Наследник

***

На следующий день. Амасья. Дворец санджак-бея. — Вам обязательно уходить? — спросила тихо Махпейкер-хатун, сидя на моей кровати. Я вышел из-за ширмы, приглаживая растрепавшиеся волосы. Наложница выжидательно на меня уставилась, и в ее голубых глазах промелькнула грусть. — Не торопи события, — улыбнулся я невольно. — Я все еще с тобой.       Фаворитка промолчала, опустив голову. Тень печали легла на ее красивое, но отчего-то бледное личико, что я вновь смягчился. Мне не хотелось видеть ее грустной. — Сейчас мы позавтракаем вместе, а после ты пойдешь на уроки, — заговорил я уверенно и вкрадчиво. Таким тоном обычно говорят с маленькими и несмышлёными детьми. Хоть Махпейкер-хатун уже не давно вышла из детского возраста, но в некоторых вещах она оставалась маленьким и глупым ребенком, особенно, если дело касалось меня. По крайней мере мне хотелось так думать. — А вы? — тут же спросила девушка, подняв на меня печальный взгляд. — У меня появились некоторые дела, — промолвил я, вспомнив про тренировки, которые не стоило бросать, если я хотел выжить, разумеется. — Мы не пойдем в сад? — расстроено спросила Махпейкер-хатун, насупившись. Я ощутил укол совести. Я же пообещал ей, что мы погуляем в саду. А теперь получалось, что я солгал. — Разумеется, мы прогуляемся, Махпейкер, — ответ сорвался с моих губ прежде, чем я успел его обдумать. Девушка просияла и улыбнулась. — Я позову тебя, когда закончу с делами, обещаю, — уже спокойнее добавил я.       Я сел на кровать рядом с наложницей и бережно обнял ее. Девушка тут же прильнула ко мне, ища защиты и поддержки. Какая глупенькая. Мне нравилось держать ее в объятьях, видеть счастливые глаза, касаться ее кожи. Вообще, происходящее с каждым днем напоминало все больше настоящее помешательство, но почему-то мне нравилась сложившееся ситуация. Действительно, удовольствие владеть чем-то непередаваемо. Или же я влюбился?       Слуги тем временем накрыли на стол и удалились, поглядывая на меня и на наложницу, которая блаженно прикрыла глаза, прижавшись лицом к моей груди. Когда слуги удалились, я поднялся с постели и, взяв девушку за руку, потянул ее в сторону столика с едой. Разместившись на подушках, мы начали завтракать. Я понемногу поглощал пищу с подносов, когда заметил, что Махпейкер-хатун даже не притронулась к еде. — Что-то не так? — спросил я обеспокоенно. Махпейкер подняла на меня глаза и пожала плечами. — Аппетита нет, — промолвила она тихо, положив руку на живот. — Даже от десерта откажешься? — с сомнением спросил я, посмотрев на аппетитный пирог с вишней, который так понравился наложнице. Махпейкер-хатун отрицательно покачала головой. — Ты не заболела? — спросил я. — Не думаю, сейчас же лето, — ответила она, покачав головой. Я хмыкнул. Да, лето, но почему-то в прошлой жизни я постоянно простывал именно летом. Но Анастасия не покидала стен дворца, где она могла подхватить простуду? — Сходи сегодня к лекарше, пусть тебя осмотрят, — посоветовал я, девушка тут же подобралась. — Но вы не возьмете тогда меня на прогулку! — возразила Махпейкер-хатун, округлив глаза. Я нахмурился. Что за категория людей, превозносящая не те ценности? Никогда не понимал их. Жизнь — вот главная наша ценность, все остальное поправимо. — Милая, самое главное — твое здоровье, — отрезал я раздраженно. Мне очень-то нравилось быть нянькой и то, что она не понимает элементарных вещей. Махпейкер-хатун, что удивительно, промолчала. Либо она поняла, что я прав, либо ей стало настолько плохо, что девушка не обратила внимания на мои слова.       Так или иначе, мы позавтракали. Мне даже удалось заставить наложницу съесть кусочек пирога, что же было неплохо. После этого мы одновременно покинули главные покои дворца и разошлись. Я — отправился в сад, где меня уже ждали Ташлыджалы и Атмаджа. Махпейкер — вернулась в гарем.       Амасья. Дворец санджак-бея. Гарем.       