Unsphere the stars / Сдвигая звезды в небе

Если рождается тиран, то вырастает он не из чего более, как из корня, называемого предстоятельством (т.е., он сначала бывает покровителем, защитником, представителем народа). Платон, «Политика и государство».

14 июня 1946 года. В день свадьбы Софии и Абраксаса она проснулась рано утром. Том тяжело вздохнул и перевернулся на другой бок, спрятав голову под одеяло, когда она послала тусклый свет, чтобы осветить гардеробную. Она надела длинное шелковое платье, красивого серебристо-голубого цвета, и поправила серебряный венок в волосах. — Том, ты проснулся? — Нет, — сердито пробормотал он. — И мне не нужно быть там около семи часов утра. Она рассмеялась. — Ладно. Увидимся позже. София попросила Гермиону быть одной из ее свидетельниц, к ее удивлению и трепетной радости. Церемония была более традиционной, чем у Билла и Флер, что, к сожалению, означало, что до свадебной вечеринки надо принести предрассветную жертву, чтобы благословить этот день. Они выбрали благоприятное полнолуние, а пир должен был продолжаться до глубокой ночи. Это будет долгий день. Все еще зевая, Гермиона поспешила к портключу, жалея, что не оставила больше времени на завтрак. И она немного нервничала: это был день, полностью связанный традициями, с которыми она не была знакома. К счастью, в ее маскировку уже давно поверили, и любое невежество приписывалось эксцентричному отцу и отсутствию матери. Свадебное приглашение с гравировкой на березовом дереве начало светиться синим оттенком портключа, вскоре после того, как Гермиона взяла его в руки. Она мысленно проверила, все ли у нее в сумке, и почувствовала, как тошнотворный рывок унес ее в поместье Селвинов близ Эйлсбери. Хотя это было непомерно дорого, Гермиона узнала, что такой способ предпочитали чистокровные семьи, чтобы приглашать гостей в свои дома. Это скрывало точное местоположение, что являлось важной защитой для тайного общества. Портключ перенес ее в холл поместья: феерически отделанного в стиле барокко под торжество, высотой в два этажа, с огромной двойной лестницей, спускающейся с украшенного галереей первого этажа. Она полюбовалась им на мгновение, прежде чем последовать за голосами в коридор. — Гермиона! О, ты такая смуглая, и выглядишь просто ослепительно, — голубые глаза Анчи были безбожно яркими для столь раннего часа, когда она вскочила ее обнять. — Не могу дождаться, чтобы услышать все о твоем путешествии, тебя не было целую вечность! Давай я покажу тебе, где оставить вещи, а потом познакомлю со всеми. София была в таком состоянии, что, клянусь, она похожа на флиттерби. Гермиона прошла за ней в комнату, которую они делили вместе, и повесила свою вечернюю мантию. — Куда мне положить ее подарок? — Оставь его здесь, мы вернемся за ними позже, перед церемонией. Поверь мне, после всего тебе захочется поспать. Ранняя церемония прошла так: они медленно прошли в комнату Софии, чтобы выйти в темноту, окруженную утренней росой, когда луна коснулась горизонта. Здесь присутствовали все женщины, одетые в серебристо-белое и бледно-голубое — цвета луны, кроме самой Софии, которая сняла свободное темно-синее одеяние. Его сожгли в костре, после того как перерезали горло лунному тельцу с широко раскрытыми и умоляющими глазами. Сначала его кровь должна была попасть на землю, а затем ее перелили в серебряную чашу. За одеянием последовала и мантия. К счастью, это было магическое пламя, так что существо сгорело быстро, не оставляя за собой запахи горящей плоти. После этого они омыли обнаженное тело Софии под заходящим светом луны, сначала кровью, потом пеплом лунного тельца и, наконец, водой. Когда луна скрылась, и солнце вступало в свои права, они завернули ее в шелковые легкие одеяния всех цветов зари — бледно-оранжевый, розовый, темно-синий, которые казались почти прозрачным. В ее корону вплели розмарин, белый терн и золото, а лоб, шею, запястья и ноги помазали различными пахучими маслами, которые должны были принести любовь и удачу. Когда ясным утром взошло солнце, это было воспринято как подтверждение того, что свадьба может состояться — луна отдает свою деву мужественности солнца. Все они вернулись в дом на завтрак, который казался менее привлекательным, после того, как они убили милого лунного тельца. Это была странная и древняя церемония, связанная с дикой магией, которую она чувствовала в Норвегии или на Самайне, и, несмотря на свои