Наследник

***

Я, конечно, подозревал, что мой уровень везения оставляет желать лучшего, но не до такой степени. Когда-то в детстве я посмотрел с сёстрами мультфильм «Ледниковый период» и смеялся над глупостью белки. Точнее над его уровнем везения, вернее отсутствием везения как такового. Я давно вырос из детского возраста и перестал смотреть мультфильмы, но сейчас, попав в тело Мустафы, почему-то вспомнил про несчастную белку с его проклятым орехом. О, как я понимал несчастного бельчонка. Удача изменяла мне жестоко и методично. Мало того, что я просто отвратительно осваивался в новом для меня мире, так ещё и окружающие не давали мне возможности привыкнуть к новым людям и правилам. Да, было бы наивно полагать, что враги Мустафы возьмут паузу и дадут мне время привыкнуть к обстоятельствам, чтобы я надрал им задницы, набравшись опыта. Ночами я насиловал свой бедный мозг, пытаясь высосать хоть что-то из памяти покойного Мустафы. Выходило из рук вон плохо. В голове у шехзаде была такая каша из мыслей и образов, что я каждый раз ощущал только головную боль после попыток что-то вспомнить. К тому же к воспоминаниям Мустафы примешались мои собственные, и возникла какая-то окрошка. Непонятно, твои это мысли или же Мустафы. Я чувствовал себя не очень хорошо, словно у меня намечалось раздвоение личности. Это замечали и окружающие, но, к счастью, матушка своевременно, как бы между делом, распространила информацию о моём падении с лошади и частичной утрате памяти. Версия была не такая уж плохая, изменения в поведении можно было списать на амнезию, но я особо не опирался на неё. Главное, случайно не выйти за рамки человека из 16 века. Поэтому я говорил минимально, только наблюдал, анализировал и пытался делать выводы. Я не знал, кто мне друг, кто враг. Но был уверен, что некоторые люди желают мне зла: в их числе Хюррем Султан и ее благоверный, Сулейман, который в будущем должен меня грохнуть. Шикарно, не так ли? Каково смотреть в глаза человеку, зная, что он через каких-то восемь лет оборвёт твою жизнь? Каково ему улыбаться, желать здоровья, когда хочется сомкнуть руки на шее и перекрыть доступ к кислороду? Какого осознавать, что ради трона он готов будет пролить родную кровь, твою кровь? Я боялся султана, в моей голове были живы воспоминания о смерти из прошлой жизни, и я до одури хотел жить. Действительно, нет желания сильнее, чем желание жить. Я не был исключением, но понимал, что нахожусь в смертельной опасности. И самое страшное: я не мог сбежать из дворца. Иными словами, паранойя моя крепла день ото дня. Я задыхался во дворце, мне казалось, что стены готовы вот-вот сжаться и раздавить меня, как букашку. В сущности, я и был букашкой, надоедливой и очень живучей. Попав во дворец, я оказался в тянут в лютый клубок интриг и заговоров. Я чувствовал слежку и не мог нормально жить. Мне казалось, что даже в хаммаме за мной внимательно следят. И я в этом не сомневался. О каждом моем шаге докладывают Хюррем Султан, которая, наверное, уже готовила танец на моей могиле, если она, конечно же, будет. Я не мог нормально спать, я не мог с кем-либо говорить без страха, я даже ел с опаской, гадая каждый раз, в каком блюде таится яд. Паранойя вытягивала из меня последние силы, и я уже готов был сбежать из дворца, вырваться из капкана, в котором погибал без надежды на спасение. Обстановка была отвратительной, я боялся совершить ошибку и натворить дел, боялся ускорить путь к смерти. Хотя в глубине души понимал, что могу немного расслабиться, до моей казни еще восемь лет. О, Боги, всего-то восемь лет. Слишком мало, чтобы пожить. Однако, как вы думаете, что хуже: умирать или ожидать смерть? Я думаю, второе. Иными словами, не могу сказать, что пребывание в Топкапы мне особенно понравилось. Но тем не менее, были и приятные моменты. В основном я проводил время с младшими братьями, Баязидом и Джихангиром, иногда беседовал с Анастасией. Они втроём стали для меня проводниками в новый мир. Но я особо им не доверял. Баязиду и Джихангиру — потому, что они дети Хюррем Султан, а Настю не хотелось обременять трудностями. Она была такой чистой и невинной, что я просто не хотел показывать ей жестокость реального мира. Думаю, жизнь это сделает за меня. Но я уже готов был оберегать её, хотя знал всего несколько дней. Спустя пять дней пребывания в Топкапы из Амасьи пришли тревожные