Стоило Махпейкер-хатун пересечь порог гарема, как девушки, занимающиеся своими делами, вмиг отвлеклись и уставились на нее. Кто-то смотрел с восхищением и радостью за чужое счастье, но таких взглядов было очень мало. В основном взоры наложниц отличались колкостью и холодом. Махпейкер-хатун знала, что ей завидуют. Она столько ночей проводила в объятьях шехзаде, когда другие рабыни даже мельком его не видели, но тем не менее отчаянно пытались попасть к нему, даже не зная, как он выглядит. — Где ты была? — спросила враждебно светловолосая Элиф-хатун, которая до прихода соперницы беседовала с одной из девушек. — Где она могла быть? Наверное, шехзаде выгнал ее, и она рыдала в прачечной, — ответила другая рабыня и, посчитав сказанное забавным, рассмеялась. Махпейкер-хатун промолчала и хотела продолжить путь. Слабость мучила ее уже несколько дней, бросало то в жар, то в холод, тошнило, болела голова и ломило в ногах. Вчера самочувствие ее было не таким мучительным, но сегодня она проснулась с головной болью и тошнотой, к которой прибавилась боль в чреве. Из-за этого Махпейкер-хатун хотела, как можно скорее пересечь змеиное логово и скрыться в комнате. Но не тут-то было.       Элиф-хатун внезапно схватила за руку наложницу и преградила ей путь. Махпейкер-хатун замерла и посмотрела на забытую фаворитку, которая усмехалась ей в лицо. — Куда же ты убегаешь? Мы так хотели с тобой поговорить, — улыбнулась она, но улыбка эта была ядовитой, а серо-зеленые глаза рабыни отадавали холодом и насмешкой. — Оставь меня, — Махпейкер-хатун хотела сказать это уверенно и твердо, но голос почему-то совсем ослаб. — А то что? — спросила Элиф-хатун, изнемогая от зависти и ревности. Она не могла понять, что шехзаде нашел в Анастасии, почему выделил ее из сотни ослепительно-красивых наложниц. — Заплачешь?       Махпейкер-хатун с силой сжала зубы, чувствуя, как голову сжимает неимоверная головная боль, словно кто-то пронзил голову стрелой. Девушка глубоко вдохнула, пытаясь устоять на ногах. К горлу подкатила мучительная тошнота, и наложница хотела только одного: поскорее оказаться в постели и вызвать лекаря. — Оставь меня в покое! — прошипела фаворитка шехзаде, попытавшись вырвать руку из цепких пальчиков Элиф-хатун, но та только сильнее стиснула хрупкое запястье. Головная боль стала непереносимой, и Махпейкер в очередной раз попыталась вырвать руку, но не удержалась на ногах и под взглядами наложниц упала на пол без чувств. Девушки вскрикнули и со всех сторон окружили бесчувственную фаворитку, которая не подавала признаков жизни. — Почему вы столпились? — спросила Фидан-калфа, идущая в покои управляющей гаремом. Она увидела столпотворение и подошла ближе. Но слова застряли в горле женщины, когда она увидела бесчувственную девушку. — Отнесите ее в лазарет! — приказала калфа, подозвав двух крепких евнухов.       Тем временем в саду.       Выйдя в дворцовый сад, я вдохнул свежий воздух и улыбнулся, радуясь, что после грозы небо прояснилось, и погода улучшилось. Правду говорили великие поэты, природа — лучшее лекарство. Она исцелит от любых болезней. Я, радуясь затишью, ступал по вымощенной камнем дорожке, вдыхая запах цветов. Почему-то вспомнились мамины цветы, которые она любила выращивать на клумбах.       Но внезапно мое внимание привлек лязг мечей. Неужели, кто-то посмел упражняться в саду, и без меня? Я ускорил шаг и очень скоро вышел на поляну, скрытую от посторонних глаз раскидистыми деревьями и кустами. Я ожидал увидеть, что Атмаджа и Ташлыджалы сошлись в поединке. Но мне предстала совсем другая картина. Я встал в тени дерева, получив отличную возможность насладиться увиденным.       Яхья сидел прямо на зеленой траве и задумчиво смотрел в небо, кусая при этом кончик пера. Было видно, что он крепко так задумался. — Мечта, душа? — услышал я тихое бормотание, подойдя чуть ближе. — Судьба? Да, пожалуй, подходит, — говорил мужчина сам с собой и принялся что-то быстро писать в дневнике. Я почему-то совсем забыл, что он — поэт, а в свободное время мой слуга. Но Ташлыджалы мало волновал меня, поскольку неподалеку Атмаджа-бей сошелся в поединке на мечах с Михрюнисой-хатун, которая весьма умело отражала удары бея да так, что мне было в пору удавиться от зависти. Девушка оказалась весьма искусна во владении мечем, что не вязалось с ее хрупкой внешности.       