— Ох, какой он большой и твёрдый, — издевательски напевает Читтапон, сильно сдавив пальцами головку. Больновато, зато эффект получается противоположный тому, какой хочу разумом: внутри взрывается ядерная бомба, сжигая клетки, выжигая мышцы и обнажая голые кости. Если так продолжится…
— Как быстро реагирует! Я польщён, господин «Подожди Немного». Или тебя лучше называть мистер «Я Не Смешиваю Работу И Отношения»?
— Блять, Читтапон! Мать твою! Ты не в себе! За нами погоня, в нас стреляют, что ты творишь, сумасшедший? Нас только что чуть не убили! Тебя чуть не убили!
— А я так стресс сбрасываю, — он наигранно хохочет и совсем не хочет думать головой. — Знаешь, что за хрень я выпил? — продолжая орудовать руками, Тэн вынуждает меня разрываться между желанием оттолкнуть его, прижать к себе или вдавить педаль газа сильнее, отрываясь от погони. Адреналин, помноженный на давно неудовлетворённое желание, и столь близкое присутствие коварного дьявола полностью срывают мне крышу. Я забываю о боли в побитом теле. Боль становится как родная, не представляю, как жить без неё. Нога дёргается, стрелка на спидометре опасно двигается к критической точке. — Вот и я не знаю. Африканские шаманские штучки, вроде. Но мне похуй. Всё похуй. И сейчас, пока мы ещё живы, я хочу отсосать тебе, чтобы ты кончил, вжимая педаль газа до упора и крича от удовольствия.
Он наклоняется, будто в воду с вышки ныряет, с силой проводит языком от корня к самому концу и заглатывает слишком глубоко, заставляя ошеломлённо подавиться возмущённой фразой, которая едва не сорвалась с губ. В душе я надеялся, что всё обернётся шуткой. В самых потаённых её уголках адреналиновый наркоман во мне рассчитывал на самый непредсказуемый и невероятный поворот, и Тэн мне его устраивает, всколыхнув новые, доселе неизведанные ощущения. Начав немного неловко, быстро приноравливается, набирая темп. Все блоки и запреты у него сорваны, он безумен, и губы его творят безумие. Слишком быстро, слишком жарко. Пошлые причмокивания вперемешку с его стонами, надрывный гул мотора и моё бешеное сердцебиение смешиваются в диком, взрывоопасном коктейле. Первобытные инстинкты рвутся наружу, сдерживаю порыв двинуться навстречу его губам. Обратный таймер начинает свой отсчёт.
— Тэн, блять, что же ты творишь…
Я могу остановить его, но не могу сопротивляться. Наверное, я мог застрелиться, и то минуту назад, не сейчас. Нога произвольно жмёт на педаль, взгляд вгрызается в линию трассы — вниз стараюсь не смотреть, а руки с напряжённо вздувшимися венами срастаются с рулём: отвлечься сейчас смерти подобно. Моё спасение — пустая дорога, и она скоро кончится, начнутся ночные улочки с едущими по своим делам людьми, там сильно не развернёшься. На одном из перекрёстков получаю первую вспышку камеры за превышение скорости, слегка притормаживаю, зато наших преследователей штрафы не останавливают. Они догоняют, их-то ничего не отвлекает!
Во рту отчётливый привкус крови. С силой закусив щеку, чтобы сдержать ругательства или стоны, или что ещё бесконтрольно вырвется из моего рта, я не почувствовал, как прокусил кожу.
Боясь отпустить руль и отвести глаза от дороги, на свой страх и риск освобождаю одну руку, притормаживая неистовый напор Тэна, придерживаю его за голову. Он вцепляется в меня пальцами — не оторвёшь, увлёкся так, будто хочет засосать меня полностью, без остановок и передышек, задыхаясь, при каждом движении даря волну наслаждения, лёгкой боли и страха.
Мы залетаем в тоннель, и городской ночной свет сменяется бешеным мельтешением ламп, от которых кружится голова и мутнеет в глазах. Я не могу расслабиться, возбуждение не отпускает, я загнан в угол. Даже говорить не могу, лишь умолять.
— Тэээн… — тяну жалобно, прося его прекратить. Он с характерным влажным причмокиванием отрывается от моего члена, вскидывается вверх, одна рука скользит под рубашку за спину, безжалостно, будто специально, трогает ссадины и синяки, а влажные губы нежно касаются кожи на челюсти, обхватывают мочку уха. Он вылизывает меня, находит заполошно бьющийся на шее пульс и оставляет там засос-укус, заставляя трястись от удовольствия. Я и не думал, что бывает так приятно. Его пальцы ни на мгновение не останавливаются, смыкаются нежным кольцом, хлюпая оставленной нашими телами влагой. Ладонь скользит вверх-вниз, часто-часто.
— На выезде из тоннеля сверни на Бомсан-дон, затем за магазинчиком с большой красной вывеской сразу сворачивай налево и езжай вниз к самой реке, а там прямо… — шепчет он мне на ухо, с одинаковой профессиональностью смешивая покусывания, вылизывания и движения рукой. Механическая ласка, облачённая в чёткую форму удовольствия. Дарить его он точно умеет, а вот принимать… В мыслях я уже раздеваю его и… Мне становится плевать, куда ехать и куда сворачивать, действую машинально, в голове вакуум, а внутри всё пылает и пульсирует. Ещё немного, и у меня фонтаном хлынет кровь из носа.
— Слышишь? Я так хочу тебя… Сейчас ты полностью в моей власти. Пожалуйста, кончи для меня, чтобы я навсегда запомнил твой вкус. Чтобы ты запомнил, что у тебя никогда не будет никого лучше. Давай, я хочу, чтобы ты увидел, как твоя сперма течёт у меня изо рта и как я слизываю её с тебя и со своих рук.
Каждое слово — гвоздь в крышку гроба моего искалеченного самообладания.
Я как раз миную магазинчик с красной вывеской, едва не пропускаю нужный поворот и не успеваю выехать к реке, как он наконец умолкает и берет до конца, захватывает так сильно, что выжимает из меня остатки терпения и самый крышесносный в моей жизни оргазм. С громким стоном, не сдерживая в мыслях матов, спускаю ему в рот. Секунды замедляют ход, я уже ничего не соображаю, вижу впереди разверзшуюся тёмную бездну, ведущую в ледяную преисподнюю, чудом успеваю вывернуть на дорогу, зацепляю бампером парапет, высекаю искры, подскакиваю на ухабах и, влетев на слабо освещённую парковку, теряюсь среди десятка машин. Торможу, выключаю мотор и фары. Тишина, тихие пощёлкивания перегретого мотора и наш смешанный запах.
