***
Прошло несколько дней, прежде чем я смог встать с кровати. Видимо, упав с лошади, мой предшественник получил травму головы, которая оказалась для него смертельной. Глупая смерть, очень глупая. Ах, ну да конечно, не более глупая, чем гибель от инсульта в двадцать девять лет… Все это время я пытался хоть что-то вспомнить о новой семье, но бесполезно. Периодический всплывали какие-то имена, образы, но не более. Имена мне ни о чем не говорили, а образы во снах были такими размытыми, что я не мог различить лиц. Иными словами, память меня подводила. Воспоминаний почти не было. Навыков покойного шехзаде, как я смог убедится позже, тоже. Весело, нечего сказать. Иными словами, я впервые в жизни пожалел, что не смотрел сериал Великолепный век, не вслушивался в обсуждения сестер и не участвовал в разговорах восторженных проектом студентов. Из разговоров сестер я знал, что моя новоиспеченная матушка убила или должна убить сына Хюррем Султан Мехмеда. Я знал, что Мустафа, то есть я, должен жениться на Михрюнисе, дочери командующего флотом. (Это, как говорили сестры, сыграло ведущую роль в падении наследника). Я знал, что жизнь престолонаследника оборвется осенью тысяча пятьсот пятьдесят третьего года. На этом всё. Я больше ничего не смог припомнить, как бы сильно не напрягал память. В итоге я получил только головную боль. Я не знал, жив ли Мехмед. Но, с слов Румейсы-хатун: «Народ Амасьи беспокоится о Вашем здоровье, кто-то пустил слух, что вы серьезно больны», понял, что нахожусь в Амасье. Отсюда следует, либо Мехмед еще жив, но дни его сочтены, либо уже мертв благодаря стараниям матушки. Но первое предположение потерпело крах, когда я вспомнил, что говорила Махидевран в день моего воскрешения. Значит, Мехмед мертв несколько лет. Санджак наследника, Сарухан вроде как пустует. И султан созвал в столицу всех сыновей, чтобы назначить престолонаследника. Осознал я это только спустя два дня, когда головная боль чуть отступила. Но меня начала терзать другая напасть. Я человек из будущего и не знаю элементарных для этого времени вещей. Я в прошлой жизни был неплохо сложен, но хорошая фигура давалась мне путем долгих изнурительных тренировок в тренажёрном зале. Но моя физическая подготовка и подготовка шехзаде Мустафы — это две абсолютно разные вещи. Я уверен, что, столкнувшись с врагами, умру через минуту схватки. Это было печально. Все же жить я хотел очень сильно. К тому же я вспомнил о странном «законе Фатиха», который гласит, что тот, кому достанется султанат, обязан казнить всех своих братьев и племянников, чтобы обеспечить мир в государстве. Перспектива, мягко говоря, отвратительная. Убить братьев и их маленьких сыновей, пролить невинную кровь. (Я не сомневался, что братья ради своей шкуры готовы лить кровь, но их невинные дети не виноваты в грехах родителей). Интересно, как относился мой предшественник к этому закону? По мне, он мерзкий и жестокий. Ни в одной стране Европы не было подобного. Да, не было, но были дворцовые перевороты, убийства и насилие. Я успокаивал себя тем, что не знаю братьев Мустафы, то есть своих братьев лично. Я не рос с ними, я не видел, как они становились мужчинами, я не играл с ними. Но убивать я никого не хотел. Содеянные преступления сожрут меня изнутри, падут непосильным грузом мне на плечи. Но больше всего меня пугало кое-что другое. В моем времени я безвозвратно мертв, если верить видению. Как же мои близкие переживут это? Как?! Отец, хоть и был внешне равнодушным и холодным, любил меня в своей манере. Все же я был его единственным сыном, опорой и поддержкой, наследником семейного бизнеса. Матушка во мне души не чаяла, она любила меня больше всех своих детей до помешательства. Я даже иногда шутил, что любовь матери может с лихвой компенсировать недостаток любви от отца. Лариса Амирханова, моя матушка, не