Unsphere the stars / Сдвигая звезды в небе

Я ощущала, как движутся течения. Песчинки перешептывались друг с другом. Он взмахивал крыльями. Облачка его золотистой крови мерцали во тьме. Под моими ногами лежали тысячелетние кости. Ни минуты больше не вынесу этот мир, подумала я. Так создай другой, дитя. Мадлен Миллер, «Цирцея».

Том не сразу отпустил ее. Он был рядом с ней, как фантомная конечность, которую ты все еще ощущаешь, даже когда ее ампутировали. Он был с ней на рассвете, когда она просыпалась в призрачных объятьях, потянувшись к холодной части постели. Он был с ней в компании, когда она поднимала глаза, чтобы поймать его отсутствующий взгляд в неразделенной шутке. Десять лет вместе были растоптаны и превращены в пыль. Гермиона не забывала, и поэтому она шла сквозь годы с поднятым серебряным щитом, скрывающим шрамы, чтобы противостоять миру. Иногда она делила с кем-то постель, иногда даже сердце — но не было никого, чьи глаза с таким триумфом смотрели бы на нее по-своему. Не было никого, кто подталкивал ее. К красоте, а не величию. Романтике — а не партнерству. В первые годы все было темным и бесцветным из-за ощущения его потери, из-за неудачи, из-за постоянного мучительного вопроса: «какой в этом был смысл?». Но жизнь продолжается и после потери, и Гермионе пришлось самой прокладывать этот путь. Почему этого было недостаточно? Ее величайшим триумфом в те угасающие годы был, конечно, камень. Это полностью перевернуло ее представление о магии, начиная с ее первого года в Хогвартсе. Однажды она помогла уничтожить камень, чтобы сразиться с Томом Риддлом, и теперь она создавала камень, чтобы пережить его. И все же это был триумф, которым Том (ее Том, Том-без-осколков) наслаждался бы. Это вызвало бы в его глазах то выражение, которое никто другой никогда не повторит. И когда через два года после его создания она смотрела на камень в первый раз, то все еще скучала по тому особенному взгляду. Это было что-то лучшее, чем просто гордость. Что-то, заставляющее ее чувствовать себя заметной. Так Гермиона поняла, как создали Философский камень. Кандида Когтевран пожертвовала последним фейри, чтобы закрыть Авалон и жить в этом вневременном царстве. Основатели Хогвартса отказались от какой-то части своей родословной, чтобы сделать школу защищенной. И эта магия действовала даже после смерти, иначе Елена бы давно исчезла. Но крестражи отнимали больше, чем просто жизнь. Гермиона поклялась, что станет солдатом, чтобы пустить корни вечного пламени. Могу ли я помешать ему? Любая великая магия имела свою цену: теперь она знала это не хуже других. А может, и лучше. Итак, Гермиона определила цену камня и отправилась за ним в Албанию. Это была не дешевая плата. Вечность требовала другого вида вечности, точно так же, как жадный крестраж забирал жизнь, чтобы создать другую. Она откажется от возможности стать богом, от шанса обратить свою кровь в ихор одним укусом золота, и превратила яблоко в камень. Ибо Гермиона знала то, чего не знал Том Риддл: вечная жизнь была скорее проклятием, чем благословением, и однажды она захочет умереть. Она знала, что, откусив золотое яблоко, придется заплатить за силу и бессмертие, которые оно дарует. Она больше не будет ведьмой, если съест его. Она станет чем-то большим или чем-то меньшим. Эта огромная цена магии веками ускользала от алхимиков — но вряд ли все было так просто. Остальная часть рецепта была столь же загадочна, как и его последний ингредиент. Николас Фламель поделился своими мыслями столетиями раньше. Но попытки воссоздать подобное потерпели неудачу. Большинство алхимиков вели одинокую жизнь, преследуя дурацкую золотую мечту: никогда не понимая, что самое странное из магических искусств требует, чтобы каждый нашел свой собственный рецепт. Гермиона не могла последовать за Фламелем, как и не могла долететь до Юпитера. Но Гермиона была не одна. Почему я здесь? Гермиона