Это всё магия. Она опустошает тебя. Как только она хватает тебя за ухо, реальный мир становится все тише и тише, пока ты не перестаешь его слышать. Кэтрин М. Валенте, «Бессмертная».
Некоторые маглы росли с магией большей, чем у других. Она проявлялась в блеске волос, удачной игре в карты, способности оставаться незамеченным или в убедительности голоса, если ты был политиком. У некоторых она была, но не у многих. У некоторых людей магия никогда не проявлялась больше, чем способность превращать иголки в мышей, мыть посуду или запирать дверь. У некоторых она была, но не у многих. Едва ли больше, чем у сквибов, даже если они попадали в школу. Большинство людей в волшебном мире были обычными ведьмами или волшебниками. Они могли использовать большинство заклинаний, которым их учили в школе, а после выпуска забывали многое из того, что изучали. Они использовали только то, что им было нужно для выживания. Их магия была обычной, но не волшебной. Но некоторые, очень немногие, люди были настолько переполнены магией, что она незаметно проникала в их жизнь. В детстве вокруг них происходили странные вещи, даже по магическим стандартам. В школе они учили заклинания быстрее, чем сверстники. Их проклятия были сильнее, а чары длились дольше. А некоторые люди родились в мире, где магия была мифом — им дали все чудеса, но не так много силы. Некоторые маглорожденные дети вырастали с ненавистью к магии, возмущаясь, что им тяжело и приходится работать больше, чем остальным. Некоторые изучали магию и боролись с ней, заставляя подчиниться. Некоторые же просто смирились и ушли. Несколько людей даже изрезали свои запястья, снова и снова практикуя движения палочкой, пока не доходили до предела своих сил. Самыми редкими были те, кто родился в мире без магии, но был агрессивнее, чем это того требовало. Дети были настолько ей восхищены, что она выплескивалась и заставляла других недоумевать. Дети, которые стремились и не видели границ, считая их лишь условными. Голодные, любопытные, полные надежд дети, кто, повзрослев, использовал магию не только как инструмент для работы или облегчения жизни. Это дети, которые выросли и стали волшебниками. *** Том Риддл родился голодным и оставался голодным всю свою жизнь. Его никогда не кормила грудью мать, его никогда не держали в любящих объятиях. Он научился засыпать с урчащим желудком, а не сопротивляться, когда во всем ему было отказано. Он научился хитрить, лгать и воровать, чтобы утолить свою жажду. Жажду еды. Жажду знаний. Жажду власти. И хотя он никогда не ел досыта, его зубы снова становились белыми и крепкими. Он вырос выше своих сверстников, его волосы никогда не ломались, а кожа была кремовой, как у деревенской девушки, упитанной молоком и солнцем. Он рос красивым и странным, и все этому удивлялись. Гермиона Грейнджер не знала, что значит голодать. Но она узнала, что грызущий желудок делает с душой день за днем, когда Том Риддл рассказывал ей обрывки одинокого и голодного детства, а ее сердце замирало и ожесточалось, становясь ближе к нему. Но это сделало ее умнее, и она начала видеть то, чего не видел никто другой: магия вырастила Тома Риддла, потому что он был наполнен ею больше, чем любой другой ребенок. У Тома не было ничего другого, и она все сильнее овладевала им. Однажды он сказал ей: «Ты — магия во плоти» и, может быть, так оно и было — но совсем не так, как было у него. О, он и был магией. Магия просачивалась в жизнь некоторых людей — так же, как и он всегда находил нужные ему знания. Камень Николя Фламеля. Серебро гоблинов, ставшее крепче благодаря яду. Скрывающийся Василиск. Никто другой не смог бы узнать о подобном. Магия всегда была его собственным особым благословением. Когда магия Гарри просочилась в его тело, он стал быстрее и сильнее, чем выглядел, а потом сел на метлу, и этого было достаточно, чтобы уклоняться от заклинаний, от которых другие люди сразу же умирали. Но с Томом все происходило по волшебству. Он был более красивым, более убедительным и более гениальным. Он был диким существом, принявшим облик человека. И ее жизнь тоже стала