Телохранитель киллера

      Только попробуй привязаться к человеку — и он тебя убьёт. Если почувствуешь, что жить без него не можешь, — и он в тебя без раздумий выстрелит. Мой тренер не раз говорил: «Эмоции — это ловушка, поставленная собственноручно. Волчья яма, которую вырыл себе, а потом сам на колья добровольно спрыгнул». Сейчас, почти уткнувшись носом в направленное на меня тёмное дуло пистолета, осознаю некоторую иронию. Хочется нервно хихикнуть, затем зайтись безудержным смехом, глядя в лицо собственной тупости. Не попадись я в собственную ловушку, сейчас бы не оказался в таком положении. Не совершил бы глупых ошибок, не пропустил улики, оставленные на самом виду, не отложил важные дела на завтра и, конечно же, не упивался бы самообманом, теша себя эфемерным. Как можно было доверять, основываясь лишь на желаниях?       Пауза между нами затягивается. Посреди крохотной неуютной комнатушки, что в полумраке скрывает как наши лица, так и эмоции, повисает напряжение. Тусклый ночничок у прикроватной тумбочки почти не даёт света, зато порождает тени, отбрасываемые нашими телами, зыбкие, размытые, с нечёткими краями. Они словно маленькие слабые ручейки, впадающие и растворяющиеся в большом море, — тьма по углам поглощает их безвозвратно.       — Может, присядешь?       — А какая разница, как именно ты меня пристрелишь?       Тэн выдыхает сквозь сжатые зубы.       — Я не собираюсь в тебя стрелять. — Вопреки словам, пистолет не опускает. Холодный металл в его руках ловит жалкие отблески света, отражаясь в его зрачках. Он знает, на что я способен, но не догадывается, что не сегодня. Сегодня я смертельно болен, неповоротлив и разбит. Зараза, распространяющаяся по моим венам, медленно превращает меня в живого мертвеца. — Нам надо поговорить. Честно, я задолбался гоняться за тобой по всему городу. Твой маршрут похож на следы зайца на снегу. Но я ведь не лис, зачем же ты бежишь?       Он тихонько хмыкает. Шутит. Я улыбаюсь в ответ. Конечно, не лис, которого могут запутать заячьи петли. Охотник.       — Даже твой взгляд изменился. Тяжело было притворяться? Каково это, чувствовать превосходство?       Постепенно привыкаю к полумраку и всё лучше различаю его лицо. На миг его брови сходятся.       — Превосходство?       — Знать, что человек перед тобою беспомощен в своих чувствах, и пользоваться этим. Нравится?       Нахмурившись сильнее, Тэн открывает рот, но слова так и не срываются с его бесцветных губ. Он и сам весь такой бесцветный, я словно застрял в черно-белом кино. Я чувствую, как злость, будто грязь, марает мои мысли и чувства, оборачиваясь смертельным ядом. Он уже горчит на кончике языка, на губах, и хочется выплюнуть его.       — Хотел увидеться? Поговорить? Чушь! Почему не встретил меня с работы? Напротив агентства отличная высотка с просто шикарным обзором и множеством запасных выходов. Не справился вовремя, так не трать моё время и сейчас. Лучше пристрели сразу и не лей мне в уши очередное дерьмо. Я устал выслушивать ложь!       На последнем слове сам себя затыкаю, чувствуя, что с каждым выдохом мне всё тяжелее сдерживаться. Он ещё не выстрелил, но рана в груди уже начала гнить, обнажая огромную дыру, и болит она совсем не метафорически. В какой-то момент я наивно тешил себя призрачной надеждой, что приеду в Зелёнку, поднимусь на этаж Тэна, постучу, и он откроет мне двери, с тревогой и непониманием заглядывая в глаза. Он бросится ко мне и будет выспрашивать, что случилось, почему я исчез, а я обниму его, проведу пальцами по дрожащим плечам и ничего не скажу. Я просто буду знать, что надо верить тем, кто дорог, что паранойя до добра не доводит и что у меня проблемы с головой. Но я справлюсь, и всё будет хорошо.       Лучше оставаться психом, чем находить доказательства своего безумия. Мне и правда нужно сесть. Не потому что Читтапон сказал, просто ноги совсем не держат, а в ушах шумит так, будто в огромную сковороду с кипящим маслом плеснули ледяной воды. Стены в и так маленькой комнатке надвигаются, нависают надо мною темными глыбами, хочу закатить глаза и рухнуть в бездну.       Сомнений не остаётся: Тэн — наёмный убийца с дурацким прозвищем «Ангел Смерти». Теперь настал и мой час, он уже получил моё сердце, теперь пришёл по душу, и я даже не буду сопротивляться. Понимаю, что нужно, но совсем не хочу.       — Да не буду я в тебя стрелять! — будто снятый с паузы, Тэн вспыхивает, передёргивает затвор, досылая пулю, и щелчок этот отражается эхом где-то внутри болезненной дрожью. Я не слышу его слов, я жду конца.       Он подскакивает ко мне и тянет за руку на себя. Я так вяло реагирую, что не успеваю уловить его быстрого движения, как он уже сжимает мою слабую ладонь вокруг ледяной рукояти. Пальцы не слушаются, потому он стискивает их и, продолжая держать меня за руку, втыкает дуло себе в грудь.       — Так лучше? Смотри, тебе только на курок нажать осталось. Пуля уже там. Одно движение, и всё, меня больше нет! Никаких проблем! Ну же, давай! Чего ты медлишь?!       Он тычет пистолетом в себя с неистовством одержимого, он хочет пробить дыру в рёбрах не стреляя. А я безвольной куклой на ниточках дёргаюсь вслед за его резкими рывками. И откуда в нём столько силы? Рывок, второй, и я понимаю: ещё пара секунд, и у меня либо сведёт пальцы, и я в него выстрелю, либо свалюсь в обморок.       Собрав силы, свободной рукой толкаю его в плечо и, наконец, освобождаюсь от цепкого плена, отступаю назад, оступаюсь, заваливаюсь на мягкую кровать. Мы оба тяжело дышим, он — не разжимая зубов, я — открыто, судорожно… Пистолет остаётся у меня в руках и постепенно выскальзывает из ослабевших пальцев, тяжело падая на пыльный пол. Эмоции… нужно держать под контролем. Как бы он ни лгал, как ни играл, я не должен верить, я не должен чувствовать. Пусть всё будет как раньше. Как было до него.       Зачем он это делает? Зачем?       — Ну что же ты не выстрелил? — Тэн сжимает рубашку на груди, комкает её, будто собирается сорвать с себя вместе с кожей. — Думаешь, я смерти не боюсь? Думаешь, мне не больно? Думаешь, я не жалею обо всём? Ну, что мне ещё тебе сказать? Почему ты молчишь? Почему ты всё время молчишь? Тэён… Прости меня, только не молчи…       Он тянет ко мне руки, и я шарахаюсь от него как от раскалённого прута, а он падает на колени, упирается руками в пол, голову опускает так, что за отросшей чёлкой не видно лица. Неужели его актёрского мастерства недостаточно, чтобы посмотреть мне в глаза?       — Ну, не мог же я тебе сказать всё прямо? Как ты себе это представляешь? Вот ты бы сказал? Когда ты тогда сбежал, я сразу всё понял. По твоему лицу понял. Я знал, что так будет, но надеялся, что моё прошлое останется позади и…       — Позади? — пока он не смотрит на меня, могу сдерживаться, я почти успокаиваюсь, меня потихоньку отпускает. Пусть так и будет, и, возможно, я справлюсь. Яд уже заполнил все мои вены. Чувства немеют, надеюсь, они совсем атрофируются. — Ты собирался убивать за моей спиной, а потом приходить домой и делать вид, что твои руки не в крови? Как долго ты планировал изображать беспомощного калеку и давить на жалость? Ты надеялся, что я навсегда останусь слепым идиотом? Господи! Я хотел привести тебя в родной дом!       — Тэён, я… — он вскидывает голову, его глаза расширяются в ужасе осознания, но слов он не находит, а я отворачиваюсь, чтобы не смотреть. Я боюсь увидеть в его глазах то, что запутает меня ещё больше.       — Заткнись.       — Тэён, прости меня. Я просто хотел начать новую жизнь. Я хотел оставить прошлое и просто быть с тобой. Чёрт подери, я реально очень этого хотел. И сейчас хочу! Тэён, ведь я тебя…       — Заткнись!       Закрываю глаза. Мне даже смотреть в его сторону противно. Зачем вся эта ложь? Оправдания? Он мог пристрелить меня и полностью освободиться от свидетеля, ведь уже и так ясно, что я никому ничего не рассказал. Но он не выстрелил. Почему я чувствую себя так глупо? Даже разочарованно?       — Помнишь тот дурацкий фильм про двух братьев? — голос Тэна дрожит, но я ещё помню тот холод в его взгляде, ту жёсткую линию губ, когда открыл двери этой комнаты и столкнулся с ним. Сколько же у него масок, и какое из его лиц настоящее? — помнишь? Случилась вражда, затянувшаяся на десятки лет. Попав в сети лжи, братья взращивали свою ненависть друг к другу и положили на это всю свою жизнь, пока их сердца постепенно не превратились в камни, срослись с плотью, ненависть впиталась в кровь. А потом выяснилось, что всё это было лишь недоразумением. Если бы они просто поговорили… Ты помнишь, что тогда сказал?       Помню, конечно. Мы смотрели фильм всего пару дней назад. Или, может, больше, но ощущение, будто вчера. У нас было слишком мало совместных вечеров, чтобы они начали путаться и забываться…       Не дождавшись моей реакции, он отвечает сам:       — Ты так сильно возмущался, неужели нельзя было хоть раз поговорить? Один единственный раз! И всё встало бы на свои места. Так почему теперь не хочешь выслушать меня?       Мне стыдно за свою трусость и вспыльчивость, но теперь я прекрасно понимаю, почему люди не хотят говорить в таких ситуациях. Проще принять ложь и упиваться горем, ненавистью и злостью. Неважно, правда окажется или ложь — они уже ранили слишком сильно, и после не остаётся ни сил, ни желания выслушивать оправдания. Ведь, обманув раз, ты можешь снова обмануть. Позволив себе обмануться, ты можешь снова совершить ту же ошибку…       — А что изменится, если я тебя выслушаю? Думаешь, мне станет легче?       — Помнишь, я также говорил, что я эгоист? Возможно, станет легче мне. А ты… возможно, ты станешь ненавидеть меня чуточку меньше.       — Скажи мне, ты и есть тот самый… Ангел?       