Откидываюсь на спину. Меня трясёт, будто в тело вонзили высоковольтный провод, и задыхаюсь: мы чуть не вылетели за ограждение прямо в реку. Мы бы погибли. Я — с дебильным выражением кайфа на лице, а Тэн — с моим откушенным членом у себя в глотке. Нам бы дали премию Дарвина. Наши имена стёрли бы из всех архивов мира, чтобы ни одна живая душа не узнала эту позорную, невообразимо… крышесносную историю.
Он ворочается под моими руками, поднимает голову, и я вижу его ошалевший взгляд: он не в себе, одинаково понимает и не понимает, что натворил. Вытерев рукавом подбородок, он откидывается назад на своё сиденье, оглядывается на меня, машины за окном, на реку и начинает хохотать.
— Блять! Думал, у нас билет в один конец, теперь даже неловко как-то. Но тебе же понравилось? О да, мне тоже. Даже не пришлось прикасаться к себе, хватило того, что ты спустил мне в рот. Видишь? — он сконфуженно сжимает колени, и его взгляд становится злым, обиженным, а чернеющие в полумраке глаза наполняются блестящей влагой. — Видишь, что ты со мной сделал? Я совсем двинулся. Или надо было откусить твой чёртов член, чтобы ты больше не совал его куда попало?
Моя вселенная, разлетевшаяся вдребезги и вновь начавшая восстанавливаться, рушится окончательно. Я не могу беситься из-за того, что допустил сам, но бешусь. Я ещё не скоро приду в себя, уже сейчас осознавая случившееся безумие. Хотя у меня много вопросов, все они будут потом. Когда-то. А сейчас мне нужно двигаться, что-то делать, говорить, иначе сойду с ума…
— Ну всё, парень. Тебе пиздец.
Судорожно застёгиваю штаны, едва не прищемив себя молнией, выскакиваю наружу на прохладный ночной воздух. Кислород ударяет в голову похлеще алкоголя, и негодую, как всё не вовремя происходит. Оббегаю вокруг, выдёргиваю Тэна из машины, тащу за собой. Он спотыкается раз, второй, стонет и сопротивляется, и мне приходится подхватить его под задницу, перекинуть через плечо. Внутри меня что-то скрипит и скрежещет, расходясь волнообразной болью, и тонет в недавно полученной анестезии. Не приняв наркотик, я до сих пор под кайфом.
Как бы мне ни хотелось продолжить начатое рандеву, обсудить сказанное, собраться с мыслями или вообще сброситься с моста, я не имею права останавливаться. Мы не в безопасности, и я должен защитить Тэна любой ценой. Где-то неподалёку звучит сигнал, мелькает свет фар, и я срываюсь с места, пока нас не засекли.
Через полтора квартала мы натыкаемся на простенький мотель «без персонала», и я решаю, что с полумёртвой обдолбанной тушей лучше осесть на месте, чем бежать непонятно куда, не зная, какой способ самоубийства этот полудурок выберет в следующий момент. Преследователи нас вроде потеряли: после тоннеля я нёсся как сумасшедший, бессистемно сворачивал, нарушая правила, и, как подсказывает интуиция, на наш след они выйдут не сразу.
Прислонив Тэна к стойке, картой оплачиваю рóботу лучший номер на сутки и бросаюсь к автоматам, что рядочком стоят у стены — жрать хочется до одурения, я готов употребить даже картон и пластик, как раз к случаю джентельменский набор там до отвращения прост: шоколад, чипсы, газировка и презервативы. Набираю всего, минуя автомат с последним.
— А как же «тебе пиздец»? Бери резинки! — Тэна шатает, он неловко цепляется за моё плечо, продолжая вести себя нагло, напористо, хотя в глазах уже брезжит страх, а бледное лицо с искусанными до неестественной красноты губами покрыто лихорадочной испариной. Он боится разозлить меня по-настоящему, а то, чем его напоил Джонни, подгоняет его страхи, увеличивает их, полностью лишает контроля. Я точно не знаю, как работает наркотик, его действие, очевидно, не закончилось, и неизвестно, когда закончится. Тэн вздрагивает, но не отстраняется, когда я провожу пальцами по его щеке, она холодная, влажная.
— Пиздец будет потом. Когда ты протрезвеешь, сможешь адекватно мыслить и нести ответственность за содеянное. Ты чуть не угробил нас обоих.
Он агрессивно вскидывается, хватает меня за руку.
— А когда ты понесёшь ответственность?
— За что? — искренне удивляюсь. Чем же я сейчас, по его мнению, занимаюсь?
— За моё сердце. Знаешь, мне уже плевать. Если ты меня снова оттолкнёшь, мне станет нечего терять.
Хочу возмутиться, оправдаться, что-то добавить, но мысли так и остаются не озвученными.
В номер заношу его на руках, будто ребёнка. За те несколько минут, пока мы поднимаемся, Тэну становится то лучше, то хуже, среди связной речи периодически проскакивает бред. В комнате обнаруживаю просторную душевую, которой собираюсь сразу воспользоваться. Стягиваю с его безвольного тела одежду, оставляя боксеры и усаживая в угол в душевой кабинке, начинаю поливать прохладной водой, постепенно делая её холодней, отчего Тэн сначала впадает в бешенство, костеря непонятно кого на все лады, а затем уставший или протрезвевший затихает, обняв себя руками и дрожа маленьким щенком, забытым нерадивыми хозяевами под дождём. Меня мучает совесть за такую жестокость, но ему нужно прийти в себя, а заодно мщу ему за недавнюю встряску. Мелочно… Я спешу и, хотя делаю всё быстро и стараюсь не смотреть на его обнажённое тело, не могу не заметить длинные широкие пластыри на обеих икрах. Они намокают и отклеиваются, Тэн дрожащими руками упорно лепит их обратно, а я делаю вид, что ничего не вижу.
Закутав его в большое пушистое полотенце — и откуда такое взялось в подобном месте — тщательно вытираю, он не сопротивляется, демонстрируя своё недовольство сжатыми в тонкую, едва заметную полоску губами. Усаживаю на кровать, замотав в одеяло, и сую в руки бутылку минералки.
— Пей. У тебя обезвоживание. И поешь немного. Вот, съешь шоколадку, — распечатываю батончик, сую ему, силой сжимая в ладони, и тот сразу начинает таять, пачкая пальцы.
— Спасибо, недавно наелся, — язвит он уже нормальным голосом, не глядя мне в глаза, и я слегка успокаиваюсь. Кажется, его понемногу отпускает, надеюсь, последствий не будет.
Чтобы не смущать его ещё больше, тоже иду освежиться в душ. С каждой минутой тело ноет и болит больше, покрытое синяками и ссадинам оно мстит мне суровым отходняком и не менее суровыми последствиями. Ощущение как после десятков ударов палками, и пытка продолжается до сих пор. Наверное, именно так чувствовали себя в древней Корее преступники, которые не смогли откупиться и в полной мере ощутили на своей шкуре одно из пяти общепринятых наказаний.
