Телохранитель киллера

      За последнюю неделю пришлось серьёзно пересмотреть свои взгляды на жизнь, повзрослеть. Начать обдумывать каждый шаг не только на работе, но и в повседневной жизни, анализировать, расставлять приоритеты и даже отступать от инструкции. Мне даже не довелось сломать ни одной вещи, я не разбил ни одной чашки, а испорченную рубашку можно смело записывать на счёт кошки. Неделю назад, обнаружив нечто подобное под кроватью у своего слишком мутного подопечного, я бы набросился на него с кулаками, вдавил его мордой в пол и лишь потом думал головой, задавая вопросы. И уж точно не стал бы пытаться хитрить, потому что не в моём характере строить интриги, завуалированно изъясняться и искать разные хитрые подходы к разрешению конфликта. Я человек простой: вижу опасность — ликвидирую её. Данный алгоритм работает уже многие годы не только у меня, он самый действенный и правильный. Тэну же я не верю и верю одновременно, есть куча странных фактов и улик, но нет ни одного веского доказательства. Рефлексы побуждают к действию, а разум, ох, так уж и быть, глупое наивное сердце твердит обождать, не делать поспешных выводов.       — Тэён? — Тэн ждёт ответа, открывает рот и делает шаг вперёд, наверняка, раздумывая, как устроить хорошую взбучку и поиметь из моего любопытства максимум пользы для себя, но замечает кошку, та изящно выгибается, бесшумно спрыгивает на пол и прячется под кроватью, проскочив аккурат меж моих ног. Его взгляд мечется от моего лица к моим ногам, к торчащему уголку кейса, и он нервно облизывает губы.       — Вот ведь хитрец! Так хотел проникнуть ко мне в спальню, что даже кошку притащил в оправдание? — он моментально берёт себя в руки движется на меня с напором, которому позавидует любой буксир, но его энтузиазм тает с каждым пройденным шагом — комната не настолько большая, чтобы оставить мне достаточно времени для раздумий, а сам Читтапон совершенно нестрашный, чтобы вообще кого-либо напугать, потому отступать не собираюсь. Что он предпримет? Упрёт руки в бёдра и отчитает меня словно сварливая жёнушка? Оштрафует? Расстояние неумолимо сокращается, за считаные секунды ему приходится упереться носом мне в подбородок: его босые ноги и мои кроссовки на высокой подошве лишают его даже мнимого преимущества равенства, ведь теперь наша разница в росте становится намного больше. В довершение вскидываю голову, ну, и что будешь делать дальше?       Провокация удаётся лишь наполовину, я не настолько умел в подобных вещах и смущён не меньше его, зато выдержки у нас примерно поровну. Чтобы получить больше преимущества, я едва не встаю на носочки, но тогда наши гляделки станут слишком комичными.       — Я и так мог без проблем сюда зайти. Ты забыл, я твой телохранитель и постоянно проверяю помещение, если мы долго отсутствуем. Чего так всполошился? — подаюсь немного вперёд, оказываясь почти впритык, и он, чтобы не соприкоснуться, отклоняется назад, часто моргает, хлопая ресницами, а я почти теряю равновесие под ногами, потому быстро усаживаюсь на кровать, опираюсь на одну руку, закидываю ногу на ногу. Пижонская поза… И кто тут кого провоцирует? Внутри загорается нечто незнакомое, оно трепещет в груди и немного в животе, щекочет, печёт… ни разу в жизни не чувствовал ничего подобного.       — Ладно, чёрт с кошкой, пойдём, тортик ждёт, чайник давно закипел и остыл, наверное, — он идёт на попятную, балаболит без пауз, не давая вставить ни слова, но любой поток, даже словесный имеет свойство однажды заканчиваться.       — А у тебя тут неплохо, — похлопываю рукой около себя, Тэн щурит глаза и действительно принимает позу сварливой жёнушки, упирает одну руку в бедро и принимается тарахтеть:       — Что с тобой? Ты случаем мой запас выпивки не нашёл? Впервые вижу тебя… Ой, что ты делаешь?       В полёте, пока я с силой тяну его за руку, он с ловкостью изворачивается, подпихивает ногой выглядывающий кейс поглубже, видит, что его поступок не остался незамеченным, снова собирается сбежать, но я начеку.       — До этого момента казалось, ты хочешь заманить меня к себе в спальню. И вот я здесь, ты почему так нервничаешь?       Мне даже приходится приобнять его за голое плечо, и сердце отправляется в полёт — вдруг он примет такой жест за домогательство? Крепко прижимаю к своему боку, потому что он порывается встать, а глаза у него становятся такие большие, что я пугаюсь за их целостность. Когда провоцируют его, а не он сам, Тэн переносит всё намного сложнее. Ему легко вогнать человека в краску, пока он лично ведёт партию, а стоит чуток проявить инициативу, как в глазах сразу появляется трепет.       — Тэён, ты пьян, что ли? — голос у него ровный, выдержки у этого парня предостаточно, что бы он там себе ни надумал, держится прекрасно, но глаза не врут — там отнюдь не смелость и равнодушие.       — А ты? Ничего не хочешь мне рассказать?       Тревожная улыбка сходит с его губ, Тэн психует. С силой стряхивает мою руку, вскакивает с кровати и разворачивается ко мне лицом. Губы сжаты в тонкую нитку, глаза мечут искры, а сам дышит тяжело, будто пробежал не меньше километра.       — Я подумал, что ты… ко мне… а на самом деле устроил тут шоу. И что хочешь услышать? Снова копаешься в моём прошлом? Может, я не хочу о нём говорить! Может, я хочу его забыть, не хочу, чтобы ты видел меня таким… каким я был.       — А каким ты был? — его голос, глаза, поза такие искренние, и сердце у меня заходится теперь от страха — вдруг ошибся? Почему так сложно спросить его в лоб, узнать, как всё обстоит на самом деле, не ходить вокруг да около?       Он опускает глаза и молчит, наверное, целую вечность.       — Я был… другим. — Опустившись на корточки, он утыкается носом в колени и закрывается руками. — Уходи. Не хочу, чтобы ты видел меня в таком состоянии. И если тебе так важно знать, кем я был раньше, можешь забрать этот проклятый кейс и любоваться до упаду. Мне он всё равно больше не нужен.       