Телохранитель киллера

      Нега в теле после сна не успевает развеяться, мышцы разогреться, а мозг уже прошибает тысячей иголок, заставив подскочить, а сердце — неистово забиться в испуге.       Вас когда-нибудь било током? Чувствовали разряд электричества, расходящийся по всему телу жутко болезненными коликами, разрывающими и поджаривающими клетки, сотрясающий, будто неконтролируемый припадок, и оседающий горелой горечью на кончике языка? Именно такой спектр чувств ощущаю в момент прочтения сообщения. Перед глазами пролетают десятки сценариев, один хуже другого, страшнее, кровавее…       Как есть, в одних пижамных штанах, босой выхватываю пистолет из кобуры, что лежит на столе, бегу прочь из квартиры наверх, поскальзываюсь в коридоре на влажном, недавно помытом полу, на четвереньках буксую, юркой лисой взбегаю по ступенькам, перескакивая сразу через несколько штук, и с разгона торможу о дверь Читтапона. Вернее, планирую затормозить, выставив руки перед собой, но она оказывается незапертая, потому ничто не препятствует мне на всей скорости влететь внутрь, чуть ли не кубарем пересечь половину комнаты и сбить с ног хозяина квартиры, и тот оскальзывается, от неожиданности вскидывает руки вверх вместе с литровым кувшином с чем-то красным, сладко пахнущим, что ледяным фонтаном обдаёт нас с головы до ног. Погребённый подо мною Читтапон несколько секунд лежит молча, вытаращившись шокированными глазами, и даже не дышит, но он не будет Читтапоном, если в ближайшее время не родит колкость. Неуместную, неловкую.       — Мне, конечно, льстит, что ты полуголый примчался ко мне в объятья, но зачем ронять меня на пол? Я предпочитаю делать это на кровати, — он гусеницей извивается подо мною, кряхтит как старик, выныривает из-под руки и ползёт прочь. Его фирменный халат с драконом сползает, гордое мифическое животное оказывается в нелицеприятном положении — мордой на заднице.       — Ну вот, испортил мой любимый халат, теперь надо в химчистку везти — чистый шёлк, вышивка ручной работы, в стиральную машинку с джинсами не засунешь!       Сажусь на пятки и молча наблюдаю, как халат скользит по незагорелым плечам и змеиной шкуркой опадает на пол. Тэн балетным движением поддевает его носком, швыряет на кресло, оставаясь лишь в широких штанах, едва цепляющихся за бедренные косточки хлипкой завязкой, и уже совсем не белой майке, на которой сейчас кровавыми разводами расходятся яркие пятна. Затем одним махом избавляется и от майки, ею же стирает остатки сока с груди, лица и волос, потом протягивает мне руку.       — Ну, так и будешь на коленях стоять передо мной? Я, конечно, не против… Ой, — он наконец замечает пистолет, наигранно пугается, даже прикрывает открывшийся рот ладонями: — Ты что, пристрелить меня собирался?       Честно говоря, именно этим я бы занялся сию секунду. Причём много раз и с особой жестокостью, а в конце — контрольный в голову, чтобы точно не восстал.       — Ты… Твоя смс, — наконец могу выдавить из себя, едва не задыхаясь от негодования от самой ситуации и от этого картинного фарса, — я думал, с тобой что-то случилось!       После осознания, что попался на банальный розыгрыш, ловлю адреналиновый отходняк, тело начинает потряхивать и знобить, как всегда бывает при ложной тревоге, либо после особо напряжённого происшествия, в ходе которого избегаешь серьёзной опасности. Мне нравится чувство подъёма после всплеска адреналина, который помогает очнуться от ежедневной скучной полудрёмы, почувствовать себя живым, но негативные концовки обычно оставляют неприятный осадок, который и выливается в нечто подобное.       — Так не случилось же. Хотя из-за тебя я пропустил важную встречу. Даже хотел поехать один, но не решился — там не та компания, в которой я бы предпочёл находиться в одиночестве.       — Ты мог меня разбудить!       — Я пытался. Стучал тебе в дверь и грозился кровавой расплатой, на что ты меня просто послал. Дословно: «Кто бы ты ни был, иди на хер! Я сплю!», — понимаю, он откровенно стебётся, однако последними словами справедливо вгоняет меня в краску. Будь это впервые, не поверил бы, но подобные прецеденты уже случались… Причём слово в слово. — Смс — просто маленькая месть. Я надеялся, что таким образом смогу тебя немного взбодрить, но ты соизволил взбодриться только через час, — Тэн демонстративно смотрит на пустое запястье и наигранно хмурит брови. — Целый час ещё дрыхнул!       Взбодрить он меня хотел. Что же, у него получилось. Бодрости теперь хватит на целый день, а, может, чуток и на завтра останется. Зато злости скопилось слишком много, она собиралась по капле последнюю неделю, наслаивалась, будто многослойный пирог с начинкой из дерьма, и ей срочно требуется куда-то выплеснуться, потому что, если сдержусь, точно лопну от переизбытка эмоций. Мне даже кажется, что такого прилива непередаваемых ощущений я не ощущал за всю свою жизнь!       Неторопливо встаю, заставляя стекать по груди и животу сладкие дорожки сока, капать с волос и подбородка: холодные капли щекочут кожу, раздражают, затекают за резинку штанов и послушно впитываются в ткань. Всё так же медленно приближаюсь к Читтапону, смотрю ему прямо в глаза, вижу, как резко расширяются его зрачки, и он отступает под моим натиском: шаг, другой, упирается поясницей в столешницу, замирает, словно кролик перед удавом. Я нависаю над ним близко-близко, ощущаю, как клокочет в груди накопившееся напряжение, и каким-то шестым чувством считываю его частое сердцебиение. Надеюсь, он впечатлён, надеюсь, ему страшно! События последних дней слишком жестоко поиграли с моими нервами, потому такая злая шутка переполняет чашу моего терпения.       — Слышишь? Никогда. Никогда больше так не делай, — наклоняюсь к его уху, почти касаясь губами, шепчу: — Не шути с человеком, у которого есть оружие и который прикрывает твою задницу. Ты меня понял, Читтапон?       После каждого слова он прогибается в спине, и, чтобы не терять контакта, мне приходится наклоняться ниже, под конец я практически лежу на нём.       — Если приблизишься ещё, то прилипнешь ко мне грудью. Сок очень сладкий, — воспитательный момент сходит на нет, Тэн всеми силами пытается изобразить испуг, но получается у него просто отвратительно, сегодня актёр из него никакущий. Хотя, вполне возможно, он просто продолжает дразнить собаку, которая почти сорвалась с цепи, забыв, что хромой далеко не убежит.       — Ты меня совершенно не слышишь!       — Что-что? — переспрашивает он, продолжая издеваться, ему реально весело, будто он на смешное шоу пришёл, и я резко отступаю, отхожу в сторону к окну, опираюсь о подоконник руками, чтобы посмотреть на улицу, успокоиться, овладеть собой. Иначе за последствия не ручаюсь.       Снаружи светит солнце и моросит мелкий дождик, осенние листья блестят, будто лакированные, а если вслушаться, слышен весёлый птичий щебет. Но мне ни хрена не весело.       — Для тебя это всё шутки?       — А ты бы предпочёл, чтобы я тебя уволил?       Резко оборачиваюсь, и на этот раз его лицо серьёзно.       — Вместо того, чтобы выполнять свои обязанности, охранять меня любимого, — он тычет пальцем в себя для наглядности, — ты ночами носишься где попало, а утром тебя нельзя добудиться. Я всё понимаю, ты молодой, активный, и у тебя горячий сексуальный парень, высокий и с модной укладкой, весь такой в коже, на крутом байке, с которым, наверняка, веселее проводить время, чем с надоедливым Читтапоном, но…       — Я вчера не на свидании был! — прерываю его монолог, от которого за милю несёт бредом и ревностью, уж слишком много лестных эпитетов прозвучало в адрес Лукаса, будто эту речь он долго репетировал и повторял про себя, и, когда пришёл момент высказать, переборщил с перечислением достоинств, придав им оттенок горечи. — Я пытаюсь разобраться, кто тебе угрожает, ты до сих пор в опасности. Мы все в опасности! А тебе лишь бы прикалываться! Знаешь что? — психую, в сердцах хватаю его грязную майку с кресла, стираю с груди остатки подсохшего сока, теперь больше похожего на клей, и швыряю вещь обратно. — Ты самый ужасный клиент из всех, что у меня были. Ты абсолютно невыносим, неконтролируем и совершенно не понимаешь, что нарушаешь все границы дозволенного! Меня чуть сердечный приступ не схватил от твоей дурацкой смски. Да, проспал, валюсь с ног, у меня всё болит, и я хочу сдохнуть — неделя выдалась чертовски отвратительная, причём ровно с того момента, как взялся охранять тебя. Так что можешь увольнять меня к чертям собачьим! Жду не дождусь, когда освобожусь от тебя! — к концу уже ору не своим голосом, задыхаюсь, размахиваю руками и, будь у меня в поле зрения что-то тяжёлое, обязательно шарахнул бы им об пол. Смачно так, с разлетающимися во все стороны осколками, возможно, даже по мне, чтобы больно и с кровью.       Тяжело дыша, разворачиваюсь к двери и иду на выход, каждый шаг даётся всё с большим трудом, будто к ногам приковали пудовые гири, перед глазами мутнеет, а в голове звенит. Я такой идиот! Сорвался на своём клиенте, такого никогда не было. Он совершенно не виноват, что я потерял контроль: в жизни, ситуации, над самим собой. Вдруг мои слова сделают ему… больно? Что со мной происходит?       На пороге почти сбиваю с ног доставщика еды, мальчишка резко тормозит, медленно осматривает меня, полуголого, в красных засохших потёках непонятно чего, глаза у него расширяются пропорционально каждой промелькнувшей в голове мыслью. Секундой позже удивление на его лице сменяется паникой, ужасом, губы дрожат на смертельно побледневшем лице. Он опускает взгляд и видит у меня в руках пистолет, и его глаза начинают блестеть, наливаться влагой, готовой вот-вот сорваться водопадом на щёки. Он отступает назад, а сумка с едой с глухим стуком соскальзывает с плеча и шмякается на пол.       — П-п-пожалуйста, не убивайте меня… п-п-прошу…       Мне нечего сказать в своё оправдание, после своей внезапной истерики я вообще не готов к адекватному диалогу, просто неловко замираю, боясь лишний раз пошевелиться и окончательно напугать беднягу. Потому что, если он кинется прочь с воплями, привлечёт кучу ненужного внимания, ко мне, к Читтапону. А если побегу за ним, пытаясь объясниться, то и вовсе непонятно, какую психологическую травму ему нанесу. Ситуация просто ужасная, я загнал себя в угол и даже не могу ничего предпринять. Я проснулся всего пятнадцать минут назад, а жизненные силы на этот день уже иссякли без следа.       — Ох, парень, ты всё неправильно понял, — из-за моей спины грациозно выныривает Читтапон в таком же «зверском» виде, как и я: босой, грязный, встрёпанный и полуголый, и моментально разруливает ситуацию своим извращенским способом. Только ему могло подобное прийти в голову!       Он проводит по моей скуле подушечками пальцев и потом слизывает с них алые капли. — Это всего лишь гранатовый сок. А пистолет ненастоящий, — он забирает у меня оружие и нахально трясёт им перед носом доставщика. — Вот такие у нас ролевые игры, он мой телохранитель, а я его жутко непослушный и просто отвратительно противный подопечный. И он меня только что наказывал.       