вести. В письме сообщалось, что моя фаворитка, Румейса-Хатун, упала в хамаме и едва не потеряла ребёнка. Узнав об этом, я в тот же миг отдал приказ собирать вещи. Не могу сказать, что я сильно переживал за неё, но она в положении, и я хорошо знал, что в этот период женщины весьма уязвимы к любым воздействиям, начиная механическими и заканчивая психологическими. Мой предшественник, очевидно, любил эту девушку, и я пока не мог её оттолкнуть. Это было бы слишком жестоко и неправильно даже для меня. К тому же я не мог припомнить, куда именно пропала эта девушка в сериале, поэтому беспокоился, что сюжет пойдет по сценарию, а не так, как я хочу. Вдруг я наоборот подтолкнул Румейсу к гибели, оставив в Амасье и со мной, в столице она была бы в безопасности? Поэтому я принял решение отправляться в Амасью следующим утром, попрощался с султаном, искренне надеясь, что в нашу следующую встречу палачи по его приказу не затянут шелковый шнурок на моей шее. Сулейман, конечно, не хотел, чтобы я уезжал. На днях ожидалась охота, и султан хотел провести время с сыновьями. Не могу сказать, что я горел желанием опозорится перед отцом, братьями и стражей, свалившись лицом в грязь с лошади или промазав на добрые три метра мимо добычи, но провести время с семьей следовало, хотя бы для того, чтобы подметить какие-то детали в их взаимоотношениях. Но я все же струсил и, найдя достойный повод, смылся из дворца в родную провинцию, где мог бы без стеснения заново учиться привычным для шехзаде вещам. Утром мы выехали из дворца, предварительно простившись с членами правящей семьи. Я не относил себя к ним, все же оставался обычным парнем Денисом. Посмотрев на спектакль в исполнении Махидевран Султан и Хюррем Султан, которые обменивались вежливыми фразочками и улыбками, а в тайне мечтали друг друга убить, я простился с братьями. — Почему ты так рано покидаешь нас? –спросил с обидой в голосе Джихангир, глядя на меня чистыми и добрыми светлыми глазами. Он напоминал маленького ягненка, который вот-вот встал на ноги и не мог еще уверенно ходить. Подаваясь жалости, я обнял брата. — К сожалению, я не могу оставить Румейсу в таком состоянии, — промолвил я зачем-то. — Ты будешь хорошим отцом, — проговорил шехзаде Селим, улыбнувшись. Я взглянул на рыжеволосого мужчину, и меня передернуло. Он и сейчас использовал лесть. — Неудивительно, у Мустафы есть достойный пример, — промолвил шехзаде Баязид, широко и ясно мне улыбаясь. Он, в отличии от старшего брата, не скрывал настоящий чувств, был прямолинейным и открытым, говорил, что думал и по этой причине у него были напряженные отношения с отцом и старшим братом. Я решил не комментировать фразу Баязида. Что я мог сказать ему? Что отец, которого он так любит, через некоторое время оборвет наши жизни и, что хуже всего, погубит наших детей? Это было бы слишком жестоко. В каждом человеке на уровне подсознания живет любовь к родителям, к семье, и я не хотел разбивать иллюзии Баязида. В конце концов, он мне не брат, хотя шехзаде мне импонировал в достаточной степени. Когда прощание состоялось, я забрался в карету. Было решено, что я поеду вместе с женщинами, а не верхом. Я сослался на головные боли и на то, что опасаюсь, что во время очередного приступа упаду с лошади. Не говорить же им, что я боюсь лошадей. В карете я разместился на сидении и рядом со мной тут же села дочь, которая поспешила взять меня за руку. Напротив нас заняли места Махидевран Султан, Айше-хатун и Анастасия, которая с улыбкой наблюдала за Нергисшах к крайнему недовольству Айше, которая бросала на девушку колкие взгляды, но молчала. — Понравилось в Топкапы? –спросил я у Нергисшах, когда карета тронулась. Девочка радостно закивала и затараторила с непосредственностью ребенка: — Да, дворец очень красивый и большой, я пела дедушке песню, потом играла на арфе, а еще мы с Настей ели каштаны, — я, услышав про каштаны, взглянул на Анастасию, которая мило покраснела и опустила взгляд на свои руки, покоящиеся на острых коленях. Айше-хаутн тоже посмотрела на девушку. Почему-то я с облегчением подумал о том, что хорошо, что между девушками сидит Махидевран, иначе они бы сцепились в драке. Хотя раньше я не замечал за Айше признаков ревности, но теперь все чаще ловил на себе ее восторженные взгляды. Неужели я сам, того не подозревая, даровал ей надежду? Мы тряслись в карете целый день и