Клянусь, несколько минут назад меня посетила странная, почти еретическая мысль — что, если Читтапон и есть Ангел? Где-то в глубине души мне хочется этого. Ведь всё складывается идеально: он появился в момент перевозки Ван И, попытался его убить, ему не удалось, а сам китаец исчез. Заказ не выполнен и оставляет грязное, практически несмываемое пятно на его безупречной репутации, потому он приходит в агентство и нанимает меня телохранителем, потому что я посредник. Фактически, он думает, я приложил руку к бегству Ван И, ведь Чэнлэ точно не станет опускаться до подобной низости, а я лишь маленький винтик в системе, который легко купить за определённую сумму, а в случае неудачи заменить другим. Он считает, что я что-то знаю и потому так сильно старается втереться ко мне в доверие, постоянно ошивается рядом, пытается сблизиться, проявляет странную симпатию, хотя с чего бы? Мы едва знакомы, а я не настолько привлекателен хоть в чём-либо, чтобы ко мне внезапно воспылали страстью. Зато теперь он имеет доступ в моё жилье и к моим вещам, которыми беспрепятственно пользуется, он недоговаривает, сбегает куда-то по ночам, а вот теперь я обнаруживаю у него кейс для снайперской винтовки. Слишком много совпадений, и моя теория почти идеальна.       Он испугался, когда увидел меня в своей комнате, ведь я зашёл сюда не с его разрешения, а сам. Вывод сделать несложно — я что-то искал. Он попытался скрыть кейс. Сейчас же в его голосе звучит явная провокация: «Ты думаешь, у меня в шкафу любовник? Тогда иди, посмотри! Я разрешаю. Ну, давай же!». И смотрит так уверенно, будто не его застукали, а он… Что недалеко от истины. И я становлюсь перед непростым выбором: узнать правду или навсегда потерять доверие. Ведь, если в шкафу не окажется никакого любовника, отношения навсегда испортятся. В то же время можно повестись на провокацию, поверить и навсегда остаться в дураках. Я очень не хочу попасть в такое положение, не хочу, чтобы за моей спиной смеялись, но всё это лишь моя субъективная точка зрения, что возникла под наплывом эмоций.       Глядя на него сейчас, вижу, что точно где-то прокололся. Он так не хочет говорить о своей травме, избегает всеми способами, он скрывает шрам, или что там у него на ноге. Всегда переводит разговор на другую тему. Что, если событие для него настолько болезненное, что он боится даже думать о нём? Нет никаких Ангелов, заговоров и попыток меня обмануть, есть тайные страхи, те самые секретики, которые я не смог найти у него в комнате, ведь он их хранит так же, как я — внутри, а не в ящике комода или прикроватных тумбочках.       Я уже не уверен ни в чём, и то странное азартное чувство, которое испытывал недавно, нарушая собственноручно установленные правила, сменяется чувством опустошения и стыда. Интриги — не моё. Я всегда был спокоен, выдержан, не лез не в своё дело и никогда не ошибался. Теперь поддался эмоциям и сильно сожалею о своём обдуманно-необдуманном решении, но отступать поздно. Нужно довести дело до конца, даже если буду корить себя всю оставшуюся жизнь, я должен знать, что там внутри.       Под тяжёлым взглядом покрасневших глаз тянусь рукой под кровать, нащупываю ремень и вытягиваю кейс наружу, и до того момента, как он оказывается у меня на коленях, понимаю — там не Орсис. Слишком лёгкий. Но всё равно расстёгиваю молнию и откидываю крышку, чтобы увидеть горький результат своих ошибок — абсолютно незнакомое оружие, чудное такое, с укороченным стволом, без оптики, с широким прикладом цвета тёмного дерева и наклейкой сбоку «БИ 7-4».       На дне валяется затёртая бумажка-инструкция «Биатлон 7-4, мелкокалиберная винтовка для спортивных состязаний по биатлону». И кейс короче, не стандартный, специально под данную модель сделанный, а не под ту, что я себе навоображал.       — Не знаю, чего ты добивался, но, полагаю, сейчас доволен? Наверное, мне теперь положено рассказать тебе душещипательную историю о том, как я стал калекой и почему не хочу мусолить своё ненавистное прошлое? А то, знаешь ли, я недостаточно жалко выгляжу, нужно усилить эффект.       Пока застёгиваю кейс и запихиваю его обратно, Тэн смотрит на меня без каких-либо эмоций. Он пуст, зато внутри меня бушует буря.       — Ты не жалкий. Просто… ты не понимаешь! — не понимаешь, что это я ничтожество. Любые попытки оправдать свой поступок сделают меня отвратительно ничтожным, но такова человеческая натура — пытаться исправить то, что починить уже нельзя. — Я хочу знать правду, знать о тебе больше. Мне это… нужно.       Слова срываются с губ до того, как я осознаю истинный их смысл. Мы оба одинаково изумлённо смотрим друг на друга, и, как только в глазах Читтапона вспыхивают искры надежды, в моём сердце появляется тянущая, неприятная боль.       Он заваливается на задницу и скрещивает ноги по-турецки, а недавняя надежда в глазах сменяется тусклой грустью.       — Нет, это не я не понимаю, а ты. Всегда такой холодный, безразличный. Невозмутимый. Никогда не знаешь, что у тебя на уме. Предпочитаешь отмолчаться, чем выражать свои чувства и эмоции, в этом весь ты. Мне нравилось, честно. Но сейчас… Я бы назвал тебя страстным, если бы бросил меня на кровать и воспользовался. Называл бы жестоким эгоистом, если бы порылся в моих вещах и ушёл. Возможно, назвал бы чрезмерно любопытным, если бы ты чаще выспрашивал меня о прошлом. Но, оказывается, ты просто лжец. Такой же, как и остальные. Уходи.       В этом весь я. Отмалчиваюсь, вместо того чтобы сказать правду. Не умею выражать чувства, да и какое может быть выражение, если я сам себя не понимаю. Потому встаю и ухожу, оставив его сидеть на холодном полу в неудобной позе, и некому будет подать ему руку, чтобы подняться.       Мне тоже уже не подняться. В собственных глазах я провалился в самую бездну. Мне стыдно. Очень стыдно.       Возвращаюсь к себе в квартирку, где на почти праздничном столе немым укором стоит покрошенный неаккуратными кусками не съеденный тортик и до сих пор пустые чашки. Из тортика кровавыми ошмётками торчит раздавленная клубника. Чайник действительно остыл, а свечей осталось всего четыре.       Дома пусто, и одиноко, непривычно тихо. С каких пор «тихо» приобрело для меня иное значение — неизвестно. Сначала Лукас, за ним Тэн, кошка, и в жизни больше не стало столь обожаемого мною одиночества. С тех пор, незаметно для самого себя я изменился.       Достаю из сумки папку с бумагами, нахожу чистый лист и пишу заявление-отказ работать с Читтапоном. Хочу разорвать контракт. Так будет правильно, потому что я не заслуживаю эту работу. Не зря существуют определённые правила и инструкции, нарушив которые, нужно понести наказание.       Пустые строчки покрываются мелкими кривыми буквами слишком быстро, будто я давно репетировал или заполнял заявления всю свою жизнь. На самом деле это — первое. Я спешу. Спешу избавиться от груза, чувства вины и оправдать свой поступок, но даже после того, как в конце ставлю точку, легче не становится.       