была дочерью алхимика, а Сердик уже мог превращать неблагородные металлы в золото. — Вот, — сказала она однажды в замке после завтрака (после того, как серая зима, слезы и горе, хуже, чем от потери Гарри, превратились в конкретную цель весной), — я принесла тебе кое-что. Она не знала, почему ждала так долго, почему потребовалось потерять Тома, чтобы сделать этот шаг к ее собственному величию, но она положила блестящее золотое яблоко на полированную поверхность стола с чувством собственной правоты. — Не ешь его, — предупредила она с улыбкой, наблюдая, как отец с любопытством разглядывает яблоко. Прошла минута, прежде чем Сердик вспомнил, что она сказала ему перед отъездом в Албанию — последний ингредиент. А затем его лицо стало задумчивым. Теплые карие глаза встретились с ней, наполненные радостью и восхищением, и немного краски возвращалось в ее мир. *** Одно дело — знать, как создать философский камень. И совсем другое — сделать его самостоятельно. Она и представить себе не могла, что зелье окажется настолько сложным. Для него требовались такие ингредиенты, как цветок, сорванный с горы в центре мира, слезы феникса (добровольно отданные и добавленные только во время парада трех планет), и даже — что довольно ужасно — живой пикси вида «Красная шапочка». Список был длинным и сложным, и хотя Сердик научил ее достаточным навыкам алхимии, чтобы понять кое-что из того, что ему было нужно, от этих инструкций у Гермионы закружилась голова. Неудивительно, что он десятилетиями жил в изоляции. Неудивительно, что это доводило людей до безумия. Если она ошиблась насчет яблока, то они потеряют месяцы, а возможно, и годы. Это вообще реально? Но она наслаждалась этим вызовом. Она пришла в себя, заставив погрузиться в дело с головой. *** Слезы Феникса оказались одним из самых простых ингредиентов. После неудачного урока с Альбусом, на котором все их теории о путешествиях во времени были снова сведены на нет, она просто попросила разрешения поговорить с Фоуксом. — Ты можешь обратиться с просьбой, Гермиона, как и другие. Но иногда он есть, а иногда его просто нет. Так она часами сидела с поразительно красивой птицей в разгар ее цикла жизни, смерти и возрождения и рассказывала свою историю. Это была скорее скорбь, чем эпическая поэма, потому как ее сердце было окутано трауром и тосковало по невозможному будущему. — Я позволила себе поверить в него, Фоукс, — говорила она сквозь слезы. —И теперь у меня впереди четыре десятилетия войны и горя, сорок лет, в течение которых я не смогу остановить его и никому не смогу помочь. Я просто хочу быть достаточно молодой, чтобы вернуть свое собственное будущее, когда вернусь обратно. У Сердика оставались некоторые ингредиенты после его экспериментов на протяжении десятилетий, но другие получить было намного сложнее. Это требовало либо большого количества золота и хороших контактов, либо умений Гермионы, чтобы выследить ингредиент самостоятельно даже в отдаленном уголке мира. *** Такой была одна из самых запоминающихся поездок Гермионы. Россия и ее жар-птицы — верный путь к тому, чтобы оказаться запертой за железным занавесом, даже для ведьм в наши дни. Особенно для ведьм. Ее первое впечатление — это серые здания и серые лица на земле, где хлестал такой ветер, способный разрезать алмазы. Земля, распроданная ложью равенства. Весной 1958 года в Советской Москве было ужасно холодно. Небо здесь было тяжелым и ровным, как железо, безжалостным и необъятным. Гермионе нужно было отыскать перо. Но это была опасная земля для волшебников, и просьба не к тому человеку могла привести к смерти. Проходя через Пушкинскую площадь к «Арагви», любимому в то время ресторану среди КГБ, где у нее была назначена встреча с женщиной, Гермиона поняла, что Москва настолько же красная, как и серая. Это был город, купающийся в цветах угасающего огня. Красные флаги развевались повсюду на