более магической. Смерть Мэйбл Джеффрис в ночь Самайна подтолкнула ее стать кем-то большим, и это повлияло на всю ее жизнь. Магия могла быть холодной, потому что любая сила может быть такой — она ожесточила Гермиону по отношению к итак уже жестокому миру. И ей это нравилось. Она никогда не благодарила Тома за то, что он помог ей, ведь цена для этого была слишком высока. Но Гермиона чувствовала ее, и это опьяняло. Ей нравилось, что иногда всё кажется яснее. Это было в ее магии, заклинаниях и еще чем-то большем. Это было в том, как она целовала Тома Риддла. Как она обрушила гору. Как она могла бы использовать золотые яблоки. В ней было больше магии, чем раньше, а магия — это сила. Она подумала о том, что Том сделал ее равной себе, сам того не желая. О том, как они формировали друг друга в течение двух лет. Когда-то она верила, что можно полюбить человека за то, какой он есть. Но она не знала, что можно влюбиться в человека за то, в кого его можно превратить. В человека, которым она стала вместе с ним. Но поскольку Том Риддл всегда был более «волшебным», чем кто-либо другой, это дало ему право поверить, что для него вообще нет предела, и он разрушил себя с помощью собственной силы. Все продолжалось так. Гермиона Дирборн любила Тома Риддла, но никогда не говорила ему об этом. В этом не было необходимости. Гермиона Дирборн любила магию так же жадно, как выжженный лес любит осенний дождь, и так же страстно, как деревья жаждут солнца в конце зимы, а Том Риддл был волшебником и любил ее так же, как и она. Она знала то, каким он был на самом деле: каким он будет и каким мог бы быть, и она любила его, несмотря на это. Она любила его за их общий голод, за их одержимость и за то, как его губы заставляли ее чувствовать, что она летит и тонет одновременно. За блеск его черных глаз, когда они делились секретами. За то, как он уважал ее амбициозность и навязчивую погоню за знаниями. Но больше всего она любила его, потому что он был волшебником, а она любила волшебство. Однажды, когда Том Риддл сказал ей, что ему нужно соблазнить старуху ради ее секретов, она поссорилась с ним, слово за слово, бросаясь жестокими выражениями. Но когда она набросилась на него, то вспомнила: он был тем, кто он есть, и она не могла винить его за это. — Ты принимаешь неправильное решение, — сказала она ему, когда слезы высохли на ее лице. — Но я не могу стоять у тебя на пути. — Я не прикоснусь к ней, — пообещал он, совершенно не понимая, о чем она. — Клянусь. Она все равно отвратительна. — Это, — сказала Гермиона ранним утром в лучах будто потустороннего света, наблюдая, как он одевается, — не имеет значения. *** Время шло, и старуха была ослеплена им, как и многие остальные, но недостаточно. И вот однажды Том Риддл впервые убил из жадности и сжег последние следы человека, которым он мог бы быть, а Гермиона все равно любила его. Он повесил ей на шею золотой медальон, и, хотя она плакала, спорила и говорила, что ненавидит его и что он зашел слишком далеко, она надела его — и на этот раз, медальон чувствовал себя как дома. Такое чувство, будто он был ее частью. Только позже она поняла почему. Дело было в том, что Том Риддл, обладавший большей магией, чем любой ребенок до него, мог расколоть себя на части, чтобы уберечь от того, чего боялся больше всего. А вырос он вместе со смертью: она не была волшебной и не могла быть такой. Он бежал от нее. Но Том не знал, что все эти осколки отнимали у него. Во-первых, ценой была смерть в одиночестве. Итак, за первую часть Том Риддл заплатил своей невинностью. Тогда он не знал, что значит отнять чью-то жизнь. Он не совсем хотел именно этого, но был достаточно близко. Том Риддл излил все это в дневник, и, поскольку он был более волшебным, его душа просочилась внутрь и осталась там. Вторая часть отняла его семью. Она поглотила тайное, жгучее желание, которое он всю жизнь носил в себе: он хотел, чтобы его неизвестный отец полюбил его и узнал, а семья матери захотела того же. Но на этот раз он научился сознательно вкладывать душу во что-то, чтобы ее сохранить. И если он никогда не