Кошка вьётся у ног и мяукает, выпрашивая еды, но мне сейчас не до неё, пусть хоть по потолку бегает — не обращу внимания. Столь большое зло, как кошка, теперь для меня наименьшее. Замираю неподвижно, а по ощущениям будто мечусь из угла в угол. Не двигаюсь, и в то же время клетки рвёт от перенапряжения — чувство незнакомое, неприятное, которое хочется поскорее стряхнуть, словно крошки со стола. Не стряхивается.       А ведь моя старая квартира до сих пустует, и есть возможность вернуться назад. Оплата внесена до конца месяца, потому чувствую за спиной хлипкий, но тыл, за которым можно спрятаться. Окоп, который медленно подтопляет вышедшая из берегов река, но наружу нельзя — там пули свистят над головой, и разрываются снаряды. Лучше утонуть без боя, это не так страшно.       Конечно, можно вернуться домой к родителям, устроиться настоящим охранником в магазин и соответствовать тому образу, что сложился обо мне у матери и отца. Денег на первое время хватит, а там что-нибудь придумаю.       Скопившееся напряжение требует выхода, но даже не знаю, каким образом его выплеснуть. Не понимаю, что чувствую и почему чувствую. Накинув куртку, выбегаю в коридор, хлопнув дверью, и мчусь вниз к машине. Мне срочно нужно что-то сделать, иначе сожгу себя изнутри.       Когда Зелёнка оказывается далеко позади, начинаю понемногу приходить в себя, сбавляю скорость и выдыхаю. В голове проясняется. В принципе, не произошло ничего настолько ужасного, чтобы меня так сильно торкнуло. Да, я сильно ошибся и теперь, наверняка, потеряю работу, но проблемы мои никуда не денутся. С Ван И в любом случае нужно разобраться, Шрам вряд ли оставит его поиски, а похищение Джисона требует более тщательного расследования. Мир не остановится из-за одного моего прокола.       По дороге заезжаю на заправку, заливаю бак под крышку — чувствую, поездить придётся немало, не хочется остаться без машины в самый ответственный момент. Там же заглядываю в закусочную и съедаю огромный бургер с колой, и, только восполнив калории, начинаю действительно нормально соображать. А ведь Тэн так и не позавтракал, и торт остался у меня… К чёрту его! Ходит ко мне домой, как к себе, захочет — заберёт свой торт. Развёл конспирацию, естественно, с моим уровнем паранойи недоверие взлетело выше некуда. О чём вообще я должен был подумать, увидев у него под кроватью винтовку в такие времена? Обрадоваться? Похвалить? Сделать вид, что всё отлично? К тому же я так и не спросил, куда он ездил ночью… Может, у него была веская причина?       Каждый раз, подыскивая себе оправдание, лишь сильнее осознаю свою неправоту и ищу алиби для Тэна. Худшее, что может сделать человек, — поспешить с выводами. Ну почему я стал таким неаккуратным?       На парковку офиса заезжаю на взводе, сижу несколько минут, не выходя из машины, и привожу дыхание в норму. С такими нервами скоро придётся перейти на успокоительное! Что бы ни случалось, я всегда следовал за интуицией, она никогда меня не подводила. Значит, буду действовать по плану вне зависимости от того, уволен уже или нет.       Юта на месте. Он всегда на месте, будто живёт здесь, как и неизменная бутылка пива, спрятанная в сотнях проводов серверной. Бутылка пока запечатана, а Юта явно не в лучшем расположении духа, да и я точно не вовремя — СунОк отчитывает его с экспрессией, достойной самых горячих героинь мексиканских сериалов, но он, как истинный сын страны восходящего солнца, невозмутим и молчалив.       Однако моему появлению почему-то радуются оба, и я с опозданием догадываюсь, почему: СунОк переборщила с наездами, но остановиться ей не позволяет упёртость, а терпение японца не безгранично.       — Требовала, чтоб я отчитался, где провёл ночь. — Когда девушка уходит, Юта откидывается на спинку стула, заводит руки за голову и сцепляет пальцы.       — Сказал бы правду — на задании.       — Я и сказал. Ответ ей не понравился. Не понимаю логику, стоило придумать, что был с другой бабой? Вот иногда завидую тебе, — вдруг откровенничает он со мной, — никаких баб и никаких нелогичных проблем. Всё просто и ясно, а поссоритесь, можно нажраться или набить друг другу морды, и вот уже снова всё прекрасно.       — Если бы так легко… — смущаюсь столь интимной темы. — С парнями проблем и заморочек не меньше.       — Ах, ну да. Взять хотя бы Чону. Но он молодец, последнее время неплохо держится.       Нет. Не Чону. И не так уж хорошо он держится. Все мы держимся неважно.       — Да. — Говорить вразрез с тем, о чём думаешь, с каждым разом получается естественней, никто даже не замечает неискренности. Похоже, я разбираюсь в людях не так плохо, как думал, а вот окружающие разбираются во мне ещё меньше, чем я в них. — Кстати, видел Чону или Лукаса? Или сонбэнима?       — Не-а. Никого нет. Звонил Чэнлэ, приказал быстрее разобраться с уликами — он жаждет мести и если уж вцепится зубами — не отпустит. Также велел не брать частные заказы, а государственные нам пока не светят — дело Ван И до сих пор в разработке, агентство, если не в чёрном списке, то в сером точно. — Зевнув, Юта чешет лохматую голову. — Ну, и последнее наставление — никого подозрительного не впускать и тем более не выпускать. Все, кто задействован на объектах, продолжают работать в обычном режиме. Телохранители тоже. Я прикрыл Чону, потому что он до сих пор не явился, хотя мне совсем не нравится такая ответственность. Ему придётся хорошенько мне проставиться! Администрирование — не моё.       — Ему совсем плохо? — вспоминаю вчерашнюю попойку и то, как Лукас буквально на руках тащил его в такси — на своих двоих тот стоять не мог, а попытки посадить на спину не увенчались успехом — наездник из Чону тоже оказался плохенький. Зато певец — ещё какой. В ноты он попадал едва ли раз из пяти, зато компенсировал недостатки громкостью.       — Ох, совсем. Утром он едва мог разговаривать, язык заплетался, думаю, он до сих пор пьян… А вот насчёт Лукаса не знаю. Он позавчера взял отпуск за свой счёт и в офисе не появлялся. Я думал, он у тебя. Нет?       Неловко получается. Почему все считают нормой наше совместное времяпровождение и сожитие? Мы ведь совсем не типичная парочка, скорее уж друзья с… особыми привилегиями. Игнорирую вопрос, к счастью, Юте детали наших отношений интересны весьма поверхностно.       — Тебе уже удалось собрать информацию по тем уликам, что мы достали?       Расслабленная поза Юты сменяется напряжённо-деловой, он наклоняется к столу, почти ложится на него и тянется за папкой, что лежит на другом его конце, извлекает из неё мятый лист, исписанный мелким почерком, с кучей перечёркнутых строчек и даже с рисунком голой бабы в верхнем углу. Судя по тощей фигуре и огромным сиськам — не СунОк, и лучше бы ей его не видеть, потому что он точно станет реальным поводом для скандала. Юта вертит лист, находит нужную запись — квадратик, множество раз обведённый синей пастой, в котором написано имя.       — Ну, по телефонам я тебе и так могу сказать — глухарь. Телефоны чистые, номера новые, не зарегистрированные. Звонки они осуществляли только между собой и один раз на номер Чэнлэ. С заказчиком общались каким-то другим способом или лично. Возможно, вы обыскали их недостаточно тщательно, но тут понятно — цель была другая. По фото ситуация чуть веселее, — теперь японец роется в телефоне и показывает мне снимок чувака, которому начальник свернул шею. — Это Пак Сантэ. Нашёл его в нашей старой базе данных, в конце двухтысячных он работал на охранную фирму «Феникс», но она обанкротилась, и её выкупила какая-то корпорация вместе со всеми сотрудниками и долгами, точнее сказать не могу, юридические нюансы, а остальное, что узнал, на уровне слухов «может быть» и «кажется». Адрес проживания в базе старый, общежитие, он давно там не живёт, а новый неизвестен.       — То есть тоже тупик?       — Нет, конечно. Человек не исчезает из системы бесследно, просто понадобится больше времени. Чэнлэ сказал достать всю инфу даже из-под земли.       — А пули?       — Официально документы с заключением ещё не пришли, но я бухаю иногда с нашим экспертом, потому получил весточку неофициально — снайпер, которого вы нашли, застрелен оригинальной пулей Ангела Смерти. Тьфу, ну и имечко у него… А вот у двухсотого пули довольно схожи, но есть незначительные отличия, сразу не заметные. То бишь, наш Ангелочек кокнул своего подражателя, представляешь!       Юта в восторге. Кажется, в толпе фанатов Ангела прибыло.       — Представляю. Получается, он тот аноним, что дал Чэнлэ наводку? Какое ему дело до Джисона и жизни начальника?       Разведя руки в стороны, Юта пожимает плечами. Он действительно не знает.       — Кстати, я давно делал запрос на анализ всех найденных пуль. Какие из них кому принадлежат. Дел, связанных с Ангелом, довольно много, но, как я понял, он поработал не везде.       — Чёрт… совсем забыл рассказать! Я следил за процессом, но после того, как ты предъявил доказательство, что снайпер у нас не один, дело приняло иной оборот. Все экспертизы, что были в открытом доступе, вдруг засекретили. Аргументировали тем, что дело связано с Ван И, а им занимаются уж совсем серьёзные госструктуры, потому простым смертным не положено знать подробности, чтобы не нарушить чистоту следствия.       — А то, что мы ближе всего находимся к разгадке, им ничего не говорит? — Возмущаюсь от такой несправедливости, даже подскакиваю на месте. — Именно мы на передовой, и именно по нам стреляют снайперы, пока они отсиживаются у себя в конторках в безопасности. Они не смогли даже одного старого обоссанного пердуна довезти до нужного места, а теперь пытаются замять свои косяки, скрывая от нас важную информацию? Как бы они и эти пули не отжали.       — Ну ты даёшь, — ухмыляясь, Юта встаёт, успокаивающе похлопывает меня по плечу. — Никогда не видел тебя таким злым. Ты точно в порядке? — Киваю и тру лицо ладонями, а коллега падает обратно в кресло. — И правда странно выглядит, будто замять что-то пытаются. Я потому перестраховался, экспертизу заказал как от частного лица. Пока там, — он вскидывает палец вверх, — поймут, в чём дело, мы отчёт на руки получим.       Ну и отлично. За всем нужен глаз да глаз, и лучше бы всеми вопросами занимался Чэнлэ, а не сотрудники, которым в любой момент могут «прикрутить гайки».       Немного перемыв кости начальству, неуловимому снайперу и обсудив детали вчерашней операции, я оставляю Юту наедине с его программами, а сам сажусь за один из свободных компов для персонала и долго роюсь в базе данных, изучая физиономии коллег из конкурирующих агентств. Узнаю, что двое знакомых парней погибли, защищая своих клиентов. Ну, как знакомых? Пересекались пару раз, при встрече здоровались, да и только. Но всё равно на душе паршиво — молодые совсем, обоим и тридцати не стукнуло. Больше десятка уволилось, не выдержав напряжения, а может, зарплата не устраивала. Список лиц постепенно иссякает, а когда заканчивается окончательно, в нём так и не обнаруживается ни одного нужного. Я разочарован. Не верю, что пижон Ёнхо нанял для себя охрану из каких-то сомнительных конторок. Или…       — Юта, а где можно посмотреть базу «Феникса»? Тут её нет.       Японец удивляется моему желанию, но скидывает файл с коротким, всего двадцать человек, списком сотрудников. Открыв первый профайл, сразу узнаю одного из телохранителей Ёнхо, того самого из машины на улице. Изучив список до конца, нахожу ещё одного из ресторана. Он сильно изменился, сбрил позорную эспаньолку и отрастил волосы, но я его с лёгкостью узнаю.       От обнаруженного у меня внутри всё переворачивается. По идее нет ничего необычного, что трое бывших телохранителей из обанкротившегося агентства всплыли почти одновременно. Мы постоянно сталкиваемся с коллегами, соседями, знакомыми бывшими и нынешними. Даже после увольнения мужики продолжили заниматься тем, что умели. Один из них пошёл по кривой дорожке, неизвестно, как его жизнь потрепала или насколько выгодное предложение поступило от тех бандитов.       Но в связке все совпадения не дают возможности их игнорировать. Я нервничаю и прошу Юту узнать точно, кто выкупил «Феникс» и является сейчас его владельцем. Несколько минут раздумываю, понимаю, что происходящее слишком меня увлекло, и я просто-напросто не могу остановиться.       — У меня есть личная просьба, — Юта тяжко вздыхает, потому что я со своими вопросами-допросами его уже достал. Он не выспался, получил втык от подружки, следом его завалили работой, а я добавляю ему новых заданий. — Узнай, пожалуйста, когда господин Личайяпорнкул прилетел в Корею из США, и вообще, если будет возможность, где он бывал и куда перемещался.       — Уууу… — японец сменяет гнев на милость и скабрёзно хихикает в ладонь, — даже не представляю, что тебя сподвигло копаться в жизни своего подопечного и даже не берусь спрашивать, почему просьба личная. Хотя я видел его, он милашка, но Лукасу, конечно, об этом лучше не знать, — он не сдерживает эмоций и улыбается шире, а потом становится серьёзным. — После таких вопросов могут быть проблемы. Но, как я понимаю, тебя такое не волнует, потому заранее предупреждаю, чтобы не удивлялся. — Киваю. Юта тяжело вздыхает. — Что же. Я сделаю всё, что в моих силах. Все мы тут постоянно нарушаем правила, без этого ни одно дело не довести до конца…