Атмаджа и Михрюниса были так поглощены поединком, что не заметили моего приближения. Даже Яхья, создавая очередной шедевр, не увидел меня, пребывая в выдуманном мирке. Я же получил чудесную возможность понаблюдать за подчиненными, пока они не скрываются за услужливыми масками слуг.       Атмаджа-бей явно чувствовал неловкость, сражаясь с девушкой, но тем не менее вел он поединок весьма умело. Михрюниса-хатун изо всех силы старалась ничем не уступать сопернику, но было заметно, что девушка начинает выдыхаться. Спустя некоторое время дочь паши оступилась и выронила меч, оставшись безоружной. Она замерла посреди поляны, а Атмаджа с хмурым видом подошел к девушке, направив на нее меч. Он был мрачен, словно ему совсем не нравилась эта победа. Да, честь воина давала о себе знать, наверное. Все же бей победил слабую женщину, не о таком сопернике мечтал Атмаджа. — Теперь вы должны меня убить, — со смешками в глазах проговорила Михрюниса, которую, кажется совсем не смущало лезвие меча у ее нежной шеи. Она была серьезной и собранной, только в голубых глазах сквозило веселье. — Я беззащитных женщин не трогаю, — к своей чести заметил Атмаджа, убирая меч, однако стоило ему это сделать и повернуться к поверженной сопернице спиной, как Михрюниса-хатун вытащила из-за пояса платья кинжал и, подойдя к бею со спины, приставила кинжал к его шее.       Атмаджа так и замер. Я видел его лицо, и по тому, как воин напрягся, понял, что он не ожидал этого. Я поразился смелости Михрюнисы. Подойти к здоровому мужчине, который на голову выше тебя, да еще и приставить к его горлу кинжал. Нужно быть смелой или очень-очень глупой. — Отец учил меня никогда не сдаваться, — промолвил Атмаджа. Это был не вопрос, а констатация факта. — Да. — Даже без меча? — спросил, усмехнувшись, бей. Я впервые увидел подобие улыбки на его лице. — Даже без руки или ноги, — ответила Михрюниса и, к счастью, убрала кинжал, сделав несколько шагов назад. Атмаджа медленно обернулся, наградив девушку испепеляющим взглядом. Что же между ними происходит? Решив не обострять ситуацию, пока она не зашла слишком далеко, я сделал несколько шагов к слугам и несколько раз хлопнул в ладоши, словно аплодировал увиденной картине.       Атмаджа и Михрюниса отскочили друг от друга. На лицо бея вновь вернулась маска хладнокровия, а смеющиеся глаза заволокла пелена равнодушия. Михрюниса поспешила поднять с травы платок и накинула его на пришедшие в беспорядок волосы. — Шехзаде Хазретлери, — поклонился Атмаджа. Ташлыджалы, услышав это обращение, вынырнул из выдуманного мирка, и подскочил, как ужаленный. — Я вижу, вы времени зря не теряли, — промолвил я со смешками в голосе. Я скользнул взглядом по взволнованной Михрюнисе, понимая, что эта девица мне совсем безразлична. Какое счастье. — Мы упражнялись, — поспешил ответить Атмаджа, явно гадая, как много я видел. Я хотел похвалить дочь командующего флотом за отличное владение мечом, но внезапно ко мне подбежал слуга. Он взволнованно на меня посмотрел, после чего тихо произнес. — Шехзаде, Махидевран Султан велела передать вам, что ваша фаворитка, Махпейкер-хатун, в лазарете. Она без чувств.       Стоило ему озвучить эту фразу, как я вздрогнул. Что могло произойти? Да, Настя выглядела болезненно, но я был уверен, что это простуда и ничего большее. Раз девушка лишилась чувств, значит дело серьезное. Проклятье. Я ведь совсем забыл, что попал в шестнадцатый век, где можно с легкостью помереть от обычной простуды. А если вспомнить про чуму, тиф и натуральную оспу…       Ничего не говоря, под недоуменные взгляды подчиненных, я поспешил во дворец. Ташлыджалы и Атмаджа только переглянулись, словно спрашивая друг у друга идти ли им за мной. Но я не обращал на них внимания. Попав во дворец, я направился в лазарет, около которого толпились наложницы. Отворив двустворчатые двери, я ворвался в больничное крыло и окинул помещение нетерпеливым взглядом.       