✦
У Юнги влажные и полные губы, Чимин срывает короткий поцелуй, одной частью своего сознания находясь где-то совсем не в этом пространстве, когда сквозь неясный туман слышит: — Да, давай будем встречаться. Он задыхается, потому что Юнги буквально выбивает из него жизнь и признанием, и руками, сжимая слишком сильно, слишком неосторожно, слишком резко, ему бы притормозить на этой части и просмаковать, переварить, но мята и табак забивают и нос, и уши, и глаза. У Юнги очень цепкие руки и хватается он без намека на какую-либо обходительность — так же болезненно, как крючок для нежного брюха рыбы, и Чимин почти чувствует острый металл в шее. Это отрезвляет едва ли и Чимин вяло, но пытается остановиться, и Юнги, явно почувствовав заминку, интересуется: — Будешь сопротивляться? Насмешка даже не в голосе — в воздухе. Чимин иррационально чувствует себя обманутым, но смотрит в глаза Юнги неотрывно. Собственное дыхание слышится в ушах, как под водой, важные решения медленно растворяются в белом шуме, как в ряби пустой волны на радио, и хочется сделать что-то плохое. Или что-то хорошее. Юнги хочет поиграть? С ним? Или с тем, что внутри него? — Понятия не имею, о чем ты, — на выдохе произносит Чимин, опуская глаза на губы Юнги. Он поднимает руку и сжимает в кулаке его футболку на груди, медлит, но притягивает ближе. Теплый выдох обдает лицо, запах недавно выкуренной сигареты плотно оседает во рту, но все это мелочи — Чимин целует снова. Расходится картина мира, когда Юнги отвечает с той же нерасторопностью, и это затормаживает. Он смотрит на Юнги в который раз, сверяя с реальностью, и вроде бы все так, все привычно и так, как происходит всегда, но более темный розовый на мокрых губах выбивается из стандарта. Чимин ломает об него глаза и голову. Юнги стоит, не уходит. Терпеливо ждет, наверное, пока Чимин решится на отчаянные методы или пока он струсит и убежит, поджав хвост. Это игра, решает Чимин, это самая что ни на есть игра — вот он, очередной квест, где от решения зависит финал, где можно испортить жизнь либо всем, либо никому. Но губы зудят от неосторожных поцелуев, и еще свежи воспоминания о багряных засосах на тонкой шее в то, самое первое утро, как и все то, что было после. Зачем это все? Мята закладывает нос. Чимин отдает себе отчет в том, что они оба пьяные снова, но обещает себе подумать об этом позже. На ошибках не учатся — ошибки собирают в карман и спустя много лет анализируют. Он кладет руки на бедра в светлых джинсах, большими пальцами приподнимает полы футболки, проверяя наличие ремня. Черная кожа плотно прилегает к телу, и Чимин на пробу подсовывает пальцы. Горячо. И туго. Юнги отзывается сдержанным выдохом на такую совершенную глупость, и как по щелчку слетает первый предохранитель. Чимин смелеет, поддается ближе и касается носа Юнги своим. Внутри все выгорает от этой близости, заводит эта необыкновенная доступность, и ремень в руках, глухо звякнув, поддаётся, словно Чимин много раз проживал этот момент прежде. Он опускает взгляд, цепляется за железную пуговицу и выворачивает ее из петли, касается холодной молнии и распускает чужие джинсы, как по нитке. Юнги не сопротивляется, но следит — заметно по его пристальному вниманию и ровному дыханию. — Ты даже сидеть за одним столом со мной не мог, а теперь так легко разрешаешь снять с тебя штаны? — голос подводит, даже полутон выходит слишком хриплым. — Так раньше мы и не встречались, — спокойно произносит Юнги, и Чимин снова чувствует себя в капкане без кислорода. Где-то здесь не состыковка, но на середине уравнения такое бывает, нужно сперва получить ответ, попытаться. — Ты специально строишь из себя тормоза или просто стремаешься, что я убегу? Юнги хмыкает и облизывает свои губы, добавляя тише: — Или ты не хочешь показаться слишком плохим? Чимин не находит, что ответить. Внутри щемит от нехватки информации, недостает переменных, но это и не математика, нужно не думать — нужно чувствовать. Схватив Юнги за руку, он кидает на него