умрет, то никогда не станет такими, как они. И на какое-то время этого было достаточно: три части, уравновешенные вместе. Три было самым совершенным числом, хотя семь было более волшебным, оно было менее стабильным. Ему следовало бы остановиться на трех, но он не сомневался ни в себе, ни в своей силе. В свои семнадцать лет он уже сделал то, чего раньше никто не делал. Возможно, дело было в величии: вы никогда не сможете стать достаточно великими. Один раз в невинности и один раз в гневе. Его душа могла бы принять эти потери. Но цена была уже больше в третий и четвертый раз, потому что это был другой вид убийства. Несчастный случай и гнев сменились страхом и жадностью. Медальон принадлежал его матери, и он представлял себе, как тот висит на шее Гермионы, пока Том вкладывал в него свою душу вместе с кровью своей жертвы. Но он не знал, что это заберет то, что осталось от его сердца. Шли месяцы, и она догадывалась, а он становился все холоднее. Он начал обманывать ее, пытаться использовать, играть с ней более жестокие шутки. Он перестал мечтать о троне рядом с ней. Он хотел ее тело и ее разум, потому как они были вещами, которые можно использовать. Том Риддл искал власти над ней, и, поскольку она дала обещание другому мужчине, то осталась и позволила ему поверить, что она у него есть. Гермиона снова стала навещать Альбуса Дамблдора. Но медальон она проносила недолго — без той части себя, которую Том вырвал, чтобы вложить в медальон, он забыл, зачем сделал его для нее. Он забрал медальон и спрятал, не зная, что это будет его погибелью. *** Они не расстались, потому что у них почти не осталось связи, которую можно было бы разорвать, и потому что она поклялась быть шпионкой. Она позволила ему использовать свое тело и думать, что он использует и ее разум, а сама наблюдала и ждала. Она смотрела, как он слепит две стороны разбитой монеты в экстремизме, и ничего не говорила. Она ходила с ним на собрания радикально настроенных маглорожденных и на собрания людей, которые боялись их. И она смотрела, как он ослепляет всех до самых острых уголков веры, пока все мосты между ними не разрушались от насилия друг против друга. И тогда он отступал назад и ждал, кто будет сильнее, какая сторона даст ему то, что он хотел больше всего. Время шло. Однажды она снова уехала в одно место, а Том отправился в другое. Гермиона уехала в Россию, чтобы узнать о новом виде магии. Древняя магия там умирала, вытесненная новым порядком. Но вместо нее появилась новая, суровая магия. Не было более опасного места для магии, и все же магию было трудно уничтожить — но фениксов больше не существовало. Девушка в замке, которой дали пожить в сказке, положила золотое яблоко в котел. А ее отец варил это в течение года и одного дня, и наблюдала, как оно превращается. Ибо она знала то, чего не знал Том Риддл: единственная цена, которую можно заплатить, чтобы жить вечно — это пожертвовать самой вечностью. Девушка, ставшая женщиной, выпила зелье, сделанное из камня, который был яблоком, и хотя время шло дальше, оно больше ее не касалось. Это была ее истинная магия: видеть связь между двумя вещами, которые другие упустили. Время шло, но эту женщину оно не касалось: она почувствовала себя одновременно старой и молодой. У нее были и другие любовники, но они не заставляли ее чувствовать, что она летит и тонет одновременно. Они не бросали ей вызов, касаясь каждого горящего атома. Они не были дикими существами, выкованными из магии в форме человека. Ее стало слишком много, а их никогда не хватало. Время шло, и она училась, наблюдала и ждала. Прошло время, и дикий волшебник вернулся, искореженный, поблекший и сломленный. Он все еще был голоден, но теперь его голод был таким же ненасытным, как у волчьей стаи в конце зимы. Он все еще был диким, но теперь он был похож на раненного медведя, которого разлучили со своими детенышами. Он все еще хотел ее, но не как королеву. И она предупредила мудреца, что пришло время. Он превратил две настороженные группы во врагов и вернулся, чтобы объявить свою войну.Разрушение
12 февраля 2021 г. в 21:50