***
В лучах уходящего солнца увядающий сад производил гнетущее впечатление. Казалось, что осень — это закат жизни и рассвет никогда не наступит. Подобные мысли преследовали меня день ото дня и заставляли жить, озираясь назад. Я уже почти не волновался о том, как окончил прошлую жизнь. Да, было грустно и больно, что там, в далеком будущем, остались родители сестры, но я не сомневался, что они будут счастливы. Боль потери утихнет, и все снова вернется на свои места, словно никогда не существовала Дениса Сергеевича Амирханова. Больше переживаний мне доставляла нынешняя жизнь. Я чувствовал, что я — загнанный в угол олень, а вокруг, в тени деревьев, снуют голодные волки, готовые вот-вот наброситься на меня и перегрызть глотку. Впрочем, вокруг была тишина, и именно эта тишина пугала. Наверное, я стал тем еще сумасшедшим, раз в каждом шорохе мне чудилась опасность. Я боялся и никак не мог побороть этот страх. Я посмотрела в небо, на котором собрались тяжелые свинцовые тучи и вдохнул полной грудью холодный воздух, от которого тут же закашлял. Даже без календаря было ясно, это последние деньки безраздельной власти осени над природой. А дальше хуже, дальше зима. И есть вариант, что я эту зиму не переживу. Я попал в ужасный век, когда черная смерть или натуральная оспа выкашивали целые города, это не говоря уже о других болезнях. Намного проще было жить в двадцать первом веке. Жаль, что я не ценил этого, пока не потерял. Меня утешало только одно — зима в этих краях не такая лютая, как у меня на родине, поэтому был шанс пережить ее, если, конечно, меня не отравит в лучших мир, подосланный шпион или же вражеская стрела… Вспомнив про свое шаткое положение и врагов, которые не собирались давать мне передышки, чтобы я мобилизовал все силы, я помрачнел, запахивая сильнее темно-синий кафтан с воротником из черного меха. Ветер становился все холоднее и холоднее, а солнце уже почти закатилось за горизонт. Пора возвращаться во дворец, в котором я был совершенно чужим. Мне не нравилась эта страна, эти люди, меня раздражало абсолютно все. Ах, если бы я мог сбежать… Но отступать некуда. Идя обратно во дворец, я созерцал весьма унылые пейзажи: голые, влажные деревья, пожухлая трава противного коричнево-серого оттенка. Я задержал взор на одном из деревьев, и настроение у меня окончательно испортилось. Пару месяцев назад с треском провалилась моя первая интрига. Мне удалось, конечно, пошатнуть положение Рустема-паши. Мои люди пугали его до дрожи в коленях. Он даже собственной тени боялся, впрочем, получив сообщение о возможном покушении, я бы тоже потерял покой и рехнулся, ожидая удара. Рустем был напуган, страх застилал ему глаза, и он начал делать ошибки одну за другой, казалось бы, проще простого столкнуть его в пропасть, но реальность внесла коррективы. К сожалению, погиб начальник дворцовой стражи, вражеский шпион, подосланный по мою душу, которого я начал использовать в интриге. Он вполне хорошо «подслушивал» важные разговоры, разумеется, те, которые я позволял подслушивать и сливал информацию, когда до финала интриги оставались считанные дни, и мужчина должен был передать последнюю весточку, якобы о том, что за ним отправлен головорез все пошло под откос. Когда предатель шел передавать дружку информацию, Михрюниса-хатун, которая все еще оставалась при дворе под моей защитой, решила прогуляться. Разумеется, девушка, увидев подозрительную картину, захотела подслушать, однако ее заметили. Хатун едва не убили, но, к счастью, Атмаджа, так же решивший проветрить голову, спас ее и снес голову предателю в прямом смысле этого слова. Я кусал локти, злясь на Михрюнису, которая спутала мне все карты, но что я могу сделать? Пришлось сохранять самообладание и придумывать новый план. Придя в свои покои, я быстро снял теплую одежду и, сев за стол, начал разбирать документы, скопившиеся за эти несколько дней. Ох, как я не любил бумажную волокиту. До сих пор