пронизывающем ветру, как кроваво-пепельное напоминание о верности, в которой никто не нуждался. Официальная причина визита Гермионы была такова: она представляла марксистскую женскую группу — прятаться на виду было самым безопасным и простым способом посетить СССР. Русские маги не создавали собственного общества-под-прикрытием, как это делали многие европейские страны, такие как Британия. И поэтому, когда коммунизм охватил Империю, как лихорадка, почти все ведьмы и волшебники присоединились к борьбе в качестве маглов. Они были против Темного Волшебника, который стоял рядом с Царем, словно отравленная тень, прежде чем его убили, чтобы освободить место для революции. Они были против Имперской власти, которая уничтожила то, что когда-то было относительной гармонией между маглами и волшебниками. В последующие годы об исключительной силе и влиянии Распутина вспоминали многие, и любое упоминание о магии жестоко подавлялось. Книги были запрещены, экстрасенсы и знахарки ушли в подполье. Некоторые ушли воевать как за Гриндевальда, так и против него, поскольку его война распространилась по всей Центральной Европе и угрожала Советским государствам. В СССР магия была вне закона — за исключением тех случаев, когда Кремль считал ее полезной. Екатерина Лебедева ждала Гермиону за столиком. Она встала, чтобы пожать руку, приветствуя ее довольно громко. — Елена из общества «Женщины за марксизм»? Добро пожаловать в Москву. Она была ведьмой с милым круглым личиком и глазами, которые то морщились в уголках, то вспыхивали с предупреждением. — Какое необычное место, — пробормотала Гермиона в ответ строчку кода. — Я вижу, как оно было перестроено в Риме. Действительно, «Арагви» выглядел необыкновенно. В центре города, где еда была скудной и однообразной, двенадцатистраничное меню заставило бы замолчать и самих царей. — Все как дома у мамы, — ответила Катя, сделав заказ у подозрительно одетого под военного официанта. — В Грузии. Ох, Грузия! Вино! Ты должна ее посетить. Гермиона вежливо кивнула, гадая, не прослушивается ли их столик. — Расскажи мне, как прошло твое путешествие, — продолжала пожилая женщина. Гермиона приступила к рассказу. Она путешествовала как магл, понимая, что может находиться под пристальным вниманием. Она связалась с Екатериной, верным агентом КГБ, которая любила заработать несколько лишних рублей на черном рынке. И она тоже была ведьмой. Гермиона, улыбаясь, пока они чокались бокалами, решила спросить, какую роль в ее работе играет магия. Катя многозначительно постучала по столу и положила на него маленькую серебряную пуговку, издававшую очень слабое жужжание, как древний, покрытый пылью вентилятор, сражающийся со стихией. — Везде жучки, — весело сказала она. — Я должна была заставить тебя говорить, чтобы твой голос услышали. И теперь на записи мы продолжим скучный разговор об ужасном состоянии вашей буржуазной нации и все такое. Хитрый маленький трюк, не правда ли? Это было гораздо умнее, чем просто замаскировать разговор, признала Гермиона. Катя не стала рассказывать о происхождении устройства и, похоже, не собиралась углубляться в это. Гермиона же задумалась, не думает ли она, что та может быть британской шпионкой. Она наблюдала за тем, как Катя пьет родное вино, словно оно было святым. За тем, как она вкусила икру, как они пьют лимонад летом. За тем, как она смаковала лобио, словно это было единственное горячее блюдо, которое она ела за последние дни. — Ты можешь достать его? — спросила она, наконец. — Все дела позже, — ответила с пренебрежением Катя. — Но да, я дам тебе информацию, где его достать. Сначала расскажи мне о Хогвартсе. — О Хогвартсе? — удивленно повторила Гермиона. — У нас нет подобной школы. Мы учимся у деревенской знахарки или у родственников. Кого-то из детей отдают в леса. А богачи когда-то ездили в Дурмстранг, но не сейчас. Опиши мне ее. Школу-интернат! — рассмеялась она, но