молчаливый взгляд, а после заводит в комнату, где тесно настолько, что колени практически сразу сталкиваются с диваном. Казалось бы, вот все, что тебе необходимо: ночь, диван, омега. Юнги. Но тревожность, подтертая ощущениями, свербит в солнечном сплетении и требует понять, что происходит. Юнги решает все быстрее: вынуждает его сесть и взбирается верхом, и Чимин не помнит ни единого раза, чтобы был так обескуражен и, черт возьми, возбужден, как в этот. — Ты снова слишком перепил или как понимать тебя? — Хочется задать тебе тот же вопрос, — Чимин выдыхает и бегло смотрит вниз, где Юнги восседает на его коленях. — Совсем немного не укладывается в голове. Ты пригласил меня… поговорить? — Мы поговорили, — Юнги вдруг зажимает лицо в ладонях и шумно тянет воздух, обнюхивая. От такого откровенно неприличного жеста Чимина бросает в жар и бесцветные волоски на руках встают дыбом. Чужой нос касается его щеки, касается скул, виска, проходится за ухом, щекочет дыханием мочку и опускается к шее. Решетки грязных фантазий опускаются тоже, выпуская наружу нечто темное, а в следующий момент Юнги тянет его ремень. Чимин беззвучно размыкает губы и: — Это… Челка лезет на глаза, хочется заправить, но нельзя, иначе Юнги совершенно точно выскользнет из рук и растворится в полутемноте квартиры. Чимин собственнически кладет ладони на острые колени в прорезях джинс и сжимает, ведя выше, забираясь под ткань и путаясь в светлых облезлых нитках. Юнги же — дышит шумно, копается с его ремнем и отчаянно прижимается ко лбу, приподнимаясь выше каждый раз, когда Чимин на одних только рефлексах пытается ненавязчиво прижаться. Эта несправедливость едва не вызывает скулеж — напряжение отдает дрожью в пальцах, а облегчить его хотя бы касанием — никак. Губы тянет от непривычно долгих поцелуев, но ничего лучше, чем стереть их еще больше, Чимин не находит, и Юнги смеется прямо в поцелуй: — Поверить не могу, — он, привстав на коленях, придвигается ближе, и Чимин с готовностью цепляется за ослабленные джинсы перед собственным носом, раскрывая ширинку. — Ты и правда настолько ведомый. — Проверяешь меня? — Чимин неловко тянет с его задницы плотную ткань, но Юнги смеется в губы снова и перехватывает руки. Это вызывает разочарование: — Да черт возьми. — Ты пахнешь сильнее, — невпопад выдает Юнги и снова прижимается лбом, повторяя тише: — Слишком сильно пахнешь… Они замолкают оба. У Чимина кружится голова и тянет внизу живота в сладком предвкушении. Юнги, тонкий и грубый, придавливает его к дивану телом и ко дну — камнем. Угловатый и дерганный, он не отскакивает, когда Чимин запускает ладонь под футболку. Под пальцами тут же напрягаются мышцы живота, и это новым градусом распаляет кровь. Чимин обхватывает его за талию под футболкой обеими руками, кожа к коже, большими пальцами, играючи, поддевает резинку белья до глухого хлопка, поддевает снова и ведет к тазобедренным. Юнги снова перехватывает руки, сжимает, словно железными наручниками, но не убирает. Смотрит своими глазами, и нужно обладать высшими силами, чтобы понять его мысли. Чимин поддается бедрами, и в этот раз успешно. Трение минимальное, но от него вверх по телу разносится приятный всполох жаркого удовольствия. Он облегченно выдыхает и повторяет жест, с особым удовлетворением наблюдая за тем, как слабеет хватка на запястьях. Юнги оседает, как полупрозрачный лист, тает, как первый снег, закрывает глаза и слабеет, и Чимин продолжает. Его окатывает кипятком, когда Юнги пропускает первый несдержанный стон и когда он чувствует стальную хватку на своем плече — если бы Юнги был кошкой, то продрал бы кожу до костей. Мята и сухой табак тут же забивается в нос новой порцией, Чимин с силой удерживает его на месте, чтобы толкнуться опять. Соображать становится сложнее раза в два — Юнги наваливается весом и надрывно дышит у самого уха. Его руки обвивают шею, обнимая, и бьет мутным ощущением дежавю, как тогда, в гостиной, он так же сидел под Чонгуком и растворялся в ощущении призрачной