опасения, Гермиона признавала, что выглядело все прекрасно. В этом был какой-то праведный ужас, что-то тайное и совершенно женственное, чего она никогда раньше не испытывала. За завтраком к ним присоединились родственники Софии, которые, помимо их ритуальной еды для невесты, были вполне нормальными и веселыми, особенно если выпить несколько бокалов шампанского. После этого Гермиона с радостью присоединилась к Анче, чтобы прилечь, пока не пришло время переодеваться к самой свадьбе. Она крепко спала, когда их разбудила мать Софии. Увидев величественную женщину, присевшую на край кровати, Гермиона поняла, что это тетя Маркуса. Она совершенно об этом забыла, когда встретила ту утром. Но теперь ее темные волосы были распущены, и на ней было одеяние богатой ведьмы, и она увидела сходство с ее бывшим молодым человеком. — Простите, — сказала она, зевая, — что такое? Женщина — Фульвия, вспомнила Гермиона — улыбнулась. — Я хотела спросить, когда ты хочешь, чтобы я послала моего эльфа сделать тебе прическу, дорогая? — О! Спасибо. В любое удобное для вас время будет прекрасно. Мне не нужно ничего слишком причудливого. — Тогда она может начать с вас двоих. Хоть это и раздражает мою сестру. Пожалуйста, постучите палочкой по той панели у камина, если вам что-нибудь понадобится. Очевидно, в отличие от той единственной волшебной свадьбы, на которой Гермиона была, невеста и ее свита переодевались три раза в течение дня. Это означало три комплекта одеяний для трехчастной церемонии, каждый из которых был все более роскошным. Второй комплект одежды Гермионы был золотисто-желтым, похожим на летнее солнце. Разрезанные рукава оставляли ее руки обнаженными и были закреплены на запястьях золотыми манжетами. Эльфийка подошла к ней и закрепила золотой венок на длинных темных волосах, оставив их распущенными. Этот оттенок подходил к ее загару, зимой она выглядела бы не так красиво. — Сногсшибательно, — сказала Анча, поворачивая в руках свое цитрусово-желтое платье. — Какая красивая пара. Пойдем, поможем невесте! Вторым этапом церемонии была сама свадьба. София, одетая в зеленую мантию, выглядела немного бледной, нервничала и огрызалась на людей, помогавших ей собраться. — Ты прекрасно выглядишь, — сказала ей Гермиона, усаживаясь на подоконник в детской Софии. — Как ты себя чувствуешь? — Ужасно, мне кажется, я заболела. — Думаю, ты должна чувствовать себя именно так. Хотя мне тоже было бы плохо, если бы пришлось выйти замуж за Абраксаса, — поддразнивала ее Гермиона. — Как насчет чая с тостами? Будем держать это в секрете? София сморщила носик, когда парикмахерша дернула выбившуюся прядь ее темно-русых волос из сложной косы, которую она заплетала на затылке. — Я попробую. Вам хорошо спалось? — Боже, как убитые, не так ли, Гермиона? — ответила Анча, постучав по нефритовой панели и сообщив, что невесте нужен чай с тостами. — Так как же трудно было притвориться спящим, когда мы все пришли сегодня утром? — спросила она, крадя у Софии тост с маслом. Она не видела Тома до начала самой церемонии, так как была занята суетой, помогая Софии собраться, а затем, отвлекая ее болтовней, пока не пришло время спускаться. Также Гермиона не видела, как прибывали сотни гостей, пока они сидели в поместье. Пока она и другие подружки невесты шли по, казалось, бесконечному проходу под ярко-синим июньским небом, она старалась не смотреть на него слишком очевидно. Свадьба состоялась прямо перед домом, так что проход, образованный стульями, шел прямо от двери по идеально ровной линии. Выставленные на всеобщее обозрение наряды вполне могли кого-нибудь ослепить, размышляла Гермиона, занимая свое место рядом с алтарем. Она всегда считала Сердика и Альбуса эксцентричными модниками, но теперь, окинув взглядом необычные мантии, поняла, что на самом деле большинство волшебников такого возраста, а многие и помоложе, не ограничивались выбором цвета, который кто-то мог бы счесть женственным. Здесь были и сиреневые, и розовые, и изумрудные, и голубые оттенки. Это напомнило ей гобелен со средневековой придворной сценой, который она когда-то видела. Волосы Абраксаса блестели на солнце, и он смотрел, как его невеста идет к нему с нескрываемой улыбкой. Он был слишком заносчив, чтобы нервничать даже в день свадьбы, но его лицо сияло счастьем, и Гермиона поймала себя на том, что тоже улыбается. Это был не тот день, чтобы рассуждать о выборе, который в будущем сделает их