в ее голосе слышался голод, который не утолить едой. — Хогвартс — это замок в Шотландии, — медленно начала Гермиона, удивляясь, зачем той знать о нем. Интересно, опасно ли это. — Откуда ты о нем знаешь? — Мне как-то рассказал один волшебник. Он сказал, что самые лучшие дети идут туда учиться. И добавил, что это самая лучшая школа в мире. Он рассказал, что быть магом у вас безопасно, потому что там тебя никто не найдет. И что ваши волшебники живут в отдельном мире, а не рядом с маглами. Была ли она на самом деле лояльным советским солдатом, который жаждал чего-то большего, подумала Гермиона, или все это было притворством? — Хогвартс — это… это больше, чем я могу тебе рассказать. Замок полный тайн, которые раскрываются, когда они больше всего нужны, а иногда и когда ты действительно не хочешь этого. Лестница, по которой ты поднималась тысячу раз, однажды приведет тебя в новое место, если ты опоздаешь. В Большом зале потолок похож на ночное небо. Днем он покрыт созвездиями, которых мы не видим в северном полушарии. — Чему там учат? — Основным дисциплинам магии, таким как Трансфигурация, Чары, Зелья… О, еще рассказывают о флоре и фауне волшебного мира. Учат перемещениям, как полетам, так и аппарации. Катя нахмурилась и сделала большой глоток вина. — Разве эти волшебники не имеют неестественного и несправедливого превосходства над большинством людей? — Возможно, это несправедливо, но магия не противоестественна. — Мы полагаем, что это так, — сказала Катя, указывая на вторую бутылку. — Возможно, это произойдет однажды, но со всеми доступными вашему государству технологиями и мощью, не кажется ли тебе, что сейчас это менее актуально? Это было умно, потому что такой ответ льстил, а не начинал спор, и женщина ей улыбнулась. — Возможно, но такая ведьма, как ты, рождается с неестественной властью над человеком без нее. Это создает классовую систему, в которой маги неестественно возвышены. Здесь мы либо используем это для продвижения дела, либо умираем. Что-то в ее тоне заставило Гермиону задуматься, не была ли эта женщина охотницей на ведьм. Но там, где подростковая версия ее самой могла бы ринуться в бой, испуганная и готовая бороться, взрослая — уселась поудобнее, чтобы все обдумать. — Магией, — сказала она через некоторое время, — здесь пользоваться труднее. Вы никогда не замечали? — Так и есть, — ответила женщина, гордая и грустная. Женщина, которая жаждала большего и ненавидела себя за это. Женщина, которая убивала себе подобных, но хотела знать, на что они похожи. — Мы уже много лет уничтожаем источник неравенства. Гермиона молча слушала, как женщина описывала шаги, предпринятые спецотделом советской разведки, чтобы окончательно покончить с опасным, неестественным сорняком магии и волшебных детей. Она чувствовала себя поразительно трезвой, несмотря на выпитое вино, хотя на самом деле большую его часть она бесцельно выливала, чтобы сохранить ясность в голове. Землю, которая была полна дикой и необычайной магии, теперь задушили: сначала религией, а затем новой, серой формой коллективного поклонения. *** Наконец, разговор подошел к концу, и когда Гермиона оплатила счет и вымогательскую взятку, Катя дала ей то, за чем она пришла: инструкцию о встрече с человеком, у которого было перо жар-птицы. — Кстати, — спросила Гермиона, когда они вышли из ресторана, — тот человек, который рассказал тебе о Хогвартсе. Как его звали? — Он называл себя Лордом Волдемортом,— нахмурилась Катя. — Он прибыл к нам в поисках знаний о древней магии. Мы показали ему, как мы ее уничтожаем. — Спасибо, — хрипло сказала Гермиона и попыталась улыбнуться. — Уверена, что это было очень мудро. Это была опасность, которую она не предвидела, и Гермиона чувствовала, что не влияет на происходящее, пока ее мировоззрение перевернулось. *** С другими ингредиентами было сложнее. Гермиона путешествовала по потайным уголкам мира, чтобы