри привел сюда старый дневник Тома — мысль, на которой она отказывалась останавливаться. Но она не могла понять, как он сам пробрался в это святилище. — Тайную комнату? — удивленно спросил он. — Ага. Я имею в виду, что она довольно хорошо спрятана, не так ли? — Я почувствовал, что она зовет меня. Как только я вошел в школу, я почувствовал ее. Это мое настоящее, по праву рождения. Всё это. Вот, кто я такой. Она поняла, что он ждал, чтобы произнести эти слова, пока они не оказались здесь, в самом глубоком святилище Тайной комнаты. Не в величественной прихожей, просторной и огромной, вмещающей бог знает что еще, а здесь, в спальне, скромной по сравнению со всем этим. В его безопасном убежище. На этот раз она сама притянула его к себе для поцелуя. И когда их губы встретились, сначала нежно, а потом отчаянно, она почувствовала, как в ней впервые вспыхнул огонь. Что-то дикое и свободное. И она протянула руки под его рубашку, скользя по его горячей гладкой спине. Прошел час, минута или день, пока они крепко прижимались друг к другу. Их губы и руки вели беседу, для которой у нее не было слов. — Я доверяю тебе, — выдохнула она в него, расстегивая свою мантию с помощью беспалочковой магии. Когда вещь соскользнула на пол, она стояла перед ним, одетая только в бледно-розовый шелк. Том тяжело вздохнул. В ответ она через голову стянула с него рубашку. С той ночи в ее комнате они не были обнажены вместе. Каждая их последующая встреча была минутной, в укромных уголках замка. Но здесь они были свободны. Их ненужная одежда по частям была разбросана на каменном полу. Гермиона расстегнула дурацкий шелковый лифчик, позволив тому упасть, и обнажилась перед его голодными губами, пока он не поднял ее и не отнес на кровать. Словно романтическая фантазия из романов, ожившая в реальность. Темная, великолепная и страстная, в которую она никогда не верила. Он отодвинул последний барьер между ними, медленно стягивая ее трусики вниз по ногам, и она слегка хихикнула, приподнявшись на локте и наблюдая за ним. Она чувствовала себя восхитительной, распутной и могущественной, когда он встретился с ней взглядом темных голодных глаз, а его волосы спадали на лоб, когда он целовал ее ноги. За прошедшие недели он научился целовать ее там, как только его язык и пальцы могли заставить ее извиваться под ним. Но на этот раз был дополнительный уровень. Предвкушение того, что они, наконец, пересекут ту последнюю черту. Что он оттягивает неизбежное, продлевая так ее удовольствие и разочарование, исследуя ее заново. Он довел ее до оргазма, его руки царапали ее бедра, пока он все еще удерживал ее вокруг своей головы, а пот бисеринками выступал между грудей. Время здесь было вне их, неуместным и столь далеким. И когда он вошел в нее, остановившись на мгновение, она поняла, что пути назад нет. Она не могла сторониться того, что ее тело чувствовало себя полноценно и счастливо, когда они переплелись друг с другом, словно змеи на дверях комнат. Этот акт вышел за пределы простого секса, который она испытывала раньше. Он был таким интимным, медленным, нежным и за пределами сознания. Это было похоже на долго горевшие угли, раздуваемые кислородом, внезапно вспыхнувшие пламенем. Это было похоже на то, что ее тело превращалось в расплавленную магию. Это было похоже на мир, созданный только из них двоих, где у него не было начала, а у нее — конца. Это было похоже на отчаянную потребность закончить, будто не существовало другого конца. И, похоже, занавески кровати вспыхнули, потрескивая опасно и незаметно, когда она закричала. Он задрожал, прижимаясь к ней, и они цеплялись друг за друга, лежа на кровати Салазара Слизерина, пока огонь распространялся, уже привлекая их внимание. И, похоже, они бросились гасить его, обнаженные и посмеивающиеся, прежде чем снова лечь на спаленное бархатное пуховое одеяло. А в глубине его груди вибрировал грохочущий звук радости.