Unsphere the stars / Сдвигая звезды в небе

Говорят, не бывает любви с условиями. Так считает большинство людей. Но если у любви нет никаких границ, рамок и правил, как мы узнаем, что поступаем верно? Если меня будут любить несмотря ни на что, к чему тогда стремиться? У любви должна быть куча правил. Любовь требует от партнеров постоянного самосовершенствования. Гиллиан Флинн, «Исчезнувшая»

Гермиона отступила назад и смотрела за тем, как Том осматривает ее кабинет. Она аппарировала вместе с ним сразу от ворот. Конечно, она могла бы привести его прямо сюда по воде, ведь Гермиона уже свободно могла найти остров. И ей хотелось бы посмотреть, как он отреагирует на его появление на горизонте, но у них не было на это времени. На улице уже совсем стемнело: сентябрьская гроза отрезала солнечный свет задолго до наступления настоящей ночи. У Тома будет еще достаточно времени, чтобы изучить Идунну и достаточно времени, чтобы познать его тайны и чудеса, как только она пристроит его и успокоит собственные нервы после того, что сделала. Комната внутри была словно залита золотистым светом. Огонь потрескивал в камине, шары мягко светившего магического света собрались вокруг: некоторые кружили над ее столом, другие блуждали, исследуя темные углы, и собирались в центре комнаты. Это была комната, которая показывала ее как волшебницу и ученую. Полное руководство странным островом-страной было вырезано глубоко в скале. Это место располагалось на вершине утеса, возвышавшегося над городом Идунна, где парил университет из камня и стекла. Но все, что было по-настоящему ее олицетворением, находилось именно здесь. Комната превратилась в лабораторию зелий и ее личную библиотеку, где полки с книгами закреплялись за каменные стены, пока не упирались в огромную шахту. Там пробивался свет через всю скалу на 30 метров в глубину. Потолок у комнаты был открытым, а точнее совсем отсутствовал. Пять колонн разделяли большую дугу, отделявшую комнату от неба. Создавалось впечатление, что место полностью обнажилось перед стихией, а город и море простирались далеко внизу. Магические барьеры защищали от непогоды, но Гермиона уже привыкла к легким морским бризам. Теперь же комната впустила в себя часть ночной ярости, заставляя свет вокруг дрожать так, что тени плясали над странными предметами ее коллекции. Именно здесь Гермиона проводила свои частные исследования. Также это было местом, где она принимала гостей острова. Том оглядывался вокруг, а она думала над тем, что именно она сотворила. Сейчас она так остро ощущала его присутствие, что казалось, каждый волосок тянется к ней, говоря: «туда, туда, туда». Но его слишком молодое лицо выглядело таким же отталкивающим, как и ее настороженность. Она старалась ничего не делать. Но Гарри подтвердил то, чего она опасалась: разделенные кусочки души Тома Риддла останутся в ловушке вечных мучений, ни живые, ни способные перейти в мир за этим. Возможно, он это и заслужил, и она бы попыталась оставить все как есть. Но вспомнила его еще до того, как он стал другим человеком, и подумала, как ужасно несправедливо, что у него никогда не было шанса стать кем-то большим. Как отчаянно она хотела спасти его, все эти десятилетия назад, но каким напрасным все это было. Но сейчас она это сделала. Кто ты теперь, Том Риддл? За всем этим была горькая правда: Гермиону создал Том Риддл. Так много из того, кем она стала, появилось после знакомства с ним. Она словно оттачивала себя, пока не стала острым лезвием, твердым как алмаз, и сияла, сияла и сияла. С того момента, как в одиннадцать лет она получила письмо, изменившее ее жизнь, Гермиона была создана по его образу и подобию. И все возвращалось к нему снова и снова, а она превратилась в нечто большее, чем была бы без него. В мире, где не существовало лорда Волдеморта, Гермиона Грейнджер никогда не была бы кем-то большим, чем просто умница маглорожденная. Без него у нее не было бы Гарри и Рона. Без него она заставила бы себя стать просто лучшей в своем классе. Но ей пришлось заставить себя быть до такой степени лучшей, чтобы суметь спасти мир. Поэтому она отплатила ему тем же. Если он бессознательно выковал ее в горниле своей ненависти и своей войны, то она сознательно перековала его обратно. Закаленный, на этот раз, магией воспоминаний, наполненных любовью, до такой степени, что его клинок уместился в ее руке как влитой. Они всегда говорили, что любовь должна быть безусловной. Но эти правила не действовали, когда ты любила монстра, который хотел стать богом. Или когда у тебя был шанс стать богиней, а ты предпочла стать королевой. — Ты голоден? — спросила она вежливо, как хозяйка, приветствуя трудного гостя. — Да, так и есть. Она постучала палочкой по звонку, чтобы связаться с университетской кухней. — Ужин на двоих, пожалуйста, Глэдис, — сказала она. — Не спеши. Она указала Тому на стул напротив. Гермиона