Прижавшись к боку, Читтапон горячей кожей многозначительно трётся о моё заледеневшее плечо. Доставщик меняет свой цвет обратно, выпученные глаза возвращаются на место, а щеки заливает краской, он судорожно вдыхает и в отвращении кривит губы.       — Да-да, мы извращенцы, — подтверждает его самые неприятные догадки мой коварный наниматель. — А теперь гони сюда нашу жрачку, бери деньги и иди расскажи всем в своей кафешке, с какими придурками тебе сегодня пришлось столкнуться.       Дважды повторять не приходится, забрав оплату, бедняга убегает, только пятки сверкают. Даю гарантию, Читтапона теперь занесут в чёрный список. А может, наоборот, сюда заходят наведаться все, кому не лень, чтобы посмотреть на самого настоящего, живого извращенца.       — Спасибо, выручил, — так как он продолжает висеть на мне, стряхиваю его и продолжаю намеченный путь. По правде говоря, чувствую себя настолько неловко, насколько вообще может ощущать неловкость человек. Я только что на него наорал, наговорил гадостей, а он делает вид, что ничего не произошло. И кто из нас придурок?       — А как же завтрак? Я на двоих заказал.       — Сам ешь.       Спускаюсь по ступенькам, а Читтапон скачет за мной, словно собачонка.       — Не хочу сам. Давай сделаем вид, что ничего не было. Я не присылал то дурацкое сообщение, а ты на меня не орал. Всё отлично, не правда ли?       — Нет.       — Но ты не имеешь права отказаться. Ты на меня работаешь.       — Я уволился.       — Я запрещаю тебе! Сто-о-ой!       За это время я совершенно забываю, что он парень «с особыми индивидуальными особенностями». То, что мне даётся легко, он преодолевает с трудом, последняя ступенька становится последней на самом деле, он шмякается, и этот жуткий звук соприкосновения коленок с бетонным полом адской болью разносится по моим нервным клеткам. Читтапон реально умеет заставлять людей оказываться у его ног, даже если сам валяется на земле — мигом приземляюсь рядом и отнимаю его руки от коленки, пытаюсь задрать штанину, но тот вцепился в неё так, будто я пытаюсь снять с него трусы прямо на улице на глазах у любопытной публики.       — Покажи! — требую, но тот лишь трясёт головой, сцепив зубы, и его глаза тоже блестят, как недавно у доставщика еды, но ни одна слезинка не проливается. Вижу, что ему очень больно, так как он корчится, тяжело сглатывает появившийся в горле комок, но плакать передо мною сегодня не в его планах, за что я ему благодарен.       Через разодранную штанину уже просачивается кровь, что меня сильно пугает, и я с удвоенной силой пытаюсь осмотреть повреждение.       — Всё нормально, — наконец выдыхает он, отпихивая мои руки, — коленка — это мелочи. Ногу подвернул. Да, точно подвернул. Дерьмо.       Только теперь замечаю, что держится он не за разбитое колено, а за покалеченную ногу, чувство вины захлёстывает сильнее, а внутри будто что-то обрывается. Забавно, а я думал, что больше винить себя уже некуда, и совсем не думал, что чужую боль буду ощущать, как свою собственную.       — Помоги подняться. Но сначала… — он тянет руку к моей шее, захватывает в кулак цепочку с кулоном и притягивает ближе, почти утыкается губами в мои губы, оставив лишь крохотный зазор и заставляя напрячься и задержать дыхание. Я вижу его глаза очень близко: радужку без единого светлого пятнышка и даже едва заметную покрасневшую сеточку сосудов из-за непролитых слёз. Слишком, слишком близко, из-за чего его слова для меня доходят с опозданием. — Ещё раз услышу об увольнении, и я тебя убью.       Тэн немного отстраняется, опускает взгляд и хмурит брови, пока медленно ведёт пальцами по цепочке, притормаживает на пуле и внезапно отпускает, будто увидав нечто неприятное. Кто знает, с чем у него ассоциируются подобные вещи…       В любом случае, после такой угрозы безработным я теперь не могу стать даже при всём желании. Остается только сбежать в другую страну, и эта мысль на данный момент кажется вполне логичной и правильной, даже желанной, потому что отлично помогает отвлечься от происходящего и того, что творится в моей душе.       Добраться до его квартиры становится целым квестом с препятствиями, где двое полуголых парней — лакомый кусочек для потихоньку собирающихся зевак. Порой два десятка ступенек могут стать непреодолимой преградой, и сегодня настал именно такой день. Читтапон висит на мне дохлой лисой, цепляется за перила, чем совсем не помогает, а лишь делает хуже. Приходится поддерживать его со всех сторон, прилипать в тех местах, где сладкий сок превратился в сладкий клей, и сдерживать порывы со всей силы заехать себе ладонью по лбу.       Половину пути мы преодолеваем на двух с половиной ногах со стонами, охами и причитаниями, и, когда зеваки начинают множиться, привлечённые, наверняка, очень страстными в их фантазиях звуками, просто перехватываю его поперёк, перекидываю через плечо и бегом мчусь под защиту пусть и чужих, зато надёжных стен.       — Ну ты монстр, — стонет Читтапон, растирая придавленный моим плечом живот, и довольно бодро скачет на одной ноге в ванную комнату, где мигом запирается. Ещё недавно он даже стоять не мог, а сейчас я не успел его догнать! Притворщик!       — Открывай, я осмотрю рану, симулянт.       — Нет. Вали к себе, помойся и прилично оденься — хватит соблазнять меня своим прессом, а потом приходи на завтрак.       — Тебе нужно в больницу.       — Что-что? Ничего не слышу, тут вода шумит, — он врубает кран на всю, кричит: — И не опаздывай, а то я знаю, что ты любишь исчезать!       