***

      Сидя на парковке за рулём своего авто, я склеиваю собранные крупицы информации в единое целое, и картинка меня не радует. Пока что рано делать какие-либо выводы, но фокус моей паранойи смещается в сторону Ёнхо. Возможно, некая преступная группировка выкупила «Феникс», а все его сотрудники теперь бандиты. Получается, что Ёнхо не стесняется использовать незаконные методы, и, таская за собой толпу головорезов, он представляет собой бомбу замедленного действия — неизвестно, когда рванёт и кто пострадает. Плюс у него есть виды на Читтапона. Вот же ж!       Тянусь за телефоном, но карман куртки пуст. Тщательно проверяю все остальные, бардачок и даже заглядываю под сидение. Вспоминаю, что утром в состоянии крайне возбуждённом схватил ключи от машины и выскочил из дома без телефона. Благо в куртке лежал кошелёк, потому не остался совсем уж беспомощным. Думаю, пора возвращаться домой и разобраться с оставшимися проблемами. Не могу решить, молить ли Читтапона о прощении или с помпой уволиться, ведь, пока я рядом, смогу присматривать за ним и за Ёнхо, потому что последний явно непрост.       Мотор не заводится, скулит и кашляет, издаёт предсмертный чих и глохнет. Пытаюсь завести машину снова, теперь уже с водительской мантрой «давай моя хорошая, не подведи», и она не подводит, но того привычного и ровного гудения уже нет. Даже совсем неразборчивый поймёт — машине кранты.       Перед глазами возникает банковский счёт, на котором моментально убавляется несколько нулей. Как же не вовремя! До мастерской, куда сотрудники агентства гоняют свои тачки, километра полтора, преодолеваю их, сжавшись в комочек, боясь лишнее движение сделать, будто машина развалится на части. В моторе скрипит и стучит, болью отдаваясь в зубы.       Можно было заехать в сервис поблизости, а не тащиться так далеко, но я знаю, в любом сервисе с меня сдерут втридорога, да ещё и ремонт будут делать дольше, станут морочить голову, выдумывая новые и новые проблемы, в попытке оставить меня без гроша. У них у всех логика такая: раз машина недешёвая, значит хозяин миллионер, и надо содрать с него побольше бабок.       В мастерской на месте всего двое, но оба мне знакомы, потому, изложив мужикам проблему и выслушав жалобы на чересчур тёплую осень, слишком вкусную еду и излишне красивых женщин, оставляю машину на их попечении, получаю квитанцию и на выходе беру такси. Возвращаться хочется и не хочется, чувство тревоги беспокоит в обоих случаях, но вопрос с Читтапоном придётся решать, хочется мне того или нет.       Чтобы оттянуть неизбежно неприятный разговор, прошу таксиста высадить меня за пределами Зелёнки и иду пешком окольными путями через парк, вдыхаю полной грудью сухой прохладный воздух. Дождей в этом сезоне практически не было, потому в атмосфере совсем не витает флёр осенней сырости, прелых листьев и грибов. Я почему-то уверен, что осенью обязательно должно пахнуть грибами, но по дороге не замечаю даже самого крохотного ни под деревьями, ни на них. Может, чтобы их увидеть, нужно обладать особыми охотничьими способностями? А может, всему виной сухая и тёплая осень.       Солнечные зайчики проникают меж крон деревьев, то и дело норовя попасть в глаз, листья шелестят под ногами, и я нахожу осенний парк на диво привлекательным. Не зря в прошлый раз Читтапон радовался прогулке как малое дитя, неплохо бы повторить…       Да, было бы неплохо выбить дурь из моей головы. Мало меня били, ой, мало! Пара шагов, и я переступаю невидимую границу меж парком и двором Зелёнки. Тропинка через повалившуюся ограду протоптана настолько заметная, что только очень внимательный заметит там следы старого ограждения. Вахтёр сидит в своём «домике» и меня не видит. Он не ждёт гостей с другой стороны, а стоит быть внимательней — безопасность на территории никакущая, если, конечно, не учитывать вездесущих кудрявых бабок и зорких домохозяек. Но время сейчас обеденное, потому вокруг довольно пустынно: не орут дети, не галдят тётки, не гудят подъезжающие машины.       Здороваюсь с развешивающей бельё высокой и худой женщиной из соседнего подъезда, бесшумно прохожу около куняющего деда, что совсем не обращает на меня внимания. Хотя кто знает этих стариков, вдруг он притворяется?       В свой подъезд захожу полный решимости довести сегодня все дела до конца. Извинюсь перед Читтапоном за своё вмешательство и уволюсь, затем соберу вещи и съеду назад на старую квартиру. Пока дохожу до дома, уверенности убавляется — машина в ремонте, значит придётся снова вызывать такси, я голоден и, что уж греха таить, раздражён, что отнюдь не поспособствует искренности во время извинений.       Дверь моей квартиры приоткрыта, это замечаю по чуть более светлой полосе, пересекающей коридор этажа. Похоже, я не только забыл телефон, но и закрыть свой дом! На цыпочках подбираюсь ближе, на полпути уже понимая, что внутри незваные гости. К счастью, оба голоса мне знакомы, и с облегчением выдыхаю, не воры. И уже собираюсь войти, как слышу:       — Вы что, опять поссорились? — это Лукас, говорит неразборчиво, будто во рту ему что-то мешает. Замираю у входа, не в силах сдержать любопытства.       — Что значит «опять»? Мы ещё ни разу не ссорились, — Читтапон уверен в своих словах, в его тоне ни нотки сомнения.       — А заявление он тогда на фига написал? — теперь отчётливо слышно шуршание бумаги, похоже, Читтапон выхватывает лист у Лукаса и принимается читать. Ну да, я оставил заявление на столе, его трудно не заметить.       — Что за хрень? Он что, обиделся?       — Ага! — Лукас торжествует. — Ты всё-таки его достал настолько, что он решил свалить, не проработав даже… Сколько он с тобой? Неделю? Чувак, это антирекорд.       — Я тебе не «чувак». И я не дам ему увольнение, — звук рвущейся бумаги режет слух раз, потом ещё и ещё — Читтапон не оставляет несчастному заявлению ни шанса на восстановление. — Пусть только попробует заикнуться!       — И что ты ему сделаешь? — теперь Лукас насмехается. — Ой, ты не представляешь, насколько он принципиальный. Если что-то решил, то будет стоять на своём до конца. А накалякать то же самое на новой бумажке несложно.       — Хватит жрать мой торт, и вообще, уходи. Хозяина нет дома, так нечего торчать в его квартире без его ведома.       — Ну так ты же торчишь.       — Я его арендодатель и имею право проверить, кто шляется по дому в отсутствие его хозяина. Если что-то пропадёт, кто виноват будет?       — На что ты намекаешь, полторашка? Что я вор? Я имею право здесь находиться, я его парень! Знаешь, я на тебя не работаю, так что ничего не мешает мне скрутить тебя в бублик и выкинуть за дверь. Хотя роста в тебе маловато, бублик не получится, разве что рогалик.       — Ну что за детский сад. Боженька рост дал, а мозги забыл.       — Боженька мне не только рост дал, так что…       — Что? Чем будешь кичиться на этот раз? Нет-нет, прошу, избавь меня от скабрёзных подробностей. Мне достаточно того, что я вижу. Ваши липовые отношения смогут обмануть лишь вас двоих.       — Ничего они не липовые! — оправдываясь, Лукас только сильнее загоняет себя в угол. Мне тоже крайне неприятна эта тема, она вызывает оскомину и чувство, будто напильником по зубам проходятся, но я не могу не согласиться со словами Тэна. Неужели, со стороны так заметно?       — Нет между вами огонька, нет искр. Тэён выглядит задолбавшимся, а ты выглядишь разбитым, хотя и пытаешься тут улыбаться как клоун. Вы устали друг от друга, но почему-то упорно держитесь за ваши «отношения», — даже не видя собеседников, по тону мне не сложно представить, как Тэн изображает пальцами кавычки на последнем слове. — Ты сам загоняешься и Тэёну не даёшь свободы.       — Откуда ты взялся такой знаток? — продолжает гнуть свою линию Лукас. — Какое тебе вообще дело до того, как мы проводим время?       Прислушиваюсь тщательнее, наклоняюсь ближе к дверному проёму, рискуя быть замеченным, потому что Тэн говорит слишком тихо, и потому часть фразы всё же пропускаю.       — …если ты его парень, чего от тебя духами бабскими на километр разит? — теперь слышу отчётливо, но уверен, пропустил я нечто более интересное, потому что именно на данный вопрос ответ несложно подобрать. — Ночевал ты не здесь, а в прошлые разы воняло от тебя иначе.       — Ничего подобного. Я у друга ночевал, и вообще, какое тебе дело? — Лукас нервничает и повторяется. — Моя рубашка испортилась, и я его надел… — голос взлетает в тональности, и я, не видя его лица, всё равно знаю, какое у него выражение. Он оправдывается. Он реально оправдывается. Но почему? Пора прекращать этот балаган, отлипаю от стены, но снова останавливаюсь — Тэн не может промолчать, и каждая его фраза лучше предыдущей.       — Ох, твой друг гений. Даже свою рубашку на тебя напялил, чтобы ты к нему привыкал быстрее. Вот только в этой рубашке засос не скроешь, ха-ха.       — Что? Какого… — удивлённый крик Лукаса заставляет по-настоящему отпрянуть от двери, огромными шагами на носочках пересечь коридор и спуститься на десяток ступенек вниз. Сердце колотится не хуже, чем в моменты пролетевшей мимо пули. Засос? А Чону времени не теряет. Или Лукас сам решился на первый шаг? Мне одновременно радостно за них и неприятно. Как ни хотелось быть лишь друзьями с Лукасом, столько проведённого вместе времени не прошло даром. Даже когда мы не «встречались» официально, спали только друг с другом, хотя по сути могли преспокойно ходить налево. Теперь же мы реально вместе, а он с лёгкостью перешагнул правила нормальных отношений.       Посмотрю, что он скажет, позже, а сейчас стоит наконец вернуться в свой дом и разогнать эту великовозрастную детвору, пока они не передрались. Громко топаю, даже несколько раз глухо кашляю в кулак, чтобы «гости» услышали, звеню бесполезными ключами, открываю шире дверь и замираю в проходе. Порог усеян клочками бумаги, которыми со всем энтузиазмом забавляется кошка — ей нипочём любые невзгоды, ссоры и перипетии, главное, чтобы кормили вовремя, да лоток убирали, а судя по куску торта в миске и рассыпанному по полу корму, кормили её не только с изысками, но и с творческим подходом.       Лукас и Тэн, как настоящие заклятые друзья, сидят напротив друг друга за кухонным столом в окружении чашек с недопитым чаем, недоеденным тортом, погрызенными печенюшками и, несмотря на обсуждаемые страсти, совсем не выглядят так, словно собираются подраться.       Проглотив недожёванное, Лукас немного неловко машет мне рукой, будто я не к себе домой явился, а мимо кафешки на улице проходил и встретил там знакомого.       — Присоединяйся, мы тебе торта оставили. — Тэн тоже сама невозмутимость, ни одна мышца на его лице не дёргается, когда я переступаю через порванное заявление, зато кошка срывается с места и, изогнув спину и распушив хвост, боком скачет в сторону моего многострадального футона, куда прытко зарывается. — А хочешь, я тебе тосты сделаю? Твой парень продукты привёз. Не представляю, как бы ты выживал, если бы не мы. Ни разу не видел, чтобы ты что-то кроме рамена готовил.       — Ну, приготовь, раз мой парень привёз продукты.       Этот «мой парень» в разговоре звучит словно ругательство или проклятье, потому неловко становится всем. Тэну — меньше, Лукасу, к моему удивлению, — больше всех. Он опускает глаза в тарелку и размазывает по ней остатки крема с тщательностью, достойной отдельного внимания.       А я где-то посередине только потому, что сам не знаю, как поступить дальше: грубо разорвать порочный круг или попытаться извлечь максимум пользы для себя. Мне хочется немного побыть эгоистом. А ещё немного — решить все вопросы по возможности мирно и без чужой помощи.       Внутри снова просыпается азарт, а в кровь впрыскивается адреналин, будто я хожу по кончику ножа. Есть вещи, в которых я не готов признаться самому себе, но однажды придётся. Кошмар, что я творю? Ведь у меня был совсем другой план, но такие страсти вокруг меня мне в новинку, и тем они особенно пикантны.       — Классная рубашка, Лукас. Только она тебе великовата, похоже, Чону шире в плечах.       