переживет моей кончины. Я почему-то был в этом уверен. И это вселяло в меня животный ужас. Сестры. Мои любимые сестры, которые иногда раздражали меня своим нытьем, слабостью и глупостью, но они от этого не становились менее любимыми. Как же они без меня? Иными словами, прошедшие дни были полны раздумий. И в них чаще всего всплывали два типично русских вопроса: «Кто виноват?» и «Что делать?». Виноватых было двое, я и шехзаде Мустафа. Я за то, что умудрился умереть в двадцать девять лет от проклятого инсульта, а Мустафа за то, что свалился с лошади. Вопрос «что делать?» оставался открытым. Я понятия не имел, как мне дальше жить. (Если, конечно, получится жить).***
Солнечный свет заливал просторную опочивальню. Я сидел за письменным столом и пытался разобраться в записях предшественника. Но и тут вышел малоприятный казус. Устным турецким я владел вроде как приемлемо, а вот письменность не понимал от слова совсем. В каждой записи я знал от силы два-три слова, а дальше приходилось догадываться по смыслу. Такое себе удовольствие, я вам скажу. Из одного письма я понял, что какая-то Фатьма Султан согласна отправится в столицу и разрушить планы Хюррем Султан. Отлично, значит Мустафа времени зря не терял. Пытается избавится от интриганки, но, как я мог судить по грядущей казни, ему это мало помогло. Ход моих мыслей прервал Ташлыджалы, его имя я все-таки вспомнил, мужчина, войдя в покои, поклонился. — К вам пришли Айше-хатун и Нергисшах Султан, шехзаде, — промолвил хранитель покоев. — Проси, — кивнул я. Да, не так-то просто привыкнуть к новой роли. Но я старался всеми силами, чтобы никто не замел подмены. В этом времени опасно жить. Чуть что, обвинят в колдовстве и на костер, хотя я и не слышал, чтобы на кострах инквизиции сжигали мужчин. Поэтому я старался говорить по минимуму, в основном наблюдая за поведением окружающих людей. Семья и слуги списывали все на травму головы. Эту теорию подтвердил и дворцовый лекарь, словно удар о землю был таким сильным, что я частично утратил воспоминания. Это избавляло от лишних подозрений и расспросов. Хотя я и не был уверен, что подобное объяснение спасёт меня в Топкапы. Все же я предпочел бы остаться в провинции, чем ехать в столицу. Там больше вероятность, что я где-то ошибусь и ляпну не то. В покои вошла красивая молодая женщина с черными распущенными волосами. Она, нервно разглаживая несуществующие складки на бежевом платье, поклонилась, боясь поднять голову. Рядом с ней, держа мать за руку, стояла девочка семи лет, хотя кто его знает сколько ей, с темными волосами и большими карими глазами. Я поразился тому, насколько этот ребенок похож на меня. Правду говорят, что сыновья чаще всего похожи на мать, а дочери на отцов. — Добрый день, Шехзаде Хазретлери, простите, что побеспокоила, — дрожащим голоском промолвила Айше-хатун, по-прежнему изучая ковер взглядом. Она словно боялась смотреть на меня. Это как нужно зашугать жену, чтобы она дрожала в твоем присутствии? — Но Нергисшах очень соскучилась по вам, — добавила тихо наложница. Я встал из-за стола и подошел к жене и к дочери. Я не представлял, как и о чем говорить с Айше. Я не знал, питал ли Мустафа чувства к ней. Но еще больше проблем доставляла девочка, моя новоиспеченная дочь. В прошлой жизни у меня не было жен и детей, поэтому я совсем не знал, каким должен быть отец. — Здравствуй, Айше, — промолвил я. Женушка подняла на меня испуганный взгляд, но тут же отвела его, покраснев. — Нергисшах, — я посмотрел на девочку, которая, хмурясь, меня изучала. — Привет, — звонко изрекла Нергисшах. — Ты болел, да? — с детской непосредственностью спросила султанша, глядя на меня чистыми темно-карими глазами. Я невольно улыбнулся ей. — Да, но теперь я здоров, — сказал я. — Пап, бабушка сказала, что мы скоро поедем в столицу, она сказала, что я тоже поеду, — заявила с