Однозначно, день не задался с самого утра, страшно подумать, что случится до вечера, но чувство вины не даёт отказаться — знал же, что ему нельзя бегать по ступенькам, и вот тебе результат. Моя ошибка, и этот манипулятор не упустит возможности, будет вовсю ею пользоваться. Ничего не остаётся, как, сокрушаясь о невезении, поплестись к себе на этаж.       Дома наконец заканчиваю утренний моцион, смываю с себя «кровавые» потёки, закидываю в стирку штаны и белье, долго думаю, как включить машинку, но в итоге, вроде, справляюсь, ничего не доломав. В зеркале пару минут рассматриваю помятую и грустную, но вполне приемлемого цвета физиономию, подкрашиваю остатки синяков корректором, укладываю волосы муссом и вскоре выгляжу намного приличней, чем вчера перед походом в клуб. Может, потому что я пока не одет в свой неизменный костюм, который сразу добавляет несколько баллов к дисциплине и занудству, зато отнимает с десяток у харизмы? Что же, я на работе, выбор у меня не особо велик.       Сегодня немного прохладно, и, наверняка, температура будет падать и дальше, потому рубашки с короткими рукавами отправляются на дно сумки. Неплохо бы в шкаф на плечики, но… Тут у меня его нет. Достаю чистую белую рубашку, посомневавшись, меняю её на светло-розовую, которую когда-то дарила Юнджин, аккуратно глажу, боясь сжечь, но утюг с защитой от «дурака» не даёт угробить вещь.       Теперь вид у меня чуток веселее, розовый мне нравится. Последним штрихом становится поиск туалетной воды. Вчера так много говорили об этом, что захотелось быть как все. Долго роюсь по всей сумке, косметичкам, коробочкам, пока не нахожу флакон, конечно, в самом неожиданном месте — внутри кроссовка, снимаю колпачок, принюхиваюсь. Ну что же… Не Чону. Кто это говно мне подарил?       Напрягаю мозги, вспоминаю, как покупал себе в прошлом году электробритву, и мне всучили это по акционной цене. Брезгливо мощу нос от своего дурного вкуса, и флакон отправляется прямо в мусорное ведро. Ставлю себе зарубку в памяти, что нужно купить приличный одеколон. И костюм. И неплохо бы поменять туфли — нынешние уже не особо блестят, как бы я их ни натирал. А ещё обновить мебель в доме. Хочу чёрный диванчик с четырьмя красными подушечками, толстый мягкий ковёр перед ним, а ещё низенький столик, на который можно будет класть ноги, когда сидишь перед телевизором, либо кушать, сидя на полу на мягком ковре.       Мне уже скоро тридцатка, а я до сих пор сплю в съёмной квартире на футоне, пользуюсь казённой электроникой, а из еды в холодильнике лишь то, что притащили знакомые. Жизнь однозначно «удалась», и я достиг многого. Есть повод гордиться собой.       Хочу оправдаться перед самим собой, ведь скоро Юнджин закончит учёбу, начнёт самостоятельно зарабатывать, в перспективе очень неплохо, а холодильники родителям не каждый год надо покупать, так, гляди, через пару-тройку лет накоплю деньжат и… да, самообман отличная штука. Надеюсь, доживу до воплощения хотя бы одного из планов, а не найду очередное оправдание.       И первым из них станет избавление от кошки. Наглая тварь снова оккупировала мой футон, а до этого преспокойно прогуливалась по кухонному столу, обнюхивая всё, что ей попадалось на пути. Подъела оставшиеся от моего ночного перекуса крошки, толкнула чашку, сунула голову в раскрытый кофейник, наверняка, оставив на ободке клок шерсти, и почесала бока о подставку для ножей. Просто ужасное, невыносимое, невоспитанное, беспардонное животное! И кого она мне напоминает?       Поймать её сегодня не составляет труда, она копошится под покрывалом и на мои шаги реагирует однозначно — пытается сбежать, но не в ту сторону, лишь путается больше. Хватаю её вместе с покрывалом, она истошно орёт, извивается, из складок показывается задница и торчащий словно ёршик хвост.       — Да не ори ты, дура, — переворачиваю её другим концом кверху и выношу в коридор, планируя выкинуть внепланового питомца из своего дома и из своей жизни, но эта падла вцепляется всеми когтями в ткань так, будто от этого зависит жизнь. Кажется, она совсем не хочет лишаться бесплатного жилья!       Я почти справляюсь, и тут она выпрыгивает из кокона, но, к моему изумлению, приземляется не на пол, а впивается тремя лапами в мою новую рубашку, а четвёртой — прямо в больную щеку.       — С-сук!.. — глотаю наполненный матами вопль боли, потому что в коридор открывается соседская дверь, и оттуда медленно с помощью ходунков выходит очень старенькая бабулька, подслеповато щурится и приветливо мне кивает.       — Щеночка выгуливаешь, сынок?       — Д-да, бабушка.       — Ты только не отпускай его далеко, потеряется. Какой миленький, а тебя как любит! Смотри, как ластится!       «Щеночек» действительно пылает ко мне такой сильной любовью, что когти, по ощущениям, достали до самой кости. Пытаюсь отцепить скотину хотя бы от своего лица, наплевав на спасение рубашки, но получается не очень.       — Идите, ма, в дом. Нечего тут ходить, ещё со ступенек упадёте.       За бабулькой выходит пухлая тётка в кислотно-зелёном переднике поверх коричневого шерстяного платья, из кармана которого торчит пучок лука, разворачивает её назад, и та так же медленно, не прекращая болтать о щеночках, возвращается в квартиру.       Тётка осуждающе смотрит на меня, и я узнаю в ней одну из тех крикух, что состоит в местном «баб-совете». Именно она громче всех орала в тот день, когда покалечили господина Чхве.       — Придержите вашу бешеную кошку. И не выпускайте в коридор, увижу, что она здесь нагадила, мало не покажется. Ещё и штраф получите. Вы меня поняли?       — Конечно, госпожа Кан. Я и не собирался, она просто испугалась, — оправдываю не то кошку, не то себя, и мысленно хороню попытку избавиться от животины мирным путём. Видимо, стоило выкинуть её вместе с одеялом в окно, но вдруг тут и за это какие-то санкции полагаются? Улыбка у меня получается однобокая и вымученная, но взгляд тётки теплеет, она точно не ожидала, что я знаю её имя. Она подходит и аккуратно спасает моё лицо от лап этого изверга.       — Обработайте рану, иначе зараза попадёт, и будет воспаление.       — Конечно, спасибо за заботу. Благодарю, госпожа Кан.       Женщина поджимает губы, но смотрит на меня уже более благосклонно. Мы прощаемся на мирной ноте, и я, несолоно хлебавши, возвращаюсь к себе. Кошка сменяет гнев на милость и прячет когти, сделав при этом с десяток уродливых затяжек на рубашке. Сил материться у меня уже нет. Я бы заплакал, но большие мальчики не плачут, тем более из-за кошек.       Возвращаюсь в ванную, в очередной раз обрабатываю лицо и клею пластырь на рану. Снова спасибо запасливой сестрёнке, что регулярно пополняет мою аптечку. На этот раз приятно-бежевым пластырем в крохотный розовый горошек как раз в тон рубашке. Ну всё, побыл пятнадцать минут красавчиком, правда никто этого не увидел. Злой набираю Лукаса.       — Привет, красавчик! — жизнерадостно приветствует меня этот придурок и следующей фразой наносит сокрушающий удар ниже пояса: — Как спалось?       Ох, спалось просто прекрасно. Аж до девяти часов я пребывал в блаженном неведении, что ожидает меня сегодня.       — Я сегодня тебе домой привезу тварь из преисподней и заставлю её сделать с тобой то же самое, что она делала со мной. Будь готов!       — Ты о чём? О кошке, что ли? Что она опять натворила? — на той стороне слышен довольный смех, так обычно радуются отцы, когда узнают, что их дитя совершило подвиг. — Не зря говорят, что если с кошкой не можешь справиться, то с бабой даже пытаться не стоит! Вот потому ты спишь с мужиками, ха-ха! Эй, чего молчишь?       — Вот думаю, что больше у тебя нет парня.       — Эй, я же пошутил! Ты чего? Я всё организую в лучшем виде, не кипишуй!       — Ты меня понял, — бросаю трубку и выдыхаю. Сделал гадость — на сердце радость. Хоть немного отыгрался.       Телефон тренькает, оповещая о сообщении, наверняка, Лукас снова отчебучит какую-то ересь, но там совсем другое, и я с трепетом в сердце смотрю на единственную хорошую за сегодня новость.       — О, да! Да… Я богат, — аванс приходит аккурат к тому моменту, когда моё психологическое состояние на самом пике от накопившихся неудач и готово камнем скатиться с верхушки на дно каньона депрессии. Хватило и утренней истерики у Читтапона, до сих пор стыдно вспоминать. Но строчка с балансом и кучей нолей в конце так меня воодушевляет, что я моментально веселею. Спасибо дорогому начальнику, что не забыл про дополнительные проценты для своего бедного подопечного.       Не отходя от кассы, погашаю взятое с кредитки, не желая переплачивать ни воны, потом скидываю деньги на карту сестре, чтобы она наконец купила холодильник родителям, ну, и немного ей самой на мелкие расходы, и довольный собой разворачиваюсь к двери. Там наверху меня ждёт сытный завтрак и вполне себе терпимая компания. Главное, чтобы он не надевал тот свой дурацкий халат. Ах… а он же испорчен! Настроение поднимается ещё чуток, я уже готов выходить, как вспоминаю о пуле. Прошло черти сколько времени, но кое-кто до сих пор не нашёл минутку, чтобы посмотреть на крылышки.       Джинсы лежат тут же, на месте, а пуля находится в левом кармане. На миг задумываюсь, но мысль ускользает, потому кручу пулю в пальцах, рассматриваю слегка затёртый рисунок, в котором легко угадываются знакомые крылья. Для подтверждения, что это Ангел, нужна экспертиза, но уверен, что стрелял именно он, потому что будь на его месте подражатель, я бы здесь сейчас уже не сидел. Что это для меня значит? Ангел на моей стороне. Но почему? Кто я для него? Мне становится очень любопытно, а в душе зарождается азарт — хочу самостоятельно найти ответы на все вопросы. Это та самая загадка, которую нельзя оставить без внимания. Но как он узнал, что я нахожусь на том складе? И пришёл очень вовремя, будто специально, чтобы спасти. Может, просто совпадение? Но мы с ним пересекаемся слишком часто для простых совпадений, разве не странно? Ангел Смерти… Кто же ты?       Прячу улику в один из кармашков сумки, безуспешно разглаживаю дырки и вырванные нитки на рубашке в надежде, что они станут менее заметны, проверяю, на месте ли пластырь, и, перед тем как уйти, грожу кошке пальцем:       — Насрёшь, ткну носом. И выкину в окно. Это не шутки!       Кошка таращится на меня своими глазищами и, наверняка, думает, что я идиот. В какой-то мере я с ней даже согласен… Все мною манипулируют и используют в своих коварных планах. Даже эта тварь.       Очевидно, что больше так продолжаться не может. Её нужно кормить, ей нужен лоток, лежанка, когтеточка, ошейники там всякие и таблетки от блох, глистов и сезонных гормональных всплесков. Не представляю, откуда у меня такие познания о содержании кошек, но я сильно и неприятно впечатляюсь. Нет, от неё срочно нужно избавиться. Сегодня же куплю переноску и сдам её в приют. Или лучше — привезу домой к Лукасу. Последняя мысль доставляет мне особое удовольствие.       Пока поднимаюсь по лестнице, приходит смс:       «Если ты сейчас же не явишься, лишу тебя премии».       