Рваная рубашка с одной стороны присохла к коже и совсем не хочет отдираться. Вспоминаю, что Шрам немножко меня порезал, а за всеми событиями рана совсем вылетела из головы, я ни разу о ней не вспомнил. На темной ткани не видно крови, но вода окрашивается грязно-красным, когда я лью её на себя, не жалея уже полностью испорченной рубахи. Порез снова начинает кровоточить, к счастью, он не опасный, даже если и начнётся воспаление, я его быстро устраню, как доберусь до аптечки.
Пока пытаюсь привести мысли и тело в относительный порядок, а также обдумать дальнейшие планы, проходит минут двадцать. Под напором нервов и адреналина я не чувствовал усталости, сейчас же она наваливается со всей силой, раздавливая, глаза закрываются, ноги и руки дрожат, как у древнего старика, страдающего Паркинсоном. Врубаю ледяную воду, чтобы хоть немного взбодриться, и едва сдерживаю крик. Когда слегка посвежевший и дико голодный возвращаюсь в комнату, Тэн, завёрнутый в пушистый халат, свернувшись клубочком, спит, отвернувшись к стене. На полу под кроватью бесстыдно валяются мокрые боксеры, увенчанные обёрткой от шоколадки, рядом стоит пустая бутылка из-под минералки.
Молодец. Я тоже напиваюсь и подчищаю припасы, чувствуя, как зверская усталость и сонливость волшебным образом удваиваются. Окошек в номере нет, я не могу выглянуть наружу и волнуюсь о безопасности. Хочется упасть мордой в подушку и сдохнуть, но мозг упорно подкидывает полуреальные-полугалюциногенные образы. На периферии зрения мелькают черные и белые пятна, грозящие вскоре превратиться в полноценные глюки.
Преследователи смогли найти мою машину? Вышли на наш след? Кто бы за нами ни погнался, люди Чхихо или Ёнхо, в любом случае нам нужно избежать встречи с ними, нельзя пускать ситуацию на самотёк.
В подобных мотелях камеры видеонаблюдения понатыканы на каждом шагу и у входа, и в коридорах, ведь живого обслуживающего персонала нет. Как подсказывает опыт, они часто нерабочие, либо вообще муляж. Сегодня мне впервые хочется, чтобы все они работали — так хоть какие-то доказательства останутся, случись чего…
Номер хоть и самый дорогой, постельное бельё придут сменить, когда мы съедем, либо сделаем запрос. В общем, если что-то произойдет, наши трупы успеют окоченеть и начнут пованивать. Подёргавшись от нервов, натягиваю брюки под халат, ведь рубашка улетела в мусорку, и в таком клоунском прикиде выхожу в коридор, прохожу по этажу, прислушиваясь около каждой двери — везде тихо, лишь в одном номере слышен раскатистый мужской храп. Выглядываю на лестничную площадку и стою там несколько минут, ожидая услышать подозрительные, крадущиеся шаги, но всё спокойно. В идеале нужно вернуться в машину, забрать телефон, сменную одежду, и тогда можно скрываться долго. Усталость упорно душит во мне героические порывы сгонять за вещами, я, едва не плача и дрожа от холода, всё же спускаюсь вниз, параноидальными перебежками добираюсь до парковки. На проход полутора кварталов уходят минут десять и куча нервов, меня постоянно тянет вернуться обратно, будто я тоненькая иголочка, а тёплая кровать с Тэном под боком — огромный магнит. Уговариваю себя, что ещё немного, и смогу отдохнуть, дать расслабиться напряжённым мышцам и наконец отпустить любые мысли. Больше нельзя давать себе поблажек и откладывать дела на потом.
Возле машины меня могут ждать, на такое приключение сил уже нет, я ещё несколько минут выглядываю по сторонам неприятных гостей. Забитая машинами парковка подозрительно безлюдна. Район вообще удивительно тих, где-то вдали слышится негромкая музыка и редкие крики пьяной компании.
Пробираюсь к машине, прячусь за багажником и, едва его приоткрыв, нашариваю ручки сумки, вытаскивая её наружу. Какой же я молодец, что всегда таскаю её с собой. Лукас однажды смеялся надо мной, что я как многодетная мамаша таскаю за собой сменные труселя и рубашки.
Забираю из салона телефон, сразу отключаю его и вытаскиваю батарею, даже не посмотрев, есть ли там пропущенные звонки, выгребаю мелкую наличку из бардачка, наконец натягиваю своё пальто, которое кажется таким тёплым и приятным, а ещё скрывает мой белый халат, что как бельмо на глазу, наверняка, привлекает в ночи взоры случайных прохожих. Пальто Тэна перекидываю через локоть, ему оно тоже пригодится.
Телефон могут отследить, как и карту, которой я недавно воспользовался, хотя с последним будет сложнее. Если Ёнхо способен и на такие манипуляции, мы никогда и нигде от него не скроемся. Звонить кому-то из агентства не вижу смысла, я пока не готов к переговорам, да и кто согласится помогать преступнику? Ведь я теперь вне закона: укрываю самого разыскиваемого киллера страны, стоит привлечь к делу посторонних — Джонни сразу сдаст нас. А властям будет плевать на другие факты и мотивы, а также на прочих заинтересованных в деле личностей. Кто мы с Тэном, а кто такие семейка Со?
Сейчас есть шанс на небольшую передышку, надо пользоваться. Пока Ёнхо уверен, что мы никому не рассказали о случившемся и у него остаётся шанс разобраться с нами самостоятельно. Как бы неприятно ни было признавать, я видел, как он закрыл Тэна от пуль своим телом. Он действительно хочет его заполучить, значит лучше придерживаться плана.
Успокоив паранойю, возвращаюсь в номер, бросаю сумку и, посмотрев на маленькую сжавшуюся под одеялом фигуру, из последних сил доползаю до кровати и ложусь рядом, дрожа не от холода, не то от лихорадки. Скорее бы согреться. Тэн даже не шевелится, его дыхание ровное, а сон глубокий. Надеюсь, когда он проснётся, случившееся дерьмо останется позади, как страшный сон. Хочу, чтобы он не вспомнил те ужасные слова, что говорил о нём тот ублюдок… Простить Джонни своё увечье он точно не сможет. И я тоже не смогу.
Жаль, что у меня больше нет пистолета. В сумке есть небольшой нож, от которого толку мало, в случае чего придётся прикрывать Тэна голыми руками и своим телом. Впрочем, мне не впервой, но сейчас рискую не ради идеи и денег, а ради другого человека, который стал самой важной частью моей неспокойной жизни.
Засыпаю моментально, будто кто-то щёлкнул во мне выключателем, отрубив и мысли, и свет, и все переживания.