ребенок. Вместо этого она посмотрела на цветочные клумбы и ветви, вплетенные вокруг алтаря, пытаясь понять значение тщательно подобранной листвы. Сам особняк тоже выглядел прекрасно, возвышаясь позади стоящей толпы в головокружительном разнообразии цветов, а его теплый красный камень выделялся на фоне неба. Вся церемония казалась ей вечной, и ее зрение начало странно расплываться. Она почувствовала, как взгляд Тома притягивает ее, прежде чем сама его встретила. Он сидел совсем рядом с несколькими своими друзьями. Его губы изогнулись, когда она посмотрела в его темные глаза. Они говорили ей: «этого слишком много, не так ли», а она ему отвечала: «ты даже не представляешь насколько». Церемонию возглавляла двоюродная бабушка Софии, поэтому она была последней в процессии. Ее кожа выглядела почти без морщин, но волосы были седыми, как зимнее небо, и она была почти такого же роста, как Абраксас. Она прошла мимо друзей жениха и невесты и шестерых слуг с обеих сторон и взмахом руки зажгла огромный огненный столб на алтаре. Все сели, и только после этого Гермиона поняла, что вся церемония пройдет на латыни. Она была очень рада, что так внимательно прочитала инструкции, которые Фульвия написала для нее, и благодарна за учителя латыни, которого ее родители наняли на каникулы, когда поняли, что это основной язык заклинаний. — К счастью, добрые предзнаменования были получены. Итак, пургатус — это место обряда бракосочетания. Приди теперь новобрачная и муж перед этим алтарем, чтобы подтвердить перед Богами, что вы добровольно соглашаетесь на этот брак. Абраксас послушно шагнул вперед, взял у отца подношения и бросил их в огонь. Он поднял левую руку над огнем и дал обет. — Я подтверждаю, что рад жениться на этой женщине. Это наше общее желание. Не заключенное никакими договорами. Далее вперед вышла София и предложила свои дары огню, прежде чем повторить, что она тоже охотно согласилась на этот брак и согласна взять этого человека в мужья. Затем другая ведьма взяла их руки и связала вместе над пламенем огня, в то время как из ее палочки выскользнули золотые нити света, которые светились вокруг их запястий, а затем будто погрузились в кожу, снова с клятвой на латинском. Затем к ним присоединились Гермиона и другие девушки, которые тоже принесли свои подношения огню и поклялись, что были свидетелями бракосочетания и не видели причин, по которым София и Абраксас не могли пожениться. Через некоторое время самая старая ведьма наколдовала дождь из звезд и направила на их руки. И все гости встали, чтобы поприветствовать пару и послать высокие искры магии в небо с помощью своих палочек. А потом все они должны были подписать официальное уведомление о свадьбе для министерства, в то время как остальные гости отвлеклись на дуэли и различные другие магические состязания, продлившиеся до заката, когда начался пир. Гермиона же пропустила все это, хотя Том рассказал ей обо всем позже, потому что ей снова пришлось переодеваться. *** 13 августа 1946 года. Гермиона не была уверена, почему Том решил прочитать именно этот устаревший номер The Daily Telegraph спустя год после событий, описанных на его первой странице, но это все изменило. Номер пылился на газетной полке в гостиной ее замка вместе с дюжиной других, связанных с ключевыми событиями в мире. Ей никогда не приходило в голову, что они могут быть опасны, потому что полное отсутствие интереса Тома к текущим делам обычно означало, что он игнорировал все газеты — как магические, так и магловские. Должно быть, ему стало очень скучно смотреть, как она проверяет свои вещи перед второй, запоздалой поездкой в Норвегию. Том выглядел бледнее обычного, пока читал ее, темные брови сошлись на переносице, и это привлекло внимание Гермионы. Она смотрела, как он отложил номер в сторону и принялся рыться в стопке бумаг, пока не нашел еще одну. Она потянулась за газетой, которую он выбросил. Судя по тому, что произошло, это был не самый драматичный заголовок. Не было никакой фотографии, которая могла бы дать наглядное представление об этом беспрецедентном событии. «СОЮЗНИКИ ИЗОБРЕТАЮТ АТОМНУЮ БОМБУ, ВПЕРВЫЕ СБРОШЕННУЮ НА ЯПОНИЮ», — было крупно написано на первой странице номера от 7 августа 1945 года. За этим последовала оценка этого научного чуда и небрежное замечание, что степень ущерба еще не известна. — Я всегда считал, — тихо сказал он через некоторое время, — что нас поощряли прятаться от