собрать их, по ходу обучаясь. Временами это казалось невыполнимой, самонадеянной миссией, и она была близка к тому, чтобы сдаться. Но воспоминание о надеждах Сердика и ее собственном стремлении увидеть Гарри и свою семью подталкивало ее. Жгучее чувство цели, которое начиналось как смутное желание сделать что-то хорошее в мире, постепенно формировалось в план чего-то большего. *** Первая их попытка оказалась неудачной. Они растопили дыру в котле, а содержимое просочилось на каменный пол алхимической комнаты под замком. Пятно не сходило и слабо отдавало кровью. *** Вторая, много месяцев спустя, не была такой. Это был экстраординарный момент, о котором она будет вспоминать на протяжении многих лет, особенно в те дни, когда будет сомневаться в собственной силе и стремлении. Камень создавался как зелье, составленное из ста сотен ингредиентов со всего земного шара. Она знала, что это было правильно, так же уверенно, как и знала, что она была магией, когда Сердик добавил флакон с тремя слезами феникса, и содержимое котла задрожало, замерцало и превратилось в чистый, сияющий белый, золотой дым, пахнущий как первое дыхание весны и последний бриз лета. — Все готово, — прошептала она, едва смея в это поверить. Она вспомнила дни, когда потела, поднимаясь в горы, рискуя тюремным заключением за контрабанду дорогих и защищенных ингредиентов из Японии; когда захватила членов свирепого племени пикси в призрачных руинах на шотландской границе; когда нашла новые способы сохранить травы, цветы и листья, пока путешествовала. — Это превратит любой металл в золото, — сказал Сердик. — Но я так и не нашел следующего шага, пока не появилась ты, Гермиона. Добавь его и давайте посмотрим, сделали ли мы все, что задумали. Она глубоко вздохнула. — Ты уверен? Ты потратил всю свою жизнь, пытаясь сделать его, думаю, это должен сделать ты. Вместо ответа он подошел к тщательно охраняемому шкафу в глубине старинной мастерской, открыл его и достал коробку с золотым яблоком, которое она ему отдала. Второе было спрятано — и это был вопрос, на который она еще не нашла ответ. Он открыл коробку и протянул ей яблоко. Даже в тусклом свете свечей алхимической мастерской оно излучало свое собственное неземное сияние, обещая вечную жизнь и силу. Обещая бессмертие, которым она собиралась пожертвовать. В мастерской было тихо, даже огонь казался тише, как ветер перед бурей или молчаливая толпа перед стартовым пистолетом на Олимпийских играх. Мгновение, выбор, который растянулся, растянулся до того… … пока она не забрала яблоко и, прежде чем успела подумать об этом, осторожно опустила то в зелье. *** Ничего не происходило, пока они смотрели вниз на гладкую белую поверхность, золотые завитки поднимались вместе с небесным ароматом. Ничего не происходило, а потом это случилось. Поверхность закипела, и Гермиона отскочила назад, потянув за собой Сердика, за долю секунды до взрыва. На мгновение мир стал золотым, словно в тумане, жарче, чем вершина вулкана, на который она смотрела два месяца назад, пытаясь поймать редкую ящерицу. Жарко, свирепо и страшно. Рабочий стол раскололся и загорелся, прогнувшись, когда котел раскололся, а ее сердце замерло. Газовый шар стал ярко-белым, и она закрыла глаза, скрываясь от его разрушительного блеска. Неправильно, неправильно, неправильно — она все испортила и зря потратила самые редкие ингредиенты на земле. Крик застрял у нее в горле, рвался наружу, не выходя, все дальше и дальше, безмолвный, болезненный и бесконечный. Затем огромная белая масса отступила обратно, став рубиново-красной перед тем, как взорвалась. «Так рождаются звезды», — в отчаянии подумала она. И… и… и… … так это и было. Обжигающий жар исчез так же быстро, как и появился, оставив после себя кроваво-красный камень размером не больше ладони. Рядом с ней Сердик опустился на колени, и она опустилась с ним, обнимая его, пока они плакали вместе.