Анастасия лежала без чувств на кушетке. Она была такая худенька и маленькая, что у меня сердце сжалось от увиденного. Ее волосы разметались по подушке, лицо осунулось и побледнело, что хуже того, Анастасия была совсем неподвижна и от этого казалась мертвой. — Что с ней? — нетерпеливо спросил я у склонившейся над фавориткой лекарши, которая проводила осмотр. Она была так занята работой, что даже не поклонилась мне. За это я был ей благодарен. В помещение тем временем вошла взволнованная матушка, которая, подойдя ко мне, положила мне руку на плечо. — Не переживай, Мустафа, все будет хорошо, — промолвила Махидевран. — Шехзаде, мне жаль, но ваша фаворитка отравлена, — промолвила удрученно лекарша, закончив осмотр. — Отравлена?! Кто посмел?! — спросил я, придя в ужас. Боже, я совсем забыл, что не только меня могут отравить. — Это еще не все новости, — мрачно проговорила лекарша. — Наложница беременна. Я замер. Дыхание сбилось, а сердце глухо стукнуло и рухнуло вниз. Я не ожидал такой новости. Но, Боги, мой ребенок. Настя беременна, от меня. Я буду отцом, если, конечно, девушка выживет. Махидевран Султан прикрыла рукой рот, побледнев. — Если не найти противоядие, состояние хатун не получится стабилизировать, и она умрет с ребенком в чреве, мне жаль, — промолвила лекарша, видимо, решив меня окончательно добить. Я на ватных ногах подошел к кушетке, бережно погладил бесчувственную фаворитку по голове. Я не могу ее потерять, не сейчас, когда открыл для себя такие чувства. Я чувствовал, что не выживу в предстоящей войне без этой девочки. Значит, она должна жить. Тем более, под сердцем у Махпейкер-хатун мой ребенок. Мой, а не Мустафы! — Я слышала, что в городе живет старый лекарь, который когда-то служил во дворце Топкапы, может он сможет помочь хатун? — спросила Махидевран Султан. — Значит так, — заговорил я уверенно и звонко. В прошлой жизни, когда я волновался, голос мой начинал звенеть, значит, эта черта никуда не исчезла. — Матушка, начните расследование, приведите мне того, кто посмел отравить мою женщину, — я посмотрел на мать в упор. Она отчего-то вздрогнула и сделала шаг назад, заметив мой твёрдый взгляд, но султанша согласно кивнула. Я же, вздохнув, склонился над Махпейкер-хатун и поднял ее на руки. — Найдите и приведите того лекаря, который служил в Топкапы, — промолвил я, выходя из лазарета с ценной ношей на руках.        Анастасии будет лучше в моих покоях. Я опасался, что ее могут добить, отравитель может решить довести дело до конца. У моих комнат усиленная охрана, и убийца вряд ли прошмыгнет мимо стражи. Пока я шел по коридору в сторону главных покоев, у меня в голове очень кстати всплыло воспоминание о нашей первой встречи. Кто бы мог подумать тогда, что я помешаюсь на этой девчонке?       Так или иначе, я донёс Махпейкер-хатун до своих покоев и осторожно опустил ее на кровать. Девушка была совсем неподвижной, что казалась мертвой. Мне было невыносимо видеть фаворитку в таком состоянии. Я должен был заметить первые странности в ее поведении. Она говорила о слабости и тошноте, но почему я проигнорировал предпосылки? Наверное, я слишком самонадеян. Был уверен, что подобное меня не коснётся, и я буду счастлив вечность. Анастасия никуда от меня не денется. Как же я глуп.       Я бережно укрыл Махпейкер-хатун одеялом, чтобы ей было тепло и уютно, после чего позвал в покои Ташлыджалы и Атмаджу. Они явились через пару минут. Войдя в покои, оба взглянули на ложе, полог которого я предусмотрительно задернул, чтобы подчиненные не видели мою женщину. — Господин, сочувствую вашей беде, — промолвил Атмаджа, хмурясь. — Иншалла, хатун поправится и подарит вам еще одного наследника, — услужливо проговорил Яхья, обеспокоенно на меня глядя. Ташлыджалы был другом Мустафы, его тенью и, наверное, он очень за меня переживал. К тому же за прошедшие недели я успел оценить его преданность. — Аминь, — кивнул я. — Но я позвал вас не для утешения, я поручаю вам расследование этого отравления. Приведите ко мне виновного, а иначе… — по моему красноречивому молчанию мужчины поняли, что будет, если произойдет «иначе».       