маглов ради их же безопасности. Я даже возмущался по поводу этого. Но если они могут уничтожить целый город в считанное мгновение, возможно, именно мы должны защищаться от них. — Я не думаю, что маглы представляют для нас опасность, Том, — начала Гермиона, но он перебил ее, швырнув газету в стену. — Как ты можешь так говорить? Они уничтожили целый город, а эти газеты с гордостью сообщают всем об этом. Даже магия не смогла бы остановить такое, Гермиона. Не такая магия, которой нас учат в Хогвартсе. Мы остались беззащитными перед народом, чья наука становится достаточно могущественной, чтобы сравниться с магией. Но каждый день Министерство издает очередной закон, ограничивающий нас, и... в один прекрасный день у какого-нибудь могущественного магла появится волшебный ребенок, и тогда они узнают о нас, и будут бояться и ненавидеть, потому что это именно то, что делают маглы. Его рука прошлась по темным волосам, подстриженным короче после их визита в Албанию, и он вздохнул, прежде чем продолжить довольно серьезно. — Я видел это на протяжении всей моей жизни. Я видел, как богачи проходят мимо голодающих детей, и им все равно. Я видел, как Лондон разбомбили в щепки, и миллионы людей погибли из-за какой-то идеи национальной гордости или страха, что другая страна может стать сильнее их. Как ты можешь утверждать, что существа, которые смогли изобрести эту... эту атомную бомбу, не представляют для нас никакой опасности? Впервые в жизни Гермиона замолчала. Она с ужасом поняла, что на самом деле согласна с ним: магловские технологии развиваются с такой скоростью, что скоро магическое сообщество окажется под беспрецедентной угрозой, о которой большинство людей даже не подозревает. Уголки его темных глаз были напряжены от беспокойства, и она встретилась с его свирепым и диким взглядом, как у леопарда. Гермиона задумалась о разбомбленных городах, которые видела своими глазами с тех пор, как перенеслась в прошлое. Она задумалась о разоблачениях, которые расскажут всем о холокосте, о восьмидесяти тысячах человек, в основном мирных жителей, которые погибли мгновенно, когда американцы сбросили первую атомную бомбу, о полувековом знании, которое она получила, видя, как нации разрабатывают все более мощное и смертоносное оружие. Она знала, что никто не воспользуется им снова, что память об ужасах Второй мировой войны принесет за собой еще полвека небывалого мира — но дальнейшее будущее для нее было неизвестно. Что случится, когда люди начнут это забывать? Она выросла в мирное время, видела, как рушится Берлинская стена, и едва понимала ее значение, но… — Ты прав, — наконец, сказала она. — Маглы становятся все большей потенциальной угрозой. Но я не думаю, что это повод для паники. Вероятность событий, которая приведет к тому, что опасные, могущественные и бессовестные маглы нападут на волшебный мир, крайне маловероятна. Очень маловероятна. — Но ведь их так много. И с помощью радио… они могли передавать сообщения по всему миру даже быстрее, чем с помощью магии. Быстрее, чем мы могли бы его перехватить. Нас слишком мало, Гермиона. — Я не ... есть вещи, в которых ты прав, и я не возражаю, но сейчас у меня нет времени говорить об этом. Уже почти пришло время активации моего портключа. Напиши мне об этом позже. Неудивительно, что другие последуют за ним в хаос, разрушение и смерть, подумала она. *** Гермионе, 15 сентября Я не могу согласиться с тем, что ты говоришь об уровне этой угрозы: я действительно думаю, что для нас есть непосредственная угроза жизни, если маглы нас обнаружат. Они не принимают и не приветствуют никаких «различий» и находят нашу врожденную власть над ними на индивидуальном уровне ужасающей. Все, что я видел, ясно говорит о том, что они предпримут немедленные действия, чтобы противостоять такой угрозе. Нас покоряли, брали в плен или убивали, а потом изучали, как будто мы были не людьми, а животными. Более позитивно то, что перуанский волшебник, с которым я общался, согласился на визит. Меня не будет около двух месяцев, и я не смогу выходить на связь, так как мы будем глубоко в джунглях. К тому же, я поклялся хранить в тайне места и то, что узнаю, так что прости меня, если я больше ничего не расскажу об этом. Я с нетерпением жду этого — не в последнюю очередь потому, что без тебя сон приходит медленнее. Как там твои Валькирии? Твой Том Она тоже скучала по нему. Ее постель была холодной и пустой, и она просыпалась