Тэн смотрит снизу вверх, он продолжает сидеть у моих ног на полу, и его покорная поза — словно наказание, словно он не считает себя достойным встать со мной на один уровень. Было бы действительно странно, сядь он со мной рядом, но я думаю лишь о том, как сложно ему будет вставать с больной ногой. Гоню непрошеные мысли, не время для жалости, тем более я до сих пор не верю в реальность его проблемы. Я хочу знать правду о его личности. Пусть я о многом догадался, хочу услышать лично. Пусть он сам скажет. Он молчит лишь мгновение и… кивает.       — Я…       В сердце будто вонзается крошечная булавка. Затем ещё одна и ещё. Бесконечная боль. Казалось бы, я уже смирился, но нет. Стыдно признаться, но я так не хотел, чтобы догадки оказались правдой. Я наслаждался иллюзией, находился за гранью реальности, будто меня накачали счастьем, и витал вдалеке от проблем, всё казалось таким пустяком. И сейчас я пожинаю плоды своей беспечности. В сердце снова колет, и я вдруг осознаю весь кошмар происходящего с новой силой. Быть того не может, ужасный, безжалостный убийца, внушающий страх стольким людям, забравший десятки жизней — всего лишь тонкокостный пацан с ехидной улыбкой? Мне кажется, что если сжать его запястье, да что там запястье, шею двумя пальцами, и они переломятся — настолько хрупко и безобидно он выглядит.       Это его «я» звучит почти как шутка, хочется сказать: «Да быть того не может!» и рассмеяться. Кошки могут ластиться, могут царапаться, а могут гулять сами по себе. Порой мы забываем, что безжалостно убивать они тоже могут. Так почему хищник сейчас сидит у моих ног, а не защищается? Ведь он уже поймал меня, вогнал когти и зубы, осталось лишь сжать сильнее и…       — Почему? Почему ты это делаешь?       Тэн молчит несколько секунд и отвечает тихо-тихо, что я едва разбираю его слова.       — Мир не делится на белое и чёрное, Тэён. В нём множество оттенков, часть которых мы просто не замечаем. Но они есть. Я не выбирал себе такую судьбу, но и не знал другой. Меня так воспитывали с рождения. Я был уверен, что такова моя суть, и даже не волновался об этом — у каждого свой путь, и мой был именно таким. Но потом я встретил тебя. Тогда я только вернулся в Корею и был полон энтузиазма — отец, наконец, отпустил меня в свободное плавание, он попустил поводок, я чувствовал небывалую лёгкость и свободу. Я должен был доказать ему, что уже взрослый и не нуждаюсь в его опеке.       — Ты вернулся сюда, чтобы убивать? — у меня волосы становятся дыбом.       — Я убивал, потому что не знал, как можно иначе. Мне внушали, что я на вершине пищевой цепи, что я хищник, который охотится в тени и который внушает страх. Но посмотри на меня? Разве похоже, что мне нравилась подобная философия? К чему меня привела такая жизнь?       Кто знает.       — Что же изменилось?       — Я расскажу тебе. За пару дней до возвращения я получил заказ на Чо Исо, молоденькую жену Чо Чонгу, политика, который баллотировался в меры Сеула. Его жена — бывшая любовница одного очень серьёзного человека из криминальных кругов, вместе они занимались незаконной деятельностью. Девка не из тех, кого можно жалеть, узнав её прошлое, но она решила, что может просто так очистить своё имя и стать порядочной леди. Среди тех людей дела так не делаются. Ты ведь помнишь её?       Конечно, помню. Моё первое дело. Первое дело, где я смог проявить себя и заработать репутацию. Первый клиент — скандальная, безумно противная Чо Исо, которую я защитил от смерти, едва не лишившись своей собственной жизни. Была ли она хорошим или плохим человеком — неважно, я просто делал свою работу.       — Я их всех помню, поимённо. Но эта девка и правда стала особенной. Я изучил её график, привычки, а потом долго наблюдал за ней в прицел винтовки и никак не мог сосредоточиться, постоянно отвлекаясь. Ты занял всё моё внимание. Ты был таким серьёзным и сосредоточенным, не отходил от девки ни на минуту, а я мог смотреть только на тебя.       Прикрыв глаза, Тэн наклоняет голову, и уголки его губ слегка приподнимаются, придавая ему мечтательный вид. Он смакует безумно странное воспоминание, вызывая во мне смешанные чувства.       — Я смотрел и смотрел, позабыв обо всём, и не смог выстрелить, ведь тогда зацепил бы тебя. Задание осталось невыполненным. Меня вынудили вернуться через неделю, и, казалось, мои чувства подутихли. Идеально продумав план, место, я решительно шёл к цели, но как только снова тебя увидел, всё полетело в тартарары. Тогда мне только исполнилось девятнадцать, много ли надо глупому, погрязшему в одиночестве мальчишке, чтобы влюбиться без памяти в идеального парня? Ты снова был таким серьёзным, сосредоточенным, а потом вдруг поднял голову и улыбнулся. Вот просто так, в никуда. Знаешь, последнюю неделю я часто видел, как ты улыбаешься сам себе, вспоминал тот день, когда увидел тебя впервые, и это просто сводило меня с ума. О чём ты думаешь в такие моменты? О чём мечтаешь? Я воображал, что ты улыбаешься мне, и всё хотел спросить, но боялся: вдруг ты догадаешься, вдруг поймёшь… Глупость, да?       