нужности. Но это — Юнги. Юнги, который высмеивает его, который игнорирует его, который избегает и грубит. Юнги, который целуется посреди улицы, чтобы унизить, который оскорбляет, чтобы оскорбить, который продавливает ниже, чтобы утопить. Этот Юнги — тот самый омега, чей запах остался ранним теплым утром на подушке, когда он ушел и перепутал все до единого пазла. Этот Юнги — омега, в чью жизнь нет пропуска, если ты обыкновенный Пак Чимин, над которым весело приколоться. Этот Юнги — смотрит так, будто вынимает душу пальцами, и целует так, будто отдает свою взамен. Омега, которую Чимин выбрал, чтобы любить и отдавать все, что гордость посчитает нужным. Юнги — горячий, теплый, раскрытый и пахнущий донельзя сильно и соблазнительно. С белыми коленками, острыми локтями и низким голосом. В тот раз, с Чонгуком, было… приятно. Но просто физика — лишь инструмент, если в противовес идет ядерный химический состав. Чимина кроет так сильно, что он буквально теряет связь с реальностью, и это ощущение пугает настолько, что один только страх все забыть возвращает его обратно. В эту квартиру, на этот диван, в этот момент, когда Юнги впервые не похож на все то, что Чимин видел в нем, и одновременно именно такой, каким он его всегда желал. Чимин впервые чувствует себя счастливым за то долгое время, пока, словно бисер, собирал все до единой встречи. Он обнимает его в ответ и влажным шепотом что-то неразборчиво проговаривает в самое ухо, уже зная (осознавая), что Юнги это спланировал. Все, что он позволяет ему — часть какого-то малоизвестного плана, в который Чимин входит с разбегу, готовый разбить нос и счистить локти, лишь бы было позволено касаться вот так и делить момент пополам. — Чимин, — Юнги отрывает свое лицо от его шеи, и Чимин смотрит на розовые щеки. — Ты… тебе этого достаточно? Чимин поджимает губы и сдержанно откидывается на спинку, запрокидывая голову. Во всем теле кровь как будто кипит, горит каждый участок кожи, а особенно там, где горячие руки прикасаются, где тяжелые бедра давят на его собственные. Нет, этого недостаточно, думает про себя Чимин. Хочется сорвать с Юнги надменность, что даже в подобном состоянии позволяет выглядеть ему ледяной королевой, и вставить в него растущий узел. — Тебе достаточно? — напирает Юнги шепотом и мокро выдыхает ему в губы, срывая поцелуй и перенимая инициативу в движении. — Этого? — Что ты несешь… — Чимин почти скулит и опускает глаза на свой пах. Член болезненно упирается в ширинку, и узел, увеличенный, требует хоть какого-нибудь давления. Ремень, расстегнутый, безвольно лежит обоими концами по сторонам, и все на том. Черт возьми, с Чонгуком никакого намека на узел не было! Юнги кусает его за ухо, и Чимин, не ожидая от своего тела новой волны удовольствия, позорно хнычет, расплавляясь в одну большую вулканическую лужу. Он чувственно стонет и не может прекратить беспокойно ерзать — узел доставляет просто недюжинную долю проблем, не увеличься он в такой момент, можно было бы просто кончить и выдохнуть. Через джинсы его никак не сжать, и любая попытка свести колени обрывается Юнги, который даже не подозревает о его трагедии и обтирается о пах так, как угодно ему. — Мне… мне нужно… Чимин не решается сказать об этом вслух и лишь закусывает губу. Жжется — под кожей, в коже, внутри, снаружи. Чимин ощутимо вздрагивает, когда Юнги ловит его лицо в ладонях, и начинает дышать глубже, сначала носом, потом — в поцелуй на пару вздохов, и снова — носом. Тяжесть тела на его коленях добавляет оборотов, и Чимин, заведенный и взмокший, очень сильно хочет внутрь. Дыхание — тяжелее, запах — тяжелее. Сдерживаться — тяжелее. — Что нужно? — Юнги, кажется, шепчет что-то еще, упиваясь своей властью. Чимин медленно сгорает. — Чувствую себя растлителем малолетних… Ха… — Под моей одеждой нет ничего малолетнего, — запоздало отвечает он. Приходится приложить немало усилий, чтобы остановить Юнги. Тот нехотя прекращает, немного отстраняется, и Чимин понимает, что впервые за вечер делает