в поисках его тепла. Гермиона была рада, что он едет в Перу, чтобы отвлечься от крестражей и угрозы, исходящей от маглов. Для нее все еще было удивительно, что он любил ее. Интересно, любила ли она его? *** Дорогой Гермионе, 13 октября 1946 года Мы не так давно вернулись из нашего медового месяца, но я пишу тебе с хмурым видом, портящим мой прекрасный лоб. Новая политическая фракция, о которой я тебе говорил, похоже, движется в удивительно странном направлении. Недавно я изучил законопроекты и реформы, которые они планируют внести в Визенгамот (очень радикальные, похоже, не застрахованы от галеонов!). Похоже, они хотят подорвать почти все великие магические традиции. Похоже, кампания против изучения магии до поступления в Хогвартс и магии жертвоприношений были наименьшими угрозами. Если они добьются своего, мы все будем просто маглами, которые могут делать всего несколько трюков. Например, и это не самое худшее, они хотят, чтобы все имущество возвращалось Министерству после смерти ведьмы или волшебника, чтобы создать более равноправное общество. Эти люди понятия не имеют об отношениях между семьями и домом! Тысяча лет взаимной магии, оберегов на крови, прочего! Представь себе, что твой замок омертвел, пуст и ничтожен! Это невыносимо. Малфои провели пять столетий, связывая себя узами с нашим проклятым поместьем, и я хочу, чтобы оно стало безопасным убежищем для моих будущих детей. Я хочу, чтобы они почувствовали, как он приветствует их, когда они вернутся. Я хочу, чтобы знали, что им никогда не причинят вреда в его стенах, пока они не предадут свою семью. Такие вещи больше, чем просто отдельные люди, и, откровенно говоря, не имеют отношения ни к Министерству, ни к кому-либо еще. Они также хотят запретить создание нелицензионных заклинаний или использование нелицензионной магии! Представь, каждый раз, когда ты подправляешь движения палочки, чтобы сделать заклинание вызова более эффективным, тебе придется писать гребаное приложение для использования. Я знаю, что мы часто расходимся во мнениях по поводу политики и тому подобного, но ты же знаешь, что я тебя очень уважаю, и если ты найдешь здравый смысл в этих вещах, я тебя выслушаю. Если нет, то, возможно, ты сможешь использовать свой острый ум для противодействия этому шагу. София передает тебе привет и говорит, что хотела бы, чтобы ты меньше времени проводила за границей. Не могу сказать, что в данный момент виню тебя. Слышал, Том где-то в Америке и занимается исследованиями. Вы пара идиотов, но вас можно понять: у нас идут бесконечные дожди. Мои родители уезжают на зиму в теплые края, но мы с Софией будем в Мэноре. Надеюсь скоро тебя увидеть. Абраксас. *** Дорогой Абраксас, 20 октября 1946 года Я не могу представить, чтобы ты, при всем своем тщеславии, позволил хмуриться настолько, чтобы испортить этот породистый лоб, но мне приятно осознавать, что это все-таки возможно. Если говорить о серьезных вещах, которые ты описываешь, то они действительно звучат тревожно и выбивают из колеи. Я понимаю, что многие люди чувствуют себя обделенными силой и тайнами древних волшебных семей, особенно новички в Волшебном мире, и, возможно, у них есть веские на то причины, если мы обратим внимание на то, с чем нам посчастливилось вырасти и чего мы ожидали. Но сводить всех к нулю, потому что они не могут начать с десяти, также явно несправедливо. Должен быть более мягкий путь реформ. Я прошу тебя не реагировать так остро, проклиная все, что они предлагают, а найти какой-то компромисс. Крайность опасна для обеих сторон. Может быть, лоббирование важности семейной магии и согласие делиться ею будет эффективным противодействием? Мне кажется, что вместо того, чтобы оставить наших детей без наследства, мы могли бы поделиться им с теми, у кого его нет. Я была бы не прочь, если бы мой отец согласился на то, чтобы просмотреть архивы Дирборнов и опубликовать некоторые из наших знаний и исследований, и, возможно, мы могли бы заплатить гонорар по наследству, который пошел бы на помощь людям, чтобы адаптироваться к нашему миру? Передай мою огромную любовь к Софии. Я вернусь в начале декабря, и мы сможем обсудить это за ужином. Пожалуйста, приезжайте на Новый год в Уэльс и останьтесь у меня на несколько дней. С наилучшими пожеланиями, Гермиона. *** Дорогая Г., 15 ноября 1946 года Я действительно добился некоторого прогресса сама-знаешь-с чем, но должен сказать тебе, что ее