помнил, какая морока была с журналами, ведомостями, журналами посещения лекций, я тогда чуть ли не волком выл от злости и усталость. Однако проблемы двадцать первого века — всего лишь невинные цветочки по сравнению с тем, что творилось в шестнадцатом. В будущем были компьютеры и человеку была доступна любая информация. Теперь же, если я хотел упорядочить, запомнить или распределить информацию, приходилось исписывать листы пергамента чернилами, которые постоянно разливались, оставляли ужасные кляксы так, что нужно было раз за разом все переписывать. Кроме того, труден был и поиск информации. Желая что-то узнать, я зарывался в библиотеку, где среди фолиантов чувствовал некое оцепенение. Я боялся дотронуться до этих книг, не говоря уже о большем. А дела провинции? Налоги, жалобы населения, проблемы граждан… О, Аллах, от всего этого голова шла кругом. Я начал читать очередной отчет от члена совета, изредка хмурясь, поскольку света свечей и факелов явно было недостаточно. Внезапно раздался стук в дверь, а после в опочивальню вошел Ташлыджалы, к молчаливому присутствию которого я уже привык. Он всюду следовал за мой по пятам вместе с Атмаджой, днем и ночью охраняя покой моей семьи, что я давно смирился с его молчаливым присутствием в своей жизни. — Шехзаде Хазретлери, пришло письмо из Манисы, — оповестил хранитель покоев. — От Селима? — поинтересовался я без особого интереса. Конечно, рыжеволосый братец не поддерживал со мной переписку, в отличии от Баязида, но чем черт не шутит? — Нет, от сами-знаете-кого, — ответил Яхья и протянул мне сложенный клочок бумаги, перетянутый нитками. Я взял письмо и, развернув его, начал читать. «Приветствую вас, господин. Я знаю, что вы велели не писать без надобности, но есть важные новости. Нурбану-хатун, наложница шехзаде Селима, родила здоровую султаншу, которую шехзаде нарек Шах. Помимо этого, шехзаде совершил проступок, который может опорочить его в глазах Повелителя. В этом замешан и шехзаде Баязид. Несколько месяцев назад, по приезду в Манису, шехзаде Селим в сопровождении охраны переодетым гулял по рынку и имел конфликт с торговцем, дурно отозвавшемся о господине. В результате завязалась потасовка и охранник шехзаде убил торговца. Жена покойного хотела воззвать Селима к совести, но тщетно. Шехзаде заплатил несчастной вдове и велел больше не приходить ко дворцу, тогда хатун обратилась к кадию, однако защитники шехзаде Селима позаботились, чтобы правда не всплыла наружу. Помимо этого, в Манисе был и шехзаде Баязид. Братья встретились на рынке и, придя во дворец, долго говорили за закрытыми дверьми покоев. Однако мне удалось узнать, что они поссорились, и шехзаде Баязид намерен был написать султану Сулейману. Но прошло несколько месяцев, а новость до Повелителя, похоже, не дошла». Я еще раз прочитал письмо и нахмурился, обдуманное прочитанное. Похоже, оба «брата» накосячили. Селим убил человека, пусть не сам, но все же это произошло с его молчаливого позволения. К тому же он спустил дело на тормозах. Баязид, которому, как и всякому шехзаде, нельзя без позволения султана покидать санджак, нарушил это правило, это могло принести ему неприятности. И, самое главное, если младший шехзаде, действительно, написал отцу о проступке брата, то почему тот не отреагировал? Скорее всего, Хюррем Султан постаралась, чтобы письмо не попало в руки правителя. Интересно, как отреагирует султан на подобную «заботу» со стороны Хюррем Султан, если узнает? Почему-то мне кажется, что он вряд ли обрадуется, значит. Беспокоил меня и Баязид. Он был неплохим парнем и вроде бы нравился мне, однако я прекрасно понимал, что первое впечатление обманчиво, а за его улыбкой может скрываться холодный расчет. К тому же он — сын Хюррем Султан, а от змеи родится лишь змееныш. Да, сейчас султанша сделала ставку на старшего сына, а какова вероятность, что это не изменится? Если с Селимом что-то случится, кто знает, какая ненависть