Будят меня странные глухие звуки, и я подрываюсь, рыскаю руками под подушкой в поисках пистолета, хлопаю себя по бокам, вспоминаю, что его нет, скатываюсь с кровати, ожидая увидеть как минимум отряд спецназа, ломящийся в наши двери.
Читтапона нигде нет.
— Тэн! — зову хрипло, и в ответ из ванной комнаты снова доносятся странные, вполне узнаваемые звуки.
Бедняга так громко и с надрывом блюёт, что у меня внутри всё сжимается от жалости и волнения. Кряхтя от боли, встаю, подхожу к двери и тихонько стучу:
— Тэн? Ты в порядке? Что там у тебя?
— Чайная церемония, блять! — его сиплый голос сочится сарказмом и едва сдерживаемыми страданиями. — Ну, как ты думаешь?
Очередное внезапное «буээ» доносится словно из трубы, но язвить этот парень не прекращает даже в таком состоянии.
— Иди на хер, — стонет он. — Это твоё «съешь шоколадку»!
— Тебе же, вроде, лучше стало?
— Да отвали уже! Не подслушивай под дверью!
Отхожу, чтобы не нервировать его сильнее. Питьевой воды в комнате не осталось, поэтому выхожу в коридор и снова мониторю обстановку. Тихо. Минуя лифт, спускаюсь на первый этаж и покупаю последнюю минералку из автомата. Себе беру диетическую колу. Взял бы обычную, но другой нет! Ох, надеюсь, никто не будет отслеживать мою кредитку, дважды использованную в одном и том же месте…
Когда возвращаюсь, Тэн сидит на кровати с закрытыми глазами, подперев голову руками. Мокрая чёлка свисает на глаза. Он белее стены, губы бледные и пересохшие, зато на скулах нездоровый румянец. Протягиваю ему бутылку, и он жадно пьёт, немного проливая мимо. Вода стекает по подбородку, затекает в распахнутый ворот мотельного халата, заставляя думать, что даже в таком состоянии он всё равно красив. Хочется забить на страхи, возникшую неловкость и обнять его.
— Ты как?
— Кажется, я подхватил желудочный грипп. И чуму. Или всё сразу.
— Ты отравился. Скоро станет легче.
— Проклятая ибога. Джонни мне целую лекцию прочитал, какая пакостная эта хрень. Не убьёт, зато штырить будет знатно.
— Так зачем ты её выпил?
— А что, надо было тебе оставить? Сам же говорил, что тебя даже от пива рубит. Кто бы меня потом спасал? — Тэн вроде шутит, а сам сжимает края халата и отворачивается, пряча глаза. — Как услышал, что он к тебе того психопата со «спецзаданием» послал, был готов даже смертельный яд выпить… Ни помочь, ни предупредить тебя не мог. Даже по физиономии ему съездить не получилось, он меня вмиг скрутил… Что мне на фоне таких приключений какая-то наркота деревенская?
— Он тебя бил? Зачем ты вообще с ним поехал? — один из волнующих вопросов, на который никак не могу найти ответ. — Ты находился дома, в безопасности, а он приехал один. Не мог же он тебя силой заставить, не подняв шума. А ты его в дом пустил и добровольно с ним ушёл.
— Не бил… у него есть другие рычаги давления. И не так уж добровольно поехал. Что мне оставалось делать? — Тэн глубоко вдыхает и на одном дыхании тараторит: — Ты на меня наорал, я ничего не понял, разнервничался, а тут этот явился. Понимаешь, он знает о моей прошлой… деятельности, не шантажировал, но прошелся по грани. У меня не было никакого желания идти с ним. Тогда он пообещал не трогать тебя, если поеду с ним, я согласился, на что он довольно странно отреагировал. Мне хватило мозгов додуматься, что он задумал нечто нехорошее, скорее всего, я больше не смог бы вернуться и был готов к этому. Не злись, — он кладёт ладонь на мою руку. — Тогда для меня было важно, чтобы ты остался в безопасности, хотя я и струсил, наследил. Я вообще в последнее время никакой, тряпка натуральная… Мне стало страшно, что я снова останусь один, и решил оставить себе лазейку: мысль о том, что в квартире остались подсказки, которые ты можешь заметить, помогла мне легче пережить случившееся. Но на самом деле я надеялся, что ты ничего не поймёшь. Кто ж знал, что ты такой внимательный! Всю дорогу меня трясло от волнения, я пропустил большую часть высокомерного диалога Ёнхо, который пытался внушить мне, что я стал киллером благодаря ему! — воздух у Тэна заканчивается, он тяжело дышит и наконец поднимает взгляд. Только что он впервые назвал свою деятельность прямо. — Больной ублюдок хочет, чтобы я пополнил его коллекцию «опасных игрушек». Уникальный предмет его оружейной комнаты. А ещё эти непонятные телодвижения в мою сторону, я бы смог понять, пожелай он меня трахнуть, но… я ничего не понимаю, и это самое страшное. Не хочу становиться его собственностью. И больше не хочу смотреть в прицел винтовки. Не хочу всего этого…
— Тэн…
— Помолчи. Ты и так слишком пострадал из-за меня. Не появись я в твоей жизни, ничего бы не случилось. Мой эгоизм погубит нас всех. Каждый мой поступок подставляет нас. Тебя! Я до сих пор вижу кошмары, где в тебя стреляют. И знаешь, что самое страшное? — он смотрит на шрам на моём плече, а потом переводит взгляд на грудь и кладет руку мне на сердце, — я так часто смотрел на тебя в прицел винтовки, что это стало моим самым большим кошмаром. Видеть тебя и нажать на курок.
— Тэн, хватит. Я сейчас скажу очень банальные, но искренние вещи. Я ни о чём не жалею и счастлив, что ты появился в моей жизни. Потому готов терпеть твой эгоизм всю оставшуюся жизнь. Считай, это моё признание. — Он рискнул ради меня, хотя именно я обещал защищать его. И сейчас он снова страдает, хотя мне хочется, чтобы в его душе были совсем иные чувства и эмоции. — Прости, что заставил тебя так долго ждать.
Его глаза расширяются до предела. Он смотрит на меня просто и открыто, и я ломаюсь от ощущений, от того, что хочу броситься к нему и прижать к себе крепко, до боли, до хруста. Банальные желания, которые не в силах терпеть. Однако что-то меня держит, не покидает ощущение прощания. Будто всё недавнее сумасшествие — прелюдия к чему-то ужасному. Если сейчас уступлю, всё кончится, и он уйдёт. Навсегда. Смерть для нас обоих.
— Не прощу. Слов недостаточно. Знаешь, мне так плохо. Я точно умираю. Пожалей меня, Тэён… — шепчет он умоляюще, и его губы изгибаются вниз и дрожат, а глаза лихорадочно блестят.
Момент длится мгновение, его сгибает пополам, словно от боли, он вскрикивает, и я, позабыв обо всём, бросаюсь к нему.