усовершенствование, вероятно, займет несколько лет. Алхимия — дело медленное и неприятное! Кстати говоря, один мой старый друг (очень старый – ха) пригласил нас погостить. Нико слышал о твоих интересах, возможно со слов Альбуса, и хочет встретиться. Он живет во Франции со своей женой Перенель. На прошлой неделе Карадок приезжал на ужин вместе с молодым волшебником, который был невероятно очарователен. Я подозреваю, что его юношеский интерес к юным ведьмам сменился на противоположный, по крайней мере, сейчас. Хотя прямо спрашивать о таком было бы невежливо. Это разозлит его мать — Гестия ужасно волнуется из-за внуков. Должен признаться, я уже забыл, как сильно люблю свою семью, и теперь мне кажется странным, что я так долго их не видел. Возможно, когда ты будешь дома на Рождество, я расскажу тебе немного больше о том, как это произошло. То, что ты узнаешь, прозвучит чрезвычайно интересно — не слушай Альбуса. По-моему, он только немного отошел от всего этого, связанного с Гриндельвальдом. И все еще не может доверять себе древнюю магию, но это не значит, что она плоха. У тебя есть своя голова на плечах. А магия — это больше о балансе, насколько я могу судить. С любовью, Сердик. *** Гермиона, Почему ты постоянно, черт возьми, путешествуешь или уезжаешь? Я ненавижу писать письма, и предпочел бы увидеть тебя лично! Но мне поручили передать хорошие новости от Айви — она выходит замуж. Небольшой шок, но все равно очень приятный. Очевидно, за Джеймса. Ее родители немного недовольны этим — они надеялись, что все это пройдет, и она выберет кого-то из волшебников. Но все не слишком драматично. Джеймс хорошо к ней относится, так что, какая разница? На днях видел твоего папу с Ланвалем. Думаю, он тебе понравится, если он задержится надолго. Увидимся на Рождество, С любовью, Карадок. *** 31 декабря 1946 года. Том Риддл был лжецом. Он всегда был лжецом, воспитанным в холодном месте, где за правдой следовало наказание. В месте для детей, где, казалось, ненавидят детей. Безопасное убежище, где он никогда не чувствовал себя в безопасности. Том Риддл был лжецом, и, как все те, кто обманывает свою душу, он не столько хотел вводить в заблуждение, сколько просто не признавал другой правды. Лжецы — существа недоверчивые, и этот мальчик-демон с серебряным языком внутри него ничем не отличался. Том Риддл был лжецом, мечтателем и скептиком, и он превращал свою ложь в реальность, его мечты становились правдой, а сомнения — способом для контроля. Том Риддл был лжецом и, как все лжецы, он любил истории. В возрасте одиннадцати лет он обнаружил — в чем был всегда уверен — что его место в более грандиозном повествовании, чем в той истории, где он вырос. А затем однажды он встретил девушку из сказки. Он узнал эту сказку, потому что, как и все лжецы, любил истории. Но он не верил в нее, пока она не сделала его частью истории — ведь больше всего лжецы любят истории о себе. Этот лжец, превративший себя в сказку, нашел кого-то другого, кто жил внутри нее. И как ни странно, именно этой сказочной девушке он мог предложить только правду. Ибо она не была лгуньей, хотя, как и все фейри, владела истиной, как тенью, которой прикрывалась. Вокруг сказочной девушки, которая использовала правду как защиту, лжец обнаружил, что его язык повернулся вспять и стал презирать ложь. Но когда утром в канун Нового года они одевались после особенно сытного завтрака в честь его дня рождения, состоявшего сначала из Гермионы, а потом из еды, он рассказал ей правду и понял, что, возможно, лучше было бы солгать. — Я нашел работу. В магазине магических артефактов и антиквариата, — объяснил он ей, — под названием «Горбин и Бэрк». Знаешь такой? Она сказала, что слышала о нем, но он распознал ложь в ее голосе, и в этой лжи он услышал разочарование. — Ты уверен, что это действительно... соответствует твоим талантам? — спросила она, застегивая халат и хмуро глядя на него через плечо. Она была права, и все же. Он должен был найти медальон. Это было частью его истории, как прошлой, так и будущей. — Вряд ли это навсегда, но я думаю, что это будет полезно, и к тому же интересно. Это были уже три истины, и она пожала плечами, соглашаясь с ним. — Ну, тогда ладно. Когда ты начинаешь? — На следующей неделе. И на этом они закончили. Позже, когда он с притворной улыбкой приветствовал гостей, то задавался вопросом, зачем им вообще нужны другие люди. Все эти люди в своих сверкающих