родится в душе у Баязида под влиянием матери, желающей увидеть сына на троне? К сожалению, правление кого-либо из братьев обернется могилой для меня и моих детей. Что за варварская страна? Почему люди должны погибать, если родились принцами? Однако умирать я не планировал, а значит, нужно отбросить прочь чувства и совесть и мыслить здраво. Пусть даже будет тошно от самого себя, однако Сулейман мне не отец, а Селим и Баязид — не братья. Успокоив совесть подобным образом, хотя, по сути, врал самому себе, я посмотрел на Ташлыджалы, который наблюдал за мной напряженным взглядом. — Что случилось, шехзаде? — спросил негромко Яхья. Я молча протянул ему письмо, позволяя прочесть его. Ташлыджалы я доверял и был уверен в его преданности мне, что было очень удивительно. — Нужно, чтобы султан узнал об этом, — проговорил я, мрачно глядя на друга. Тот со сомнением посмотрел на меня, видимо не мог привыкнуть к переменам. Прошлый хозяин тела никогда бы не плел интриг против братьев, однако я — не он. — Но не от меня, — уточнил я. Желая некоторое время остаться в тени. Пусть Хюррем Султан считает меня все тем же благородным рыцарем, ставившим выше собственной жизни справедливость. — Можно сообщить об этом Хайредину-паше, он расскажет Повелителю, — посоветовал Яхья. — Нет, — покачал я головой. — Все знают, что Хайредин-паша поддерживает меня, а я не хочу, чтобы меня в чем-то подозревали, — промолвил я задумчиво. Да, пожалуй, лучше было оставаться в тени, чтобы противник не мог просчитать твоих действий. К тому же у меня была одна попытка сокрушить Хюррем Султан. Я знал, что, узнав о проступках младших сыновей, султан Сулейман не казнит их и даже не накажет. Все же это дети от любимой женщины. Максимум, что светит Баязиду и Селиму — это выговор, но меня такое положение дел совсем не огорчало. Где первая ошибка, там и вторая. Все мы люди, и мы грешны. Главное, вовремя «просвещать» султана о проступках сыновей, и постепенно его доверие будет таять, а в душе начнут прорастать зерна сомнений. — Ташлыджалы, насколько мне известно, наш Повелитель каждую среду посещает рынок, чтобы увидеть, как живет простой народ? — спросил я, хотя сам прекрасно знал ответ. Мои люди разъехались во все концы Империи, и теперь я получал от них информацию. Правда отправлять шпионов в Топкапы было очень опасно. Если султан узнает, у меня будут большие неприятности. Но пока шпионы оставались в тени и в основном добывали информацию. К тому же их было очень мало. Все-таки с момента вселения не прошло и года, я не успел привыкнуть к реалиям этого времени и не знал, кому доверять, а кому нет. Действовать приходилось через подставных лиц. — Это так, — кивнул Яхья, настороженно следя за мной. — Нужно позаботиться, чтобы Повелитель встретился там с нашим человеком, который будет притворяться «торговцем», и этот торговец сообщит султану о случившемся в Манисе, — напряженно думая, проговорил я. В плане было много изъянов, нужно было их уничтожить. — У этого торговца в Манисе якобы будет брат, который был свидетелем трагедии… По всему выходило, что бросить тень на шехзаде Баязида не получалось, а я думал подставить обоих братьев. Но может это к лучшему, все-таки Баязид мне нравился, как человек? Я тут же отбросил эти мысли. Интересно, будет он мне нравиться, когда на моей шее и на шеях моих сыновей затянут шелковые шнурки? Я точно знал, что султан захочет проверить информацию и сомнения будут выжигать его душу, он начнет расследование. Наверняка, захочет найти свидетелей. А их должно быть предостаточно, главное, чтобы людей не перебили, как бездомных собак. Ради детей Хюррем Султан могла пойти и на это. — Пошли людей на поиски свидетелей, чтобы они убедили очевидцев дать показания. Еще нужно обезопасить вдову торговца и кадия, который вполне может подтвердить обвинения перед султаном, — отдал я распоряжение. Разумеется, я понимал, что очень рискую, если кто-то заподозрит меня. — Но