— Где болит? — в моём голосе столько малодушия и страха, что, будь рядом свидетели, их бы стошнило. Тэн прижимается ко мне, до боли вцепившись обеими руками, прижавшись лицом к груди, и я мимолётом замечаю, что его губы ещё изогнуты, но теперь вверх.
— Манипулятор хренов.
Тэн снова тяжело вздыхает, заваливает меня на кровать и обнимает. Он неестественно горячий, при этом крупно дрожит, его лихорадит.
— Тебе нужно в больницу.
— Нет.
— Дальше по улице есть аптека. Десять минут, и я вернусь. Не геройствуй. Не нужно терпеть.
— Нет. Само пройдёт. Я крепкий, правда. А ты обещал, потому всё просто… не уходи.
Он кладёт голову мне на грудь, и я выдыхаю, расслабляя тело, чтобы ему было удобней. Я знаю, что обратной дороги нет, и не могу его бросить. Эта партия снова за ним. Как всегда, как и навсегда…
***
Ночка выдаётся бурная. Тэн ворочается в постели, просыпается примерно каждые полчаса и мучается жаждой, мне приходится снова сходить к автоматам за минералкой. Когда не ворочается — постоянно стонет, словно во сне его терзают тысячи демонов, и лишь под утро забывается тихим сном. Слушая его дыхание, засыпаю и я, а когда просыпаюсь, постель пуста. В ужасе вскакиваю, не придя в себя окончательно, впечатываюсь в стену, ударяюсь мизинцем о тумбочку и от боли на миг забываю обо всём на свете, выплеснув чистый поток сознания, состоящий из одних матов.
Полуголый, в халате нараспашку, с безумными глазами распахиваю дверь, едва не сбив с ног беглеца. Виновник всех моих страданий, нагруженный несколькими пакетами, делано пугается.
— Виртуозно. Тебя слышали все в здании.
— Боже! Тэн!
— Нет, ну ты загнул. Я, конечно, божественно хорош, но…
Подхожу к нему, затягиваю в комнату, прижимаю к себе. Пакеты падают на пол.
— Я так испугался, что ты ушёл. Какого чёрта ты вообще вышел? Почему меня не разбудил?
— То бог, то чёрт… ты уже определись наконец-то. С чего бы мне уходить?
Он делает скромную попытку отстраниться и поднять пакеты. Я не отпускаю, заглядываю ему в лицо, а он всеми силами прячет от меня взгляд. Ему стыдно. Точно, ему стыдно за вчерашнее. Мне вот определённо стыдно. Или я снова накручиваю? Вдруг мои опасения не надуманны, и он действительно что-то задумал?
— Больше так не делай. Нас ищут, тебя могли заметить!
— Тогда я бы не вернулся. Ты вообще забыл, кто я? — он злится, но теперь не пытается высвободиться из объятий. — Я не сопливая девчонка и, пусть не могу бить морды так мастерски, как ты, зато прекрасно умею скрываться. Кстати, это место идеально, нам очень повезло. В тебе есть преступническая жилка.
Теперь он пытается меня уколоть. Ну, точно злится.
— Как ты? — замечаю, что на нём моё пальто. В плечах оно совсем свободно. А под пальто жалкая тонкая рубашечка, между прочим, порванная, большая часть пуговиц отлетела, потому он заправил её в брюки. Сцепляю пальцы на узкой талии, и он замирает. За последнее время он сильно потерял в весе, а за эту ночь даже смуглая кожа цвета потеряла, став чуть ли не прозрачной. Ещё немного, и он истает как дымка.
— Неплохо. Устал, конечно. Голова побаливает. Но тебе, наверное, намного хуже. Меня-то никто не бил.
— Я захватил твоё пальто. Ты же мёрзнешь…
— Ага. Видел. Но взял твоё… чтобы ты не сбежал.
Его холодные руки проскальзывают под мой халат, не то обнимая, не то инспектируя места поболезненней. Тело покрывается мурашками от прикосновений. Он поднимает лицо, приоткрывает бледные губы. Мы так близко, ещё немного, и я ловлю его дыхание, но он отстраняется, тяжело выдохнув.
— Я купил поесть, сменное бельё, новый дешманский телефон, какую-то хрень для ссадин и пачку болеутоляющего. Рекомендую. От головы отлично помогает, мне сразу полегчало. Остальное, вроде, тоже не отваливается, так что переживём. Давай, приводи себя в порядок, затем поедим и подумаем, что делать дальше. Но, признаюсь сразу, я пока не в силах преодолеть расстояние больше пары кварталов. После вчерашнего до сих пор ноги ватные. Готов на всё, главное никуда не бежать.
Тэн сует мне в руки блистер с обезболивающим, бутылку йогурта и машет в сторону ванной, а на меня не смотрит, хозяйским жестом выкладывает покупки на кровать с такой щепетильностью, будто к нам на совместный завтрак явится сама королева Англии.
Забираю свою сумку и скрываюсь в ванной. Запиваю таблетку йогуртом с кусочками персика, мечтая, чтобы в желудке оказалась не сладкая приторная жижа, а большая тарелка риса с сочным стейком, быстро принимаю душ, бреюсь, натягиваю чистое бельё и брюки. Размазываю по разноцветным синякам на рёбрах мазь, понимая, что она сейчас что мёртвому припарки. Порез на животе покрылся запёкшейся корочкой крови, под которой кожа слегка воспалилась. Нажимаю пальцами — терпимо больно.
Зато странная отстранённость Тэна больнее. Пытаюсь понять, что опять сделал не так, и прихожу к очевидному — слишком много. Я так часто откладывал «нас» на потом, до лучших времён, что просрочил все сроки. Хотя уже поздно рефлексировать, чувства никуда не выкинешь. Чувства, которые для меня слишком сильны и до сих пор непонятны. Тогда зачем думать головой? Она мне мешает. Пусть инстинкты решают за меня: хочу защищать — защищаю, хочу целовать — целую. Веками наши предки отдавались инстинктам и выживали, любили, ненавидели, давали и отнимали жизнь. Приземлённо, глупо и… просто.
— Прости меня.
— Тэн, прости… — когда выхожу из ванной, мы говорим одновременно, и я наконец всё понимаю, прижимаю его к себе, затыкаю рот банальным поцелуем и делаю так каждый раз, когда он порывается что-то сказать. Тэн немного злится, пытается вырваться, но без особого упорства. — Не смей извиняться. Во всём виноват я, именно я должен был решить всё радикально, а не ждать, пока оно само рассосётся. Я не должен был тебя отталкивать, не должен был сомневаться. Если я тебе всё ещё нужен — я весь твой и пойду за тобой куда угодно, — после каждой фразы целую его щеки, лоб, глаза, губы, даже холодные пальцы. И мне в душé становится тепло-тепло, я чувствую, что поступаю правильно, хотя и жалею, что осознание пришло слишком поздно. Я должен его согреть.