Тэн замолкает и смотрит на меня, а я словно погружаюсь в события того дня. Страх, боль, безысходность. Сейчас ещё страшней от осознания, что я чудом остался жив, когда моя жизнь находилась в руках безумца. Окажись на месте Тэна более опытный и жестокий охотник, он бы точно не промазал. Кто бы тогда позаботился о моей семье?       — Поняв, что не смогу выстрелить, я решил сбежать от греха подальше, но тут начался ад, оказалось, что на вечеринку пришёл не я один… В панике я искал второго снайпера, но, чтобы быстро анализировать ситуацию, нужно сохранять холодный разум, а я уже был не в себе и думал лишь об одном — как спасти тебя.       Я фыркаю. Миру возвращаются его краски и привычная скорость восприятия.       — Потому ты меня и подстрелил?       — У меня не было выбора! Я должен был показать, что причиной моего странного поведения стал не ты.       — Как благородно. Кому же ты доказывал мою непричастность?       — Ты мне не веришь?       — Не знаю, Тэн. Не знаю. Твой рассказ звучит как сюжет дешёвой драмы. Впрочем, если подумать, все твои истории так выглядят.       — Пусть так. Но я не вру. Считаешь, я не могу ничего чувствовать? Не имею права на шанс начать новую жизнь? — он смотрит на меня с грустной улыбкой. В отблесках ночника его лицо выглядит особенно измученным. Правда ли или обычная игра света, остаётся загадкой. — Мой грех настолько непростительный, что меня только расстрелять осталось, да? Я не имею права на прощение?       — Новую жизнь? Когда ты собирался её начать? Ты соврал мне про встречу с отцом и, пока я, как баран, бодался на работе с начальником, убил невинного человека!       — Уверен, что невинного? Можешь ли ты быть так уверен в незнакомце? Ты хоть представляешь, сколько скелетов в шкафу у этих…       — Ты прав. — Я отказываюсь слушать его оправдания, с каждым словом он не столько раскрывает мне правду, сколько путает сильнее, но промолчать не могу. — У меня перед глазами яркий пример. Одному незнакомцу я уже поверил.       Тэн дёргается как от пощёчины.       — Я никогда не врал тебе. Всё, что я тебе рассказывал, — правда. Я действительно хотел рассказать тебе всё, но…       — Знаешь, мне неинтересно. — На самом деле ещё как интересно. Его рассказ уже увлёк меня, странным образом заставляя переживать не о тех людях. Потому я заставляю себя не верить его словам, ведь тогда совсем запутаюсь. У всех всегда есть причины для их странных и нелогичных поступков, но есть вещи, с которыми справиться невозможно. Я не должен принимать оправдания убийцы и искать ему оправдания. Его ведь никто не заставлял заниматься этим, не держал дуло у виска со словами: «Иди, убивай, иначе умрёшь сам!». Я и так слишком заговорился, вместо того чтобы действовать по закону. Теперь мне нужно придумать себе оправдание, почему я до сих пор его слушаю и чувствую себя предателем от мысли о звонке в полицию.       — Тэён, пожалуйста, не отталкивай меня. Ты мне нужен. Я не выбирал свою жизнь, но теперь уже поздно сожалеть о прошлом. Я не могу ничего исправить, и я не заслуживаю тебя… Но именно ты стал тем человеком, ради которого я хотел измениться. Я, правда, могу это сделать!       — Зачем ты убивал всех тех людей? Ради денег? Удовольствия? Ради прикола? Зачем ты пришёл в агентство и выбрал меня? Почему меня? Ну почему? — я с силой хлопаю себя по плечу, и забытая боль давно зажившей раны будто вновь оживает. Не хочу верить в ту дурацкую любовь с первого взгляда. Как такое вообще возможно? Для меня понятие любви и желание убивать несовместимы в одном человеке. — Тебе, наверное, было очень весело стрелять по всем тем бедным людям?! Я помню каждый труп в чёрном мешке, которого выносили из того проклятого магазина. Я тогда поклялся, что найду убийцу, и ты получишь по заслугам. И что же мне теперь делать?       — Это не я расстреливал тех людей! Во всем виноват… мой отец! Это он сделал меня таким, какой я есть.       Отец? Теперь я припоминаю все его скупые слова об его отце. Раньше у меня о нём сложилось мнение, как о довольно деспотичном человеке. Я помню разговор с Чэнлэ в баре, когда он рассказывал подробности. Неужели он заставлял Тэна? А ещё я помню разговор с Чэнлэ, он сказал, что в моём плече настоящая, а вот остальных в тот день убил подражатель, который сейчас тоже мёртв. Но сегодня мне хочется обвинить Тэна во всех смертных грехах, причём я даже не понимаю, почему. Может, мне страшно, потому что я уже не считаю его таким монстром, как раньше. Скорее уж жертвой обстоятельств. Каким бы человеком я стал, вырасти в другой семье? А может, я в ужасе от того, что и правда увидел в чёрном другие оттенки. Мы с Тэном ели из одной тарелки, спали в одной постели, говорили о глупостях, грустили и смеялись над одними вещами, видели слабости друг друга, и вдруг всё оказалось лишь игрой? Впрочем, если один слеп, то второму и напрягаться не нужно…       Я уже знаю, что многие смерти, замаскированные под убийства Ангелом, совершены подражателем, потому спрашиваю о его травме.       — А кто же это сделал?       Тэн неловко подскакивает с пола, заваливается набок, но успевает схватиться за стену, а по сжатым с силой зубам я вижу, как ему больно. Больно… неужели не врёт? Так может, и другие его слова — правда? Гоню прочь от себя слабовольные мысли. Не надо его жалеть!       Со второго раза у него получается встать ровно, и вот он уже на ногах, бродит передо мною туда-сюда, грызёт ноготь и что-то шепчет. Он похож на безумца. Голова идёт кругом в прямом и переносном смыслах.       — Да сядь уже! Не мельтеши!       Тэн останавливается и растерянно оглядывается: сесть рядом он не решается, а больше и негде — комнатка крохотная, кроме кровати и хлипкой тумбочки вокруг ничего нет. Я тоже вставать не спешу, как бы неловко себя не чувствовал из-за того, что разлёгся на кровати — земля до сих пор качается под ногами, и я оправдываю своё малодушие физической слабостью.       Вздохнув, он опирается спиной о дверь, а руки складывает на груди, потом расцепляет их и засовывает в карманы, а потом снова не знает, куда их деть, пока не обнимает себя, вцепившись в ткань куртки.       — В меня выстрелили, потому что я тогда не выполнил заказ. Буквально на следующий день я поймал пулю, а вечером в больницу мне принесли букет вонючих похоронных лилий с поздравительной запиской в стиле «не нужно притворяться тем, кем ты не являешься. Первое предупреждение». Я ни хера не понял, догадался лишь, что послание от моего «фаната». Ну, и, наконец, понял, что его интересует именно моя деятельность. Извращенец долбаный… Ну, а в наших… кругах я смог замять дело, обвинив заказчика, который нанял второго, — Тэн мнётся и зыркает на меня исподлобья, — исполнителя. Это запрещено по условиям контракта. Но после того, как меня ранили, я не мог продолжать работать. Следом выяснилось, что ранение серьёзней, чем предполагалось: пуля раздробила кость и осколками зацепило нерв, из-за постоянной боли я долго вообще не мог ходить, потому всё, что мне оставалось, это пытаться справиться с болью и осознанием собственной беспомощности. — Вздохнув, Тэн сжимает вокруг себя руки сильнее, будто ему очень холодно, несколько раз открывает и закрывает рот, как выброшенная на берег рыба, явно проглатывая рвущиеся наружу слова. Что именно он хочет сказать? Как много боли пережил, или как ему обидно, что он не может продолжить заниматься своим хобби? Но я так и не узнаю, потому что он возвращается к сухим фактам.        — Некоторое время я ещё получал записки со странными не то угрозами, не то насмешками, но, так как не мог вернуться к своей «деятельности», сделал вид, что забил на это. Остальное ты видел.       — А зачем меня нанял?       — Ну, так я лишь вид сделал, что мне плевать… На самом деле, очень неприятно жить с осознанием, что за тобой следит какой-то извращенец. Так как за столько лет он больше не предпринял никаких действий, я слегка расслабился, но сам факт, что попытки поймать его проваливаются, несмотря на опыт и все привлечённые ресурсы, очень подозрительный. Плюс, чем меньше было активности Ангела, тем чаще появлялся тот психопат-подражатель, вынуждающий меня постоянно возвращаться к расследованию. И когда ты перевозил Ван И, на самом деле мне его не заказывали. Я узнал, что тебя собираются убить от моего имени, а старика освободить, потому решил смешать им все планы и грохнуть его сам. Неужели ты считаешь, что и эту мразь стоило пожалеть, и он достоин жизни?       Мы сталкиваемся взглядами, и я вижу в глазах Тэна фанатичный блеск, который быстро угасает, и сам он, секунду назад такой возбуждённый, снова сникает, сдувается. Я не знаю, что ответить на такой вопрос, потому что прекрасно понимаю — он прав. Власти не просто так хотели заполучить китайца, а он не так просто пытался от них свалить. Пусть я сразу не понял, но, оглядываясь назад, могу с уверенностью сказать, что вёл себя он слишком свободно и борзо для своего положения, никто там его пытать или убивать не собирался. Он бы заключил выгодную сделку, получил новую личность, возможно, даже свободу и райскую жизнь где-то на островах в обмен на некую информацию. Такая ужасная тварь не понесла бы никакого достойного её поступков наказания. Так почему же мне хочется защищать его и обвинять Тэна? Говорит во мне обида, вдалбливаемая обществом справедливость, или я просто идиот, который действительно видит только чёрное и белое? Я не могу ответить сейчас, и не факт, что смогу потом. Однако у меня ещё куча вопросов.       — В твоём рассказе много непонятного. Если ты не убивал филантропа, и ты не мог заниматься своей… деятельностью из-за травмы, — мне претит называть убийство на заказ «деятельностью», но сказать прямо язык не поворачивается, — то кто же убивал всех тех людей на протяжении пяти лет? Кто помог мне? И не надо мне рассказывать, что подражатель! Я сомневаюсь, что этот псих стал бы спасать мою задницу, когда меня привезли на тот склад. И я знаю, что пули с твоей коронной насечкой курсируют по всему миру уже не один десяток лет. Если ты не столетний вампир, то боюсь представить, что из себя представляет правда.       — Я же пообещал, что расскажу …       — Ты каждый раз мне это обещаешь. И к чему это нас привело? Я совсем запутался! Боже, как же я устал…       Я действительно устал, хочу залезть на кровать с ногами, свернуться клубочком, натянуть на голову одеяло и лежать так бесконечно долго. Но, увы, подобная роскошь мне недоступна.       — Тэён! Просто выслушай меня, а потом делай, что хочешь. Вот, — снова тяжело поднявшись с пола, он берёт валяющийся пистолет и кладёт его около меня так, чтобы я с лёгкостью до него дотянулся, а потом возвращается на своё место у двери, как послушный пёс. Иронично, ведь множество раз именно я примерял на себя это «звание» и никогда не думал, что скажу подобное о нём. — Давай раз и навсегда проясним всё. Дай мне пять минут. Затем, если не передумаешь, и желание прикончить меня у тебя не отпадёт — стреляй.       — Серьёзно? Я похож на убийцу? — слова получаются очень грубыми и злыми, а Тэн вздрагивает и поджимает губы. Ему точно непривычно видеть меня с такой стороны. Что же, у меня тоже есть свои грешки.       — Я не сяду в тюрьму, чтобы получить, по твоему мнению, «справедливое» наказание, если ты на это намекаешь. У нас просто не останется выбора.       — А что ты сделаешь? Припрятал ещё один пистолет за пазухой? — Тэн молча смотрит на меня, не собираясь отвечать на подобный вопрос. Узнаю этот его упёртый взгляд, когда ему и сказать нечего, и промолчать, вроде как, невозможно. Но он терпит мой выпад, ведь если он хоть немного был со мной честен раньше и не врал о чувствах, то какой смысл продолжать фарс, когда я обо всём узнал?       — Под конец Второй мировой войны мой дед участвовал в партизанской деятельности и, когда началась холодная война, а власти Таиланда поддержали США, ушёл в глубокое подполье, помогая радикалам бороться с американским присутствием и его влиянием на страну. За неимением ни нормального оружия, ни денег, они мало чего могли добиться, но однажды им удалось захватить военный склад, и дед получил в своё распоряжение Гаранд М1. На то время это была самая крутая винтовка, которая и изменила историю нашей семьи. Дед смог её освоить в кратчайшие сроки, он был очень талантливым стрелком и даже научился изготавливать патроны с уникальной насечкой, которая после стала его визитной карточкой. Он убивал неугодных людей, политических деятелей и криминальных элементов. Когда родился мой отец, дед с самого детства занимался его обучением, чтобы тот продолжил его ремесло. Отцу очень нравилось чувствовать власть, он участвовал во многих заварушках с большим удовольствием — в то время в стране было очень неспокойно, а когда в восьмидесятых ситуация стала налаживаться, он, уже имея в определённых кругах громкое имя, стал востребован и в других странах, где продолжала царить анархия. После моего рождения он стал готовить меня так же, как готовил его дед. Пару раз я пытался высказать своё мнение по этому поводу: живя в современном мире, я больше интересовался компьютерными играми, шмотками и тем, могу ли создать себе страничку в Инстаграм, чтобы выкладывать все те крутые фоточки путешествий по разным странам. Когда отец узнал об этом, избил меня до полусмерти — для него вопрос конспирации и беспрекословного подчинения старшему возведён в абсолют. Вскоре он оставил нас с матерью в Корее под присмотром своей правой руки, который меня обучал основам, а сам переехал в США. Я жил здесь, учился, периодически ездил к отцу, обучался семейному делу, там же занялся биатлоном. Убийство Джейкоба было моим первым, совершенным по собственному желанию. Отец не знал подробностей, я лишь сказал, что тренер меня домогался, и… получил первую в своей жизни похвалу. Вот такой своеобразный «подарок» я получил на своё восемнадцатилетие.       Хмыкнув, Тэн замолкает, глядя в пол. Я смотрю в ту же точку, что и он, а перед глазами стоит картинка, где молодой парень, едва не ребёнок, смотрит в прицел винтовки и видит там человека, которому доверился. Которому доверял. И который его предал. А затем безжалостно жмёт на курок.       — Я не жалею о том, что сделал. Знаю, ты осуждаешь меня, но порой по-другому никак. Джейкоб не был первым и не был последним. Но после того, как меня ранили, я смог скинуть с себя часть этого груза, и… мне понравилось. Отец потерял надо мною власть, ведь чего ждать от калеки? Я не смогу быстро убраться с места засады, не могу быстро передвигаться, моё тело может подвести в любой момент. После того случая в супермаркете, когда я тебя ранил, я больше не брал заказы, и всё выполнял отец. Ему было важно поддерживать репутацию и сохранять «эффект присутствия». Но год назад у него случился инсульт, парализовало всю левую сторону, и, казалось бы, его мечты продолжить ремесло семьи накрылись медным тазом, а я обрёл долгожданную свободу. Целый год я чувствовал свободу, а он восстанавливался и вот вернулся с громким делом — убил филантропа. Это не я в него стрелял, мне никогда не была интересна политическая возня, мне интересен только ты. Клянусь, я собирался жить обычной жизнью, смерть дяди стала отличным поводом переехать подальше от отца, заняться законным делом. Я старался делать всё правильно, но проклятый Ван И всё испортил…       — Что именно случилось? — чёрное и белое действительно имеют разные оттенки. Мне тяжело представить, каково Читтапону пришлось в детстве, ведь расти в подобной атмосфере и не стать жестоким и бессердечным практически невозможно. Я хочу ему верить и не хочу, потому что прекрасно понимаю — у каждого своя правда. У него — своя, у меня — своя. А ломать взращиваемые всю жизнь порядки и принципы очень сложно. Однако я должен дослушать до конца. Хотя бы ради себя, потому что теперь я точно под прицелом невидимого недоброжелателя.       — Узнав, что тебя собираются убить, я решил переиграть убийцу, — Тэн послушно рассказывает свои планы. — И устранить либо наёмника, либо Ван И. К сожалению, мне не хватило времени, чтобы найти больше зацепок, а с отцом я не в ладах — узнай он о моей самодеятельности, боюсь, сам бы прикончил нас обоих… Но из-за того, что ты внезапно свернул с дороги, ничего не вышло — я промазал. Впрочем, как и второй снайпер. Я засек его позицию, но сделать ничего не успел — он тоже меня заметил. И так как я действовал без прикрытия, плюс я хреново подготовился, мне пришлось бежать. После я узнал, что ты в безопасности, а вот Ван И сбежал. Отец тоже прознал о моей самодеятельности, но опять понял всё неправильно — он решил, что я охотился на подражателя, и… В общем, он снова стал надеяться на меня.       — Так что теперь? Ты снова будешь убивать ради признания отца?       — Ради него? Нет. Я же говорю, мне всё это неинтересно. Почему ты мне не веришь? Что мне сделать, чтобы ты, наконец, поверил?       Какой наивный…       — А может, чтобы доказать, какой ты правильный парень и как сильно ты раскаиваешься, сдашь мне своего отца? — меня одновременно веселит и пугает такая перспектива. Это может отлично повлиять на мою карьеру, но даже от самой мысли, что сын предаст отца, внутри всё сворачивается узлом. — Уверен, у него «послужной» список намного длиннее твоего, за такой лакомый кусочек тебя могут даже освободить от наказания. Ну, что скажешь? Твой отец ведь сейчас в городе?       — Зачем ты так? — губы у Тэна дрожат, будто он собирается разреветься. Не пойму, он настолько честный или так сильно боится связываться с таким страшным человеком, как его отец. — Он же мой отец, как я могу… Прости, но я действительно лучше умру, чем сделаю это.       Его слова звучат непоколебимо. И то, что он не отказывается от родителя ради свободы, вызывает уважение, а узел внутри меня немного расслабляется. Если он не хочет предавать отца, может, и меня он не предавал?.. Просто так сложились обстоятельства. Нет, я слишком зол, чтобы не думать о гадких, непривычных для меня вещах.       — Я пообещал отцу, что первым найду подражателя, — Тэн продолжает рассказ, хотя я даже не прошу его, — и он до сих пор не знает, что тому давно пришёл конец. Но нельзя убить змею, отрубив ей хвост. Как бы ни старался, я не могу найти, за кем стоит покушение на тебя, но я долго думал обо всём случившимся и пришёл к выводу, что если бы не я…       — То я бы уже давно погиб?       — …то с тобой бы не случилось ничего плохого. Это я во всем виноват.       Мы говорим одновременно, но та эгоистичная оценка, которой я безжалостно награждаю Тэна, совсем не совпадает с его настоящими чувствами. Тэн видит, что я не хочу идти ему навстречу и совсем не настроен принимать его слова на веру. Думаю, он понимает, что не заслужил. По крайней мере, прощение не может быть настолько быстрым и безболезненным. Если в нашем случае прощение вообще возможно.       — Убийство подражателя ничего не решило. — Я, наконец, собираюсь с мыслями, привстаю и, уперев локти в колени, с силой разминаю занемевшие пальцы. Голова тоже продолжает раскалываться, мне ничуть не лучше, чем вчера. Может, даже хуже. Однако мозг автоматически включает режим паранойи «клиент-телохранитель». Не разобравшись с одним, я уже лезу в другое. — Пока живы Ангел и его преследователь, ничего не закончится. Ты разве не догадываешься, кто это может быть? Этот человек должен постоянно возникать рядом, зримо или незримо ты обязан чувствовать его присутствие! Связано ли происходящее с Ван И? Отправная точка во всём случившемся — Тэн. Но что же послужило триггером и запустило охоту на меня? Навязчивое ощущение неправильности, ощущение, что я упускаю нечто важное, не покидает. Впрочем, как обычно. Тэн сразу хватается за соломинку, ведь я с ним говорю, значит, не всё потеряно, и его глаза загораются.       — У меня нет подозреваемых. Я жил слишком закрыто, никто обо мне ничего не знает. Разве что Со Ёнхо, — тут он скептически хмыкает, показывая, что относится к предположению крайне несерьёзно. — Но я с ним знаком совсем недолго, хотя он довольно странный… Ну, нет. С тем же успехом можно и меня странным назвать, ведь я… — он вскидывает взгляд на меня, и, уверен, нас посещает одинаковая мысль. Навязчивое внимание Ёнхо к Тэну выглядит так же нездорово, как и тот самый навязчивый интерес Тэна ко мне. Ведь, по его словам, он меня «присмотрел» ещё пять лет назад. Так почему Ёнхо не может поступить так же?       Спрятав лицо в ладонях, закрываю глаза и с силой тру их, пока не высекаю мириады искр и цветных пятен. Они бесформенные, бессистемные и совершенно неорганизованные, как и вся моя жизнь в последнее время.       — Думаешь, Ёнхо связан с происходящим?       — Почему нет? Мне кое-что известно о нём, однако нет доказательств. Их нужно найти и прижучить засранца. В любом случае, он замешан в чём-то крайне нехорошем, а ещё он мне не нравится.       Читтапон смотрит на меня с надеждой, в глазах загорается энтузиазм, он сразу выпаливает:       — Значит, мы найдём эти доказательства! Вдвоём мы точно справимся.       — Тэн. Больше нет никаких «мы», — чувствую, что пришло время расставить точки над i. Мне, правда, стоит усилий произнести злые слова вслух, но так будет правильно. И честно. Я не такой, как другие, я не могу врать бесконечно. Тем более я больше никогда не смогу к нему прикоснуться без мысли о том, что он убийца и совершенно не кается в этом. Даже если ему претила такая жизнь, он не сожалеет о содеянном. — Но я не хочу быть должен. В благодарность за моё спасение там, на рыбном складе, я сохраню твою личность втайне и помогу найти твоего сталкера. А ты поможешь мне найти того, кто похитил Ван И. После наши пути разойдутся.       — Тэён, ты не можешь… — он подскакивает, идёт ко мне, но замирает на расстоянии шага, наткнувшись на мой холодный взгляд, как на невидимый барьер. — Не можешь…       — Могу. И лучше тебе ничего не говорить, — обрываю его на полуслове, но он всё равно упёрто продолжает, ведь явно не привык так просто сдаваться.       — Наш контракт действует до нового года. Ты ведь не станешь разрывать его?       — Я работаю на тебя только до момента, как мы найдём тех людей. И я останусь не потому, что меня волнует твоя судьба, а потому, что так у меня больше шансов получить нужное. А теперь уходи.       Я тоже встаю, и, хотя перед глазами снова темнеет, голос мой твёрд, а рука, указывающая на дверь, не дрожит. Всё оказалось не так уж и страшно, как я думал. Неужели боялся его? Или своей слабости и нерешительности? Но я молодец, засунул свою жалость и слабость куда подальше, меня почти не трогает это бледное лицо с широко раскрытыми блестящими глазами, эти дрожащие губы и ссутуленные плечи. Уверен, я справлюсь со всем, потому что в груди у меня занемело и покрылось инеем — сердца своего я больше не слышу и не чувствую. За несколько последних дней я сжёг своё сердце дотла и умер.       Рука начинает уставать, и я снова гоню Тэна грубыми словами, подкрепив их резким взмахом руки. Он опускает голову и, не оглядываясь, выходит из комнаты. Мне остаётся лишь закрыть за ним дверь и без сил сползти вниз по гладкому пластику. Прислонившись ухом к холодной поверхности, я не слышу его шагов. Но слышу тихое шуршание с той стороны, а следом мне чудится шёпот. Он такой тихий, и в то же время каждое слово безжалостно вбивается в голову, словно гвоздь под ударом кувалды.       — Тэён, я устал. Честно. Я уже понял, что ты меня ненавидишь, и мои надежды на то, что мы сможем быть вместе, оказались самым большим заблуждением в моей жизни. Мне очень жаль, что родился в неправильной семье и сразу же потерял шанс стать хорошим человеком. Мне жаль, что в жизни мне попадались лишь ублюдки, а когда я встретил тебя, то наивно понадеялся, что смогу отхватить кусочек незаслуженного счастья. Мне жаль, что я обманул тебя, жаль, что доставил столько проблем, жаль, жаль, жаль…       Я делаю вид, что ничего не слышу. А после уговариваю себя, что тихие рыдания мне тоже чудятся. Я так гордился своей непоколебимостью, гордился, что отстоял свои принципы и не пошёл на поводу у желаний. Я гордился, что устоял. Но почему я снова чувствую себя проигравшим? Я снова сбежал, и на этот раз обратного пути нет…