Его глаза становятся больше, он машинально хватается за ворот, будто пытается что-то скрыть, а я иду мыть руки, заодно и умыться, потому что лицо моё пылает. Если не снаружи, то внутри уж точно. Из гостевой доносится стук сковородки и хлопанье дверок холодильника, а затем сдавленный хохот Тэна. Он шепчет едва слышно, но я умудряюсь расслышать:       — Я же говорил, он заметит. Да не дёргайся ты так, я пошутил, нет там ничего. Но, судя по реакции, могло быть.       — Заткнись, — шипит Лукас в ответ, — иначе точно получишь.       — Сейчас я промолчу. Но тебе лучше не молчать и сделать правильный выбор — Тэён не дурак и, наверняка, уже всё понял, а я не хочу, чтобы он терял время впустую.       Тэн делает великолепные тосты с ветчиной, сыром и симпатичным листиком салата, обед проходит в любезном общении на самые безобидные темы, Лукас таскает тосты и лишний раз даже не вставляет свои комментарии. Тэн пользуется моментом, что его никто не перебивает, рассказывает о планах на завтрашний день, а я делаю вид, что происходящее не бред, навеянный мне недосыпом. После он встаёт и уходит, бросив на прощанье, что посуду пусть моет тот, кто ничего не делал и больше всех ел, при этом красноречиво пялится на Лукаса, а мне желает хорошенько выспаться, потому что у меня измождённый вид.       — Пока, мамочка, — бросает ему Лукас в спину, не в силах промолчать, и такой мелкой пакостью пытается реабилитироваться у себя в глазах.       Мы остаёмся вдвоём, Лукас действительно хватается за посуду и начинает её неистово намывать, гремя так сильно, что становится страшно за её целостность, в то время как я чувствую себя каким-то извергом, что всех запугал и заставил своего начальника готовить, а своего парня — делать уборку. Остаётся со зверским видом похлопывать по ладони плёткой, восседая в кресле с высокой спинкой, и всё, образ картинного злодея готов.       — Ты написал заявление, но ничего не сказал ему об увольнении.       — Мне нужно обсуждать с ним рабочие вопросы при тебе?       — Нет… Ты на меня злишься? — глядя исподлобья, он нервно кусает нижнюю губу. Судя по её цвету, он скоро сгрызёт её до крови.       — А должен?       — Понимаешь, Чону был вчера слишком пьян и позволил себе немного лишнего. Испортил мою рубашку, и мне пришлось надеть его, ты не подумай, ничего не было!       — Разве я говорил, что подозреваю тебя в чём-то?       — Но у тебя было такое лицо…       А какое оно у меня должно быть, когда я возвращаюсь домой, а у меня там целое заседание незваных гостей, что усиленно перемывают мне кости?       — Как Чону? — наливаю себе очередную порцию ароматного чая, и, хотя он уже почти остыл, вкус у него хуже не стал. С удовольствием прихлёбываю, даже принимаюсь за последний кусок торта и в пушистом креме обнаруживаю утонувшую последнюю свечу. Вот и нашлась пропажа…       Напарник рад смене темы, но не рад, что она все ещё касается Чону.       — Ну… Песни пел всю дорогу, лез обниматься и рассказывал, что легко может попасть в движущуюся мишень на расстоянии пятидесяти метров. Мол, зоркий и ловкий до ужаса, даже когда пьяный. Тащил меня в тир, чтобы доказать, — Лукас закатывает глаза, мол, скука смертная. — А когда он ходил в колледж, то его называли Милашка Чону, и все хотели встречаться. Он тоже хотел с кем-то встречаться, но стеснялся. Тут мне стало интересней, но такси нас довезло до дома, и пришлось вытащить эту пьянь наружу. На улице ему стало плохо, я уже мысленно попрощался с рубашкой… о нет, — заметив мой заинтересованный взгляд, он продолжил, — рубашка пострадала значительно позже. В общем, он аккуратно проблевался в мусорный бак, достал из кармана беленький платочек, вытерся, потом на автопилоте добрался до квартиры, закрылся в ванной, включил воду и всё.       — Уснул? — история пьяненького Чону внезапно стала весьма интригующей.       — Я тоже так подумал, ну, либо заснул, либо сидит в обнимку с фаянсовым другом. Пока было время, пошарился у него по квартире. Он жуткий педант и чистюля. Все вещи на своих местах, красиво сложены, на столе в гостиной белая скатерть и ваза с цветами, даже есть китайский чайный сервиз из тончайшего фарфора. Очень дорогой, я в этом шарю. В общем, когда от скуки меня начало тянуть уж совсем в неположенные места, я начал переживать, что он так долго не выходит, стал стучаться, он не отвечал… в итоге я выбил дверь и обнаружил его на полу, свернувшегося калачиком в луже воды, она уже через край раковины перетекала. Пока пытался его поднять, он, сука, тяжеленный такой, оборвал мне пуговицы на рубашке и даже пытался отбиваться! Представляешь?       Какой экшен!       — А дальше?       — А дальше я его скрутил, чтобы не брыкался, уложил на кровать и… Эй, чего ты ржёшь?       Ржу, потому что смешно стало, а учитывая на каком моменте прервался рассказ, то и вовсе хочется заехать себе по лбу. Да уж, Читтапон может и подловил Лукаса, но сомневаюсь, что Чону был способен в таком состоянии на подвиги. Я бы засомневался в честности Лукаса, но его по-настоящему смущённый и возмущённый вид говорит лишь об одном — ночка у него выдалась бурная, но совсем не романтичная. Впрочем, неизвестно, что он себе навоображал, проведя столько времени рядом с человеком, отношений с которым он вроде как хочет, но боится.       До вечера мы отдыхаем и болтаем о разном, я расспрашиваю о его матери и отце, о чём он сначала рассказывает неохотно, а с каждой минутой со всё большим энтузиазмом и злостью. Он любит и одновременно злится на бесхарактерную мать, которая не сделала ничего, чтобы его защитить, злится на такого же бесхарактерного младшего брата, для которого ему пришлось стать защитной стеной и из-за которого ему доставалось от тирана-отца вдвое больше — мужчина никак не мог понять, что на свете существуют особи мужского пола, неспособные к тяжёлой армейской жизни, а когда он окончательно списал младшего отпрыска со счетов и отправил к матери, прошло много лет. И все годы Лукасу приходилось его защищать от нападок отца, других парней, даже от собак и насекомых, которых тот боялся, как огня. Когда Лукас вырос, то, вроде, освободился от его давления, но в душе остался страх, что однажды тот найдёт способ подчинить его своим правилам и окончательно подавит волю.       — Так он хотел, чтобы ты стал его преемником? Пошёл его дорогой?       — Не знаю, — Лукас пожимает плечами, — он никогда не говорил о таком. Он хотел, чтобы я стал идеальным солдатом, которым он хвастал бы перед своими коллегами в чинах. Он не воспитывал во мне генерала, он воспитывал из меня покорное пушечное мясо. Иногда мне казалось, что его мечта — моя героическая смерть, и тогда он смог бы мною по-настоящему гордиться. А я всего лишь хочу быть свободным, морально и физически.       — Лукас, ты уже свободен. Твой отец ничего тебе не сделает, не сможет. Ты один раз дал ему отпор, дашь и второй. Осталось осознать свою свободу и принять её как должное. Ведь, сам посуди, чем ты занимался последние годы? Разве ты не делал то, что хотел? И сейчас не делаешь? Блоки только у нас в голове, если их побороть, станет легче.       — Я…       Он молчит, но шестерёнки в его голове точно не стоят на месте. Он не глуп, просто немного наивен, когда дело касается лично его чувств, боится сделать то, что ему на самом деле хочется. Я тоже пытаюсь бороться со своими тараканами и не могу сказать, что дело продвигается безболезненно. Приходится буквально ломать себя, переступать, чтобы добраться до желаемого. Проще действовать по шаблону, проще, но не лучше.       — Моя старая квартира оплачена до конца месяца, ты можешь переехать от матери туда. Условия там, конечно, так себе, но хотя бы есть мебель, не то, что здесь. Поживёшь сам, сможешь понять, чего хочешь на самом деле, на что способен, а где нужна помощь.       — Не предлагаешь переехать к себе? Сюда. — Его лицо серьёзно, но в глазах весёлые искры, похоже, ему нравится моя идея. — Будем жить втроём: я, ты и кошка. Идеальная семья.       Делаю вид, что задумался, и, когда пауза затягивается слишком сильно, он сам идёт на попятную, клянётся, что пошутил и что на самом деле не готов ещё к совместному проживанию.       — Спасибо. Мне действительно лучше съехать от матери, я ведь никогда не жил один и уже достаточно насолил отцу. Продолжать дёргать тигра за хвост слишком опасно. Нужно чуток побыть самостоятельным, попробовать быть взрослым. Думаю, игры кончились. Тэён… ты… то есть мы, думаю, мне пора перестать прятаться за тобой. Ты очень важный для меня человек, но наши отношения немного… — он умолкает и смотрит в пол, нервно кусает многострадальные губы, а пальцы его не находят места, он теребит штаны на коленях, а потом набирается смелости, поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза. Думаю, большая часть неловкости возникает именно из-за того, что он заварил всю эту кашу, втянул меня, не оставив выбора. И хотя я был не против, он прекрасно понимает, что ненастоящему однажды приходит конец.       — Сложные? — подсказываю я, и он расстроенно кивает.       — Мне кажется, я запутался в своих чувствах.       Слова даются ему нелегко, но что-то в нём в эту ночь изменилось, я заметил разницу, ещё когда мы обедали втроём с Тэном. Он будто что-то серьёзно обдумывал. А до этого его разговор с Тэном был странен уже тем, что он постоянно пытался оправдаться банальными вещами, ведь подобное совсем не в его характере. Он вспыльчив, он страстен, он экспрессивен, но он никогда не был таким, как сейчас, разбитым.       — Ты не только мой любовник, но и лучший, единственный друг, думаю, если мы не будем парой, я смогу пережить, а вот потерять твою дружбу я не могу.       — Ты её и не потеряешь, — теперь всё становится на свои места, он честно огласил свой страх, и я рад этому, потому встаю и хлопаю его по плечу, вижу, как расслабляются его плечи, но глаза остаются печальными.       — Тогда… я поеду домой собирать вещи.       Отдаю ему ключи и звоню своему арендодателю. Тот недоволен, он уже давно списал меня со счетов и, наверняка, подыскивал нового квартиранта. Надеюсь, Лукас ему понравится, и он не станет ему надоедать. После Лукас направляется на выход и машет мне на прощание, замирает у двери, смотрит своими огромными печальными глазами, и я вдруг понимаю, что расстаться вот так — неправильно. Я уже давно обдумывал этот разговор, для него же подобный разрыв — серьёзный шаг, крайне сложное решение, ведь теперь он идёт против своих страхов и сомнений. Немного неловко признаваться в подобном самому себе, но я важный человек в его жизни, отпустить его вот так, просто, легко, без попыток остановить — плевок в то, что было между нами раньше.       Ещё несколько секунд мы смотрим друг на друга, и я не выдерживаю, в два шага оказываюсь рядом, ладонью обхватываю за затылок и притягиваю к себе. Его губы очень горячие и податливые — ещё бы, столько терзал их сегодня, и он словно рад, что я перехватил инициативу, едва ли не впервые за всё время нашей близости. Впервые он не пытается вести, доминировать, он подчиняется, отступает к стене, в которую я вжимаю его со всей силы, впиваюсь в его рёбра пальцами, уверен, ему больно, но эта боль и приятна, потому он мычит мне в губы, расставляет ноги шире, чтобы я прижался ещё ближе, а глаза у него закрыты, ресницы подрагивают… От такой покорности у меня едва не сносит крышу — адреналин или банальное желание, но мне хочется разложить его прямо на полу. Закрываю глаза и вижу совсем не то, что должен. В мыслях чужое тело, такое же покорное, ресницы так же подрагивают, но тонкие губы почему-то холодные и совсем другие на вкус.       Оторваться от Лукаса сложно, но не невозможно. Несколько минут я перевожу дыхание, пока он молча стоит у стены и дышит загнанным зверем. Он ошарашен, доволен и опечален. Но это уже совсем другая печаль.       — Не хотел, чтобы наши отношения закончились на такой унылой ноте. Мы всегда отлично проводили время. И, видишь, нас связывает не только секс. Ты ведь почувствовал? Это нечто большее, — выдыхаю я тяжело. Несмотря на бушующую кровь, я тоже почувствовал разницу. — Между нами навсегда останется нечто большее.       — Спасибо, Тэён. Теперь я не считаю, что отнял твоё время. Но жалею, что не давал тебе проявлять больше инициативы, — он застёгивает рубашку и безуспешно пытается разгладить выпирающий из штанов бугор. — Что мне с этим делать?       — Можешь прикрыться кошкой, — напоминаю я о его клятвенном обещании отвезти эту тварь в приют сегодня утром.       — Потом заберу! — он прячется за дверью и добавляет: — Не вздумай начать встречаться с хитрожопым жуком с этажа выше. Я не одобряю!       Он убегает, слышен его быстрый топот по лестнице, а я остаюсь со своим неудовлетворённым желанием, нерешёнными вопросами и чёрной кошкой. Когда успокоюсь, приму душ, в который раз соберусь с мыслями и пойду наверх, чтобы серьёзно поговорить со своей занозой, возьму её с собой, чтобы проверить, может, конкретно эта кошка приносит удачу?