настолько глубокий вдох. Внезапная остановка немного отрезвляет, потому что Юнги снова начинает язвить: — Что? Наигрался? Но Чимин глотает и это. Волнует другое. Под пристальным взглядом Юнги — все равно что щеголять перед снайпером на открытой местности. В обычный-то день хочется съежиться, а тут, под неожиданным приливом возбуждения и знакомства с его новым голосом и прикосновениями, можно провалиться к самому черту и не пожалеть. Чимин прочищает горло и старается отдышаться. Он благодарен Юнги за терпение. — Мой узел… он… Юнги нарочно проезжается сверху, побуждая говорить яснее, но Чимин сдавленно стонет и вновь приподнимает голову, глядя на свой пах. И… замирает. Светлые джинсы Юнги — с безобразным темным пятном. С темным влажным пятном по всей корне и внутренней стороне бедер. И это стопроцентно не течка, потому что Чимин бы почувствовал… Точно бы почувствовал. Видимо, его лицо меняется, потому что Юнги, раздраженный, тоже оглядывается. И, упершись ему в плечи, грязно матерится, приподнимаясь. Чимин продолжает сидеть с расставленными ногами, с особым удовольствием подмечая то, как Юнги теряется, и медленно облизывает губы. — Тебе стоит признать, — говорит Чимин, — что не я один тут… ну… — На этом все, — твердо произносит Юнги, но Чимин не дает ему соскочить — прижимает к себе, напоминая про начатое. — Чимин. — У меня все сводит, — наконец, признается Чимин и вновь опускает глаза на свою ширинку. — У меня увеличился узел, и я умру, если не… не пожму его хотя бы немного… Пожалуйста. Юнги его признанием не впечатляется и все равно слезает с колен. — Иди и «пожми» его в ванную. Блять, у меня все джинсы в смазке. Какого черта… Натужно скрипит дверца шкафа, и Юнги скрывается за ней. Чимин потеряно смотрит на нее, не веря тому, что его только что бросили разбираться со всем самому. Член ноет и тянет так, что потом из-за такого обращения точно будет дискомфорт, перед глазами все еще другая картина, в ушах все еще звон от тяжелого дыхания, но лицо уже не горит так сильно, чувствуется ледяной воздух от сквозняка на кухне. Он сидит еще некоторое время, пока не понимает, что Юнги действительно не планирует идти дальше. Разочарование, темное и липкое, разносится горячей обидой и горечью табака оседает на языке. Поднявшись, он шипит и болезненно стонет, совсем уж не сексуально придерживая себя за пах, и скрывается в ванной, где оргазм не доставляет удовольствия — только пустоту.✦
Говорят, что мегаполисы не спят — ерунда это полная. На окраинах, в старых домах и сырых подъездах, не остается ни единого лишнего шороха, даже крысы в мусорных баках, сонные, перестают копаться. Время останавливается, свет не вспыхивает на датчик движения, домофонный замок замолкает, и круглосуточные ларьки закрывают двери и окна, спасаясь от сквозняков. Спящий район — пчелиный дом с приглушенным гудением проводки, поломанного крана, скрипящего дивана этажом выше или ниже и фонарного столба, который единственный светит ровно в глаза, и Чимин с непривычки не может из-за этого заснуть. Причину, на самом деле, выдумать можно любую, но не всякая подойдет — необходимо сосредоточиться и поверить. Чимин поджимает губы и вдыхает густой запах сладкого табака и мяты, который, кажется, отпечатывается на рисунке ладоней и оседает над верхней губой. Юнги лежит рядом. Его светлая футболка отчетливо видна в темноте, до него не достает фонарный свет, как и Чимин, единственно не спящий, не достает до его мотивов. — Ты слишком громко думаешь, — на выдохе говорит Юнги и открывает глаза. Между ними расстояние меньше вытянутой руки, но несколькими часами ранее даже оно казалось непреодолимым. — Что? Смутившись, Чимин качает головой: — Ничего. Юнги громко вздыхает, и Чимин зависает снова: подобный вздох был совсем недавно, не такой же, но очень похожий, с надрывом, с треснувшей гордостью и просочившейся неуверенностью. Сейчас это кажется полным бредом, неправдой, которая привиделась и исчезла, но воспаленной фантазией и отчаянной