Тэн больше не стоит столбом, уверенно обхватывает меня за шею и не сопротивляется, когда я стягиваю с него пальто, сам распахивает рубашку, и та сползает с плеч, повисает на бёдрах, зацепившись за пояс. Он жмётся кожа к коже, так спешит, так напирает, что я боюсь, как бы он не поранился.
Потянув меня к кровати, он едва не заваливается на еду, и я жестом фокусника стягиваю покрывало на пол, безбожно растаптываю ногой пачку чего-то хрустящего. В воздухе повисает сладкий запах ванили, что вскоре тонет в другом, более терпком аромате чужого, желанного тела.
Улёгшись на спину, он тянет ко мне руки, перебирая в воздухе пальцами. На его бледном лице страх и предвкушение, даже не знаю, чего больше. Опершись одним коленом на край кровати, миную его руки и провожу кончиками пальцев по тонкой коже, отчего он втягивает живот и перестаёт дышать. Заношу на кровать вторую ногу и усаживаюсь сверху, зажав его напряжённые бедра между своих, и он сразу скользит ладонями по ткани моих брюк, пальцы сходятся на поясе и резко перемещаются вверх.
— Болит? — спрашивает он, оглаживая разнообразие синяков на моём теле и, прежде чем успеваю ответить, добавляет: — Болит… Это я виноват. Давай я всё сам сделаю.
Его лицо становится предельно сосредоточенным, будто он офисный работник, получивший важное задание от начальника, руки возвращаются к ремню. Он хватается за пряжку, и мы сталкиваемся взглядами. Тэн хмурится, на скулах вспыхивает стыдливый румянец, ему неловко, недавно проворные пальцы он уже не знает, куда деть, и сам весь сжимается, пытается уползти, но он в тисках, он в моей власти, мучительно приятно наблюдать за его терзаниями. Когда неловкое молчание становится уж слишком напряжённым, а глаза Тэна слишком растерянными, беру его ладонь и прикладываю к своей груди. Там гулко бьётся сердце.
— Оно всегда такое, когда ты рядом. Выпрыгивает, — шепчу, — тебе не нужно мне угождать. Позволь мне…
Читтапон — предел моих мечтаний, фантазий, мой запретный плод и тот, о ком я думать не смел, подавляя едва зародившееся желание, ища отговорки. Читтапон — мой запоздалый подростковый бунт, фейерверк моих подавленных желаний. Он мой ангел-хранитель, киллер моего сердца, похититель моей души. Я не помню, озвучил ли мысли вслух, покрывая каждый сантиметр его тела поцелуями. Не помню, отвечал ли он мне что-то. Я отпустил все свои страхи и мысли о том, что происходящее не вовремя, неуместно, и вообще сейчас не до этого. Моя цель — понять, ощутить, показать… Хочу, чтобы Тэн увидел мои чувства так, как он хотел изначально. Хочу показать так, как могу, и даже больше. Будучи готовым отдать за него жизнь, я задвинул его за спину и не оборачивался, а ведь он всегда так старался меня привлечь.
Вспоминаю его яркий шёлковый халат, острое плечо и моментально переношу свои старые подавленные желания в реальность, целую везде, куда достаю: в плечо, ключицу, острый кадык, подбородок и наконец нахожу губы. Тэн сильно цепляется за мои плечи пальцами, обхватывает за шею, будто задушить пытается, и даже больно кусается в ответ, слишком старается, напрягается, я чувствую, что он совершенно не пытается расслабиться. Оказавшись в роли принимающего ласку, он полностью теряется и не знает, куда деть руки, и даже губам своим не находит применения, превращая поцелуи в укусы. Он совершенно не умеет сидеть без дела.
— Господи, хватит, я не могу так! — предприняв последнюю попытку завладеть положением, он признаёт поражение и закрывает лицо ладонями. — Прости.
— Теперь ты хочешь сбежать? — просовываю пальцы под ремень его штанов, легонько щекочу нежную кожу, тяну ткань на себя. — Я думал, среди нас двоих трус именно я.
— Замолчи. Ты не понимаешь. Я должен быть уверен, что тебе понравится. А так… так я ничего не контролирую. Отпусти.
Ну уж нет. Я уже дал ему волю тогда, в машине. Сейчас моя очередь.
— Расскажешь, откуда он? — сжав его талию одной рукой, второй обвожу небольшой шрам в форме полумесяца сбоку на рёбрах.
— Ты меня совсем не слушаешь? — он предпринимает очередную попытку уползти, приподнимается на локтях, а я вместо слов расстёгиваю пуговичку на его брюках, накрываю ладонью пах, медленно ласкаю, чувствуя, как под тканью происходят заметные изменения. Тэн держится изо всех сил, и мне льстит его реакция — будь я на неверном пути, он бы так не старался.
— О чём думаешь? — вопрос получается немного с подковыркой, сам удивляюсь своему игривому тону, и он сдаётся, откидывается на спину и закрывает глаза, но снова подхватывается, когда стягиваю штаны вместе с бельём вниз, хочет скрыться от моего взгляда, его губы сжаты, а глаза бегают. Он… боится? Наш порыв спонтанный, незапланированный, мы оба так хотели этого, но вечно что-то мешало. То моя глупость, то его страх, то обстоятельства, неподвластные контролю. Но по большей степени его неуверенность — моя вина. Я слишком затянул, проверял свои чувства, проверял его, сомневался, совсем не думая о том, что чувствует Тэн. Каждый раз получая от меня очередной отказ, он, наверняка, терял уверенность и начинал сомневаться, а нужен ли он мне вообще. Теперь же, когда наша жизнь на грани, и, возможно, всё скоро закончится отнюдь не в нашу пользу… стыдно пользоваться таким моментом. Но ещё один отказ в копилку своей надуманной рациональности я не прощу. Тэн должен знать, что я чувствую. Должен знать, сколько значит для меня.
Он втягивает живот, когда касаюсь губами кожи чуть повыше пупка, но стоит мне спуститься ниже, резко подхватывается, сталкивает меня с себя, использовав захват. Я мог бы с лёгкостью его блокировать, но не стал. Навалившись сверху, больно впивается губами в губы, шумно дышит, хищной рукой стискивая пряжку моего ремня. Замок никак не поддаётся, я то и дело чувствую его холодные пальцы на линии пояса.
— Блять, — ругается он, разрывая поцелуй и планируя основательно заняться мною, но я не собираюсь давать ему то, чего он хочет. Я начинаю догадываться, что вся его бравада заканчивается около кровати, он не умеет расслабляться в постели, отпуская контроль — он хочет давать, но не принимать. Он считает, так комфортней и безопасней, ведь привык жить так, как ему внушил тот проклятый тип. Его давно нет, а тело сгнило, но яд его слов и действий заразил Тэна ядовитой скверной, которую я намерен уничтожить.