знала, каким не должен быть письменный стол, когда-то еще в середине девяностых, в месте, которое маглы называли Ливией. Она переоделась торговкой оружием, чтобы встретиться с военачальником и заставить его амнистировать захваченных в плен ведьм и колдунов. Это было очень опасно и очень незаконно, но эти люди стали одними из первых жителей острова. И забрала она тогда не только людей. Когда генерал занял свое место, на его куртке блестели медали, а стол обнажил его колени, сделав его внезапно смешным, несмотря на серьезную репутацию. Но в ее доме, ох, ее собственном замке стол был вырезан из дерева с острова и хранил многие из ее секретов. А также был местом для дюжины справочников, источников, нацарапанных заметок на пергаменте. Она скользнула за полированное дерево и почувствовала, что немного расслабилась. Барьер был для нее успокаивающим знаком. В золотистом свете комнаты темно-синие глаза Тома сияли, как небо после заката. Он был моложе, чем она когда-либо видела, и все же такой знакомый, что ее пронзило электрическим разрядом. Она выдержала его взгляд. Теперь это был ее мир. — Полагаю, у тебя бесконечное количество вопросов. Он кивнул. Гермиона ждала. — Ты знала, — сказал он через мгновение. — Все это время, ты все знала. Ты прекрасная лгунья, Гермиона Дирборн. Гермиона Грейнджер-Дирборн. Он произнес «Грейнджер» так, словно это была тайна. Как будто это обжигало ему язык. — Я знала. Я надеялась, о, как я надеялась, что все изменится. Но да, я знала. — Что ты со мной сделала? — спросил он еще немного позже, уже более яростно, как будто все эти месяцы, проведенные в ловушке в Мунго, он думал только об этом. — Я дала тебе кое-что, что у тебя отняли, — внезапно занервничала Гермиона. Это была та часть, которая звучала безумно, и та часть, где она объясняла, что использовала несколько счастливых мгновений у тысяч людей и превратила те в магию, чтобы исцелить его разбитую душу. — Я записала это для тебя, чтобы ты смог понять процесс, — на этих словах на его лице появилась улыбка, между ними вспыхнуло понимание. Эта искра казалась опасной. Как будто весь мир видел ее глазами дальтоника, и только его глаза видели весь цветовой спектр. — Ты был в ловушке, твоя душа была разорвана в клочья. Гарри видел ее часть, когда ты пытался убить его. Он рассказал мне, еще до моего возвращения, и однажды я вспомнила об этом. Тогда я поняла, что они уничтожат дневник. Так что я решила исцелить тебя до такой степени, чтобы ты смог пройти дальше. Я сделала ловушку для части твоей души из дневника — она задержалась бы в Комнате из-за твоей связи с основателями. И она была только половиной, уже полностью ушедшей. Но также это была самая большая часть из всех, возможно, которая стала бы якорем для остальных. Я поймала ее в ловушку, чтобы твою душу нашли другие части в будущем, если бы оказывались близко. Видишь ли, любая душа хочет исцеления. Но это заняло бы… о, кто знает. Возможно, целую тысячу лет. Но если сломанные части сойдутся вместе, то ты бы прошел дальше. Гермиона остановилась, задумавшись о том дне, когда решила вернуть его. Она сидела на террасе и смотрела, как садится солнце, пила вино, и тоска по нему навалилась, как грозовая туча. За все эти годы были моменты, когда она смотрела на возлюбленных и желала чего-то большего. Моменты, когда она хотела написать ему, просто чтобы получить ответ. Моменты, когда кто-то соглашался с ее теорией, а не оспаривал. Каждую ночь и утро, лежа в одиночестве в постели или наедине с другим телом. У нее всегда были свои установки, которые удерживали ее. Как ярость и ненависть к тому, кем он стал. А потом однажды этого оказалось недостаточно, и она просто захотела его. Когда-то давно Гермиона Грейнджер была девушкой, которая хотела сделать что-то хорошее в этом мире. А потом она стала чем-то большим. — Я просто ничего не могла с собой поделать, — продолжала она, вцепившись руками в подлокотники кресла, чтобы унять дрожь, хотя это не скрывало дрожи в ее голосе. — Я всегда удивлялась, почему мне этого мало. Достаточно, чтобы сделать несколько шагов в сторону от пути и выбрать лучший. Мне должно было этого хватить. И однажды я подумала… Я поняла, что у меня не было ни единого шанса. У тебя никогда не было шанса. Вот я и решила подарить тебе один такой. Может быть, этого недостаточно, чтобы сделать тебя хорошим человеком, но достаточно, чтобы сделать тебя лучше. На долю секунды мир стал таким ярким, что повсюду был виден только свет, а затем в гневе закричал гром, и казалось, что мир расколется надвое. С моря налетел шторм. — Мне было недостаточно, — сказал он, перекрывая звук дождя, стучащего снаружи по камню большого арочного проема. В комнате звякнул колокольчик. — Пойдем, надо поесть, — сказала Гермиона, поднимаясь со стула. — Думаю, для одной ночи достаточно. Она провела его через лабораторию зелий и библиотеку к краю