нарядах тоже были лжецами, а Том знал лжецов и ненавидел их, потому что, как и все лжецы, он презирал обман в других. Он смотрел, как Гермиона разыгрывает любезную хозяйку, золотой компас на ее коже — он был правдой. Он знал многих гостей: это была вечеринка Гермионы и ее отца, но их общество ему наскучило. Если ему и нравился кто-то из них, то только София Малфой, женщина, которую он очень хотел бы иметь на своей стороне и которая, вероятно, растратила свои таланты впустую на Абраксаса. И ему нравился Сердик — король в своем королевстве. То, что он был волшебником, с пальцев которого капало золото, и даже в его смехе звучало золото, тоже было правдой. Кроме того, он был лучшим сказителем из всех, кого Том когда-либо встречал. Ведь он превращал серебряные тонкости в золотой смех. *** Первые несколько месяцев 1947 года Гермиона была несчастна. Отчасти потому, что она спорила с Дамблдором о своем пребывании в Норвегии во время ее первого урока в этом году, как раз перед началом семестра в Хогвартсе. Он похвалил растущий в современном магическом обществе уклон от такой жестокой магии, ожидая, что она согласится с ним. Но она провела слишком много времени с теми, кто родился в другом мире, и теперь должна была спросить — стоит ли это все потери их силы и знаний? Она не сможет простить магию, используемую против маглов, сказала она ему, решив не упоминать о собственных проступках в подростковом возрасте, когда стерла память родителям. И конечно, ей было нелегко принять человеческие или другие жертвы. Она все еще просыпалась, удивляясь всему этому. И все же было что-то, чем можно было оправдать древнюю магию, разрезание ладони в подношении земле за ее грубую силу. Разве магия, спросила она его, не настолько далека от обыденности, чтобы быть действительно отдельным миром, и как таковой не может управляться теми же самыми этическими соображениями? — Нет, Гермиона. Власть слишком соблазнительна. Необходимо наложить ограничения, иначе нас снова окружат те, кто хочет завоевать маглов и поработить их. — Либо магия может существовать только с ограничениями и тайная, — возразила она, — либо она может существовать столь же могущественная и истинная, как и прежде. И так наша тайна будет в большей безопасности! Почему только власть должна означать разоблачение? В этом нет никакого смысла. И так появился раскол — и не простой. Потому что они оба были правы: большинство волшебников и ведьм, полностью владеющих своими силами, не обязательно решили бы скрывать их, и все же могущественная ведьма или волшебник с такой же вероятностью использовали бы свою силу, чтобы помочь скрывать волшебный мир. Она злилась, что он не мог понять — или предпочел не замечать — почему так много людей в волшебном мире чувствовали себя обездоленными новыми законами, предложенными теми, кто наживался на обстановке после Гриндельвальда. Все, что считалось темным, постепенно и тихо объявлялось вне закона — даже некоторые безобидные заклинания — и перешептывания среди тех, кто имел магическое происхождение, подавлялось как мысли уже старого мира, не по делу и подлежащие забвению. Ее беспокоило, что она не знала так много интересных и необычных магических традиций, что они полностью будут утеряны в ее времени. Нужна была реформа, но ей казалось, что это не ее цель. *** Апрель 1947 года. Время от времени друзьям Тома надо было напоминать о том, кем он был и кем собирается стать. Молодой волшебник, по другую сторону от его палочки, был уже взрослым мужчиной. Он учился на два года младше в Хогвартсе, был умным и способным, и с трепетом относился к старосте мальчиков. После окончания университета его перевели на младшую должность в Министерстве, но сейчас он не справлялся с поставленной перед ним задачей. В то время как Абраксас Малфой и Гермиона играли в политику, Том играл с властью. Сила была в чужих секретах — этому научили Абраксаса, и Том узнал об этом еще в юном возрасте в жестоком месте для детей, где обмен секретами мог обеспечить тебе безопасность, если ты был недоволен. В то время как Абраксас устраивал обеды, вечеринки и ужины с важными людьми и пытался перехитрить своих идеологических противников, Том, который теперь был якобы простым торговцем антиквариатом, создавал свою сеть. Он очень хотел добавить в эту паутину старшего заместителя Министра магии. Это стало бы мощной нитью. Человек, чьей жизнью он мог бы легко владеть до конца своей