У меня будет премия? Ура-ура. Значит ли это, что придётся терпеть вдвое больше капризов и «сюрпризов»? Меня похитят, изобьют или заставят слушать скабрёзные шуточки? Снова облапают? Подарят ещё одну кошку? Надеюсь, за завтраком отравлюсь и умру, потому что от Читтапона уйти можно только вперёд ногами, и, судя по его довольному лицу, когда он встречает меня на пороге своего дома, так оно и будет. И да, он снова в халате, на этот раз в чёрном с вышивкой в виде рыбок кои и бамбука, но майки под ним нет, а брюки под низом обычные. Похоже, после трапезы он собирается переодеться в парадную одежду. Разлитый сок с пола исчез, как и оставленные нами сладкие следы. Когда успел?       — Симпатичная рубашка, — не удерживается от сомнительного комплимента Читтапон, изучая дизайнерское кошачье изыскание. — Не бойся ножа, бойся вилки. Один удар — четыре дырки. Вижу, вы отлично с котиком ладите.       — Она правда очень милая, ласковая, послушная, — беззастенчиво вру, ощущая себя коммивояжёром, готовым втюхать наивному покупателю любое барахло, но этого парня не проведёшь, с каждым эпитетом в адрес кошки уголок его губ приподнимается на миллиметр. — Хочешь, подарю?       — Что ты, не стоит. Это же подарок твоего парня. Будет некрасиво передаривать такого замечательного котика. Тем более он тебя так любит, — он касается кончиками пальцев пластыря на моей щеке и задерживает руку у лица чуть дольше, чем это положено в отношениях между простым работником и его работодателем.       — Жаль, — откровенно расстраиваюсь я, маскируя своё смущение, и он смеётся, хромает к столу и плюхается в кресло.       — Я жутко голоден, еле тебя дождался. Ты такая копуша.       — Как нога?       — Переживу. Не впервые летаю.       — Тэн, тебе точно не надо в больницу? Ты даже не дал мне посмотреть, — я переживаю, потому что упал он конкретно, без последствий точно не обойдётся.       — Я уже принял волшебную таблеточку. А смотреть там не на что.       — Да ладно, ничего не случилось бы, если бы я удостоверился, что там нет ничего страшного, — мне кажется странным, что он так себя ведёт. — Значит, ходить передо мной полуголым можно, а коленку показать — стыд и срам?       — Я забыл ноги побрить. Стеснялся, — он недовольно фыркает, а глаза его опасно прищуриваются, намекая, чтобы я прекратил этот разговор, но в ответ лишь поднимаю брови в недоумении, прикидываюсь идиотом, и он закатывает глаза. — У меня шрам на ноге, уродливый и неприятный. Я не люблю демонстрировать его посторонним. Доволен?       Киваю, но понимаю — он врёт. И он понимает, что я понимаю. Хромает-то он на левую ногу, а коленку разбил на правой. Сколько раз такое случалось, что человек прокалывался в таких мелочах, когда родственники, друзья или просто знакомые замечали несоответствия. К примеру, я амбидекстр*. В этом моя сила и слабость. Владеть обеими руками круто, но я так и не стал профи в стрельбе, мои результаты хороши, намного выше среднего, но не такие, к примеру, как у Чону или Лукаса. Но если им подстрелят рабочую руку, отстреляться они уже не смогут, а я — запросто. Средних показателей будет достаточно, чтобы попасть врагу хоть куда-нибудь. Однако наш учитель из школы Кёнхомусуль всех своих учеников приучивал к строгой дисциплине: мы должны были определить ведущую руку, чтобы в случае опасности знать, как правильно выхватить оружие, не путаясь, или в какой карман спрятать важную улику, а в какой положить не особо важную мелочь. Ну, и обязательно запоминать мелкие детали. К примеру, как то, что пулю я положил в правый карман джинсов, а достал из левого. Что это? Магия любопытства? Тэн обшарил мои карманы, но ничего не сказал, вот это уже неприятно. Что он ещё мог обшарить, пока я не видел, и, главное, зачем?       Если бы ему было просто любопытно, он бы, наверняка, спросил прямо. Тем более он видел пулю на моём кулоне, ну, подумаешь, ещё одну с собой таскаю. Я же вижу, какой он человек, для него не проблема задавать неудобные вопросы прямо в лоб. А значит, ему стало любопытно, и потом он это любопытство полностью удовлетворил. Странно. Потому что лично моё любопытство до сих пор не удовлетворено и страдает от нехватки ответов. Что может скрывать самый обычный парень, что спокойненько жил себе в Америке, получил наследство от своего дядюшки и вынужден был переехать в Корею? И что такого он натворил за пару недель, что у него появилось столько секретов?       За последнюю неделю моя паранойя, взращённая на куче подозрительных и сомнительных происшествий, усилилась многократно, теперь я в каждой тени вижу врагов, а в каждом шорохе — опасность. Может ли быть, что Тэн совсем не тот, за кого себя выдаёт? Одного не могу понять, какую реальную опасность он может представлять для меня или окружающих? Под каким бы углом я не рассматривал ситуацию, найти подвоха не могу, но на подсознательном уровне ощущаю — нечто упускаю. Нужно копать глубже, действовать тоньше, и лучшая роль для меня в этом деле — тупой телохранитель, который выполняет своё задание и никуда не влезает, много не думает и ничего не спрашивает. Вопросов у меня много, в первую очередь к самому Читтапону и его образу жизни, ведь, если подумать, ничего не знаю о нём, я так и не разобрался, почему он скрывал свою поездку на машине, и не понял, чего на самом деле хочет от меня. Чем я ему так приглянулся, что он готов терпеть всё, даже пытается сблизиться, хотя в последнем я немного сомневаюсь… Его попытки быть «на равных» могут оказаться лишь отголосками американского менталитета, а я уже напридумывал себе непонятно чего.       