серьезностью ребенка Нергисшах Султан. — А мама не поедет. Так Румейса сказала, — я внимательно слушал дочь и заметил, как Айше-хатун отчего-то побледнела, когда девочка упомянула Румейсу. — Да, дочка, мы поедем в столицу, — согласно кивнул я. — Я не хочу, чтобы Румейса поехала с нами, я хочу быть с мамой, давай ее возьмем. Ну пожалуйста! — взмолилась Нергисшах Султан, подняв бровки домиком. Я задумался, вспомнив про Михрюнису Султан, дочку командующего флотом. Откуда взялась эта женщина в жизни Мустафы? И куда исчезла Румейса? Вывод напрашивался неутешительный, она, судя по всему, погибла. Да и о ребенке ее не было слышно. Я знал только про одного сына наследника, которого казнили через несколько месяцев после него. И матерью его была Михрюниса. Значит, дитя в чреве Румейсы тоже не появится на свет. Подобные умозаключения мне не особо нравились. — Хорошо, Нергисшах. Твоя мама отправится в столицу вместе с нами, — проговорил я, принимая верное, на мой взгляд, решение. Дочь с радостным кличем кинулась меня обнимать, а Айше-хатун задрожала от переизбытка чувств, подняв на меня взгляд. Она, кажется, не ожидала, что я приму такое решение. — А теперь готовьтесь к поездке, а я поработаю, — улыбнулся я, погладив Нергисшах по черноволосой голове. Девочка радостно закивала. — Вы справедливы и мудры, мой господин, — благоговейным шепотом промолвила Айше-хатун и, поклонившись мне, удалилась вместе с дочерью. Амасья. Дворец санджак-бея. Коридор. Айше-хатун шла по коридорам дворца, ставшим ей за прошедшие года домом. Девушка пребывала в хорошем расположении духа, узнав о решении шехзаде взять ее с собой в столицу. Она даже не думала, что Мустафа примет такое решение, ни на что не надеялась. За прошедшие годы Айше-хатун смирилась со своей участью забытой и ненужной рабыни. Да, она провела в объятьях наследника ночь, и эта ночь, как потом думала девушка, была худшей ночью в ее жизни. Нет, не потому что, Мустфаа был груб с ней. Он был ласков, но холоден, словно камень. Попав во дворец после школы для рабынь, в которой Айше-хатун была одной из лучших, девушка, как и всякая на ее месте, надеялась очаровать шехзаде, завлечь его в свои сети, влюбить в себя. Она, лишенная дома и семьи, мечтала о любви, которая была между ее родителями. Но мечты ее потерпели крах. Попав на ложе шехзаде, Айше-хатун поняла, что никогда не будет любима. Поэтому та единственная ночь — самая худшая ночь в жизни наложницы, в ту ночь она похоронила надежды и мечты. Но судьба даровала Айше-хатун утешительный приз. Прекрасную дочку, Нергисшах, хотя фаворитка надеялась на сына. Однако не повезло. Айше-хатун примирилась с судьбой, поняв, что после рождения дочери шехзаде никогда не посмотрит на нее, как на женщину. Ай, если бы она родила шехзаде… Теперь же, узнав о решении шехзаде Мустафы, Айше-хатун не знала, кого ей благодарить, Аллаха или дочь. Она и не надеялась на милость господина, после того, как в жизни Мустафы появилась Румейса-хатун, Мустафа совсем забыл про первую наложницу. — Айше-хатун, — неожиданно кто-то преградил наложнице путь. Фаворитка в один миг помрачнела, глядя на ненавистную соперницу, которая окончательно разрушила все ее мечты. Румейса-хатун была красива, она была хитра, как лиса, и могла добиваться своего любыми путями. Айше-хатун же в противовес любимой наложницы была скромна, покладиста и тиха. Наверное, поэтому Мустафа так быстро забыл ее. — Румейса-хатун, — скрыв в глубинах души ненависть и зависть, промолвила наложница, держа за руку дочь. — Рада видеть тебя в здравии. — Взаимно, — высокомерно изрекла любимая фаворитка и надменно улыбнулась. — Я иду в покои шехзаде, Айше, хочу поделиться радостной вестью, — улыбнулась Румейса-хатун. — Наш ребенок начал шевелиться, — произнесла она, положив руку на округлый живот, скрытый юбками платья. — Через несколько