жаждой осталась глубоко в груди. — У меня неудобный диван? — Пружина, кажется, упирается под ребро. Сколько ему столетий? Юнги хмыкает. Чимин облизывает губы и вспоминает первый раз, когда они проснулись в его квартире. Юнги, словно ошпаренный, тогда подорвался в ванную и пытался исчезнуть так быстро, чтобы можно было сморгнуть его присутствие и не запомнить. Не вышло. Не выходит. И не выйдет. — Чимин, — Юнги повышает тон голоса, сгоняя интимность момента. Он приподнимается на локте, и свет от фонаря попадает на темную челку. — Давай потом поговорим? Сейчас я устал и хочу немного поспать, уверен, этот день и вечер были и для тебя не менее трудными. — А утром ты скажешь, что я сам все придумал? Чимин не сводит с него глаз, но невозможно прочесть Юнги — тем более, без света. — Мы будем встречаться, — кивает Юнги, — ты не придумал. — Мы уже встречаемся, — поправляет Чимин. — Ты ведь не просто так ляпнул это, чтобы разрешить себе, не мне, а себе в первую очередь — переспать со мной? — Мне не нужны какие-либо разрешения, и мы не спали, это было… — Юнги раздраженно выдыхает и уходит обратно в тень, опускаясь вновь на подушку. Тишина дрожит проехавшей под окном машиной. — Давай просто спать. Мне ведь не нужно любовно отсасывать тебе, чтобы ты угомонился? Чимин лежит на спине, с закрытыми глазами, пытаясь трезво досчитать до десяти и выдохнуть, но все идет к черту, потому что Юнги не затыкается и переспрашивает: — Или нужно? Острая несправедливость затапливает грудь раскаленной обидой. Чимин садится и снимает с лица спокойствие, заправляет волосы назад и поднимается совсем. Босые ноги тут же встречает голый пол. Слепо нашарив на стене выключатель, Чимин зажигает свет, на что Юнги тут же вскидывается: — Ты ебанулся или что? — Ищу свои вещи. — Так ищи их как-нибудь не так громко и не так ярко, блять. Чимин не отвечает. Надевает свою толстовку, найдя ее на спинке стула, наспех хватает телефон и ключи. Он не останется слушать чужие шпильки, только потому что вляпался по уши и потому что этим открыто пользуются. У него нет ответного козыря и крыть нечем, у него не хватает подлости, чтобы уязвить в ответ, но с лихвой культурного воспитания, чтобы рассмешить всех своим поведением. Входная дверь хлопает сильнее, чем предполагалось. Фонарь с датчиком тут же зажигается, просыпаясь. Крысы в мусорках, оказывается, и вовсе не замолкали. А за спальным районом — бесконечная магистраль светового потока. Сеул не спит — Сеул затягивает и топит, подменяя понятия и подвешивая якоря. Через пять минут волна раздражения сменяется болью. Чимин останавливается посреди спального района и смотрит в темноту, надеясь, что тупик достигнут и что пора бы уже проснуться. Морозная ночь напоминает, что он не взял теплые вещи, понадеявшись на такси, и мысли снова закольцовываются в пережитый вечер, в финале которого он оказывается выброшенным и оставленным никем. Развернувшись, он смотрит на дом Юнги, стоит еще несколько минут, беспомощно хватаясь хоть за какую-нибудь мысль, не связанную с последними часами, и проваливается. Чимин не знает, что ему делать.✦
— Я думал, что тебя сегодня не ждать, — весело говорит Тэхен, когда замечает его в аудитории и садится рядом. — Ты вчера уехал с Юнги, и весь вечер от тебя ничего не было слышно. Чимин наблюдает за тем, как Тэхен выкладывает вещи на стол, и немного морщится, когда чувствует удушающий парфюм. — Когда ты выливаешь столько туалетки, сразу становится ясно, чем ты занимался. Тебе стоит пересмотреть свою тактику. — Я просто не в восторге от запаха Наен, а он прилипает, как не знаю что, — оправдывается Тэхен и, помедлив, поднимает свою руку, принюхиваясь. — Черт, я и правда перестарался. Надеюсь, тебя не стошнит. — Попроси ее использовать блокаторы, — спокойно советует Чимин, бездумно листая вкладки на телефоне. — Разве это не разумно? — Возможно, она думает, что у нас все серьезно, поэтому такая просьба покажется подозрительной. — А парфюм — не подозрительно, — Чимин хмыкает. — Ну, его