вырубленной шахты. Дождь не попадал на нее, защищенную завесой магии. Над ними возник ручей, и теперь он переливался через край, цепляясь за скалу, насколько это было возможно. — Мерлин, а если ты туда упадешь? — спросил он, глядя прямо в бездну. Гермиона не ответила, но шагнула в пустоту, где ступени из золотого огня появились в воздухе навстречу ее ноге. Том рассмеялся, оценив ее магию и представление. Это была лестница в личные покои Гермионы, заколдованная против тех, кто желал ей зла. Прошло много лет с тех пор, как она по-настоящему боялась высоты, но всегда была доля секунды, когда она задавалась вопросом, сработает ли ее магия, а затем доля секунды, когда она чувствовала себя живой. Если враг попытается взобраться по ней, то ступени не появятся под его ногами. Вместо этого они будут обвиваться вокруг, и незваный гость повиснет над шахтой, пока она не придет, чтобы освободить его из ловушки. — Дождись, пока я не окажусь наверху, и следуй за мной, — сказала она, никогда не упуская ни одной из мер предосторожности. Лестница спиралью уходила вверх, и, сойдя с нее, она обернулась, чтобы посмотреть на него. Но шаги были просто шагами, пока он поднимался наверх, и один из ее страхов испарился из ее сердца. Личные покои Гермионы были простыми, повторяя размеры общего пространства внизу: спальня, ванная и гостиная-столовая. Она повела Тома в столовую, где в скале вырубили широкую террасу. Прозрачные занавески мягко колыхались на ветру, гораздо более спокойном и мягком, чем один из последних штормов снаружи. Именно здесь они с Гарри смотрели на ее владения, и он сказал, что не будет их частью. С тех пор она посадила жасмин, чтобы обвить каменные балюстрады, и ночные цветы, чтобы те спускались с выступающей скалы. Горшки с ароматными травами, маленькие деревья и другие растения —некоторые волшебные, а некоторые нет — приносили жизнь и зелень в маленькую гавань, где дождь никогда не шел слишком сильно, а ветер никогда не дул слишком яростно. — Албания, — сказал Том, словно его отбросило назад в прошлое. Она проследила за его взглядом: он смотрел на кованую медную магическую чашу, которую принесла Гермиона. Это была прекрасная вещь, и она пригодилась для пикников в горах. Если кабинет был внушительной резиденцией ученого-лидера, то гостиная над ним была заполнена искусством и артефактами женщины, много путешествовавшей по миру. С крыши свисал невозможный световой люк, деревянный стол подсвечивался. Стены были гладко оштукатурены и увешаны картинами. Сюда же она привезла зелень. Деревья в горшочках, виноградные лозы, спускавшиеся по краям полок и шкафов. Прямоугольная лужа воды отражала свет комнаты и темноту ночи, выступая на террасу. Кресло и диван появились вокруг огня, который загорелся по взмаху пальцев Гермионы. — Давай поедим, — сказала она. — А потом я отвезу тебя туда, где ты будешь жить. Это был долгий день. На круглом столе, возле арки с колоннами, стоял поднос с едой, к нему были прислонены два стула. — Расскажи мне об Идунне, — попросил Том, а его голос был полон тоски. И она это сделала. Она рассказала Тому правду о его создании, и то, что она никогда не говорила об этом никому раньше. Пока она рассказывала, они ели и пили вино, хотя позже она так и не смогла вспомнить, что срывалось с ее губ, и минуты с ним пролетали быстро, а буря затихала. Том Риддл был лжецом, и, конечно, как все лжецы, он любил истории, и эту историю он любил больше всего: свирепая женщина с украденным яблоком плыла в течение года и дня, а затем кровь и пепел на скале, и магия, магия, магия. Гермиона Грейнджер-Дирборн была практичным романтиком, и это было то, что она любила: создание общества из ничего. Попытка создать лучший мир для волшебников. Том не спрашивал, как она за все это заплатила, потому что, хотя он был сиротой, лгуном и рассказчиком, он не был особенно практичным. Однако богатства Идунны не были созданы магией. Они были заработаны на инвестициях девушки, у которой было слишком много золота за пять десятилетий и определенное знание будущего. Гермиона поставила кучу денег на очевидно правильные вещи и вложила все в остров. Том не стал спрашивать, как живут беженцы, сотрудники университета и те, кто выбрал ее стиль жизни. Как они писали законы? Конституцию? Кто правит, кто платит налоги, кто подметает улицы и строит дома? Вместо этого Том внимательно слушал, пока она говорила, его глаза горели и были полны решимости, и когда она закончила, он откинулся на спинку стула, выдержал ее взгляд и спросил: «Где я могу получить волшебную палочку?». — Я могу дать тебе рекомендации, — сказала Гермиона, — но тебе придется убедить мастера волшебных палочек. Он очень стар, и нам повезло, что он у нас есть, также он очень хорошо тебя знает. Она наслаждалась тем, как понимание промелькнуло на его лице, как тень в стремительном потоке, которая исчезала также быстро.