Пока думаю, в голове вырисовывается немного шаткий, но план. Я должен проверить его личность, машину и, если получится, квартиру. Надеюсь, в душу лезть не придётся, но если вдруг это произойдёт, я должен быть готов морально и физически — чужие души для меня потёмки, даже самые простые и незамысловатые, а у Тэна она точно особенная: непонятная, загадочная, переменчивая…       Мы молча жуём наш запоздалый завтрак, хотя Тэн скорее ковыряется в своём, нанизывает отдельные кусочки на вилку, а другие, по только ему известной логике, игнорирует. Периодически скрещивая взгляды, обмениваемся сомнительными улыбками, и получаются они у нас слегка натянутыми и фальшивыми, зато традиционно сползающий с плеча халатик у Тэна смотрится очень даже натурально. Игнорировать настолько откровенную провокацию нелегко, даже не знаю, что меня смущает больше: что кто-то со мной заигрывает подобным образом или сам факт запретности, даже несъедобности плода. Я не смешиваю отношения и работу. Точка. Никаких отношений с клиентом, даже таким, что столь красноречиво намекает.       Последний раз я проявлял инициативу ещё в школе — пригласил самую красивую девочку в классе на выпускной бал. Даже в некоторой мере имел уверенность в успехе: моя популярность была не запредельная, но я нравился многим, а на день влюблённых никогда не оставался без шоколада. Но она мне отказала, сказав, что я милый, но недостаточно мужественный для такой красотки, как она. С тех пор мне разонравилось делать первые шаги: зачем напрягаться, мучиться неизвестностью, лучше дождаться пока кто-то сам проявит инициативу. Лукас в этом плане оказался идеален, правда его напористость в перехватывании инициативы порой даже пугает.       А с клиентами всё ещё проще. Я просто никогда не связываюсь с ними личными отношениями. Даже одноразовыми и по обоюдному согласию. Потому мне немного непонятно поведение Тэна — он прекрасно знает мою репутацию, так зачем весь этот завуалированный флирт? Просто издевается? Возможно.       Подумав, смотрю на ситуацию иначе. Конечно, ему скучно, у него здесь нет знакомых, у него скверный характер, который, наверняка, не каждый готов терпеть, на ком ещё отыгрываться, как не на послушном псе? От этой мысли становится легче — кажется, я разобрался в подоплёке ситуации; и немножко обидно — хреново быть псом.       — О чём задумался? — Тэн вытирает рот салфеткой и прицельным броском отправляет её в мусорную корзину в углу комнаты. — Кушать в компании веселее, но я надеялся на приятную беседу, а не молчаливое переглядывание.       Задолбало, что он постоянно забывает — я лишь играю его друга, но им не являюсь. Просто делаю то, что он хочет. Хочу напоминать об этом себе почаще, потому что невозможно оставаться безучастным, когда кто-то к тебе относится, будто к другу, и пофиг, что это всего лишь игра.       — Какие планы на сегодня?       Он вздыхает, откидывается на мягкую спинку кресла и закладывает руки за голову. Голое плечо и ключицы прячутся под шёлковой тканью, зато она оттопыривается снизу, оголяя грудь и живот почти до пупка.       — К двум снова поедем в «Папарацци». Господин Красавчик хочет беседу беседовать, важные сведения рассказывать. Утренняя встреча по понятным причинам не состоялась, — он вздыхает снова. — А я ведь специально в такую рань назначил, чтобы ему поспать не дать. Слышал, он большой кутила, любитель по ночным клубам шастать. Но плюс в том, что встречу я отменил этим утром, так что ему всё равно пришлось вставать рано, собираться, а потом опять раздеваться и так далее.       Этот Ёнхо мне тоже совсем не нравится, скользкий тип, хитрый и, наверняка, неглупый, потому маленькая подлая подстава Читтапона кажется даже милой. Жаль только, что встречи не избежать.       — Хорошо. А что делать до этого?       — До этого ты свободен. Только не покидай территорию Зелёнки, а то знаю я тебя — только за порог — и сразу в неприятности вляпаешься. Ну, — он подмигивает, — похоже, теперь я твой ангел-хранитель?       «Скорее уж демон-искуситель», — мелькает еретическая мыслишка, но я быстро сжигаю её на инквизиторском костре своего скептицизма.       У меня появляется два часа свободного времени, потому решаю посвятить их другому демону: чёрному, желтоглазому, противному. Нагуглить приюты для кошек не составляет труда, но вот, чтобы сдать туда гадкое животное, требуется куча условий. Во-первых, нужно развесить объявления о животном в том районе, где оно появилось, на случай если объявится хозяин. Ещё нужно обязательно привезти его в переноске, а по правилам в переноску его нельзя помещать без создания определённых условий: мягкий пледик, пелёнки для пи-пи, отдельным комплектом нужно собрать миски-тарелки для еды и воды, ну, и последний штрих — оплатить несколько прививок. То есть, отдавая кошку в приют, я должен подготовить ей приданное! Объясняется это тем, что приток бездомных животных очень большой, а бюджет маленький, если ты сердобольный парень, готовый помогать всем сирым и убогим, будь готов вкладывать в дело бабло. Единственный бесплатный приют находится далеко за пределами Сеула, ехать туда не вариант.       Теперь понимаю, почему на улице так много бродячих котов: мало кто готов тратить внушительные суммы, да ещё на таких неблагодарных тварей. Я смотрю на довольно вылизывающую себя кошку — она только что съела оставшееся после завтрака крылышко, попила минералки из моей чашки и теперь очень довольна жизнью, потому что ей есть чем нагадить, как только я скроюсь за порогом дома.       В час ко мне вламывается Тэн с двумя новыми рубашками на плечиках: чёрной в прозрачную полоску и нежно-голубой в тонюсенькую розовую полоску.       — Выбирай. Мы по комплекции примерно одинаковые, должно подойти.       «Ох, ты себе льстишь, парень!» — смеюсь я внутренне, вспоминая его тощую фигуру с выпирающими рёбрами.       К этому времени я уже успеваю избавиться от своей новой розовой рубашки, которой так и не довелось повидать ничего, кроме боли. Оставленные кошкой дырки разгладить не удалось, потому, взгрустнув, я погладил обычную белую рубашку, надел её под пиджак и завязал галстук. Всё по стандарту. Скучный телохранитель на скучном задании в компании скучного подопечного. Хотя последнее точно не про Читтапона.       — Зачем она мне?       — У тебя вид, будто ты на похороны собрался. А я приличный парень, и друзья у меня должны быть приличные. Ты не должен сильно выделяться. Пиджак не надевай, возьми куртку. Мы сначала поедем в ресторан, потом, возможно, в клуб. Я не уверен, но Ёнхо грозился прислать приглашение, и, вроде как, надо присутствовать… Бизнес, важные знакомства, все дела.       — Предупреждаю сразу, я пить не буду, даже если это оскорбит всех твоих деловых партнёров, — выбираю чёрную рубашку, верчу её во все стороны. Немного кричаще, как по мне, но очень даже неплохо.       — Почему? — искренне удивляется он. — Не умеешь пить? Я научу. А потом такси вызовем, чтобы за руль не садиться.       — Потому что я не пью. И точка.       Возможно, в другой ситуации я бы рассказал банальную и жутко неинтересную историю, что даже бутылки пива достаточно, чтобы превратить меня в абсолютно неадекватного человека. Также я могу ловить глюки или заснуть от абсолютно безобидных для других лекарственных препаратов. Такая вот особенность организма, так что я крайне осторожно пью таблетки, слежу за своим стаканом в компании слишком гиперактивных друзей и не пью алкоголь даже дома. К счастью, я не буйный, но даже неосторожно брошенное слово или странный поступок может испортить человеку жизнь, потому стараюсь полностью исключить подобное из своей повседневности. Ну, и самый важный фактор — я на работе. Как защитить своего клиента, если ты бухой? Жаль только, что об этом моменте думаю лишь я один, Читтапон явно предвкушал, что сможет меня напоить.       — В голубой рубашке тебе было бы лучше, — обиженно бросает он и небрежно швыряет её на спинку стула.       — Вот сам бы и надел, — бурчу я, демонстративно поглядывая на часы. Время идёт, а мы до сих пор не выехали.       Сам он вырядился в свободную темно-серую рубашку с чёрным витиеватым узором, узкие черные джинсы и кроссовки на белой подошве. Через руку перекинута чёрная кожанка. На улице температура ощутимо снизилась, а ночью и вовсе будет холодно. Гулять мы вряд ли будем, но пока дойдёшь до машины из тёплого помещения, можно и простудиться. Вот в чём разница между парнем и девушкой — девчонка бы специально не взяла куртку, чтобы парень ей потом героически свою отдал и обогревался исключительно любовным дрожанием у её ног.       Переодеваюсь в новую рубашку, и она оказывается впору. А я-то думал, что в плечах жать будет… Польстил себе, однако. Как я вообще докатился до такой жизни? Донашиваю одежду за своим работодателем! Такими темпами скоро в секонд-хэнде начну закупаться! Спускаемся на лифте, и в час тридцать я сажусь за руль своего седана, Тэн пристраивается на заднем сидении, и мы выезжаем за пределы Зелёнки, минуем стадион, сворачиваем в сторону главной дороги.       Мой пассажир долго копошится, никак не может найти удобную для себя позицию, то так ногу положит, то эдак, пока не психует, роется в сумке, достаёт блистер с таблетками и, не запивая, закидывает в рот две штуки. Потом долго морщится от горечи. Выдержав приличную паузу, достаю из бардачка бутылку с водой и протягиваю ему.       — Раньше не мог? — хрипит он, присасываясь к горлышку, стучит себя по груди, — застряло где-то на полпути!       — А я говорил, надо в больницу. Вдруг что-то серьёзное? Это какие по счёту таблетки? И с утра почти ничего не ел.       — Ой, ну ты как моя мама. Давай не будем об этой ерунде говорить, я и так знаю, что у меня и что это так просто не лечится.       — А что всё-таки случилось? — вырывается у меня до того, как успеваю прикусить язык. — Если не хочешь рассказывать, я не настаиваю.       Ну вот не хотел же лезть не в своё дело! Сегодня он личным поделится, завтра я, а потом мы уже закадычные друзья, и я буду вынужден выслушивать его нытье каждый день. Тем более я совершенно не умею правильно реагировать на душещипательные истории: скорчить сочувствующее лицо, похлопать ободряюще по плечу, обнять и погладить по голове, приговаривая, что всё будет хорошо… Только не это!       Тэн избавляет меня от терзаний, ему не нужна жалость, похоже, он просто злится.       — Нет тут никакого секрета. Я с детства биатлоном занимался. Случайность. Меня подстрелил один из участников соревнований — забыл поставить винтовку на предохранитель, пуля зацепила важный нерв, теперь нога всё время болит и подгибается в самые неожиданные моменты.       — Ничего нельзя сделать? — мне искренне жаль его, такой молодой, наверняка, подающий надежды, и уже калека. Не представляю, что чувствовал бы, окажись на его месте.       Он хмурит брови и неотрывно смотрит в окно. Нехотя рассказывает:       — Есть несколько вариантов… с очень невысоким процентом. Но я пока не готов к медицинским экспериментам над собой. Но есть шанс, что оно само рассосётся.       — Или станет хуже?       — Или станет хуже, — не отрицает он, подтверждая, что обычные человеческие страхи ему не чужды. — Вот тогда я рискну.       А у меня само не рассосётся. Проблемы надо решать быстро, мне надо действовать уже сейчас, главное — подловить момент.