Они поклялись сделать все возможное и невозможное, чтобы найти виновного, после чего вышли в коридор. — Шехзаде очень изменился, — тихо проговорил Яхья, — С чего ты взял? — спросил сухо Атмаджа. — Чувствую, — промолвил Ташлыджалы. — Но не знаю к добру ли это.       Я не обратил внимания на слова подчиненных, поскольку сел рядом с пострадавшей и бережно взял ее за руку. Кожа Насти была ледяная, словно она уже не была в мире живых, но слабое, поверхностное дыхание говорило об обратном.       Не знаю, сколько времени я так просидел, но привел меня в себя стук в дверь. Я, испытывая праведный гнев от собственного бессилия, велел пришедшим войти. Двери распахнулись и два евнуха ввели в покои светловолосую девушку с напуганными серо-зелеными глазами. Следом за ними вошли Яхья и Атмаджа, выглядели мужчины мрачно. — По вашему приказу мы провели расследование, и женщины обыскали каждую комнату в гареме, — заговорил Ташлыджалы. — В комнате Элиф-хатун был найден яд, которым отравили вашу фаворитку. — Я не виновна, шехзаде! — взвизгнула испуганная девушка, зарыдав в голос. Я перевел медленно взгляд на хатун, которая чуть ли не икала от ужаса. — Прошу, пощадите! — У девушки были конфликты с вашей фавориткой, так же она подговаривала других наложниц навредить Махпейкер-хатун. — Это не так! — посмела возразить Элиф, дрожа от ужаса. — Оставьте нас наедине, — произнес я. Мужчины покинули опочивальню, я проводил их мрачным взглядом, после чего приблизился к сжавшийся девушке. Светло-русые, отдающие рыжеватым оттенком пришли в беспорядок, красивые глаза затуманены слезами, губы дрожат. Девушка так побледнела, что стала заметна россыпь веснушек на носу и щеках. Красивая, жалко. Я тут же одернул себя, вспомнив, что, возможно, эта наложница виновата в том, что Махпейкер сейчас между небом и землей. — Скажи правду, хатун, обещаю, что не отдам приказ о твоей казни, — заговорил я, приблизившись вплотную к Элиф. Я взял ее за подбородок, чтобы девушка смотрела мне в глаза. Она задрожала и зарыдала пуще прежнего, что окончательно убедило меня в ее виновности. — Я не виновата, господин, — прорыдала девушка и хотела встать на колени, но я удержал ее от этого. После чего грубо подтащил к кровати и одернул полог, чтобы она увидела бесчувственную Махпейкер. — Не виновна?! Твои глаза и слезы твердят об обратном, хатун. Учти, если она умрет вместе с моим ребенком под сердцем, я из тебя всю душу вытрясу! — рявкнул я не своим голосом, встряхнув как следуют девушку. Та взвизгнула, рыдая в голос.       Никогда раньше я не поступал подобным образом. Никогда еще я не повышал голос на девушку, не говоря уже о том, чтобы поднять руку. Я считал это подлым и низким, к тому же у меня пять сестер было. Но произошедшие события, свалившиеся на меня, что-то сломали в моей душе, изменили ценности. Наверное, я, действительно, был подлым и жестоким от природы человеком, раз позволил себе надавить на слабую девушку. Но эта девушка отравитель! Волк в овечьей шкуре, из-за нее моя наложница, ставшая для меня луной в ночной мгле, при смерти! Из-за нее я могу не стать отцом! — Все улики указывают на тебя. В свидетелях весь гарем, у тебя в покоях найден пузырек с ядом, — промолвил я спокойнее. Элиф-хатун сломалась под моим давлением. — Простите меня, я не хотела, я не подумала! — прорыдала она. — Я так завидовала ей, так завидовала, что вы выделяете ее, что потеряла рассудок от любви к вам. В ту ночь, когда мы были вместе я, видит Аллах, влюбилась.       Я с трудом удержался от того, чтобы не закатить глаза. Что за проклятая привычка все дрянные поступки прикрывать любовью? К тому же это не я виноват, что дурочка втрескалась в меня. Мустафа развлекался, а мне разгребать все это. Чудесно. — Довольно! — оборвал я поток бессвязных речей. Я с отвращением оттолкнул от себя рабыню, которая упала на ковер, рыдая. Ее лицо покраснело и теперь утратило привлекательность. — Не хочу даже руки пачкать. Ты будешь продана на рынке. — Нет! –вскрикнула девушка, подняв на меня обезумевший взгляд. — Вы не можете. Я беременна!