никто должен знать, что ветер сею я. — Я вас понял, шехзаде, — промолвил Ташлыджалы и поклонился. Я взглянул на него и узрел, что мужчина за мной наблюдает из-за полуопущенных ресниц. Взгляд у него был какой-то подозрительный, словно он сравнивал меня с воспоминаниями. Меня передернуло от одной только мысли, что кто-то может понять, что я не Мустафа. Никто не поверит, что я оказался в этом теле случайно и объявит случившееся происками шайтана. Я знал, что в эту эпоху полыхали костры инквизиции, и мне очень не хотелось проверить, больно ли сгорать заживо. Именно поэтому я сводил все контакты с матерью и Румейсой Султан к минимуму. Они хорошо меня знали и могли раскусить. Атмаджа и Махпейкер-хатун были рядом всего ничего и не знали меня так хорошо, как Румейса Султан или же Яхья. Я бы хотел огородиться от Ташлыджалы, но не мог оттолкнуть такого верного друга, готового на все ради меня. — О чем задумался, Яхья? — спросил я якобы задумчиво, пытаясь унять волнение. — Поделись с другом. Ташлыджалы улыбнулся, радуясь, что я назвал его другом. — Вы изменились, шехзаде, — осторожно промолвил Яхья. — Бывает я не узнаю вас. Я усмехнулся. Похоже, Ташлыджалы, действительно, считался хорошим другом Мустафы, раз подметил различия в характерах. — Все мы меняемся, Ташлыджалы, в конце концов, жестокие времена требуют жестоких решений, — ответил я и усмехнулся, видя непонимание в глазах Яхьи. Собеседник хотел еще что-то сказать, но не успел. Дверь в опочивальню распахнулась и в покои вошла Фидан-хатун, служанка моей матери. — Шехзаде Хазретлери, — поклонилась женщина, а после, посмотрев на меня, с улыбкой промолвила: — У Элиф-хатун начались роды, дай Аллах, на свет еще один шехзаде появится. Я же замер. Вот он. Пробил час. Я хотел казнить наложницу за покушение на жизнь Насти, но со временем, когда мой гнев остыл, я понимал, что не смогу убить девушку. Она подарит мне сына или дочь, которым нужна мать, поскольку ее никто не заменит.***
Уже утром, после бессонной ночи, во время которой я ворочался в постели, не в силах сомкнуть глаз, я вошел в убогую комнатушку, в которой была заключена Элиф-хатун. В покоях уже была Махидевран Султан, которая в это время была в платье из синей ткани, ее волосы были собраны в небрежный пучок, словно женщина торопилась со сборами. В руках султанша держала увесистый сверток из одеяла и на лице ее сияла довольная улыбка. Я, скользнув взглядом по опочивальне, задержал взор на изнеможённой и бледной Элиф-хатун, которая без сил лежала на кровати и смотрела на своего ребенка в руках госпожи. На ее губах застыла мягкая, чуть заметная улыбка, а зелено-голубые глаза сияли нежностью и любовь. — С добрым утром, сынок, — промолвила Махидевран Султан, посмотрев на меня. Элиф-хатун, заметив меня, вздрогнула и дернулась в ужасе, поморщившись от боли. Ее глаза расширилась в страхе, а губы приоткрылись. Она втянула голову в плечи, видимо, помня о моих угрозах. Однако я перевел взор на Махидевран Султан, приблизившись к ней. — У тебя родился еще один сын, Мустафа, династия пополнилась шехзаде, — улыбнулась она, а после протянула мне ребенка, завернутого в чистые пеленки. Я со смятением взял его и посмотрел в маленькое, припухшее личико. Мальчик. Сын. Ребенок, судя по всему, здоров. Я смотрел в голубые, как и у многих новорождённых, глаза и понимал, что не чувствую к нему особой любви. Да, мне хотелось оберегать его, защищать, но я не чувствовал ничего, что хотя бы отдаленно напоминало любовь. — Давай назовем его Касимом, — предложила Махидевран Султан. — Мне всегда нравилось это имя, я даже тебя так хотела назвать, — призналась султанша. — Хорошо, — кивнул я. — Сообщите всем о рождении шехзаде Касима, — промолвил я, и новорожденный в этот момент заплакал, повернув головку. Я инстинктивно начал его укачивать и отвернул в сторону край одеяла. У шехзаде были светлые волосы, унаследованные от матери, и это еще больше меня напрягло.