я использовал всегда, так что здесь гораздо меньше запары. Наконец, Тэхен перестает чухаться, достает свой телефон, и Чимин краем глаза улавливает имя его диалога. — Вы снова помирились? — он кивает на его переписку с Чонгуком, на что Тэхен жмет плечами: — Мы вроде бы общаемся. Он какой-то странный в последнее время. В аудитории довольно шумно, студенты прибывают и прибывают, хотя звонок давно уже прозвенел. Чимин смотрит на Тэхена, на его профиль, на его длинные ресницы, опускает глаза на тонкие длинные пальцы, витающие над сенсором экрана. Почему тебе повезло больше, Тэхен? — Мне кажется, я его сильно обидел в последний раз, — говорит Тэхен. — Мы поехали в боулинг с его одногруппниками, я был его неким «плюс один», и одна сука решила поинтересоваться у него, что я так старательно прячу под парфюмом. Не знаю, думал ли он об этом и раньше, но видимо ее слова его подтолкнули. Он мало чего сказал мне прямо, но молча сделал какие-то свои омежьи выводы. — Вы так и не поговорили? — Нет, — Тэхен жмет плечами, и Чимин не может понять, того действительно мало трогает этот факт или он старательно это скрывает. — У него должна была быть течка, мы говорили о ней, он был не против провести ее со мной, но, как понимаешь, из-за ссоры мы разбежались. Вот, общаемся по сети и видимся с общими друзьями. Чимин чувствует тревогу, которая накатывает на него волной, стоит заговорить о течке Чонгука. Он ничего не сказал Тэхену, хотя стоило бы, но тут с какой стороны посмотреть. Он решает не затрагивать эту тему, пока она не обернулась настоящей катастрофой, но у Тэхена на это другое мнение. Он откладывает телефон экраном вниз и поднимает на Чимина глаза. — Мне кажется, он был с другим альфой. Чимин смотрит на друга, как будто тот только что признался ему в несуществующих мирах, и внутри все обрывается. Он даже перестает дышать, и этот жест Тэхен замечает, но интерпретирует по-своему: — Черт, прости, эти духи — полный отстой, — он тщетно пытается развеять запах ладонью, вздыхая. — Чонгук стал вести себя так, словно мы и правда расстались. Мы не встречались, чтобы прям официально, ты ведь знаешь, что я не лезу в отношения, по мне так лучше их не заводить, если есть просто возможность отлично проводить время. — И что тебя беспокоит? — осторожно интересуется Чимин, принимая более непринужденную позу. — Ты ведь спишь с другими омегами. Почему Чонгук не может отплатить тебе той же монетой? Тем более, ты сам сказал, никаких отношений между вами нет. Тэхен отвечает не сразу. Чимин смотрит на его задумчивое лицо и ждет. Тот опирается локтями о стол и трет лицо ладонями. — Мне кажется, что я и правда мудак, — он качает головой, и Чимин вполне себе с этим согласен. — Мне нравится Наен, я привык к ней. Она дурочка такая, прикольная и простая, мы довольно долгое время зависаем. — Наен сразу дала тебе понять, что не против спать с тобой и развлекаться, а ты повелся на короткую юбку и голые ноги. — Ты видел ее, тут сложно устоять, когда предлагают, — с насмешкой говорит Тэхен. — Но я не понимаю, что я чувствую к Чонгуку. Тут что-то еще. Они такие разные, но в то же время чем-то неуловимо похожи. Может, они оба довольно веселые, Чонгук тоже легко может меня рассмешить. Но с ним мы не дошли до самого интересного. Может, он мне не понравится в постели. Чимин спотыкается об идиотизм его размышления: — Тебя это волнует, ты серьезно? Но Тэхен лишь слабо улыбается и качает головой: — Нет конечно. Просто… помнишь тот момент, когда ходили слухи, что Наен там с кем-то зависала в клубе и не вернулась домой? Мы еще с ней тогда поругались, потому что я посчитал нужным это обсудить? Чимин помнит. Тогда Тэхен из-за собственного эго (он сам говорил так) решил, что его омега не должна спать ни с кем, кроме него, в то время как он сам такую роскошь себе позволить может. — Так вот я сейчас сравниваю свои ощущения. И мне плевать, что там у Наен, но не плевать, что делает Чонгук. Ощущение, будто он нарочно держит меня на расстоянии. И ощущение, что откуда-то обязательно прилетит пуля и забьется прямо в мой висок. В аудитории распахивается дверь, пропуская запыхавшегося профессора. Чимин нехотя садится прямее, но продолжает смотреть на Тэхена, пока тот набирает очередное сообщение Чонгуку, а потом переключает диалог на Наен. Чимин переводит взгляд на окно. Там, на холодной улице, голые ветки деревьев, мягко покачивающиеся от осеннего ветра, и подступающая серая зима, которая разобьет не одно сердце. Телефон пробуждается короткой вибрацией, и Чимин видит на экране имя Юнги.✦