месяцев родиться мой львенок. Как счастлив будет господин, — с той же улыбкой молвила Румейса-хатун, смотря в глаза Айше-хатун. Забытая любимым человеком девушка стояла с каменным лицом, ее боль могли выдать только глаза, полные разочарования и обиды. Айше-хатун с завистью посмотрела на руку соперницы, которой та поглаживала округлый живот. — Да, отец будет счастлив, — неожиданно раздался спокойный голос Нергисшах Султан. — Мы бы поговорили с тобой, однако матушке нужно собирать вещи, — добавила девочка после небольшой паузы. Румейса-хатун нахмурилась. — Тебя высылают? — спросила Румейса-хатун. — Нет, я еду в столицу вместе с шехзаде, — сказала спокойно Айше-хатун и, не дождавшись ответа соперницы, взяла дочь за руку и продолжила путь. Румейса-хатун же провела ее напряженным взглядом. Почему она едет в столицу? Шехзаде имеет право сопровождать только одна жена, таковы традиции. Что это значит? Почему Мустафа поменял решение? Почему выбрал Айше-хатун? Девушка несколько раз глубоко вздохнула, после чего решила разобраться в чем дело. Может, она в чем-то провинилась, прогневала возлюбленного? Амасья. Дворец санджак-бея. Главные покои. После ухода жены и дочери я вернулся к тому, чем занимался. Мне необходимо было более-менее разобраться с документами предшественника, чтобы в случае чего не попасть в беду. Но мысли мои то и дело возвращались к Айше-хатун. Признаюсь, она была очень красива, даже Румейсу-хатун можно было с натяжкой назвать красавицей. Румейса была мила, но не более, а Айше по-настоящему красива, на мой взгляд. К сожалению, поработать долго мне не дали. Двери снова распахнулись, но сей раз в покои вошел не Ташлыджалы, чтобы объявить о чьем-то приходе. Я поднял голову от очередного письма и замер. В покои вошла взбешенная Румейса. Девушка, видимо, бежала или очень быстро шла. Она тяжело дышала, ее лицо покраснело, а вьющиеся волосы, заколотые гребнями, растрепались. — Что произошло? –спросил я, когда наложница подошла к моему столу, глядя на меня обиженным взглядом. — Я вас чем-то прогневала? –вопросом на вопрос ответила истерично девушка, глядя мне в глаза. Я в который раз поднялся из-за стола, строго глядя на фаворитку. — О чем ты? — поинтересовался я. — Почему вы изменили решение? Почему с вами едет Айше, а не я? — бурным потоком протараторила Румейса-хатун. Понятно, в чем дело. Айше, видимо, похвасталась уже. — Мои решения не оспаривают, Румейса, — проговорил я с нажимом. Я понятия не имел, как с ней говорить. Я не испытывал к ней больших чувств, да она привлекала меня, она носила под сердцем ребенка, но я ее совсем не знал. Что я к ней испытывал? Не знаю. Но точно не любовь. — Но… — возразила девушка. Я поднял руку, призывая ее к молчанию. — Я беспокоюсь о твоем благополучии, вспомни о ребенке, — озвучил я истинную причину принятого решения. Почему-то мне казалось, что во время поездки с наложницей случится что-то очень плохое. Данные из сериала, которые я вспомнил, только подтверждали гипотезу. — Но с ребенком все в порядке, — упрямо возразила Румейса, очевидно, совсем потеряв страх. Наверное, Мустафа очень сильно ее любил, раз девушка так говорит со мной. Айше-хатун вела себя иначе. — Румейса, Топкапы — это логово змей, там не безопасно. Ты любимая беременная фаворитка престолонаследника. Враги могут навредить тебе и ребенку, я не хочу тебя потерять, — щедро используя лесть, проговорил я. Да, жизнь со строгим отцом и учеба в медицинском институте многому меня научила. Самое главное из них: я научился врать так, что сам верю тому, что говорю. Я научился льстить и притворяться. Пожалуй, эти навыки мне пригодятся в новом мире. Румейса-хатун, кажется, успокоилась. Девушка опустила голову, закрыв в защитном жесте живот. Она понимала, что в Топкапы небезопасно, что у меня много врагов, но ревность не давала ей покоя.