Небольшая борьба, и он снова оказывается подо мной, а мы оба едва не оказываемся на полу: кровать не столь широка как дома, простора намного меньше. Со смешком перехватываю его за бёдра, подтягиваю к себе и наконец окончательно стягиваю с него остатки одежды, и решаю больше не останавливаться, не дать ему возможность думать или что-то сделать. Я поступлю так же, как он, не оставив шансов противостоять. Я никогда и ни для кого не совершал ничего подобного и даже не знаю, чего ожидать, но в жизни многое проще, чем у нас в голове.
Гладкая горячая плоть легко скользнула в рот, и незнакомое доселе ощущение оказывается неожиданно приятным, особенно после того, как Тэн протяжно стонет.
— Нет! Прекрати! — он пытается освободиться, но пальцы обессиленно скользят по моему лицу, и он откидывается назад на подушки. — Не надо…
Рот наполняется слюной, пока я привыкаю к ощущениям, пробую на вкус, ощупываю языком. Получаю удовольствие, глядя, как тяжело вздымается грудь Тэна, как он с силой втягивает живот, как сжимает в пальцах простыню. Я скольжу губами, играю языком, помогаю себе пальцами, вхожу в раж и перевозбуждаюсь до предела от ощущения чужого члена в своём рту. Мне нравится вкус, запах, эмоции, звуки, я хочу дышать Тэном, съесть его, проглотить до самого последнего кусочка, чтобы мы навсегда слились и стали единым целым. Безумно хочу его всего.
Я не думал, что могу так чувствовать и, когда Тэн срывается и слишком бурно реагирует, задвигав бёдрами навстречу, понимаю, что с таким напором уже не справлюсь, обхватываю его руками, не сводя взгляда с его лица. Напористая ласка доводит его исступления, но он послушен, и всё, что себе позволяет — короткие глухие стоны, комкание простыни, в которой скоро точно появятся дыры. Забыв как дышать, смотрю на его реакцию, даже двигаюсь меньше, массирую одной рукой налившуюся кровью головку члена, второй медленно массирую яички. Не знаю даже, откуда во мне такая изобретательность… В один момент его выгибает дугой, ребра проступают сквозь натянутые кожу и мышцы, и на головке выступают первые капли, он резко расслабляется, падает назад на спину, а белёсая струя выплёскивается до самой груди.
Пару раз сжимаю его и наконец отпускаю, перехватываю под колени, целую бёдра с тугими мышцами — он в отличной форме, несмотря на тяжёлую травму — веду руками вниз, туда, где больше нет дурацкого пластыря, там где тонкие щиколотки, которые давно не дают мне покоя, туда, где прячется шрам…
— Не надо, — Тэн, несмотря на своё состояние, продолжает смущаться и сопротивляться, хотя глаза открыть он не в силах. — Не смотри…
Под пальцами появляются неровности, я смотрю на них, и меня пронзает ненавистью и болью, даже возбуждение отступает. На ногах Тэна вытатуированы крылья. По одному на каждой икре, но на левой ноге крыло перебито, искажено рваной линией багрового шрама, разорвано чужой пулей. Пулей, которая подбила свободную птицу, навсегда лишив её неба. Ненавижу Джонни за его эгоизм и самолюбие. За его безумие и высокомерие. За то, что он испортил жизнь человеку, навсегда заполнив его болью… моему дорогому человеку.
Целую крылья своего Ангела, желая передать все свои чувства, забрать боль, нежно касаюсь кончиками пальцев и начинаю понимать, почему он так скрывал шрам и крылья, хотя я уже давно узнал его тайну. Сейчас он лежит передо мною, обнажённый снаружи и внутри, и прячет лицо за ладонью, втянув голову в плечи, и я не сразу осознаю, что он дрожит как-то иначе.
— Тэн, Тэн, ну ты чего? — отнимаю его руки от лица и вижу, что он захлёбывается слезами. Он беззвучно плачет, глотает воздух и задыхается — кислород минует его лёгкие, будто в груди у него сквозная дыра. Прижимаю его к себе с силой, до боли в ноющих рёбрах, до тёмных кругов перед глазами. Я готов дышать вместо него, для него, ради него. Я закрою эту дыру, если надо, я стану его крыльями, даже если ради этого придётся предать весь мир.
Теперь его губы солёные, а пальцы нежно запутываются в моих волосах. Все прошлые поцелуи, которые у меня были — просто глупости, не стоит даже вспоминать их. Тэн целует меня в нижнюю губу, прикусывает, в этот раз нежно-нежно, а кожа его становится горячее. Он водит губами по моей шее, а я обнимаю его в ответ, глажу грудь, в которой прячутся всхлипы, живот, плечи и чувствую себя счастливым. Сердце моё стучит как отбойный молоток, а в голове шумит, там давно поселился ураган.
Самый горький и самый сладкий поцелуй в моей жизни, нам не хватало дыхания на двоих, и я понял, что задыхаться можно приятно. Нет сил терпеть.
— Спасибо… Спасибо, что не оттолкнул. Не побрезговал… убийцей, порченым товаром, калекой…
Ну вот как разговаривать с таким человеком? Между ласками внушаю ему свои чувства, облекаю их в слова, косноязычно, куцо, как могу, и, кажется, мне удаётся достичь большего, чем рассчитывал. Он расслабляется, он снова возбуждён, в перерывах, когда мы берём микро паузы для жизненно необходимых вдохов, он улыбается.
— В пальто… в кармане, — наступает «тот самый» момент, Тэн запрокидывает голову и пытается отдышаться, на его шее красуется цепочка из поцелуев. Она не скоро исчезнет, я слегка перестарался.
— Что там?
Он смущается и сам тянется к краю кровати, наклоняется в поиске улетевшей неизвестно куда вещи, а я пользуюсь моментом, чтобы укусить его за ягодицу, получая в ответ змеиное шипение и сдержанный смех.
— Щекотно, прекрати.
Но я вижу, что ему нравится, потому воодушевлённый увлекаюсь его давно не видевшей солнца задницей, заодно мысленно прикидываю, как было бы здорово поехать куда-нибудь к тёплому морю, понежиться на солнце, можно даже голышом, чтобы наконец стереть с наших тел печать столь модной городской бледности и предаться самым грязным плебейским забавам.
Я уже вовсю распускаю руки, трогаю его везде, и Тэн подо мною расплывается, тает, вяло брыкается больше из вредности, нежели по необходимости, и больше не пытается перехватить инициативу. Давно заметил, как быстро он адаптируется к разным ситуациям, подстраивается, стоит дать ему немного уверенности, и вскоре он перейдёт к своим коварным манипуляциям, хитростям, чтобы получить ласку и удовольствие. Даже сейчас он жестами и тихими вздохами даёт мне понять, как и где ему приятней, что нравится, а что можно и пропустить. Я буду ждать момента, когда он раскроется полностью. Это именно то, чего я всю жизнь хотел. Тэн — мой человек, ради которого я готов измениться.