Юнги приезжает к университету, и один только этот факт способен выбить из-под ног землю. За этим не следует дурацких отговорок по типу я был неподалеку или случайно палец соскользнул и смс пришло тебе, а не, предположим, Чонгуку. Юнги молча сидит на деревянной скамейке, пока Чимин выходит в студгородок, отпросившись среди лекции. Он успевает накинуть лишь темное пальто поверх рубашки и ежится не то от ветра, не то от взгляда, которым его встречают. — Я думал, школьная форма — пройденный этап, — звучит вместо приветствия. Чимин понимает, о чем речь, и на провокацию не ведется: — После учебы нужно быть на работе у отца. Юнги кивает, блокирует телефон и прячет в карман своей дутой куртки, поднимается. Говорить начинает не сразу, оба стоят и не издают ни звука, пока мимо проходят шумные студенты. Чимин даже встречает парочку знакомых и приветствует их жестом. Молчание — как дамоклов меч, помимо неловкости — еще целый вагон тревожности и тележка неуверенности. Юнги не говорит ни слова, и Чимин почти физически ощущает его нервозность. Он смотрит на то, как тот достаёт сигареты, и спокойно сообщает: — На территории курить нельзя. Юнги даже не сразу соображает, что имеется в виду, судя по его взгляду. Но спорить не спорит, оставляет сигарету в зубах, пряча зажигалку обратно. — Я не мастер задушевных разговоров, чтобы ты понимал, — наконец, произносит Юнги, и низкий голос в шелесте сухих листьев под ногами кажется каким-то особенно глубоким. — То, что произошло вчера, следует обсудить. Стоило выслушать тебя еще ночью, признаю, что повел себя, как мудак. В конце концов, я был тем, кто это затеял. Чимин молчит, позволяя ему продолжить. — Я не прикольнулся под влиянием момента. Ну, насчет того, чтобы встречаться с тобой. — Звучит охереть как круто, — Чимин поднимает воротник пальто и становится к ветру спиной. — Я вообще ни черта не понимаю. Сначала ты надо мной стебешься, потом злишься, потом игнорируешь, сидя буквально в одном метре от меня. А теперь у тебя проснулись ко мне — что? чувства? Или что это за экспериментальный интерес? — Ночью ты молчал и принял мое согласие за факт, потому что думал, мы будем трахаться? — При чем тут вообще это? — При том, что тебя только сейчас взволновал вопрос моего решения, а не тогда, когда оно было озвучено, — напирает Юнги и с некой насмешливостью добавляет: — Быть может, я ждал. — Сидя верхом и расстегивая мне ширинку? Чимин хмурится и мерзнет. Смотрит на Юнги и не может поверить в то, что случившееся ночью — не плод его воображения. Юнги же перед ним — самый обычный. В темной шапке, в куртке нараспашку, с белым лицом и отсутствующим сердцем. Все такой же колкий, недоступный и далекий, протяни руку — мало, что не достанешь, так еще и пальцы отгрызут по самые костяшки. Юнги выдыхает: — Ладно, это было пиздец странно. И я не за этим сюда пришел. — А зачем ты здесь? Передать что-то Намджуну, Сокджину? Или попросить одолжение насчет Чонгука? А может провести свой новый опыт, чтобы потом было, чем меня накрыть? — Угомонись и не ной, — Юнги подходит ближе, оглядываясь, как будто до них кому-то дело. Тут каждый день происходит выяснение отношений, не они первые, не они последние. Но Юнги все равно понижает голос: — Мы можем куда-то уйти отсюда? — Хватит уже обращаться со мной, как с мелким котенком, — Чимин не отступает, хотя чувствует непреодолимое желание шагнуть назад. Присутствие мяты так близко — слишком ощутимо