недостойной жизни, если бы только этот клоун-волшебник выполнил ту простую задачу, которую ему поставили. Все, что ему было нужно — это доказательство того, что старший заместитель Министра был волшебником с очень плохими делишками. Но некомпетентность этого молодого человека показала, что есть вещи, которые лучше делать самому. И вот, пока юный волшебник потел, кричал и рыдал на том конце палочки Тома, находясь под заклинанием, которое он уже давно не произносил, он решил, что ему самому придется найти ту зацепку, которая бы раскрыла тайный интерес Аластира Маклаггена к девочкам-подросткам. Он найдет доказательство, ведь он хорошо умел находить вещи, и это станет для Маклаггена приговором на пожизненное. Но боги, его тайна была так скучна, что ему хотелось того шантажировать. Он закончил колдовать. Эдгар Стентон вздохнул с облегчением, все еще цепляясь руками за половицы. — Ты понимаешь, почему я должен был преподать тебе этот урок, не так ли, Эдгар? — тихо спросил он. Гермионе бы это не понравилось, но Гермионы здесь не было. — Да, мой Лорд. Спасибо. — Просто Том, Эдгар. В конце концов, мы же друзья, не так ли? Несмотря на дрожь, после того, как его нервы успокоились, молодой парень улыбнулся. — Зайди в магазин на следующей неделе с более подробным отчетом о проделанной работе. Можешь идти. Горбин и Бэрк не было работой мечты для Тома. Тем не менее, в этом был определенный смысл. Несомненно, он искренне интересовался магическими артефактами, темными или светлыми. Все, что связаны со властью. Его меньше интересовали люди, которые считали Тома просто мальчишкой из магазина, но иногда он считал это удобной маскировкой. Если на него не обращали внимания, то ему не нужно было прятаться. И если что-то раздражало его слишком сильно, то был способ показать людям другой взгляд, открыть совсем другую картину. Том понимал, что харизма — это оружие, и хорошо владел им. Старые ведьмы и волшебники охотно раздавали ему содержимое своих самых секретных и ценных сундуков, к большому огорчению их семей, когда читались завещания. Лучше продать его сейчас, а не оставлять своих родственников с грузом такого предмета… продвинуть такое может быть трудно на нынешнем рынке. Знаете. Мы же видим все это про-магловское законодательство, а наличие такого артефакта может рассматриваться довольно плохо в будущем, и хотя, конечно, это не запрещено, но может потребовать слишком много усилий для скорбящей семьи, говорил он им, голос низкий и серьезный, когда он недоплачивал им за товар с улыбкой. Иногда была задействована и другая техника: «Зачем это им? Они будут ссориться и делить имущество из-за этого предмета, разве семья не самое главное? Не лучше ли избавиться от искушения? Если вы считаете, что они заслуживают такую вещь, я, конечно, откажусь. Хотя ... мне так нравятся ваши визиты, может быть, я все-таки смогу иногда вам звонить?». И после того, как он расскажет эту байку богатому старому волшебнику, чья семья так и не удосужится приехать, через несколько недель Том уже получал награду: предмет оказывался у него в руках, и это было победой. Том хорошо умел коллекционировать секреты. Тайные знания, секретные предметы, секретные ключи к управлению людьми. Но он совершил невероятную ошибку в поисках того, чего действительно хотел. Он привез несколько вещей, чтобы продать их в «Горбин и Бэрк» после их с Гермионой (неудачной) поездки в Албанию. Все прошло не напрасно, по пути он собрал несколько очень интересных вещиц. Он был терпелив: это был третий раз, когда он продал им предмет. И на третий раз они все-таки предложили ему работу. И тогда он спросил. Как глупый пуффендуец, возможно, потому, что только вернулся прямиком из замка Дирборнов и был слишком расслаблен. Но он спросил напрямую. Именно так поступила бы Гермиона, и, без сомнения, она получила бы то, что искала, потому что она оказывала именно такое влияние на людей. В отличие от Тома, который не часто добивался чего-то, спрашивая в открытую. Он зарабатывал себе на жизнь обманом, хитростью, шпионажем, вымогательством и откровенным воровством. Он исследовал, уговаривал, убеждал, выслеживал, но никогда просто не спрашивал. — Я обдумаю это, — сказал он, когда ему снова прозвучало обычное предложение. — А теперь, возможно, мы сможем договориться о цене… если вы знаете, где находится кое-какой медальон? И Карактакус Берк улыбнулся, потому что он тоже знал, что такое тайна.