Он наконец дотягивается до пальто, выуживает из кармана крохотный тюбик и пачку презервативов и сразу обмякает, когда я вновь затаскиваю его на кровать.
— Так ты всё заранее продумал? Какой же ты… — целую его пальцы, накрываю ими свой пах — возбуждение, слегка спавшее от эмоций и нескончаемого потока мыслей ранее, возвращается с новой силой, пусть почувствует, как сильно я его хочу.
— Грязный? — подсказывает он мне настороженно, пока я распечатываю упаковки.
— Идеальный.
— Я действительно планировал тебя соблазнить, — в его тоне нотки лёгкого смущения, он прячет улыбку за ладонью и тихо говорит в сторону: — Даже если бы мне сначала пришлось тебя убить.
— Что же. Тебе удалось. И даже убивать не пришлось.
Перехватываю его за талию, переворачиваю на живот, мощусь меж разведённых ног, выдавливаю смазку из тюбика и осторожно касаюсь пальцами. Мне нравится слушать его хриплое дыхание, нравится разогревать его тело, я стараюсь, как никогда раньше. Прелюдия выходит чересчур долгой, а сам секс быстрым и скомканным. Оседлав меня, он быстро двигается, я больше не сдерживаю его, и мы спешим к финалу. Перевозбуждённым и уставшим нам не нужно много времени, я кончаю в нём, а он обильно изливается мне на живот, дрожа и скрипя зубами.
Мы ещё некоторое время лежим, не разжимая объятий и не меняя позы, смертельно уставшие, потные, дико голодные, но счастливые. Я рисую на спине Тэна незамысловатые круговые узоры, а он повторяет жест на моей груди.
— Давай на Новый Год махнём куда-то в тёплые края? — я правда хочу поехать с ним на отдых. Никакого риска, никаких нервов, только мы вдвоём. — Море, песочек, солнышко. Ты и я.
— На мою историческую родину? У меня есть домик в Пхангане.
— Да ты у нас действительно богатенький мальчик. Часто там бываешь?
— Ни разу не был… — грустно вздыхает он и зевает, а у меня громко урчит в животе, намекая, что ещё немного, и я умру от истощения. — Купил через посредника, как запасной вариант, если вдруг чего. Он совсем маленький по меркам местных, но на фото выглядел уютно. Для двоих места с головой хватит. Я бы хотел поехать с тобой…
Приподнявшись, Тэн выскальзывает из моих объятий и тянет за руку за собой. Он снова припадает на ногу.
— Пойдём в душ, я потру тебе спинку. А потом мы поедим. Не хочу, чтобы мой парень остался без сил. И знаешь что? Я тоже… проголодался.
Я со смехом поднимаюсь за ним, на миг перед глазами темнеет, а в ушах звенит, но я пересиливаю себя. У меня слишком хорошее настроение, чтобы обращать внимание на такие мелочи.
В душевой тесновато двоим, но весело, мы справляемся. После подъедаем все продукты, даже те, что немного пострадали под ногами и задницами, пока мы кувыркались на кровати, и снова заваливаемся в постель. Долго говорим, строим планы, развеиваем теории, делимся догадками. День в разгаре, мир в опасности, наши жизни висят на волоске, а у нас практически выходной. Глаза слипаются, а мозги отказываются работать. Пусть все злодеи обождут. Вздремнуть бы немного.
Тэн протягивает мне пакет клубничного сока, и я жадно пью — меня всё время мучает жажда. На языке оседает горечь с химическим привкусом. Тяжело откинувшись на подушку, я на миг прикрываю глаза.
Тихий шёпот совсем рядом растворяется в тёмном бессознательном. В месте, где нет сновидений, звучат тихие, нереальные слова:
— Я люблю тебя, Тэён.
***
— Что ты делаешь? — Тэн оборачивается на вопрос и улыбается. Солнце позади него слишком яркое, его голова будто окутана божественным сияющим ореолом. Я чувствую запах моря и приятный ветерок, играющий в волосах.
— Доброе утро, соня.
Он вскакивает с кровати, разворачивается на пятках и убегает к прочь. Из одежды на нём до неприличия крохотные шортики, да тоненький браслет на левой щиколотке. Помню, что сам подарил ему его. Браслет такой чёткий и блестящий, зато лицо Тэна никак не могу рассмотреть. Оно теряется в бликах, скрывается в ярких лучах и прячется за длинными прядями свободно спадающих волос. Тэн мчится по пляжу, маленькие колокольчики на его браслете звенят, а на горизонте собираются тучи. Я знаю, там опасно, знаю, но не могу сказать ни слова. И Тэн знает, но почему-то совсем не боится, спешит навстречу непогоде, теряется в брызгах разбушевавшегося моря. Он как Русалочка, которая истаяла, словно морская пена, пожертвовав сначала голосом, а вскоре и жизнью.
— Тэн!
Просыпаюсь, как после тяжёлой болезни. Боль. В каждой клеточке адская боль. Рядом снова пустая кровать, давно остывшая, она не хранит даже отпечатка чужого тела, а о том, что я был не один, напоминает тонкий аромат, въевшийся в меня, пропитавший меня до самых костей.
Я даже не знаю, который час. Голова чумная, перед глазами плывёт. Чувствую себя отравленным. Тэна нет. Совсем нет. Окончательно. Снова пропало моё пальто, пропал и его новенький телефон. Он сбежал, но я ещё не понял окончательно, почему.
Механически одеваюсь, подхватываю бутылку с водой, держась за стены, выхожу в коридор, спускаюсь вниз и там наконец вижу часы. Не так уж и много, около семи — я проспал несколько часов. Или сейчас уже другой день? Не могу вспомнить, когда всё началось, и от каждой мысли в голове вспыхивают крохотные, точечные взрывы, а невидимая рука пытается выдавить глаза с другой стороны. Маленький, мерзкий черепной монстр.
В мотель заскакивает развесёлая парочка, их смех осколками впивается в мою многострадальную голову. Наткнувшись на меня, они резко тормозят, переглядываются, улыбки сползают с их лиц, и бедняги пятятся обратно к двери. Что такого страшного они увидели? Неужто мертвеца?
На губах скрипит несказанное, липкой горечью застревает в горле.
Он предал меня. Обещал, но его доверия не хватило, он решил, что я ему не нужен. Лицо само собой искажает гримаса боли, расходится осколками по ноющему уставшему телу.
Сзади тихо кашляют, резко оборачиваюсь и вижу лица тех, кого бы не хотел видеть никогда. Их много, а я совсем один…