только поздним вечером остановились на ночлег посреди леса. Охранники быстро поставили три шатра, один для женщин, второй для меня, а третий для охраны. Слуги быстро собрали в лесу дрова и разожгли костер, вокруг которого разместилась моя семья. Охрана осталась в стороне. Отведав отменный плов, я заметил, что Настя одиноко сидит на поваленном дереве и смотрит в небо. Я мысленно поругал себя. Она не относилась к моей семье, и ей не позволено сидеть со мной за одним столом. А девушка, между прочим, голодная. Да и с приходом сумерек похолодало, а Настя в в одном только платье. Я взял чистую тарелку и самостоятельно насыпал в нее плов из казана, после этого встал и под недоуменные взгляды родни, подошел к Анастасии и протянул ей еду. — Ты проголодалась, — это не был вопрос, я констатировал факт. Наложница посмотрела на меня немного скованно, но тарелку все же приняла. Я же, недолго думая, снял с себя черный плащ и накинул его на плечи девушки, якобы случайно коснувшись нежной кожи на шее. Настя вздрогнула и втянула голову в плечи. — Зачем вы меня забрали из дворца? –спросила тихо девушка. Я вздохнул. — Ты теперь моя фаворитка, — промолвил я, глядя на девушку. В вечернем сумраке она была чудо как прекрасна. — Но между нами ничего не было, — прошептала она. Я хотел сказать, что это вопрос времени, но решил благоразумно промолчать. Она только-только начала мне доверять, и я боялся ее оттолкнуть. Все же для девушки при вступлении в связь важна психологическая составляющая, я думаю. А снять напряжение я могу той же Айше. — Я хочу, чтобы ты была со мной, — сказал я, не задумываясь. Настя промолчала и принялась есть. Некоторое время мы так и простояли. Анастасия ужинала, а я за ней наблюдал, но внезапно девушка вздрогнула и, подняв голову, устремила взгляд в лесную чащу. Ночь уже вступила в свои права, и, если бы не костер, с трудом можно было бы разобрать очертания деревьев. — В лесу кто-то есть, — напряженно промолвила Анастасия, обеспокоенно на меня посмотрев. Не успела девушка договорить фразу, как раздался едва слышный свист, словно что-то на большой скорости летело в мою сторону. Я даже опомнится не успел, когда Анастасия внезапно подалась вперед и оттолкнула меня. События разворачивались крайне быстро, я толком опомнится не успел, как оказался лежащим на земле, а плечо мое пронзила неимоверно сильная боль. Схватившись за поврежденную часть тела, я оторопел. Из правого плеча торчала длинная стрела, вошедшая в мою плоть. — Шехзаде! — раздались пронзительные голоса охранников. Я попытался подняться на ноги, но от боли меня замутило, что я тут же осел на землю. Рядом со мной, запачкав бежевое платье, присела напуганная Анастасия, которая придержала мне голову. К своему стыду на фоне боли я ощутил и дурноту, о Боги, неужели это конец? Не успел я вжиться в роль, как меня снова убили. Но рана вроде не серьезная, так почему же тело странно немеет, и я ощущаю его словно чужое? Закусив губу, я снова попробовал подняться, но не смог пошевелится. В голове вмиг всплыли воспоминания о смерти в прошлой жизни. Сначала я так же не смог шевелиться, а потом резко усилилась головная боль и пропал голос. Все признаки инсульта, как говорится, налицо. Но сейчас у меня точно не инсульт, меня ранили, но рана вроде не серьезная. Не в силах что-либо сказать от слабости, сковавшей тело, я тупо уставился в ночное небо, ощущая, как меня начинает тормошить рыдающая в истерике мать. Я увидел ее искаженное рыданиями лицо, когда женщина склонилась надо мной и бережно дотронулась до лба. — Потерпи, сынок, тебе помогут, — промолвила она, утирая текущие по щекам слезы. Прежде, чем я смог как-то среагировать, сознание мое померкло, и меня затянуло в какой-то бездонный чёрный омут, в котором я барахтался без надежды на спасение. Мне казалось, что окружающая среда становится все более вязкой и густой, засасывая меня в какую-то воронку. И что самое страшное, я не видел никакого света в конце тоннеля. И не чувствовал себя живым. Боль постепенно ушла, я не чувствовал своего сердцебиения и дыхания. Это напугало меня до одури, что я начал барахтаться с новыми силами, которые стремительно таяли. Почему-то мне показалось, что я плаваю в тухлой и вонючей жиже. Значит, где-то есть поверхность и можно всплыть. Вспомнив про уроки плавания, я начал делать соответствующие движения, однако тщетно.