проезжается по тому, что внутри. — Ты не больше меня знаешь, как все устроено в мире, но при этом считаешь себя обязанным всем своим видом показать обратное. Хватит, Юнги, ты ведь приехал сюда, чтобы поговорить, так говори. — Ладно. — Ладно? — Ладно, — раздраженно повторяет Юнги. — Ладно, мы поговорим, но сначала мы уйдем нахер с твоего школьного дворика. — Нет, мы будем говорить здесь, — Чимин смотрит на Юнги впервые за долгое время не снизу вверх, откуда только берется эта неведомая сила, что позволяет ему не сложить руки. — Тебя что-то смущает? Или мы не в отношениях? Юнги щурится и смотрит на него так, будто вот-вот скажет какую-то до боли обидную вещь. С Чимина даже сбивается спесь и он жалеет, что завелся, но ему лишь усмехаются: — И где только умещается твой характер? Хороший добрый Чимин, — он вздыхает и подходит еще ближе. Сзади идут люди, но Чимин их не видит — угадывает по беглому взгляду Юнги за свою спину, а еще по свисту и похабным комментариям оттуда же. Юнги смотрит на них долго и пристально, и Чимин вздрагивает, когда его стальной взгляд переводится на него. — Мы с Намджуном давно знакомы. Знаешь, как забавно он пытается мне намекнуть, что ты в меня по уши. — И к чему ты сейчас это? — Не знаю. Я вообще не знаю, что тебе сказать, но какое-то херовое чувство внутри, что я перегнул вчера палку, — Юнги прочищает горло и, вынув сигарету изо рта, сжимает ее фильтр в пальцах. — Я, вообще-то, не собирался вообще с тобой целоваться, это было под влиянием момента. И тем более, я не планировал, что мы закончим вечер в постели. Голос Юнги не такой громкий, Чимин задерживает дыхание и неосознанно тянется ближе. — Я делал все на каких-то подсознательных порывах. Я правда удивлен, что ты смог устоять перед Чонгуком, и это скорее любопытство другого плана: это потому что ты настолько сдержанный или это потому что тебе нравлюсь я? Ведь с Минсоком у тебя тоже не вышло, — Юнги на него не смотрит, но замечает его удивление. Решает пояснить: — Конечно же, он трепался об этом. Он трепался о тебе еще и до этого, расхваливал тебя и все в этом духе. Но речь не об этом. Юнги делает глубокий вдох, глубокий выдох. Чимин, кажется, не чувствует мороза. — Вся ситуация вышла нахуй из-под контроля. Мне никогда не было дела до идиотов-альфачей, поэтому ты по умолчанию шел нахер. — У тебя странный способ признания. — Это не признание, — Юнги одаривает его холодом в глазах и медленнее и спокойнее повторяет: — Это не признание. Ты должен понимать, что между мной и тобой всегда будет эта бесконечная пропасть. Потому что я не нуждаюсь в отношениях, я не хочу трахаться, как сумасшедший, не хочу лизаться по углам, не хочу залететь и делать эти мерзкие тесты на беременность. Я не хочу сидеть дома и выслушивать что я должен, чего не должен, я не хочу, чтобы на меня смотрели, как на объект. — Мне кажется, я ничего не понял, — беспомощно произносит Чимин и опускает голову, выдыхая. — Ты говоришь, что перегнул вчера, но буквально сейчас эту палку ломаешь. Что ты хочешь сказать? — Я хочу сказать, что ты другой, — наконец, говорит Юнги. — Не то, чтобы ты выделялся среди всего стада, скорее, твои рога выглядят иначе. — Приму за комплимент. — Но я не могу избавиться от ощущения, что это какая-то наебка и где-то внутри тебя сидит то же самое чудовище, как твой лучший друг. Прости конечно, но… — Поцелуй меня. Юнги, сбитый с мысли, замолкает и смотрит на него недоуменно. Чимин не говорит ничего тоже и терпеливо облизывает губы, глядя пристально и твердо. — Ты вообще меня слушал? — Все до единого слова, — Чимин кивает. — Так что? Юнги делает глубокий вдох и все же достает зажигалку. Подкуривает прямо перед его лицом, не беспокоясь ни о штрафе, ни о том, что дым большим клубком летит прямо Чимину в глаза. Потом он принимается копаться в своей сумке, находит какой-то блокнот и протягивает его. — И что это? — А это Чонгук просил передать Тэхену. Собственно, поэтому я здесь. Чимин смотрит на цветастый блокнот и неверяще смеется.